haikyuu!! «волейбол» имейджины с /т.и/

Немного сложно описать, что именно испытываешь, стоя на бомбе мощностью в двенадцать килограммов гексогена. Непередаваемое ощущение липкого страха и ответственности за гражданских, которых в эти же секунды выводят из здания, мешаются в тебе. Эвакуируют не только жителей этого дома, но и нескольких ближайших построек. Ты не двигаешься, словно окаменев, даже дышать проблематично. Прибывшие на место сапёры предупредили, что наступив на одну из половиц, ты оказала давление на сенсорную пластину и будто взвела курок пистолета. Поднимешь ногу — взорвешься, перенесешь вес тела — взорвешься, попытаешься надеть защитный костюм — взорвешься. Как старший комиссар полиции Токио, ты бы должна была отправить на проверку здания подчиненных офицеров, но взыграло чувство долга и желание поучаствовать в ходе расследования. Стоило быть осторожней. Когда коллеги, дожидающиеся вас внизу, сообщили, что подозреваемый пойман, ты выдохнула облегченно. Но через пару секунд голос донесся снова, требуя немедленно покинуть квартиру, сигналом сообщая о нахождении в ней взрывчатки. Отправляя своих людей на выход, ты не следила за своей аккуратностью, одним четким и уверенным шагом наступая на скрипнувшую половицу. Отчетливый щелчок послышался в ту же секунду. Вместе с телом замерло и сердце. Попасться так легко в ловушку какого-то идиота до слез обидно, но ты не чувствуешь растущей истерики. Спустя час в одном положении мышцы постепенно начинают болеть, но кровь гоняет адреналин, оставляя тебя в ясном уме. Ты доверяешь людям, что этажом ниже вскрывают с хирургической точностью потолок, пробираясь к скрытой в тонкой щели между двух квартир бомбе. Доверяешь, но понимаешь — шансов обезвредить бомбу с минимальным доступом к ней почти нет. С первого дня в полицейской академии ты была готова к тому, что все закончится вот так внезапно, не по твоей вине, случайным образом. Рация шипит раз в несколько минут, позволяя услышать переговоры сапёров с начальниками отделов. Никто не хочет допустить смерти комиссара полиции и рисковать обвалом десятиэтажного здания, но меры по безопасности гражданских принимаются по протоколу. Яркая лента огораживает территорию на сотни метров вокруг, подъездные дороги перекрывают. Ты рвано втягиваешь воздух ртом и медленно выдыхаешь, не давая себе забыться. Хоть на секунду потеряешь бдительность, и взрыв обеспечен. Погибнешь не только ты, но и работающие в здании специалисты, а кто знает, насколько далеко разлетятся обломки. «Взорвешься, взорвешься, взорвешься», — в голове эхом отдаются слова дающего инструкции мужчины. Отобранное у задержанного спусковое устройство черным пятном маячит на столе сбоку от тебя, но толку в нем ноль — без кода деактивации это просто пустышка. Тебе бы так хотелось посмотреть в лицо этому человеку, возможно, даже ударить, но сейчас ты не можешь. И неизвестно, сможешь ли, вообще, когда-то. Какой больной ублюдок будет закладывать бомбу у себя в квартире, в здании с сотнями людей. Это не единственный вопрос, который ты хочешь задать. В арсенале есть еще «почему именно я» и «можно ли как-то незаметно отлить». Но ничего из этого по важности не может сравниться с просьбой о звонке любимому человеку. — /Т.ф/-сан, — в комнату заходит невысокий мужчина, возглавляющий операцию по-твоему вызвалению, — как Вы здесь? — Вполне неплохо для человека, которого от взрыва отделяет один шаг, — усмехаешься, замечая, как приподнимаются уголки его губ. Последний час напряженной работы сказывается не только на твоих нервах. — Я пришел доложить о последних данных по взрывчатому устройству, — вся улыбчивость пропадает с его лица, и ты понимаешь, что новости плохие. — Нам удалось подобраться к бомбе. Но вся она скрыта стальными пластинами, ни к детонатору, ни к проводам или схемам доступа нет, — ты снова сосредотачиваешься на дыхании, надо сохранять спокойствие. — Ситуация безвыходная? — Я этого не говорил, — он качает головой, — мы еще попытаемся разобраться с кодом. — Хорошо, капитан, — кивнув, ты примерно прикидываешь, сколько времени это может занять; однако, сапёр не сходит со своего места, продолжая рассматривать темные половицы. — Есть еще кое-что, — мужчина вскидывает голову, встречаясь с твоим взглядом. — Она оказалась с таймером, /Т.