Страшно прекрасное

Тьма отступает постепенно, ко мне возвращается сознание. Резко поднимаюсь, принимая сидячее положение, с выставленными вперёд руками. Боль пронзает тело, ещё и глаза начинает колоть из-за того, насколько тут ярко. Падаю набок, скручиваясь и хватаясь за грудь руками, глаза зажмуриваются. Что происходит? Почему я всё ещё жив? Нет, это, безусловно, прекрасно, но где я? Где Волк? Почему то, на чём лежу, такое мягкое, а вокруг так много света? Разлепляю глаза и пытаюсь привыкнуть к яркости. По обстановке становится сразу понятно, что я оказался в больнице. Но кто меня спас и как? Неужели Рейх успел прийти вовремя на помощь? Ну, похоже так и есть, ведь другое объяснение невозможно: людей бы убили сразу. Получается, оставалось продержаться всего немного, но я не смог. Проиграл в этом нечестном бою. Хотя шансов правда не было. Как глупо было полагать, что Волк отвлечётся и не заметит, что у него из-под носа убегает его жертва. Глупец, глупец! Вместе с этим и камень зря потерял, получается. Это было единственным, что связывало обычный мир с тем местом. И я просто взял и выкинул его! Но… У меня не было выхода. Я попал в ловушку, ничего больше не оставалось делать. Однако тот факт, что волшебный камень был утрачен за зря, всё равно угнетал. Мне больше не найти его. Это словно искать иглу в стоге сена, и то не факт, что она там будет. Ру мог забрать его, когда приходил за мной или возвращался назад. Мне не вернуться туда никогда, никогда больше… Рейхугольник! Резко подскакиваю и свешиваю ноги с кровати. Боль вновь скручивает пополам, но некогда обращать на неё внимание. Сколько я здесь пробыл? Ру уже запер территорию? Или ещё нет? Есть ли шанс успеть? Отталкиваюсь руками от постели и встаю на ноги, но удержать равновесие оказывается сложно, отчего в этот же момент начинаю падать под звук открывающейся палатной двери и взволнованного вскрика медсестры. В глазах на некоторое время темнеет, а когда мрак расступается, поднимаю голову и вижу, как ко мне подбегает девушка в белом халате вместе с Германией. Машинально берусь за голову, чувствуя головокружение, и нащупываю под пальцами бинты. Опять двадцать пять. Бедная моя головушка. — Польша! — выкрикивает с явными нотками беспокойства Гер, и, возможно, он бы сказал ещё что-то, если бы не оказался прерван. — Вы очнулись! — радостно воскликает медсестра, протягивая ко мне руки, чтобы помочь подняться. Германия повторяет за ней, становясь с другой стороны. Они берут меня вдвоём за руки и тянут наверх. Подняв, усаживают обратно на постель. — Как вы себя чувствуете? — спрашивает медсестра. — Зачем ты встал? Куда ты собрался пойти в таком состоянии? — подключается к опросу Герман. Смотрю на девушку, а после перевожу взгляд на Германию, на котором и задерживаюсь. Безмолвно продолжаю глядеть на него, пока от меня ждут хотя бы какого-то ответа. На глаза внезапно наворачиваются слёзы, когда как в голове мелькают события, произошедшие в лесу. — Я зайду чуть позже, — охнув и прикрыв рот кулачком, предупреждает медсестра и быстрыми шагами удаляется из палаты, закрывая за собой дверь, но перед этим закатив в палату капельницу, которую, видимо, собиралась поставить мне. Германия присаживается рядом и обнимает меня за плечи, притягивая к себе. Оплетаю его руками в ответ и утыкаюсь в плечо. Уже не стесняясь, продолжаю лить слёзы, всхлипывая, оставляя мокрые следы на его рубашке, а пальцами вцепляюсь в ткань одежды. — Тише, тише, всё хорошо, — успокаивающе шепчет Германия, поглаживая меня по голове. — Всё закончилось. Всё наконец-то закончилось. — Я думал, что умру, — дрожащим, с хрипотцой, голосом выговариваю я. — Мне было т-так страшно там. Один на один с… — Волком, — договаривает Герман. — Но теперь ты в безопасности, не бойся. — Он крепче сжимает меня, сильнее давая понять, что теперь бояться точно нечего. Он рядом, мы не в лесу, а Волка больше нет. По крайней мере, в этом мире. И сюда он больше никогда не проникнет. Как и… Он. — Гер, — поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Германия