Звук тишины

      Он не хотел умирать.       А перед глазами раскидывалось чернильное небо с огромной, бледной луной, и Зеницу, глядя в её пустое лицо, мог лишь сожалеть, что пожил так мало. Яд стремительно распространялся по телу, парализуя, и он медленно засыпал, проваливаясь в темноту. Уже на границе беспамятства в расплывчатой мути мелькнула огромная, причудливо сиявшая в лунном свете бабочка с лицом прекрасной девушки. Она двигала маленькими тёмными губами, но Зеницу слышал лишь невнятный шелест, и глаза у него закатывались, пока замирало слабевшее дыхание.       «Холодно».       Зеницу окутывала вязкая пустота — так проваливаешься в сон, рухнув без сил на футон и не снимая ни форму, ни таби. Больше он не помнил ничего, а открыв через какое-то время глаза, почти сразу зажмурился, чувствуя себя вдребезги разбитым. Голова гудела, конечности как одеревенели, грудь с трудом поднималась, набирая в лёгкие воздух. Пахло горечью и приторным медицинским душком. Зеницу даже не придал значения тому, что звуковое пространство вокруг него засорилось противным гулом. Свинцовые веки упали, и вновь возникла спасительная темнота. Он слишком устал, чтобы бояться и думать, а в пересохшем горле застыл лишь слабый стон.       «Почему я всё ещё жив…»       В забвении, не приносившем ничего, кроме пульсации в висках и тумана в голове, он пребывал долго — пока не очнулся во второй раз, и ослабевшее зрение не уловило гнувшиеся по всем линиям очертания деревянного потолка с балками перекрытия и смутный круг лица.       Демон.       Незуко стояла, наклонившись над ним так низко, что огромные розовые глаза казались размером с треть лица. Тёмные узкие зрачки контрастировали с густой опушью чёрных ресниц, бамбуковая трубка в зубах прятала маленький рот, тёмно-каштановые волосы волнами обрамляли голову. Зеницу слабо вдохнул, разлепляя намертво сомкнувшиеся, пересушенные губы.       «Привет, Незуко-чан...»       Сначала он не понял. Сознание только-только начало проясняться, и ему показалось, что он действительно сказал это вслух. Но Незуко, нахмурив тонкие брови, растревожилась, прильнула к его лицу, и по коже Зеницу пробежал лёгкий холодок.       Сестра Танджиро всегда отличалась молчаливостью, и до него обыкновенно долетал лишь густой, раздражающий, но пустой шум. Он впервые слышал нечто подобное — даже Юширо и Тамаё носили в мелодии отзвуки кровожадности, а здесь — ничего. Однако теперь от демоницы, несмотря на экспрессивную мимику, не исходило ни звука, и у постепенно приходившего в себя Зеницу сквозь боль стало пробиваться тревожное чувство.       Мир не должен звучать так пусто, даже если по ушам ударило сильнейшей звуковой волной.       А Незуко сопела ему в лицо, хлопая огромными розовыми глазами, и когтистые пальчики внезапно легли поверх одеяла. Зеницу всё стремительнее овладевала паника: он явно ощущал движение собственных губ, но ни единый звук не разрывал пустоту воздуха. Только вибрировал щекотный шум в отдалении, будто кто-то методично постукивал и скрёб внутри черепа.       «Я онемел? Что происходит?! Что с моими ушами?!»       Он с придыханием, через паузы, сбивчиво забормотал, и чем больше говорил, тем отчётливее оформлялось леденившее внутренности осознание: Незуко слышит его, но вот он — себя…       «Плохо дело, очень плохо! Что со мной сделал этот треклятый паук?!»       Кто-то вынырнул из пустоты, и в панике подскочивший на постели Зеницу с истошным воплем схватился за грудь. Туда словно вонзили сотню игл, по затылку как обухом ударили, и он, скривившись, упёрся в белый халат подхватившей его Шинобу Кочо. А потом рядом оказались и Танджиро, и Иноске, что-то говорили, но Зеницу, в ужасе глядя на их нервные лица, холодел и белел, как мел, задыхаясь от непонимания и отчаянного желания услышать хоть что-нибудь.       Кто-то отвесил ему хлёсткую пощёчину, и он опять выкрикнул в пустоту, сжимая веки и хватаясь за уши. Сердце колотилось, гоняя по венам вскипевшую пузырями кровь, а желудок покрылся ледяной коркой, спазмируя до боли. Его трясло и сдавливало со всех сторон, чужие руки казались мерзкими паучьими лапами, а тишина с вибрирующим гудением в мозгу не отступала, доводя до истерического припадка.       В ней оставалось лишь мгновенно сойти с ума.