ф/-сан. Ты не можешь поверить услышанному. Мало того, что сойти с точки не представляется возможным, так еще и неумолимый отсчет добавляет масла в огонь. Разминировать самостоятельно сделанную кем-то бомбу, если ее изобретатель не дает подсказок, очень сложно. Разминировать бомбу, скрытую непробиваемым каркасом и с заведенным таймером — практически невозможно. Сколько бы сапёры не бились над кодом, ты уверенна, что они ничего не получат в итоге. Хочется быть оптимисткой, но реализм у тебя всегда получался лучше. — Сколько? — Около двадцати пяти минут. Наверное, только сейчас ты понимаешь, что испытывают люди, узнающие, как мало им осталось жить. Но вряд ли хоть кто-то из них получал в результате столь короткий срок. Двадцать пять минут это всего лишь полторы тысячи секунд, это несколько чувственных поцелуев с Тоору, утренний секс в душе и убежавший кофе. Двадцать пять минут это шесть твоих любимых песен из плейлиста, одна третья любимого фильма Ойкавы и время его утренней пробежки. Двадцать пять минут это слишком мало, чтобы успеть сделать все, что ты хочешь. — Капитан, — окликаешь его, когда тот собирается уходить, — Вы не поможете мне с последней просьбой? Тоору не жалеет, что решил остаться в Токио после окончания школы. Он удачно закончил университет, и без особых усилий попал в одну из волейбольных команд первого дивизиона. Его совершенно не смущает твой выбор в профессии, тем более, с такими-то успехами. До старшего комиссара ты дослужилась за пару лет, повысив раскрываемость всего отдела и получив уйму наград по поводу и без. Это и многое другое отличало ценность твоей жизни при принятии решения о срочном разминировании бомбы. Волейболист, конечно, каждый раз переживает, отпуская тебя на смену. Ты знаешь, что Ойкава боится именно этого самого дня, когда ему придётся вернуться в пустой дом. Тоору понимает, насколько опасна и важна твоя работа, и все ещё живет в страхе услышать звонок из департамента полиции, сообщающий о твоей смерти. Он даже слушать не хочет про «героический поступок» и «соболезнования». Назовите его эгоистом, но Ойкава всегда ставит твою жизнь выше остальных. — Привет, — радостно раздаётся на том конце, и невольная улыбка трогает твои губы, — /Т.и/-чан, все нормально? — Все хорошо, — осторожно держа телефон, чтобы ненароком не качнуться в сторону, ты, наконец, ощущаешь всю свою беспомощность. — Выдалась свободная минутка, захотелось услышать твой голос. — Кто ты и что сделала с моей постоянно занятой девушкой? — Ойкава смеётся, и ты готова поклясться, что можешь слушать его смех вечно. — Тренировка только закончилась, — продолжает он; ты затаиваешь дыхание, боясь пропустить хотя бы слово, — так что я, наверное, буду дома раньше тебя. Ты буквально видишь, как он запускает пальцы в тёмные вихри взмокших волос, поправляет их и улыбается ярко. Так не хочется переходить к сути звонка, портить всю эту идиллию. — Тоору, — заслушавшись его мягким голосом, ты все же упускаешь суть последних предложений. — Да? — Я не приду сегодня, — тебе стоило добавит конкретики. — Много работы? Ты хочешь остаться там на ночь? Я могу помочь тебе или хотя бы заех- — Дело не в этом, — кусая губы, ты понятия не имеешь, как о таком, вообще, сообщают. Ойкава действительно озадачен. Если ты не в ночную смену, и не работа является причиной, тогда что? Он только сейчас замечает твой странный, будто скрывающий что-то тон. Неприятное чувство неизвестности холодом проходится по спине. Тоору чувствует что-то неладное, от этого ему не по себе. И пока он находится в этой прострации, ты объясняешь ситуацию. Волейболист до последнего думает, что это глупая, не смешная шутка. Он даже готов посмеяться, вот только ты заучишь абсолютно серьёзно. Тоору кажется, что он умирает в ту же секунду. — Н-но… Ее ведь можно деактивировать, остановить, я не знаю, там должны быть специалисты. Это же как-то решается, /Т.