PiT: Пой и танцуй одновременно

      Я стояла и несколько секунд смотрела на него, будто это какой-то прикол. Он шутит, да? Или сказал на эмоциях?  — Глеб, ты…  — Я люблю тебя уже на протяжении многих лет. Я влюбился не месяц назад, не два, не вчера, я, черт возьми, люблю тебя уже пять долбанных лет. Я любил тебя ещё тогда, когда ты была совсем маленькой школьницей, которая крала булочки в столовке и делилась со мной, которая каждую математику кидала мне бумажки с ответами или шептала мне на ухо подсказки. Я уже тогда любил тебя. Я был готов идти с тобой хоть на край света, чтобы видеть тебя каждый чертов день. И, боже, я не мог смотреть на то, как ты росла и не была до сих пор со мной. Я трус. Вместо признаний я просто притворялся. Я чертов трус. Даже когда ты бежала школьный марафон, и финишировала, твоя резинка с волос слетела и легкий хвост превращался в роскошную распущенную шевелюру. Я помню это. Я помню каждую мелочь, связанную с тобой. Как ты первый раз приснилась мне. Как ты первый раз напилась и рыдала из-за своей долбанутой матери, а я успокаивал тебя. Как я пошутил просто ужасно, а ты рассмеялась, как в последний раз. Или как ты хрюкнула после моей очередной шутки. Когда ты подарила мне чертов противогаз в шутку, а потом просто улыбалась и долго смотрела на меня. Я все помню. Абсолютно. Я помню наш первый поцелуй, как я учил тебя общаться с мальчиками, подбирал лифчик, учил готовить, учил всему, мать твою, потому что я знал — раз уж ты не любила меня, пусть тебя полюбит другой и увидит в тебе ту же идеальную девушку, что и видел я. И сейчас, спустя пять лет ты наконец-то повернулась ко мне. Как тебе хватает совести говорить, что я пользуюсь тобой? Ты настолько слепа, что ничего не заметила или что?  — Я…  — Я-я-я. Даже когда ты сидела там и наблюдала, как я имею какую-то телку, на которую у меня не вставал то нормально, ты все равно не заметила. Не заметила, как я целовал ее, а как тебя, как я трогал ее, а как тебя, как я обращался с ней, а как с тобой. Тебе прямо сейчас показать, что я делаю с другими девушками? Показать, как я удовлетворяю в первую очередь себя, как мне плевать на все из чувства и желания? Тебе это показать, чтобы ты поняла, что я, мать твою, люблю тебя?!       Я отходила от Глеба на все большее расстояние.       Я… кем-то любима? Кто-то мной интересуется? И этот кто-то тот парень, с которым выросла рука об руку, которому доверяла абсолютно все, думала, что он мой друг, который сейчас знаменит и идеален для какой-нибудь красивой модели? Я не могла в это поверить, но он не врал. Это точно.  — Глеб… — Черт возьми, именно сейчас у меня закончились все слова, — боже, я… я не знала.  — Удачи тебе, Мария. Было приятно пообщаться такой промежуток времени.       Стоп. Все не может так закончиться. Нет-нет-нет, не может, я утеряла шанс с Алисой, но я не потеряю Глеба. Я не могу сейчас все закончить.  — Глеб, стой! — Я остановила его перед дверью и хотела потянуться за поцелуем, но он отвернулся от меня, сжав губы.  — Хватит. Ты начинаешь мучать и меня. А себя я очень сильно люблю, — Голубин хотел выйти, но остановился на несколько секунд, — хотя ты и так уже выжала из меня все соки. Как будешь готова — приходи, пока я не могу находиться с тобой.       И он вышел. Просто взял и ушёл.       Навсегда? Что будет после?       Я долго смотрела на только что закрытую дверь и пыталась унять весь бардак в голове.       Черт. Как же все было очевидно… И что мне ему ответить? Что я тоже люблю его?       Боже, это не так просто, как кажется. Я схватила себя за волосы и начала вырывать, чтобы успокоить каламбур в голове. Боль помогает. Боль очищает разум. Спустя несколько секунд я достала смятую пачку сигарет Мальборо и закурила одну из них. Дым разошёлся по всей комнате, заполняя легкие.       