haikyuu!! «волейбол» имейджины с /т.и/

— Мам. Когда среди ночи тебя будит тихий детский голос, ты едва ли не подпрыгиваешь на постели от страха. Во-первых, потому что это неожиданно, во-вторых — Ичиро звучит так напугано и беспомощно, что переживания в душу закрадываются сами по себе. Ты садишься на постели, включаешь лампу на прикроватной тумбочке и бегло осматриваешь сына. Ребёнок сжимает в одной ладони огромного плюшевого зайца, а второй трёт глаза. — Что случилось? — протянув к мальчику руки, ты без особых усилий подхватываешь его, усаживая на свои колени. Ичиро маленькими пальчиками сжимает игрушку, мнётся, видимо, не зная, как начать. В свете ночника ты замечаешь застывшие в глазах ребёнка слезы. Сердце сжимается от такого вида. Ты оборачиваешь руки вокруг прижавшегося к тебе малыша, мягко целуешь в лоб. Он замирает, поправляя пижамную футболку с мультяшными героями и устраивая зайца удобнее. Ты невольно улыбаешься, наблюдая за тем, как он сконцентрирован, но в то же время нужно выяснить причину внезапного ночного визита. — Котёнок, — ты убираешь чёрные, угольные пряди со лба, второй рукой удерживая его от падения, — что случилось? Мальчик будто цепенеет и прижимается ближе, сжимая в кулачке скользящую ткань твоей ночной рубашки. Такое поведение напрягает, потому что видеть собственного ребёнка испуганного и в слезах — невыносимо. Он ничего не говорит, только всхлипывает и даже игрушку выпускает, обеими руками вцепляясь в тебя. Ты тихо нашептываешь успокаивающие слова на ушко, попутно гладя его по спине. Кошмары ему снятся редко, но все же, когда это случается — мальчик знает, что всегда может прийти сюда. Неважно в какое время, спите вы или нет. — Мне, — снова всхлип, — мне приснилось, что я один, что вы с папой, — ты чувствуешь, как Сакуса позади тебя поворачивается на кровати, — исчезли! И я не знал, что делать, у меня никого не было. Я не хочу, чтобы вы исчезли, мам, пожалуйста! Я так вас люблю, не исчезайте! Ты слегка покачиваешься, совсем, как в младенчестве Ичиро, убаюкивая его не только словами, но и спокойными, плавными действиями. Повторяешь, как мантру: «все хорошо, мы здесь, мы рядом, мы не исчезли», убеждая ребёнка в этом. Он верит. Верит, но боится, что все снова окажется сном. Ты целуешь надувшиеся от несправедливости произошедшего во сне щечки малыша, аккуратный носик. И он постепенно успокаивается, расслабляясь в тёплых уверенных объятьях. — Ты не один, котёнок, — касаешься губами взъерошенных на макушке волос. — Мы тоже тебя очень любим. Осторожное прикосновение к твоему локтю привлекает внимание. Чуть развернувшись, ты замечаешь Сакусу. Он точно проснулся, как только Ичиро зашёл в комнату, просто не вмешивался в вашу беседу. Но у Киёми самого сердце разрывается от слова ребёнка, от одного лишь тихого детского шмыганья. Волейболист кивает на подушку, и ты соглашаешься. — Хочешь сегодня поспать здесь? — тихо интересуешься, и Ичиро тут же устремляет на тебя ярко загоревшийся взгляд карих глаз, кивая головой. Ему нравится спать на вашей постели — она большая (для него — гигантская), мягкая и уютная. Он чувствует себя защищённым здесь. Пусть в его комнате и стоит весьма удобная и просторная кроватка, но она ни что по сравнению с родительским ложе идеальным местом для импровизированного батута. Киёми заботливо укрывает мальчика одеялом, умудряясь пристроить рядом плюшевого зайца. Ты никогда не видишь мужа более сосредоточенным, чем во время его нахождения рядом с сыном. Из повернутого на гигиене фрика он превращается в супер-заботливого папочку: делает все, что чадо пожелает, заботится, готовит, играет