переводит на меня взгляд и склоняет голову набок. Одной рукой он убирает прядь волос с моего лица и заправляет её за ухо, а затем стирает влагу с щеки. Слёзы уже не идут. Глаза быстро высохли, но несмотря на это, полноценное спокойствие ещё не пришло, что заметно по тому, как я подрагиванию. Просто голова забилась мыслями о другом. — Рейхугольник. Где он? Германия на этом вопросе отвёл взгляд в сторону и тяжело вздохнул, что напрягло меня. Хотя я и так уже приготовился к тому факту, что бежать и искать Рейха уже слишком поздно, слышать подтверждение этому не хотелось. Хотелось услышать более радостные новости. — Давай пойдём пройдёмся во двор? Тебе следует размяться и вдохнуть свежего воздуха, — так и не ответив на вопрос, говорит Герман. Слегка помедлив, киваю, соглашаясь на предложение. Он прав. А то я совсем расклеился. Уже и встать не могу сам с постели. И всё-таки, сколько же я здесь пролежал? Если Германия не ответит сам на это, нужно будет узнать. Отстраняюсь и сажусь ровно, ставя руки по бокам от себя. Ну что, ещё одна попытка? Подаюсь вперёд и встаю с кровати, только вот не без помощи Германии. Он придерживает меня, чтобы снова не свалился вниз. Становлюсь ровно и пробую сам устоять, отпуская Германа, но Гера не отпускает меня. — Я сам, — говорю ему и пытаюсь убрать его руки с себя. — Не упрямься, — отвечает Германия. — Я тебе помогу. Пойдём. Вздохнув, решаю смириться с тем, что всем из себя таким самостоятельным мальчиком побыть пока не получится. Ну и ладно. Зато точно не грохнусь лицом в пол. Улыбнувшись тому, что я больше не спорю, Германия говорит мне обуть тапочки, которые стоят рядом, а потом начинает вести вперёд, к двери. Иду с ним, а ноги подрагивают. В них ощущается слабость. Мы покидаем палату, но за дверью нас встречает медсестра, та самая, которая приходила вместе с Германом. Она взволнованно встрепенулась и быстро подошла к нам. — Подождите, куда вы? Ведь надо же… — Не стоит беспокоиться, — перебивает её Гер. — Страны — не люди. Мы быстро восстанавливаемся. Спасибо за заботу. — Со мной всё нормально, благодарю. — Улыбаюсь и выпрямляю спину, чтобы не давать ей лишних поводов для паники. Осмотрев меня с головы до ног, сестра слегка сводит брови и неуверенно кивает, давая добро на то, чтобы покинуть палату. — Хорошо. Тогда я пойду. Если что-то случится, обращайтесь, пожалуйста, — сказав это, она разворачивается и уходит куда-то. Наверняка по другим не менее важным делам. Германия выводит меня из больницы на улицу максимально аккуратно (особенно на лестнице), даже несмотря на то, что к ходьбе я уже привык. С голубого ясного неба во всю сияет солнце, чей жар можно ощутить на коже. Слышно пение птиц и звуки проезжающих по дороге мимо территории больницы машин. Периодически слышен шелест листьев. Вокруг так мирно. Кажется, что я уже давно не чувствовал подобного спокойствия, как сейчас. А всё из-за нервной страшной истории начавшейся из-за глупого спора с Америкой. Но, честно сказать, я вовсе не жалею о том, что тогда пошёл в лес. Мы с Германией отходим под тень одного из деревьев и садимся на лавочку. Полной грудью вдыхаю свежий, слегка прохладный, воздух и выдыхаю с неким наслаждением. В груди же сердце до сих пор сжимается от мыслей о Рейхугольнике. — Хочешь лечь на мои колени? — внезапно предлагает Герман. Поворачиваю голову к нему и вижу, как он хлопает ладонями по своим ногам, приглашая прилечь. Почему бы и нет, в общем-то. Ложусь, голову укладываю на колени Геры, а ноги, согнув, ставлю на скамейку. Руки укладываю на животе и смотрю на крону дерева, через которую проглядывается небо. Германия начинает медленно перебирать мои волосы, и я понимаю, что он делает это всё не только из-за того, что соскучился, но и чтобы успокоить. Подготовить к разговору. — Прости, мне следовало раньше тебя послушать. Тогда ты бы не пострадал, — начал он с извинений. Значит ли это, что он полностью осознал ошибку и познал правду, которую я так пытался ему донести? — Просто я так беспокоился о