и/, — парень буквально выбегает из здания, хлопая дверью автомобиля. Даже если он не успеет, все равно хочет быть ближе в этот момент. — Ребята уже все попробовали, у них не осталось возможных вариантов, — ты качаешь головой. Ойкава перебирает миллионы идей, под конец начиная предлагать какой-то фантастический бред из его сай-фай книжек, но ты все равно не можешь сдержать улыбку. Если тебе суждено умирать, пока ты слушаешь его успокаивающий голос, то ты готова встретить смерть прямо здесь и сейчас. От тренировочного зала Тоору до твоего местонахождения десять минут на машине. И он каким-то чудом успевает, когда по твоему таймеру остаются всего жалкие два нуля и тройка перед ними. — /Т.ф/-сан, — перед тобой появляется знакомый мужчина с сожалеющим взглядом, — мне очень жаль. — Ничего, вы сделали все, что могли, —Ойкава, слушая эту беседу, активно протестует, и по звукам вокруг него ты понимаешь, что он точно уже внизу. — Я все равно дольше не простою, — зажав рукой телефон, ты чуть отстраняешь его от уха. — Убедитесь, что никто не попадёт за ограждение. Тоору все равно слышит тебя, и прекрасно знает, кого ты имеешь ввиду под «никто». — /Т.и/, — он говорит сбивчиво, стараясь каждую оставшуюся секунду потратить лишь на разговор, — прошу, не оставляй меня. Мы так много не успели, ещё столько всего впереди. Ты…ты же должна стать моей женой, а наши дети, — каждое его слово дрожит, не скрывая панику и растерянность волейболиста. — Ты не можешь просто так умереть, — он шмыгает носом, утирая слезы запястьем. — Пожалуйста, Тоору, — пугаешься собственного спокойствия, — не жалей ни о чем. Я ценю каждый момент, проведённый с тобой. Никогда и ни с кем я не испытывала такой любви, — он молчит, отзываясь лишь всхлипами. — Малыш, я очень хочу поцеловать тебя прямо сейчас, — до конца остаётся всего минута, и ты решаешь быть откровенной. — Мне пора, Тоору, не хочу, чтобы ты слышал это. — Твою мать, /Т.и/, — он понимает, что ты никак не повлияешь на ситуацию. — Выполнишь мою последнюю просьбу? — чувствуя влажные дорожки на своих щеках, ты все ещё звучишь мягко и ровно, смирившись с ситуацией. — Какую? — Тоору сейчас сделает, что угодно для тебя. — Отвернись. Сжав выключенный телефон в руке, ты делаешь глубокий вдох, окончательно принимая свою судьбу. Этот день однажды настал бы, и ты всегда учила себя не бояться смерти, смотреть ей в лицо и встречать достойно. Не роняя достоинства, ты прислушиваешься к тишине опустевшего здания. Плечи уже ноют, от напряжения болят ноги. Глубоко в душе ты радуешься, что этот кошмар закончится. Хотя, все же умирать совершенно одной как-то страшно, ты не совсем знаешь, что тебя ждёт. И с пугающей неизвестностью придётся столкнуться в одиночку. Ты даже не представляешь, что переживает внизу Ойкава, во все глаза смотрящий на возвышающееся в десятках метров здание. Ближе не подпустят никого, его итак держат двое офицеров. Он не выполнит твою просьбу, не станет отворачиваться. Тоору хочет видеть все до последней секунды, ему нужно пережить это, чтобы быть с тобой даже на расстоянии. Волейболист ненавидит себя за то, что не может быть рядом. Ты ведь там совершенно одна, в абсолютной тишине и в кругу пустых стен. Неожиданный звук уведомления на телефоне раздаётся слишком громко, и ты выпадаешь из так усердно выстраиваемого тобой сэйфспэйса. Офицер Ямамото: «Мы раскололи его, /Т.