Мне нужно срочно…       Я залезла другой рукой в карман и достала таблетки. Хорошо, я обещала себе, что больше не буду и все такое, но сейчас они очень нужны. У меня, мать твою, жизнь вся вверх ногами идёт. Не могла подумать, что вместе с популярностью у меня и придут проблемы. Таблетка начала растворяться во рту, отдавая приятным вкусом, и я тут же закурила, чтобы почувствовать всю гамму вкусов.       Вместо культурного тушения бычка об пол я потушила его об тыльную сторону ладони и прошипела. Черт возьми, как же это больно, но классно. Я подула на свежий ожог и присмотрелась к нему.       Как Глеб смог полюбить меня? Вот этот скверный характер, шрамы по всему телу, ожоги, испорченное детство и мышление на мир, не такая уж и симпатичная внешность для таких как Глеб. Он… красивый, стильный, знаменитый, идеальный, тот, кого любят большинство девчонок. Я — ну… это я. Меня, конечно, тоже достаточно много кто слушает и восхищается, но я особо и не веду активный знаменитый образ жизни: не выкладываю фотографии или что-то такое. В общем, я совсем не та, которую он мог полюбить, но это же Глеб, он, черт возьми, непредсказуемый.       Я запрокинула голову от кайфа. Расслабление и спокойствие прошлось по телу, вызывая улыбку. Ожог уже не такой больной, а ноги не болят из-за насилий над ними. Мне хорошо. Я лежала с закрытыми глазами и огромной улыбкой на лице.  — Эй? — Отозвался кто-то эхом. — Эй, ты че, умерла что ли?       Брэндон.       Я нашла в себе силы открыть глаза и приподнять голову.  — А, ты под кайфом. Где Глеб? Мне нужно с ним поговорить, — начал взволнованно тараторить американец.  — Не знаю, — нехотя ответила я.  — Вы же… были вместе, как я помню.       Брэндон знал, о чем говорил. Да и я тоже.  — Прости, я не в настроении сейчас разговаривать о нем, как и сам Глеб. Чуть позже решай с ним дела, — объяснилась, все также глядя в потолок.  — Я все понял. Выкладывай.       Несмотря на все мои упреки, Брэндон закрыл дверь и сел рядом со мной, обняв за плечо.  — Чего расклеилась то, подруга? Неужели он тебя обидел?  — Он меня не обидел. Он потревожил мой обычный мир.       Глеб вторгся в мое личное пространство и разрушил там все. Мышление, привычки, страхи, правила, устои, обычный образ жизни — он как не жалеющий ураган. Он изменил меня, сам того не понимая.       Я сомневаюсь, что теперь перед Брэндоном та самозванка, которая только притворяется злой и уверенной девчонкой, на самом деле она чувственная и ранимая девушка со своими комплексами, страхами и секретами. Сейчас я не считаю себя настолько уверенной, как раньше, но могу теперь искренне и открыто разговаривать обо всем, что интересует. Наверное, я стала… живой. Настоящей.  — Маша, не ломай себя. Ты же стержень, дух, какой-то Глеб будет издеваться над тобой? Ты знаешь, какой он козел по отношению к девочкам, в нынешнее время женщин обижают по-другому. Счастье можно найти даже в темные времена, если не забывать обращаться к свету.       Он что… настраивает меня против Голубина? Или это дельный совет?  — Как давно ты Гарри Поттером увлёкся, писатель? — Я не стала отвечать на его предсказания. — Знаешь, оставь меня. Наверное, я лучше покайфую дальше с этих таблеток, чем буду решать проблему. Не хочу думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра.  — Унесённые ветром… — Призадумался Брэндон.  — Раз уж ты решил повыпендриваться читательскими навыками, то и я могу. — Я продержала некоторую паузу, — ты принёс что-нибудь с собой выпить?  — Да.       Брэндон протянул свою бутылку пива, и я улыбнулась.  — Знаешь, раз уж мы сейчас проводим оставшуюся ночь вместе, я должен тебе кое-что рассказать.       