тебе и хотел защитить, — Германия отвернул голову в сторону и вздохнул, — из-за чего не допускал и мысли, что то, что ты говоришь — правда. Я был убеждён в своей собственной истине и облажался из-за этого, подвергнув тебя опасности вместо того, чтобы защитить. — Значит… — пытаюсь подогнать его к сути. — Да, Рейхугольник не был плохим. Мне жаль, что узнать об этом пришлось так поздно. К слову, он тебя спас и вынес оттуда, как и нескольких солдат. Принёс тебя, раненого, прямо ко мне и отдал в руки, попросил позаботиться и ушёл обратно, исчезнув в глубине леса. — Он… Он больше ничего не сказал? — с волнением задаю вопрос и закусываю губу, закрывая глаза. — Пообещал, что положит всему конец, и Волк никого не потревожит снова. Он не вернётся, я правильно понимаю? — И без уточнения было понятно, про кого именно из этих двоих спрашивает Герман. — Нет, не вернётся, — подобные слова даются с трудом. Сглатываю ком в горле и прячу глаза в изгибе локтя, положив руку на лицо. Слёзы снова начинают скапливаться в глазах. — А я ведь так и не смог ему помочь, — перехожу на шёпот. — Я хотел, очень сильно хотел… — Чш-ш, — произносит Германия, призывая меня остановиться. Он прекрасно понимает, что говорить об этом мне больно. Знает, какое сильное чувство вины испытываю сейчас. И наверняка он хотел бы узнать побольше о том, например, куда исчез Ру и почему не сможет вернуться, что сталось с Волком и тому подобное, но Гер молчит, потому что так сейчас надо. Он продолжает тихонько гладить меня по голове под пение птиц, прилетевших на ветку над нами, и молча поддерживать.

***

С того дня прошёл, наверное, месяц. Хотя нет, чуть-чуть меньше. Но за это время я почти полностью пришёл в себя. И «почти» тут было не из-за того, что рана от когтей оказалась слишком глубока, нет. Она правда долго заживала, но теперь единственным напоминанием о ней служил большой шрам. «Почти» здесь было от того, что с уходом Рейхугольника я так и не смог смириться до конца. Каждый день меня посещали мысли из разряда «а что, если». Ночью же снились различные сны, как о плохом исходе событий, так и о хорошем, где мы смогли преодолеть трудности вдвоём, а я всё-таки нашёл место в мире для Ру. В одном из таких снов мы с ним стали жить вместе, что меня очень смущает. Знаю, что это неправда и такого не случится, но всё же стыдно как-то за то, что мой разум вырисовывает такие картины. К работе я приступил сразу же, как только выбрался из больницы, хоть Германия и отговаривал работать, советуя посидеть дома ещё пару неделек, потому что Варшава прекрасно справляется и без меня. Однако я не мог так просто оставить свою столицу, тем более, что работать могу, поэтому вышел на работу, но на условии, которое выставили мне эти двое: работу делить буду с Варшавой. Сейчас я сижу в своём кабинете и подписываю последние бумаги. На часах стрелки подбираются к двум. До конца рабочего дня остаётся ещё очень много времени, но делать мне уже нечего. До сих пор непривычно. Но я скоро вернусь к прежнему распорядку, так что привыкать смысла нет. Складываю всё в красивую стопочку, убираю ручку в сторону и откидываюсь на спинку кресла, потягиваясь с тихим стоном. Пора бы домой ехать, наверное. Только сначала загляну к Германии. Встаю с кресла, забираю вещи, включая ключи от кабинета, и выхожу, запирая за собой дверь. В коридоре стоит почти что полная тишина. Всё здесь достаточно быстро вернулось к норме после того, как вопрос с лесом разрешился. Ничего будто бы и не было, честное слово. Никто не вспоминал инцидент. Разве что только я, Германия, Америка, который, что было очень интересно, извинился передо мной, и Канада, который передал те самые извинения и небольшой подарок. Как от США, так и от себя, что было в качестве поддержки. Кабинет Германа оказался заперт, что меня расстроило. Не представляю, где он может быть сейчас. Ну ладно. Может, по пути встречу. Раз делать теперь точно нечего, иду к лифту, спускаюсь на нём на первый этаж и направляюсь к выходу из здания офиса. Выйдя за двери, встаю