Звук тишины

      Ревность.       Жгучая, кислотой разъедающая внутренности. Зеницу, глядя, как Незуко смущённо-благосклонно принимает ухаживания вот уже две недели ухлёстывавшего за ней сельского парня, готов был кусать локти от досады. Просто череда фантастических совпадений: и в горном лесу они встречаются, и всякие угощения у него с собой найдутся, и он совсем уж невзначай как раз собирается домой, и им по пути.       Даже Танджиро начал понимающе улыбаться и косо поглядывать на сестру, а она делала вид, будто ничего не происходит, и ставила в бутыль подаренный букет. Зеницу в такие моменты обуревало желание разодрать роскошные цветы по лепесточку.       Впрочем, так должно было случиться: Незуко в свои восемнадцать слыла писаной красавицей и завидной невестой, даже не имея за душой большого приданого. Её добивались, она выбирала, никого не осаживая и не оскорбляя резким отказом. Зеницу, молча точивший нож на каждого из соперников, по ночам лежал на футоне лицом в потолок и раздумывал, а имеет ли вообще право на что-то претендовать? Они всегда были добрыми друзьями, она относилась к нему подчёркнуто сердечно, но разве это служит доказательством тайных чувств?       Да и достоин ли он характерной, задорной Незуко-чан?       А ещё его всё больше угнетало вроде бы переставшее волновать увечье. Зеницу, сидя на огромном камне, каждый день заливаемом солнцем, медитировал и рассуждал, насколько сильно его глухота заметна в повседневной суматохе. Казалось порой, он абсолютно нормальный человек, но, несмотря на упорные тренировки, тонкие звуки, вызванные скорее колебанием воздуха, тяжело поддавались слуху. Он вроде и ощущал их, но не мог оценить должным образом. А способность ориентироваться на уровне вибраций налагала серьёзные ограничения на свободное общение.       Банально: его по-прежнему всячески касались, когда требовалось начать разговор.       Все эти мысли вкупе с предосенней хандрой неприятно сказывались на настроении и характере. Зеницу с внутренним стыдом признавал, что бывает груб, излишне ворчлив или раздражителен. На него порой даже самая погода давила, хотя он всю жизнь отличался отменным здоровьем. А вид мечтательно-вдохновенной Незуко подливал масла в огонь.       Сегодня же у Зеницу был дополнительный повод омрачать мир кислой физиономией: он стал невольным свидетелем того, как Даичи, держа Незуко за руки, что-то очень горячо втолковывал ей, наклонясь к самому лицу. Она краснела, как спелая вишня, поджимала в улыбке губы, и они смотрели друг на друга так, словно никого и ничего больше не существовало.       Случись это год назад, Зеницу бы выскочил с бешеными глазами и криком «да как ты смеешь так её касаться?!», однако сейчас врос в землю, впиваясь пальцами в тонкий ствол орешника. Ногти неприятно скребли по забивавшейся под них коре.       Ещё немного, и этот счастливчик, кажется, получит в невесты самую прекрасную девушку на свете.       Однако ему таки хватило нежелания лицезреть чужой триумф: резко развернувшись и ударив рукой по кустам, он с бешеной скоростью исчез, пока никто не увидел его красного лица, перекошенного болью и ревностью. Горло конвульсивно сжималось, и в нём было суше, чем на выжженной пустоши.

***

      Незуко торопилась домой. В голове по-прежнему крутился состоявшийся с Даичи разговор, и она, хотя не считала себя виноватой, всё равно ощущала подавленность.       Она и не думала, что как-то его обнадёживает!       Но вот он признаётся ей в любви и просит выйти за него замуж, да в такой форме, будто не допускает сомнений в положительном ответе. Незуко, признаться, порядком изумилась, и лицо у неё против воли зарделось, а губы улыбались. Только вот улыбка эта порождена была смущением от бесплодных попыток его прервать.       Как же так вышло, что, любя одного, она умудилась расположить к себе другого?       И когда Даичи, сжимая её руки, выдохся наконец, набрав в грудь воздуха и выпрямившись в ожидании ответных признаний, Незуко, право, понятия не имела, с какого края приняться за тактичные разуверения.       Поначалу он не поверил. Уголки его губ опускались мучительно медленно, глаза продолжали гореть, а Незуко говорила и повторяла, стараясь звучать мягко. Она была благодарна за его чувства, за смелость, за предложение, в конце концов, но он для неё просто друг. И когда Даичи, выпустив её, растерянно ухватился пальцами за ворот косодэ, Незуко отступила на шаг, больше не улыбаясь.       