***
детство Люцифер и Дино юны. Они ещё не ходят в школу ангелов и демонов, занимаются днями в собственных семьях. Правила у них… прямо сказать, не человеческие, Небеса имеют свои законы, и они не написаны ангелами. Главная ошибка? Отнюдь. Мир Дино и Люцифера слишком жесток и требователен. До той степени, что хочется умереть до начала уроков. Инвалидность души культивируется в семье, вовсе не в обществе. Да хоть в каком — божественном или человеческом, все люди до абсурда глупы в своем эгоизме. Мир, впрочем, такой же, как веком раньше — полон божественного долга, в котором ни ангел, ни демон не понимают смысла. Отцы говорят — гармония, а Дино слышит — энтропия, чёртова мера хаоса, и в этом Люцифер с ним согласен. Днём ранее они пообещали сделать шалаш у одной из скал. Идея глупая, впрочем, забавная и помогает прожечь хорошую долю времени и испробовать новую магию. Но Люцифер на встречу не приходит, вернее, опаздывает на пару часов — считай, что забывает. Дино ждёт скорее потому, что идти ему некуда, потому что дома отец, жизнь с которым — идеально выстроенный ад. Когда между двух скал вдали показывается силуэт, ангел ещё ничего не понимает. В нём клокочет обида преданного самым дорогим, потому что Люцифер — всё, что у него есть. Всё проходит после того, как Дино видит, что демон наполовину не такой. По крайней мере… внешне. Нос перекошен, глаз опух, бледная кожа заляпана в запекшейся крови. С самой первой секунды Дино чувствует гнев. Он знает, что такое мог сделать только тот-самый-папочка, как зовёт его демонический друг. Люцифер опускается на холодный камень у крутого подножия и шипит, дёргая рукой. Чертовски больно, наверное, она сломана. Одно крыло выглядит поврежденным, перекошенный ряд перьев обнажает тонкую острую кость — до боли ужасно смотреть, до бездны страшно ощущать. А он, чёрт возьми, привык. — Сегодня я не смогу. Сомневаюсь, что завтра смогу тоже. — с ироничным смешком выпаливает он и хватается за голову, сдерживая приступ. Сегодня боли слишком много. Но Дино не слушает, он даже не думает. Какое, к чёрту, думать? Он тянется к нему тонкой юношеской рукой, длинные пальцы ложатся на плечо — он и сам знает, что такое, когда тебя ненавидит твоя же семья. Следом шершавая ладонь оглаживает тёплую щёку так, словно она хрусталь — острая скула от прикосновения осыпится драгоценным прахом. Дино знает, что такое грех не понаслышке, и сейчас он грешит, потому что хочет обнять демоническое создание. Потому что от демона в этом существе разве что искалеченная душа. Люцифер не реагирует даже на прикосновения к шее. Она, слава богу, цела, правда болезненно натянуты жилы, правда, кожа белее прежнего, она мертвее греческого мрамора. И как он, устало сидящий на каменистой почве, вообще может сидеть, казалось бы, расслабленно согнув в коленях ноги? Руки безвольно лежат поверх, словно кукла, словно сломался. — Ты… не грусти, — Дино сам дёргается от сказанного, от того, насколько это ублюдочно звучит. Но он ребёнок, и просто не знает, как ещё выразить своё волнение и боль. Люцифер только улыбается правой частью лица. Горько и перекошенно. — Я хочу умереть, грусть — прошлая станция, ты опоздал. Дино не думает, почему всё это делает, Дино считает, что это его право, это обязанность, Дино считает, что всё становится на места, когда его рука притягивает демона к себе. Он шепчет «сейчас станет легче», борясь с желанием обнять ещё, ещё крепче, и вливает всю энергию, что только может черпнуть в себе. «Ещё чуть-чуть…» Он знает, что Люциферу больно даже сейчас, но демон молчит, напряженно выдыхая ему в грудь, близко к агонии, близко к катарсису… «Это всё когда-нибудь закончится, мы повзрослеем» Люцифер временами вздрагивает, и ангел может поклясться, что точно не от боли, и только спустя секунды становится ясно, что он прав: грязную алую щёку, скрытую вечерней тенью, расчерчивает прозрачная, как первозданная бездна, слеза.***