на месте, потому как вижу поднимающегося по ступенькам Германию, держащего в руках два стаканчика с кофе. — Ты уже уходишь? — интересуется Гер, тоже заметив меня. Он быстро преодолевает оставшиеся ступеньки и становится рядом. — Да. Уже закончил с работой. Ты выходил только за кофе? — смотрю на стаканчики в его руках, и Герман протягивает мне один из них. — Да. В нашем автомате он закончился. — Спасибо. — Принимаю напиток свободной рукой и делаю глоток, обжигая рот. — Блин, горячо, — недовольно проговариваю, высунув кончик языка. — Понятное дело, что горячо, — смеётся Германия. — Я его не полчаса назад купил. Усмехаюсь в ответ и делаю ещё глоток, но поменьше и так, чтобы не обжечься снова. — Завтра выходной. Можем устроить вечер кино, хочешь? — предлагает Германия. За прошедшее время мы правда так и не посмотрели ничего. На выходных я отдыхал, сидя дома один и отсыпаясь или делая что-нибудь, не имеющее много смысла. Наверное, пора бы возобновить традицию. — Хорошо, — достаточно быстро соглашаюсь. Настроение заметно поднимается. Мы стоим ещё некоторое время, разговаривая о всяком, включая работу, а когда кофе заканчивается, Германия забирает мой пустой стаканчик, чтобы выбросить в мусорку внутри здания, и мы расходимся. Дорога домой проходит незаметно. Вот я только сел в машину и завёл ее, а вот я уже выхожу и иду домой. И всё из-за погружённости в мысли. Мысли о том, что пора вернуться к прежней жизни и оставить позади Рейхугольника. Не забыть его, нет. Всего лишь смириться с тем, что нам не суждено встретиться, и идти дальше по жизни. Но сделать не так просто, как сказать. Открываю подъезд и захожу в него. Не спеша поднимаюсь по ступенькам. В памяти всплывают воспоминания о той самой неделе, когда каждый день под дверью меня поджидал подарок. Я до сих пор, чего таить, надеюсь увидеть под входной дверью однажды корзиночку со сладостями и запиской «Для Польши». Какая-то часть внутри не утратила веру в лучшее, веру в то, что мы ещё встретимся, как было сказано когда-то в записке. Поднимаюсь на свой этаж и резко замираю, когда глаза цепляются за пакетик, одиноко стоящий под дверью моей квартиры. «Кто-то ошибся», — первая мысль, что возникает в голове. Не может же быть… Подлетаю к пакету и встаю на колени, не обращая внимания на грязный пол. Внутри него лежит сложенная белая одежда, а сверху неё — листок бумаги. Сердце замирает. Хватаю пакет и влетаю с ним в квартиру. Обувь скидываю с ног на ходу, по дороге в спальню. Прибежав туда, ставлю пакет на кровать и неаккуратно достаю содержимое. Это оказывается белая рубашка. И не простая, а та самая, которая принадлежит Ру, и в которой я спал, сомнений быть не может. Губы дрожат, растягиваются в улыбке, а в глазах быстро скапливаются слёзы. Пара капель скатывается по щекам. Прижимаю рубашку к себе, спрятав в ней лицо. Боюсь, что сейчас всё исчезнет так же внезапно, как и появилось. Вот открою глаза, а в руках ничего нет и не было. Однако знакомый аромат, исходящий от одежды и наполняющий лёгкие, даёт понять, что это по-настоящему. Открываю глаза и смотрю на предмет одежды. Мну рубашку в руках, счастливо улыбаясь. Он вернулся! Рейх смог, сдержал обещание! Даже не верится… Хотя нет, очень даже верится. И я же сам ждал этого момента. Вспоминаю про листочек бумаги и откладываю рубашку в сторону, ища теперь записку. На кровати её не видно, под рубашкой тоже, в пакете пусто. Прежде чем паника успевает захватить меня, догадываюсь посмотреть под ноги. И да, листок лежит внизу. Выпал, когда я суетился. Присаживаюсь на корточки, беру его и разворачиваю. Слов немного. Краткое и понятное сообщение:

«Буду ждать тебя в парке у озера»

Время не указано, только место. И что бы это значило? Хотя это ведь Ру. Не стоит недооценивать его силы. А значит, иду прямо сейчас! Незачем медлить. Мы и так ждали слишком долго. Выбегаю из квартиры, почти забыв запереть её на ключ, который чуть не оставил дома, и мчусь к машине. Запрыгиваю в неё, завожу и еду в городской парк. Жди меня, Ру, я скоро буду.

