***
Осень тоже оказалась серой, безликой. В южных землях подступающие холода расцвечивали леса алым и золотым, но здешние сосны стояли такие же тускло-зелёные, как летом. Солнце всходило поздно, траву по утрам прихватывало инеем. Зимы Элеонора ждала с ужасом. Столицу лишь однажды завалило снегом, и он растаял спустя неделю, а в родовом замке Таллардов снег видели лишь издали — на вершинах далёких Аранских гор. Как жить, если пустошь и лес заметёт до самой Зимней Четверти, а может, и дольше?.. Если серость сменит мёртвая белизна?.. Тот день ничем не отличался от предыдущих: тусклый, холодный, скучный. Элеонора куталась в новую накидку из чернобурой лисы. Тенрик болтал без умолку о стадах, что пора перегонять на нижние пастбища, запасах корма для лошадей и людей. Ему было жарко: из-под распахнутой суконной куртки виднелась выбеленная рубаха, овчинная шапка косо сидела на тёмных волосах. Элеонора задержала взгляд на серебрящихся прядях и неслышно вздохнула. Тенрик оказался воплощением северной серости — как внешне, так и в манерах, мыслях и целях, простых и мелких. — В горах всегда холоднее, чем внизу, — объяснял Тенрик. — Поэтому к зиме скот перегоняют на нижние пастбища, туда, где снег не наметало, и к лесу поближе. Если всё ж снегопад, овцы проживут на молодых ветках да хвое. Хотя главный откорм всё равно на траве, пусть и подснежной. Даром что пожухлая, а жирком на ней обрастают — загляденье! На весенней так не откормишь, как ни бейся! Элеонора раздражённо дёрнула плечом, но попыталась поддержать разговор: — Если остричь овец под зиму, мы бы продали вдвое больше шерсти. — И думать не моги! Обрасти не успеют. Видала, сколько рябины зреет? Зима грядёт суровая. Морозы ударят, сама всё поймёшь! Дай Тенрику волю — будет рассуждать об овцах, приметах и кормах до конца времён. Элеонора отвернулась и вдруг расслышала за повседневным шумом бешеный стук копыт. Кто-то мчался к замку, не жалея коня. Лязгнули скрытые кустами ворота, копыта простучали по камням. Мимо Элеоноры будто пронёсся вихрь. Мелькнул лошадиный круп, по глазам мазнуло что-то неуместно рыжее, яркое, и в следующий миг Тенрик со вздохом наклонился за сбитой шапкой. — Здорово, братец! — потерялось где-то вдали. На вопросительный взгляд Элеоноры Тенрик протянул: — Это был Шейн. Мой младший брат. — Поморщился и принялся отряхивать шапку. Шейн был на свадьбе — Элеонора смутно помнила рыжего парня с яркими голубыми глазами, которого ей представили как брата мужа. В тот день пришлось запомнить столько имён и лиц, что младший Эслинг быстро потерялся в памяти. Тем более, в замке он больше не появлялся. Однако говорили о нём с гордостью, хоть и нечасто, и Элеонора давно хотела взглянуть на любимца свекров. Она ждала, что Тенрик последует за братом к замку, но он вышел к воротам и всматривался в клубы пыли на дороге, пока они не улеглись и за ними не показались другие. Шевеля губами, Тенрик считал всадников, посланных в погоню. Затем нахмурился и, не оборачиваясь на Элеонору, зашагал через двор. Элеонора пошла следом. Вороной жеребец, весь в мыле, переступал у крыльца. Слуги подбирали брошенные поводья и ослабляли подпругу. — Уведите на задний двор, — велел Тенрик, поднимаясь на крыльцо. — Расседлать, напоить, накрыть попоной. Элеонора не сразу узнала доносившийся из холла голос старого барона, столько оживления и гордости в нём было. — Сдаётся мне, ты снова был неосторожен, сын. — Ерунда! У старика Дугальда развелось многовато коз. Я пристроил их в хорошие руки. — Погоня была? — Спрашиваешь! Парни увели коз горами, я же подождал хозяев. До чего ж забавны вытянувшиеся лиамские рожи! Я оторвался от них на Ведьмином ручье. Теперь в Бор-Линге хватит сыра на всю зиму. Широкие плечи Тенрика закрыли проём. Элеонора не знала, как извернуться, чтобы увидеть происходящее в холле. — К Эслинге скачут два десятка взрослых мужчин, и ведёт их человек, похожий на Дугальда Лиамского, — небрежно проговорил Тенрик. — И они как будто вооружены. — Хана, собери еды, — мигом распорядился старый барон. — Тенрик, ступай встреть их. Тебя хоть не порубят на крыльце, а если что, невелика потеря. Дарвел, свежую лошадь, быстро! Сын, слушай меня… Тенрик вдохнул, будто хотел возразить, но опустил плечи и послушно вышел. Теперь Элеоноре было всё видно. Пока старый барон говорил, Шейн осушил половину кувшина, поданного служанкой, умыл разгорячённое лицо, проливая воду на устланный соломой пол. Пригладил огненно-рыжие волосы, отряхнул руки и окинул холл хозяйским взглядом. Укрывшись в темноте арки, Элеонора смотрела, как слаженно все действовали. Свекровь быстро отдавала распоряжения служанке. Речь свекра было совсем трудно понять, так