Чёрное и белое

— Вы опять совершаете одну и ту же ошибку, сенатор Мотма. На вас нельзя полагаться. Вы хоть знали, чем рискуете? — Нет, мэм. Знала бы - не совершила бы. Мон вздохнула и опустила глаза в пол. Шахматный чёрно-белый узор, что не только не прояснял в её голове произошедшую ситуацию, а даже всё больше смешивал всё в кашу. Что она никак не может запомнить? В чём постоянно ошибается? Ответа на эти вопросы никак не следовало, и девушка решила сама узнать у начальницы, о чём конкретно идёт речь. — А в чём суть моей постоянной ошибки, мэм? - решительно и громко спросила чандрилианка, не поднимая глаз - дабы не показаться неуважительной. — Если б вы мне сказали, я бы, возможно, и постаралась это исправить... А так я искренне не могу понять, что я делаю не так. — Вы говорите это каждый раз, сенатор. И если уж у вас такая короткая память - я напомню. Вы забываете о манерах светского общества, причём частенько. Помните, как вы в двадцать лет напились допьяна и украли деньги у сенатора Амидалы? — Да, мэм. — Помните, как вы наняли охотника за головами избить якобы домогавшегося до вас секретаря Аскиса? — Да, мэм. Мне действительно показалось тогда - он до меня не домогался. Просто хотел помочь. Я была неправа, мэм. — А теперь вы нарушаете все уголовные и административные права и, проникая в камеру к совершившему преступление человеку или обвинённому в нём (не суть разница!), совершая над ним действия совокупительного характера, которые ввиду не слишком адекватного состояния последнего могут характеризоваться как недобровольно-невзаимные! "Согласие" его в данной ситуации не может восприниматься как полноценное, а значит, дорогая моя, вы - насильница! Чёрные и белые клетки поплыли у Мотмы перед глазами. Она - насильница! Осознание ужаса своего деяния ударило её в самый эпицентр разума, на время дезориентировав и лишив дара речи. — Я... насильница? - уже вполне оклемавшись, уточнила она. — Это значит, что я теперь сама преступник? — Фактически, сенатор. А закон суров к преступникам и подвергает их всяческим лишениям, зачастую - медленной смерти от холода и голода. У нас же на Чандриле, как вы помните, подобная практика не приветствуется, посему наказание должно быть быстрым и запоминающимся... - сухим и безразличным тоном отчеканила Танис. — Но сперва я хотела бы, чтоб вы признали свою вину. Вы меня слышите, сенатор? — Я признаю себя виновной, если то, что я сотворила - на самом деле ужасно. Я считаю, что заслуживаю наказания, если первое - правда. - тихо, но различимо ответила Мотма. Правда, в душу её начинали закрадываться смутные сомнения - она всё ещё помнила, какими радостными были глаза того человека после того, что она сделала. Но раз мэм говорит - виновна, значит - виновна. Королева системы Бормеа одобрительно взглянула на подчиненную и цокнула языком. Благодаря своему воспитанию, Мон не лгала и не скрывала - отвращение к этому у сенаторши было едва ли не на рефлекторном уровне. Правда, жалобы Танис приходилось выслушивать уже от других людей - знакомых девушки, призывавших старшую Мотму к отмене наказаний как "несправедливых и несоразмерных предполагаемой вине", в том числе и применяемых к её дочери. Но это были только они, хлебом-не-корми - активисты, вроде Бейла Органы или Падме Амидалы, сама же Мон своих шрамов не стеснялась и никогда не скрывала их происхождения от тех, кому было интересно. — Хорошо, что вы признаёте это. В противном случае мне пришлось бы говорить с вами до тех пор, пока вы бы не поняли наконец, что поступили неправильно, тем самым тратя своё и вообще время попусту. Не поймите меня неправильно, сенатор - я не желаю зла ни вам, ни кому-то другому. Просто закон есть закон, понимаете? — Да, мэм. — Вы прекрасно знаете, что за преступление вас ждёт наказание. Почему же вы его вообще совершили? — Не знаю, мэм. Не подумала. - Мотма покраснела и вытерла об рукав кровь из носа - сверхчувствительные сосудики опять лопнули, ставя её в довольно неловкое положение. — Он был просто... ну, привлекательный, что опять