Неприятно оказаться причиной чужого разочарования и ещё более неприятно, если подобного можно было избежать при должном внимании к своему поведению.       — Даичи-сан, мне жаль, но нет.       — А если… когда-нибудь? Через год или, не знаю, через два? Я готов ждать и добиваться тебя, если сейчас ты не готова принять меня, Незуко-сан!       Он упирался, и от этой скрытой настойчивости Незуко становилось не по себе. Её вынуждали говорить слишком личные вещи, однако иного выхода не оставалось. Она устало-робко вздохнула.       — Даичи-сан, я люблю другого человека. И ни через год, ни через два не соглашусь выйти за кого-то ещё.       Его «вот, значит, как» прозвучало горько. Настолько, что жалость и стыд забурлили с новой силой, и Незуко опустила глаза, молясь богам, чтобы этот мучительный разговор скорее закончился. Похоже, небо вняло ей: Даичи взял себя в руки и коротко поклонился, извиняясь с заметной сухостью.       На этом они и разошлись.       Незуко колебалась, сказать ли ему на прощание что-то про дружбу, но жёсткая, натянуто бодрая походка вкупе с неестественно ровной спиной в синем хаори лучше любых слов подсказали: никакой дружбы сейчас быть не может.       А ведь он был и впрямь хороший парень: работящий, весёлый, добрый и умный. Может, не появись Зеницу, она бы влюбилась в него, однако этот переменчивый парнишка с золотыми волосами, который то дышал рядом с ней через раз, то готов был с пеной у рта отчитывать за беспечность, который краснел, как девица, и смешно заикался, был ей милее десятка других мужчин. Жаль только, никак не мог заметить, как сильно нравится ей, иначе бы давно Незуко ходить обручённой.       И она от души понадеялась, что сегодня наступил первый и последний раз, когда ей пришлось отказать в замужестве под предлогом: «Я люблю другого человека».       А Зеницу ходил мрачнее тучи. Зачем-то наколол целую гору дров, которой им хватит дней на пять вперёд. Танджиро, потрошивший птицу в кухне, понятия не имел, какая муха укусила его на этот раз, зато сразу заметил, что сама она была задумчивая и взволнованная. И Незуко, снедаемая желанием хоть с кем-нибудь поделиться грузом на душе, поведала ему всё, снова густо краснея.       Учитывая тот факт, что брат прекрасно знал о её чувствах, его слова «Думаю, ты не очень-то прогадала» вселяли значительную надежду. Даже если за ужином Зеницу выглядел подавленным и отрешённым настолько, что ел, казалось, из простого уважения.       Впрочем, любому терпению существует разумный предел, и на следующее утро Незуко, которой однозначно надоело смотреть на кислое лицо в обрамлении золотистой копны, припахала Зеницу помогать ей с бельём. А закончив развешивать простынь, встала перед ним с намерением выяснить, что всё-таки стряслось. Обычно его пасмурное состояние проходило, как краткий летний дождь, и сейчас стоило начать беспокоиться.       — Зеницу-кун, ты не заболел? Второй день как в воду опущенный.       — Я? — он хлопнул глазами, запнулся, но вдруг улыбнулся и покачал головой. — Да нет, Незуко-чан, всё хорошо! Просто настроение не очень, бывает.       — Ты меня не обманываешь? — она некрепко прихватила его за рукав косодэ, хмурясь и глядя прямо в темноватое золото зрачков. Зеницу дёрнул бровью, недоумённо покосившись на её руку, а потом — снова на лицо.       — Незуко-чан, ты чего?       Только слепой не заметил бы, как он при этом слегка покраснел, и от очевидного доказательства смущения Незуко загорелась ещё больше.       — Ты вчера столько дров наколол, что во сне не приснится. И ел плохо. Если не болен, значит, расстроен, — одним духом выдала она, чувствуя, что это начинает смахивать на материнские укоры непослушному сыну. Смутилась и запоздало постаралась придать тону больше задушевности. Неважно, что Зеницу различит лишь движение её губ. — Что у тебя на душе? Я же вижу, ты сам не свой. — Улыбка притупила волнение, и пальцы таки выпустили чужой рукав. — Я за тебя волнуюсь, Зеницу-кун.       Но Зеницу, с явным усилием растягивая губы в ответ, обошёл её, достал из корзины чёрные штаны Иноске, встряхнул их и принялся невозмутимо вешать на перекладину. Его голос, хотя и был грустно-мягким, явно не предполагал уступки.       — Прости, Незуко-чан, мне перед тобой правда больше нечем оправдаться.       Незуко, нахмурившись, сжала кулаки и от досады прикусила нижнюю губу.       «Вот же упрямец, слепой ты, что ли!..»       — Кстати, я тебя вчера в лесу видел… — внезапно начал он, расправляя штанину. Незуко, удивлённо вздрогнув, посмотрела на его спокойное, но какое-то слегка побледневшее лицо. Кулак ослаб, и она машинально прихватила пальцами белую ткань фартука. — Не специально, ты не думай, просто мимо проходил… — снова пауза. Зеницу продолжал терзать и без того нормально висевшие штаны. — Если это тайна, я никому не скажу, но… — и совсем тихо, так, что ей, стоявшей рядом, пришлось напрячь слух: — Тебя часом нельзя ли поздравить с помолвкой?       Держи Незуко что-нибудь в руках, тотчас выронила бы. Меньше чем за минуту оглядела его с головы до ног, вдумалась в смысл буквально выдавленной из горла фразы и вспомнила, как вчера Даичи хватал её за руки и дышал прямо в лицо, словно поцеловать был готов.       Злость бесследно растаяла.       «Неужели...»       Его тусклый, безразличный тон, монотонные движения, взгляд куда угодно, но не на неё — если Незуко и теперь будет сомневаться, ничего не стоит её интуиция.       Хотелось рассмеяться в голос, прижимая ладони к горячему лицу: ревнует! Не разобравшись толком, не услышав, решил, что она любит другого, и теперь по капле выдавливает формальные поздравления, окольными путями выясняя, прав ли. Незуко на мгновение подняла глаза к небу, благодаря высшие силы за ниспосланную удачу. Зеницу же осторожно повернул голову, и у него едва заметно дёрнулись ноздри.       — Даичи-сан меня и правда замуж звал, но я ему отказала. Сказала, что люблю другого, — она перехватила воздух, со сладким трепетом предвкушая, что сейчас между ними наконец не останется недомолвок. — Только он ко мне подойти боится.       — Правда? Ты… серьёзно? — непонятно, удивился он или обрадовался, но теперь обратился к ней всей фигурой и шагнул навстречу. Даже губы забыл сомкнуть от неожиданности.       Это было до невозможности неловкое признание, но лучше так, чем ждать ещё полгода. Незуко, быстро вдыхая и боясь передумать, в упор посмотрела на него.       — Зеницу-кун, я ему из-за тебя отказала. Из-за тебя, понимаешь? — даже пальцем ткнула в чужую грудь, понимая: ещё немного, и у неё задрожат колени.       У Зеницу медленно округлились глаза.       — Т-ты… меня любишь?.. — он растерянно взъерошил волосы, моргая и издавая невнятный смешок. Лицо у него, побелев, стало стремительно розоветь. — Меня? Такого?..       А потом вдруг отвернулся, вперив рассеянный взгляд в желтовато-зелёную траву.       — Не может быть. Чтобы я и Незуко-чан…       Незуко, честно сказать, ожидавшая иной реакции, замерла, опустив руку. Зеницу продолжал сбивчиво рассуждать себе под нос, монотонными движениями взлохмачивая шевелюру, но стоило Незуко раскрыть рот и попыпаться сделать шаг навстречу, как в неё буквально впились взглядом.       — Но ты же его так привечала, Незуко-чан!       — Да не было такого никогда! — тотчас запротестовала она, гуще краснея и понимая, что голос неконтролируемо дрожит от досады. Ох, дать бы сейчас по лбу и ему, и себе за глупые препирательства вместо внятного объяснения! — Он мне просто друг! Это ты себе непонятно что надумал, потому что вечно стесняешься!       Зеницу как в землю врос, сглотнув. Попытался было ответить, резко сжал губы, и даже плечи у него пристыженно опустились. Незуко, выпустив весь пар, тоже застыла, потупившись: запоздалая скромность выбралась на перепаханное поле действий.       «Ну скажи же ты уже! Скажи!»       Её обдало резким порывом ветра, и крепкие, испещрённые шрамами и мозолями пальцы стиснули плечи. Зеницу навис над ней, и у Незуко сердце от неожиданности чуть не подскочило к горлу.       — Незуко-чан, пожалуйста, скажи ещё раз! Ты правда меня любишь?!       Незуко, всмотревшись в его взволнованное лицо с лихорадочно блестевшими глазами, в которых плескалась львиная доля неверия, вдруг даже разозлилась. Пара здремавших воронов с карканьем снялась с места, вспугнутая её выкриком, вырвавшимся из самой глубины груди. Так звонко, что по телу прошла дрожь.       — Да люблю же, люблю! И никого, кроме тебя, дурака такого, мне не надо!       Золотая копна хлестнула по щеке — Зеницу прильнул к ней, упираясь лбом в плечо. Его, кажется, распирало от эмоций, но он никак не мог выразить их — только молча сжимал её в объятиях, оглушительно дыша. Словно боялся, что она исчезнет, стоит ему отпустить.       Незуко, осторожно обвивая одной рукой его спину и собирая в мелкие складки серое в полоску хаори, другой успокаивающе поглядила мягкие, пушистые волосы. Недосказанности наконец канули в небытие, и в будущем появилась капля приятной определённости.