щедро он пересыпал её местными словечками. Элеонора едва разбирала: — Возвращайся в Бор-Линге дальней дорогой и не показывайся до Перелома. До снега дотянешь на рыбе и прошлогодних запасах, а после мы пришлём зерно и зелень, как обычно. По осени козлят забьете, сыра наварите… Разберёшься. А к Перелому всё уляжется, и ты вернёшься домой. — Не волнуйся, отец. Перебьёмся, не впервой. Если что, снова загляну к этим козопасам. Пусть платят за то, что продались Империи! Во дворе зазвучали голоса, застучали по камням копыта и подбитые железом сапоги. Старый барон хлопнул Шейна по плечу, толкнул к задней двери и вышел на крыльцо, где Тенрик увещевал разгневанных гостей. Элеонора вжалась в стену, пока он проходил мимо. Свекровь недовольно окрикнула служанок, возившихся с едой, и тоже вышла на кухню. Шейн направился к задней двери, и Элеонора, не думая, заторопилась за ним. Они почти столкнулись в дверях. Шейн запнулся на пороге, выругался в сердцах, и Элеонора едва успела остановиться, чтобы не влететь носом ему в спину. — Не знала, что северное наречие до сих пор в ходу, — бросила она небрежно. Шейн резко обернулся и с минуту оглядывал её со смесью удивления и восхищения. — В ходу, красотка, в ходу. Жаль, мне сейчас недосуг. А то я бы тебя поучил. Элеонора привыкла к липким взглядам. Знала, что стройная фигура, горделивая осанка и нежная кожа делают её похожей на фарфоровую куклу, а тёмные волосы и ресницы выделяют среди блёклых северянок. Только обычно поглядывали исподтишка, а Шейн рассматривал открыто, как кобылу на ярмарке. — Я бы тебя поучил… — повторил он и ухмыльнулся. — С моего братца-то толку мало, верно? Элеонора улыбнулась той обольстительной улыбкой, что припасала для надоедливых ухажёров. Но огорошить резким ответом не успела — за спиной послышались шаги свекрови. Словно служанка, старуха тащила мешки, пахнущие тепло и сыто. Нежная забота на её лице сменилась презрением, стоило ей увидеть Элеонору. — Ступай к себе! — бросила старуха. — Не бойся, мать, — ухмыльнулся Шейн. — Она не выдаст. Она мне как сестра, верно, красотка? Окинул Элеонору ещё одним отнюдь не братским взглядом и повернулся к матери. После слов свекрови Элеонора намеревалась стоять на заднем крыльце, как вкопанная, но, подумав, снова отступила в тень. Свекровь оглянулась на опустевший проём и неловко обняла Шейна. В волчьей накидке, с обветренным лицом и загрубевшими от холода и ветра руками, крепкая, с колючим взглядом, она казалась вылепленной из здешней земли — бедной, скупой на ласку, но полной силы. — Будь осторожен, сынок. — Не сомневайся, мать. Увидимся в Перелом. Шейн коснулся губами седеющих волос, выбившихся из-под платка. Затем стрельнул взглядом в проём поверх материнской головы, и Элеонора была готова поклясться — он знает, что она не ушла. Последние торопливые слова — и Шейн вскочил в седло и умчался. Свекровь смотрела ему вслед. Элеонора торопливо прошла через холл, где Тенрик и старый барон препирались с лиамцами, неслышно поднялась по лестнице и приникла к окну на втором ярусе. Сверху хорошо были видны двор, пустошь за замковой стеной и лес. Рыжая голова Шейна мелькала среди вереска. Постепенно Элеонора видела всё больше цветных пятен: золотые листья редких берёз, алые россыпи ландыша и брусники, гроздья спелой рябины. Шейн скакал, подгоняя коня, и пустошь за ним не то полыхала огнём, не то наливалась кровью. Элеонора улыбнулась. Она и не подозревала, что Север может быть таким… ярким.Ландыш и гранит (Элеонора, Шейн)
17 сентября 2020 г. в 22:15
Север выглядел для Элеоноры серым — с того дня, когда она впервые увидела долину Эслинге. Окружённая гранитными скалами, придавленная низким небом, окутанная дымом из десятков труб, долина казалась неприветливой и холодной. Элеонора высматривала хоть какое-то яркое пятно, но взгляд скользил по серым стенам замка, серым мхам, бледным лицам людей, и даже цветущий вереск будто присыпали серой пудрой.
Ярким пятном оказалась сама Элеонора. Она убедилась в этом, едва войдя во двор. Её красное дорожное платье с золотым шитьём и рыжая лисья накидка совершенно неуместно выделялись среди овчинных курток крестьян и волчьих шкур, что носила семья Тенрика.
— Подол в навозе не выпачкайте, — хмуро бросила ей свекровь вместо приветствия. — У нас двор намывать некому, все при деле.
— И в золоте ходить привычки нет, — ухмыльнулся свекр.
— Мы спешили, чтобы успеть до холодов, — ответил за Элеонору Тенрик, как будто оправдывался за её броскую красоту. — Некогда было обновлять наряды.
— Золото останется золотом, даже выпачканное в грязи, — холодно произнесла Элеонора. Подобрала юбки и гордо прошла к крыльцу, не дожидаясь приглашения.