же меня не оправдывает. Наверное, я просто не умею держать себя в руках, мэм. Накажите меня. — Хорошо, сенатор. Раздевайтесь и становитесь на колени - ну, вы же помните, куда? — Да, мэм. Молодая чандрилианка расстегнула молнию на спине платья и полностью сняла с себя верх, ни секунды не сомневаясь в том, что делает. Она не знала точно - станет госпожа её щадить или экзекуция будет суровой, но парализующего страха, вопреки всем прочитанным в Голонете суждениям о человеческой психологии, не ощущала и даже не пыталась избежать кары. Что сказать - люди несовершенны, и все разные, но кто-то стремится во что бы то ни стало защитить себя, а кто-то не видит в этом смысла. «Врёт Голонет.» - решила она, краем глаза наблюдая за Танис, роющейся в шкафах в поисках "зловещего" предмета - кожаного хлыста, что, в отличие от электрошокового, практически не наносил особого ущерба (если не бить со всей дури, конечно), но удары от него не становились менее болезненными. Данное суждение, правда, шло слегка вразрез с пропагандой чандрилианского гуманизма, защищающего практически все права разумного существа, но ведь в любой политике есть свои лазейки и особенности, а телесные наказания закономерно снижали уровень преступности в стране, что благополучно отражалось на экономике. И если у ж закон суров, то ко всем - процедуре избиения не мог подвергнуться разве что действующий правитель, а все остальные таким образом фактически перед законом уравнивались и не были застрахованы от того, что за преступления, в том числе и особо тяжкие, хлыст не прогуляется по их спинам в обязательном порядке. «Почему я должна бояться наказания, если заслужила его? И, самое интересное - почему так считает большинство, в том числе и довольно продвинутые люди? Ну поболит и перестанет, по себе знаю. Главное - запомнить, сделать выводы и больше такого не повторять, Мон, ну не наступай ты на одни и те же грабли дважды! Целее будешь!» Наконец женщина нашла то, что искала, и, не медля, без тени злорадства подошла к наказываемой. Она и не сомневалась в правильности своего поступка, ведь потворствование преступлениям - признак распущенности нравов, что ведёт любое государство к неминуемому краху. Девчонка виновата - и на это указывают практически все достоверные факты, изученные ей и следователями вдоль и поперёк, и королева выпорола бы её с одинаковой беспристрастностью, была бы это сенатор или совершенно незнакомая ей горожанка. В помещении было довольно прохладно. Полураздетая Мон обхватила руками плечи в попытке хоть как-то согреться, но тут же была одернута замечанием. — Руки убери - если попаду по ним, работать не сможешь. Или мне лучше будет тебя приковать, чтоб уж точно не рыпалась? — Никак нет, мэм. Я никогда не рыпалась. Извините за это, мне было холодно. - поспешила ответить девушка и тут же убрала руки на колени, уже начавшие затекать от слишком долгого стояния на них. — Начинайте, мэм. Первый удар был довольно сильным. Мотма сжала зубы и зажмурилась, чувствуя, как к глазам подступает влага, а полоса на спине начинает гореть огнём, но не вымолвила ни звука. Крики - удел слабаков, настоящие чандрилианцы умеют терпеть всё, даже если ради этого придётся искусать в кровь все губы и расцарапать ногтями ладони. Второй был уже послабее - очевидно, Танис не хотела наносить несоразмерного со здоровьем ущерба и вовремя сдержала себя, чтобы не располосовать кожу девушки на части. Она тоже молчала - какой смысл было что-то говорить в этой ситуации, если вина уже признана и обещание исправиться дано? Да и вообще, торжествуют над чужой болью только садисты - нормальные выносители приговора просто воспринимают это как необходимость и работу по исправлению, и никогда не пытаются ужесточить наказание без причин либо сделать его смертельно опасным. Видя, как побледнела сенаторша, Танис остановилась и подняла её за подбородок. — В обморок не упадёшь? Не тошнит? - участливо спросила она. Мон помотала головой - хуже наказания может быть только отложенное наказание. — Нет, мэм. Я есть