***

Озеро находится в глубине парка. Людей там обычно не так уж и много, и сегодняшний день не был каким-то особенным. Чем ближе я приближался к озеру, тем меньше встречалось на пути людей. А зря. Озеро — одно из самых красивых мест здесь. Вокруг него посажены раскидистые деревья, а под их тенью стоят лавочки и даже одна беседка, но уже поближе к воде. И атмосфера в этом месте всегда такая спокойная, что порой хочется остаться здесь навсегда и вечно любоваться видом, слушать пение птиц и смотреть, как по воде плавают упавшие с деревьев листья. Но сейчас не время думать о красоте сего места. Быстрым шагом подхожу к озеру и осматриваюсь. Ни души. Можно было бы подумать, что кто-то решил разыграть меня, если бы не та рубашка и не тот самый почерк, которым были выведены и все остальные записки, которые только получал. Ещё раз оглядев местность, присмотревшись к каждому дереву, кустику, веточке, вздыхаю и сажусь на ближайшую лавочку. Ничего страшного, подожду. Ждал всё это время, потерплю ещё немного. Это не такая большая цена. Пальцы нервно тарабанят по коленям, плечи передёргиваются время от времени. По двигающимся вверх-вниз ступням любой может сразу сделать вывод, что на месте мне не сидится. Однако упорно продолжаю ждать, оставаясь на месте. Через минут десять берут сомнения: то ли это озеро или другое. Вообще, больше подходящих под назначенное мест нет, так что волноваться, вроде как, не о чем. Разве что только о том, что он не придёт сегодня. В таком случае я буду ждать его каждый день, приходя на это место. Для меня не сложно. Лишь бы он правда вернулся. Сокрушённо вздыхаю, опустив голову и сжав пальцами ткань брюк. В этот момент чьи-то большие руки накрывают глаза, но испуга нет. Вместо него — вспыхнувшая вновь радость. — Ру! — радостно воскликаю, положив свои ладони на его. С моего лица убирают руки, позволяя увидеть себя. Резко оборачиваюсь и поднимаю голову выше. Рейхугольник в самом деле стоит передо мной во всей красе. Живой и невредимый к тому же. — Привет, Польша, — говорит нежно Рейх своим хрипловатым голосом, и от этого что-то внутри переворачивается. Невероятно приятно снова слышать и видеть его. Соскакиваю со скамьи и вмиг оказываюсь с другой её стороны, прыгающим в объятия Рейха. Крепко прижимаюсь к нему, не желая отпускать, чтобы больше не вздумал такие опасные фокусы проворачивать и убивать мои нервные клетки. В голове столько вопросов. Как он выбрался? Как смог запереть Волка? Точно ли тот больше не вернётся? Почему Ру говорил, что тоже запрёт себя? Хотя… Так ли это важно, когда он вот здесь, рядом, стоит и обнимает меня в ответ так же крепко. — Я скучал, — говорит Рейхугольник, прерывая недолгую тишину, которая образовалась между нами в этот переполненный радостью момент. Шмыгаю носом. В глазах снова влага. Поднимаю голову и целую его куда-то в лицо, приподнявшись на цыпочках. Ненадолго задерживаю свои губы на нём, прежде чем понять, что сделал. Лицо вспыхивает алым, я отстраняюсь, насколько это возможно, потому как отпускать меня не собираются. Кажется, только сильнее стали удерживать. — Прости, это от избытка эмоций, — тут же стараюсь оправдаться. — Я просто… — отвожу взгляд, — очень счастлив твоему возвращению. Я до последнего не терял веры и ждал тебя, знаешь? Ру молчит, что наталкивает на не особо хорошие мысли, но в следующие секунды его рот разрезается и приоткрывается. Оттуда показывается самый кончик языка, который проходится по моей щеке, убирая мокрые дорожки от слёз и заставляя ещё сильнее смутиться. — Я тоже безумно счастлив, Польша, — произносит он, вызывая у меня широкую улыбку. — Наконец-то этому ночному кошмару настал конец. — Он поправляет мои волосы, убрав парочку прядей за ухо, и оставляет ладонь на щеке. — И ты сможешь зажить нормально! — Я всё-таки смогу осуществить свои планы. Смогу сделать его счастливым! — Ты больше не будешь одинок, обещаю тебе. А ещё ты сможешь увидеться с семьёй. Кстати, твои фигурки остались в том доме? Мы можем вместе начать новую коллекцию. А хочешь научу готовить блюда из своей кухни? Ох, и… — Договорить не дают, переместив большой палец на мои губы. — Всё постепенно, не торопись, — спокойно говорит Рейхугольник. — У нас впереди много времени. — Да… точно. Всему своё время. Не стоит так торопиться, нужно в полной мере насладиться временем, которое мы теперь сможем провести вместе. И надо будет обязательно познакомить их поближе с Германией. Вот он удивится. Представляю, как отвиснет челюсть Германа, когда он увидит Рейхугольника, которого считал навсегда ушедшим. Расплываюсь в улыбке и прислоняюсь щекой к груди Ру. Он перемещает одну руку на мою голову, а вторую оставляет на талии. Чувствую, как его хвост несильно, чтобы не причинить боли, оплетает ногу. Уверен, вот оно, начало прекрасного, нового, периода в наших жизнях. Периода, ради которого пришлось пережить нечто страшное, что отныне навсегда останется позади.