ф/-сан. 831994» Ты сперва думаешь, что на фоне слишком сильных переживаний, у тебя начались галлюцинации. Но сообщение по-прежнему висит на экране, и только осознав произошедшее, ты хватаешь со стола устройство дистанционного управления. Как можно аккуратнее, стараясь не нарушать давление на пол, выпрямляешься. Пальцы дрожат, и ты всем богам молишься — только бы не выронить, только бы не ошибиться. «5» Последние две цифры оказываются введены, а ты на мгновение задумываешься. Если код неправильный, бомба взорвется раньше. «4» С другой стороны тебе нечего терять. В любом случае ты умрешь, какая разница, секундой раньше или секундой позже? «3» Зажав кнопку ввода, ты зажмуриваешься, однако, ситуация никак не изменяется. Датчик на зажатом в ладони девайсе продолжает мигать, как и до этого. «2» «1» Ничего. Ты не чувствуешь ничего. Потому что ничего и не происходит. Таймер на часах закончился, а пол, как был целым под тобой, так и остался. Затаив дыхание, ты делаешь шаг вперёд, наконец, пересекая отведённый тебе небольшой радиус. Не может быть. Вокруг все ещё тихо, никаких намекающих на взрыв знаков. Нервно усмехаясь и, наконец, выдыхая, ты еле переставляешь затёкшие ноги, шагая к выходу из квартиры. Лифты в здании не работают, и все семь этажей приходится преодолевать по лестнице. Цепляясь за перила, ты буквально сползаешь по ступеням. Звуки мигалок скорых и пожарных машин и голоса людей доносятся до тебя даже с такого расстояния. Ты находишь себя в необычно странном положении, когда оказываешься на главном входе в десятиэтажку. Сотни пар глаз уставляются на тебя, рассматривая удивленно и с облегчением. Многие были в замешательстве, когда за истёкшим временем не последовало взрыва, но запускать сапёров внутрь так рано, было нельзя. А теперь, когда ты уже вышла из здания, и ничего не случилось, поток плотно одетых, на случай непредвиденного, людей хлынул внутрь. Первым до тебя добирается начальник отдела национальной безопасности. Такого беспокойства на лице Инунаки Ширабу ты не видела никогда, и от чего-то его круглые, как два блюдца, глаза кажутся смешными. Возможно, это нервное напряжение, но ты не можешь сдержать тихий смех. Мужчина даже не обращает на это внимания, сжимая тебя в объятьях. За несколько лет работы практически бок о бок, он даже не думал, что может потерять тебя вот так. — /Т.и/! От напора Ойкавы ты едва ли не падаешь, но вряд ли захочешь, чтобы он ослабил хватку. Невольно вспоминаешь, как сильно хотелось в последний раз коснуться его, пока оставшиеся секунды истекали у тебя под ногами. Желание исполняется. Тоору утыкается носом в твою шею, и от соленых слез неприятно тянет кожу. Но это настолько мизерное неудобство, что ты готова стоять так до конца жизни. Мягко касаясь пальцами его волос, прижимаешься ближе. Не сдерживаешь собственный всхлип, понимая, как все могло кончиться. — Я так люблю тебя, — говорит Ойкава и отстраняется, вглядываясь в твое лицо, запоминая каждую его деталь. — У меня чуть сердце не остановилось. — Тоору, — тебе даже слова не нужны, чтобы он все понял. Поцелуй выходит очень нежным и мокрым, соленым, тягуче приятным и таким долгожданным, что у тебя колени подгибаются. Опустив ладонь на его шею, ты тянешь Ойкаву ближе, не желая отстраняться. Несколько репортёров успевают сфотографировать вас, но тебе плевать, когда его руки касаются так правильно и умело, а губы мягко накрывают твои собственные. Очень хочется отстраниться и заглянуть в ореховые глаза, но ты боишься не сдержать слез. — Мне нужно ещё Ямамото поцеловать, как только доберусь до департамента, — прикрыв глаза, и машинально найдя податливые губы Ойкавы, ты предупреждаешь разомлевшего от прикосновений парня.