с ним, смотрит мультфильмы по пятьдесят раз одну и ту же серию, не выказывая ни малейшего недовольства. Стоит ли говорить, что после рождения он занимался уборкой ежедневно, кипятил бутылочки и сосочки, так же игрушки, что Ичиро вечно норовил сунуть в рот. — Пап! Пап! Пап! — изменившееся после беседы настроение сына радует тебя, он тянет Киёми за рукав. — Расскажи историю! — просит мальчик, очаровательно хлопая пушистыми ресницами. Ну, и как Сакуса может отказать? — Про что ты хочешь историю, Чиро? — приподняв уголки губ, волейболист переплетает ваши пальцы над головой ребёнка. — Как вы с мамой познакомились! Он готовится услышать этот рассказ в тысячный, нет, в десятитысячный раз, и все равно оказывается настолько же возбужденным и заинтересованным, как и до этого. Сакуса цокает с усмешкой. Он выучил кучу детских сказок: про принцев и принцесс, про волшебных зверей, да Бокуто даже книжку подарил, где гласный герой — волейболист! Тем не менее, его по-прежнему просят рассказать лишь одну — самую важную сказку. — Тебе не надоедает? — ты улыбаешься, свободной рукой, приобнимая Ичиро; он качает головой. — Мне нравится слушать, — с довольным выражением лица заявляет мальчик. — Папа все так круто рассказывает! Я хочу однажды встретить кого-то, как ты, мам. Слова сына заставляют сердце биться чаще. Вообще, любое его действие оказывает на тебя умилительный эффект — первый шаг, первое слово, еженедельные рисунки вас троих. Ты плакала, когда он недавно расписал зеркало твоей дорогущей помадой. Не потому что ее было жалко, а потому что «Мама я тебя люблю», пусть криво и без запятых, пожалуй, самая приятная в твоей жизни фраза. И ты купишь ему ещё сотню таких помад для росписи. Видеть, как Ичиро старается, лепя нелепых человечков из пластилина и создавая вашу семью в начертании едва ли «по образу и подобию» — непередаваемо. Этот ребёнок — лучшее, что есть у вас с Сакусой в жизни. Ты все отдашь, только чтобы продолжить каждый день наблюдать, как Киёми готовит завтрак на троих, как без упрёка вытирает испачкавшегося в каше малыша, как рассказывает ему о волейболе. И как каждый раз брызгает на руки Атсуму антисептик, прежде чем тот приблизится к Ичиро. Ты чувствуешь, как мальчик прижимается затылком к твоему плечу, вытягивая ноги в противоположную сторону. Усмехаешься, видя недовольный взгляд Киёми, почти сорок минут потратившего на историю и в ответ получившего лишь пинок. Ты сама невольно заслушалась. Муж фыркает, шепча: «ну и пожалуйста», когда Ичиро снова пихает его ногой, находясь в полусне. На самом деле, Сакуса не злится. Он никогда себе этого не позволяет — не повышает голос, не ругается. — Спи сладко, котёнок, — поправив одеяло на вертящемся по подушке ребёнке, ты выключаешь свет. Киёми едва заметно касается твоих пальцев своими, не разрывая прикосновение. Ему нравятся легкие, ненавязчивые контакты в постели. Он сам обнимает тебя со спины, либо предпочитает тихое дыхание на своей шее. Привыкшие к полутьме глаза рассматривают Сакусу. Он лучший отец для Ичиро, о котором ты только могла мечтать. Переполняющие тебя чувства любви и благодарности нельзя объяснить, их надо понимать, их надо ощущать. — Вы же меня любите? — звучит как-то тихо и недоверчиво, мальчик причмокивает губами, но глаза не открывает. — Конечно любим, — говорит Киёми, он запечатлевает легкий поцелуй на лбу сына, не сдерживая улыбку. — Я очень люблю тебя и твою маму. Ты тоже улыбаешься, чувствуя, как он сжимает твою ладонь в своей. Не слушайте тех, кто говорит, что Сакуса не романтик. В твоей жизни никогда не было человека преданнее и заботливее него.