Ангельская болезнь

      Тёплым вирджинским утром отец Элайджа не мог найти себе места. Едва он открыл глаза — чувства сплелись в непонятный клубок растерянности, сравнимый с идеальным завтраком. К слову, любая утренняя пища у него в руках неуклонно сгорала — отец Элайджа никогда в жизни не готовил себе сам. До переезда.       Целыми днями на исповедь приходили люди — с каждой неделей таких становилось всё больше и больше. Город воронкой увлекал Пика в глубину чужих грехов, жители день за днём старались утопить отца в омуте разочарования в человечестве. Да и сам новый священник был не чист, это, наверное, и являлось причиной бегства из нижнего города Вашингтона на край страны. Всех местных объединяло одно — Элайджа знал, что они были грешны. По комбинезону старого Джо было понятно, что ночами он ворует кур, а по жене старого Тима выяснялось, что после работы он необычайно жесток. Одного святой отец не понимал: днём ранее к нему пришёл Тони — мальчишка лет шестнадцати — расстроенный, грязный сорванец. Он рассказал отцу о многом — в частности, о своём бизнесе с опиатами, об успешных делах, которые были таковыми, пока не пришёл один покупатель. Тони он одарил хорошо — на месяц вперед тому и думать о деньгах не пришлось бы. Правда, «высокий шахтёр со смешливыми глазами» попросил перестать заниматься подобным, а если уж делать что-то такое, то не распространяться, «бизнес не любит слов» … Днями эта ситуация не выходила из головы мальчишки, дела внезапно ладиться перестали, да и совесть, совесть человеческая вгрызлась в молодую душонку. И вот в праздник св. Петра решился он на шаг — прийти, да и рассказать всё святому отцу.       Только знал ли плохиш-Тони, что своим безобидным рассказом в тесной котомке он напрочь лишил святого отца сна на целый день. То ли с Элайджем что-то было не так, то ли мальчишка умел уловить в людях главное… Положив руку на Библию, отец мог поклясться, что речь шла о том самом Этане, от которого в последние дни нельзя было отвести глаз. Отцу впервые за месяц захотелось ощутить сигаретный дым. И вот уже два дня сон не посещал его: молиться он устал, лишь ранними утрами выходил в главную залу и разглядывал пустые ряды скамеек. Месяцем ранее святой Пик ещё был другим человеком — бизнесменом, как привыкли называть себя его братия, а на деле — последним бандитом. Бегство — глоток воздуха для его посеревших лёгких. Но теперь всё шло под откос — он желал запить свои мысли дорогим коньяком, который каждый вечер встречал его в старом доме. Впалые огромные глаза впервые были полуприкрыты от неуёмной усталости, голос по утрам не слушался, да и о покое он забыл. Потому что мысли приходили странные: зачем Этану опиаты? Болен ли он? Зависим? Этан — слишком добр, чтобы быть злым, слишком красив, чтобы оказаться внутри чёрным, слишком… слишком близок ему, Элайдже.       Утром третьего августа, когда солнце только заходило на небо, в храм вошёл первый посетитель. Он прошёлся по центральному ряду кресел и чёрной тенью скрылся за стеною облезлых икон. Если бы Элайджа не был болезненно внимателен, он бы не заметил Этана. Но, только увидев чёрный силуэт, он тут же проследовал за ним, оказавшись в старой молебне. Этан кивнул и присел на скамью, делая вид, словно пришёл за созиданием Св. Марии. Весь его образ говорил о спокойствии, первоисток которого таился в том самом холоде, которым сквозило от особенно богатых господ. Элайджа ощутил дискомфорт — совсем недавно он и подумать не мог, что молодой человек займёт все его мысли. Испуганное выражение лица Этана, скулу которого очертила алая линия, не выходило из головы, контрастируя с лицом человека, пришедшим в церковь в чёрной полураспахнутой рубашке. Элайджа Пик никогда бы в жизни не признался, что круглосуточное чтение священных книг и общение с прихожанами — его мечта, но здесь, в небольшой богом забытой деревне, он начал чувствовать себя обычным. И только тёмноволосый задумчивый шахтёр, всегда бесшумно отворяющий дверь церкви, только он, одетый во всё печально-чёрное, Этан Эли заставлял Элайджа думать о прошлом.       — Этан, — святой отец присел на скамью и улыбнулся как человек, встретивший мир после долгих лет войны, — ты каждый день приходишь раньше всех.       Молодой человек задумчиво качнул головой, как делал знающий сказанное. В комнате царил необычный уют, потому что посетитель принёс за собой аромат деревенского утра.       — Если вы про грехи, отец, то это не причина, — мужчина словно читал мысли Пика, — здесь очень хорошо думается. Понимаете, тихо, нет людей, которых лично я видеть не желаю.       Элайджа поправил воротник рубашки и расслабленно выдохнул. Церковная книга в руках оказалась на его коленях, а пальцы несколько раз прошлись по гладкому корешку. Его коротко стриженный затылок обнажал шею, усеянную парой шрамов, на душе Элайджа было не меньше подобных ран, но с Этаном это... лечилось?       — Я могу выслушать… — Элайджа замялся и всё же добавил, топя сомнение, — сын мой.       Этан повернулся к нему, словно лично хотел увериться, что Элайджа перед ним именно тот, кого он знает. А затем он, мягко улыбнувшись, подтянул к себе сумку и вытащил бумажный пакет. Только сейчас отец понял, что сладковатый запах в воздухе исходил именно от неприметной упаковки. Молодой человек протянул её святому отцу и тихо добавил:       — Это вам.       Ошеломленный священник подарок принял с видом проворного мальчишки. Он поспешно надорвал край бумаги, осознав, что в руках у него свежие булки с вареньем, которые пекла Марта с северной части деревни. Отец эти булки очень любил, но каждый раз по делам служебным не успевал отведать вкусного угощения. Только Мэрилла иногда приносила ему их…       — Я… — начал как-то неуверенно священник и медленно завернул пакет.       — По утрам вы всегда голодны, святой отец. Знаете, такие вещи я сразу замечаю. Вечный голод заставляет что-то искать, и не только физический. Я хотел бы подарить вам хотя бы часть той заботы, которой вы награждаете наших жителей.       Элайджа неясно покачал головой, как бы сомневаясь. Внутри всё сжалось то ли от радости заботы, то ли от самого настоящего голода. Этан был прав.       — Если вы хотя бы не попробуете, то я клянусь не уходить отсюда, — добавил шахтер и вновь отвернулся на икону Марии. От золотой рамки исходило лёгкое свечение, которое ранней порой освещало молебню. Сейчас Мария сияла, за ней начинала сиять комната, холодные глаза Этана наполнялись человеческим золотом. Элайджа на секунду прекратил дышать, восхитившись, но затем шустро отвернулся на куль и вновь его открыл. Булочка в руке рассыпалась. От её свежести стало так приятно на душе, и святой отец, наконец ощутил покой. Сладость перебила все мысли — сомнения об Этане, о жизни, о греховных прихожанах.       Он решил, что диалог с тем мальчишкой было ошибкой. Он ещё узнает об этом, а пока…       Утро такое спокойное, правда?