хочу. - призналась она. — Разрешите потом поесть? — Разрешаю. - старшая Мотма тут же успокоилась и вернулась к делу. — Осталось всего восемь ударов. Выдержишь? — Да, мэм. — Тогда продолжим. Третий раз был даже сильнее первого - настолько, что сенаторша не устояла на коленях и упала, тут же кое-как поднявшись обратно. Выносить удары лёжа было ещё больнее - и приоритет в данной ситуации был значительный. Зато последовавший за ним четвёртый, пятый и, - вплоть до девятого, - Мон уже не почувствовала - по сравнению с этим они уже казались мелкими и незначительными. Глаза её к этому времени стали совсем мокрыми, а губы болели не меньше спины - и так было каждый раз, когда она серьёзно ошибалась, начиная с семилетнего возраста, когда она перепутала документы, сама того не понимая. Зато запомнила на всю жизнь и этой ошибки больше не совершала - первый же удар тем самым кнутом вывел её из равновесия и заставил потерять сознание, а когда она очнулась, он был уже практически зажившим стараниями медицинских дроидов. И сейчас запомнит - и никогда, никогда больше не будет приставать к спящим и насиловать их, ради своей же пользы. Последний удар тоже был не самым слабым - но для проголодавшейся и уставшей Мон он был сродни глотку ледяной воды, вызывая облегчение хотя бы понятием того, что наказание окончено. Получив разрешение сдвигаться с места, она попыталась встать - и упала, настолько уже не могли шевелиться её занемевшие ноги, но ползти на животе она считала унизительным и просто ждала, пока за ней придут и отвезут в медпункт. — Как обычно, мэм? - спросил медицинский дроид, въезжая в комнату с передвижными носилками. — Тридцать грамм бакты на человека? — Давайте сорок. Кажется, я переборщила. - меланхолично промолвила Танис и отхлебнула валерьянки из пузырька, после чего спрятала её в карман. — Сенатор чуть не потеряла сознание. Позаботьтесь о ней. Только через полчаса Мон окончательно пришла в себя, лежащая на животе лицом в койку. Кажется, она пыталась есть - полупустой контейнер с перекусом явно намекал на это - но из-за физической боли не смогла довести это дело до конца и вырубилась. Спину уже не жгло, как раскалённой проволокой, но шевелиться по-прежнему было неприятно. И, несмотря на все заверения друзей, жалеть ей себя не хотелось. Ни тогда, ни сейчас. «Ты просто ненормальная, Мон! Как в здравом уме можно это терпеть?» - закатывала глаза Чучи и недоуменно пожимала плечами, косясь на вечно сочувствующую всем Амидалу и эксперта по правам гражданина Органу. «А вы бы подставили спину добровольно под бич, господа?» «Нет, никогда!» - возмущался алдераанец и ударял кулаком по столу. «Телесные наказания - удел неразвитых государств и рабовладений, в нормальных люди платят штраф или сидят в тюрьме! В самых ужасных случаях - смертная казнь! Но чтоб избиение... ни за что!» «Она просто тобой манипулирует, Мон.» - со слезами на глазах вторила ему Падме. «Кто гарантирует, что она однажды не переломит тебе хребет этим орудием? Что не высечет на людях, ещё более унизив? Перестань чувствовать себя виноватой, пожалуйста, и не отправляйся на экзекуцию добровольно, если имеешь возможность отказаться! Так ведь недолго и до стокгольмского синдрома дойти!» Даже канцлер Палпатин - тот ещё жук со своей "нещадной" политикой! - и он пытался разубедить её в необходимости физического воздействия и предлагал в замену штраф, с её зарплатой - чисто символический. Но Мотма твёрдо знала - если она не прочувствует на своей шкуре всю противоправность деяния, то с наибольшей вероятностью будет повторять его снова и снова, пока не разрушит себя как законопослушную личность окончательно. И что бы они там ни говорили "в защиту свобод и прав человека", преступники права на неприкосновенность лишаются, пока всерьёз не осознают свою вину, и лишь тогда они могут снова стать добропорядочными гражданами. И она сама - не исключение. Возможно, когда-нибудь она научится совершать меньше роковых ошибок и, следовательно - меньше переносить страданий, но это уже совсем другая история.