— Что бы ты сделал? Вырвал мне лёгкие? Можно переломать шею. Да, наши тела презабавно хрустят, а кровь… Если б не проблемы с отстирыванием, то в ней бы тоже был тол…- договорить Люцифер не успел, ощутив на своей щеке чужой кулак. Удар был сильным, полным отчаяния касанием. Их персональный язык. Дино наваливается на него, от синевы молодых глаз остается древняя синяя бездна, он задыхается, шипит: — Да как ты… — сказанное тонет в судорожном всхлипе. — На полных правах, ангелочек, — на лице гримаса презрения, и Дино ненавидит, ненавидит Люцифера за то, что он стал таким — это не его Люцифер, не его, не его, не его… — Ненавижу! — кулак вновь вжимается в чужую щёку, Люцифер коротко выдыхает и закашливается, давясь собственной кровью, потому что затем получает ещё и ещё, ещё и ещё… Были бы силы — засмеялся. Сил совсем нет… Долгожданная боль. Жажда уничтожения. Самоуничтожения. Полного. До первозданного праха. До мнимой свободы. Люцифер умеет совершать философские самоубийства, он в этом чёртов мастер. — Ненавижу, — кричит Дино, и в его, именно в его, а не Люцифера глазах первородная ярость, но руки не слушаются, отчаяние сменяется приступом новой дрожи, горло болит от подступившей удавки истерики, и только обескровленное, глухое «за что», сказанное так хрипло и пронзительно жутко — только оно заставляет Люцифера распахнуть глаза в удивлении. Дино плачет, ссутулившись от груза эмоций, плачет ангельскими слезами, но, оседлав демона, не собирается отпускать. Дино не верит глазам. Дино отвергает реальность. Дино умеет строить иллюзии, он в этом ангельски преуспел. — Ди… о, Шепфа. Ладонь тянется к призрачной коже, грязные, тонкие пальцы вплетаются в вихрь спутанных волос. Люцифер… Любил их мягкость, потому что она всецело его. Он собственник, потерявший свое богатство. Он охотник, потерявший желание убивать. Он жертва, желающая наказания. Плавно, хрупко рисуется картина их мира — он не будет иметь красок, да пусть всё будет сплошной грозой на чердаке, пускай только «они» и только «здесь». Резкое движение, властное, говорящее «здесь и сейчас, здесь и сейчас я, чёрт возьми, сделаю, что хотел все века». Дино не сопротивляется. Он легально сломлен, он забрал его боль, и остаётся только отдаться физически — так, как вчера. Новый уровень — сделать это без опиума. Сделать это и получить кайф порядком выше химической войны в крови. Отдаться ему, потому что изначально его смыслом был он — Люцифер. Дино был его ангелом. Был. Всегда. И то, что ранее — не более, чем отпуск, не более чем отговорка «всё не так». Экспресс в их личный хаос. О, да, он давно всецело для него, Люцифера, и смерть — самое малое наказание за их грех. Дино его раб, а Люцифер — проклятое божество — и как бы это скверно ни звучало — он отдаст всё за то, чтобы Люцифер жил. Он станет его врагом, чтобы дать искажённый смысл, потому что случись такое с самим ангелом — Люцифер сделает точно также. — Умрёшь — я с тобой, — шёпот Дино сталкивается с холодными губами, кровь отпечатывает, заключает их договор — быть здесь и сейчас. Чёрт возьми, быть, хотя бы попробовать. Люцифер целует не в силах отпустить. Дино смыкает пальцы на его пепельной шее и душит, Дино готов умереть и знает, что Люцифер тоже. Он целует как в последний раз, и это пугает, это пробуждает желание. Крылья над спиной становятся их общей темницей, они скрывают их грех, они прячут от мира их любовь, ненависть и бесконечность. Теперь только ближе… «Только со мной, со мной, понял?» Они понимают, что жизнь не перестанет быть жалкой имитацией существования, вечность не станет краше ни на полутон, она не зазвучит октавой над миллионами секунд, всё будет по-прежнему также фальшиво, только не эти касания, о, Шепфа, потому что они — мера истины. Дыхание горячее. Рубашка — лучшая преграда на пути к его личному коду. Ключу от вселенной. Пальцы справляются быстро, пальцы обжигаются, продавливая путь к его телу — быстрее, злее, отчаянно — он умирает, и это необходимо больше, чем морфий и опиум. Демон в изорванной одежде лучше любой эйфории. Теперь, чёрт возьми, Дино есть, с чем сравнить Люцифера — смерть и опиум меркнут, смерть и опиум лишь подобия чувств от прикосновений к его телу. Люцифер берёт над ним власть — он выпивает её кубок до дна, и теперь он сверху, теперь он бог. Рука демона ласкает остервенело и пьяно, она дрожит, но делает это так, как надо — берёт Дино всего, оглаживает костлявые колени, и Дино, задыхается. Они жмутся ближе, но этого не достаточно, физика трения тел рождает желание по-настоящему исчезнуть. Раствориться в том, как Люцифер касается его члена, раствориться в толчках, в хриплом дыхании обоих. Ливень глушит стоны, он сегодня в конце концов с ними — раз уж вместе начали, то вместе кончатся — ливень глушит их грех. Дино кончает с его именем на губах. Дино кончает с его рукой на члене. Но Люцифер не слышит ничего, кроме «Дино» и «смерть». Люцифер исчезает в них. Люцифер уже исчез. Ливень проходит.