На сегодня хватит ошеломительных историй.  — В связи с удачно выигранным конкурсом в России нас пригласили в Европу.  — Что? Только не говори, что мой любимый стриптизер укатывает в гастроли.       Брэндон рассмеялся.  — Вы тоже едите со мной.       Формулировка «мы» немного смутила меня, особенно после слов Глеба, где он точно дал понять, что пока не хочет видеть меня с моей неопределённостью.  — Скажу по секрету, я договорился на и ваш тур тоже. Менеджер твой и Глеба дал мне добро.  — Но…  — Никаких «но». Вам нужно обязательно прокатиться по миру. Тот тур по России, Украине и других стран СНГ, конечно, хорош, но нужно выходить на новый уровень. Европа — это прекрасно.  — Нас там сто процентов недолюбливают, — раздраженно проговорила я.  — Слышь, патриотка, готовься собирать монатки и свои сопли с пола из-за блондинчика. Найдёшь себе горячего испанского парня и трахнешься с ним, как в последний раз.       После группового секса, ремня, плёток, шлепков и своеобразных игр я не смогу с кем-то попробовать что-то новое. Только если красные комнаты. Но это уже слишком, я не такая извращенка.  — Оу, я чувствую, маленькая извращенка, — Глеб запустил свои пальцы мне в джинсы, а потом в трусики, — ты промокла насквозь.       Я тут же почувствовала жар в ногах и свела их покрепче.  — Вижу, эта мысль пришлась тебе по нраву, — громко рассмеялся Брэндон, — ты красная, как помидор.  — Оу… Да, горячие итальянцы — это то, что мне надо.  — Я тебе про испанцев говорил, — поднял бровь танцор.  — Ну, кто о чем, знаешь ли.  — Давай со мной, извращённая. Шоу закончено. — Рассмеялся Глеб и обнял меня за талию, сразу же поцеловав в коридоре.       Я подняла глаза к потолку, чтобы скрыть голодный взгляд. Черт… Одна, мать его, мысль, а этот парень уже ментально издалека возбуждает меня только одними лишь воспоминаниями.       Боже мой… Кто тебя за язык тянул, Брэндон.  — Хорошо, твоя идея приемлема. Мы не можем разойтись, — согласилась я, чувствуя, как немного сходит ощущение от таблеток. Слишком быстро.  — Сообщишь Гле…  — Да пошёл ты.

***

      Я проснулась уже дома с огромной болью в руке и голове. Рядом никого нет, мое горло ужасно першит, а осадок вчерашней ночи остался.       Черт… То есть, за один вечер я понаблюдала групповуху, переспала с элементами садизма со своим лучшим другом и потеряла его тут же из-за своей глупости?       Хотя какой глупости. Я просто не готова ответить ему на вопрос, потому что все слишком быстро. Мне нужно подумать. А думать без Глеба очень сложно.       Я уже привязалась к нему. Мне непривычно просыпаться одной без его объятий, ласки, некоторых шуток и простых поцелуев. Я перевернулась на другой бок и почувствовала какой-то комок в горле.       Это что, слёзы? Я плачу из-за Глеба? Из-за особи мужского пола? Да, черт возьми, похоже это так. Слёзы медленно скатились по моим щекам, но я быстро их начала стирать хлопками по лицу. Так не пойдёт.       Вскочив с кровати, я подбежала к зеркалу. Смазанная тушь осыпалась по щекам, волосы встали дыбом, а на теле были только трусики и облегающая ночная майка. Я протерла своё лицо и поняла, что до сих пор плачу.       Черт вас всех подерет.       Выйдя из комнаты, я не стала заботиться о своём внешнем виде. За баром сидел Брэндон, попивая кружку кофе.  — Доброе утро, — танцор медленно повернулся ко мне, — о, черт! — ругнулся Брэн на английском.  — Пошёл ты. Где Глеб?  — Не знаю. Я его не видел со вчерашней телочки.       Я вздохнула. Волнение и напряжение прошлось по моему телу, будто я смотрю триллер.       Направившись в ванну, я сразу начала приводить себя в порядок. Где Глеб? Куда он делся? Он что, серьезно так будет пропадать, пока я не отвечу ему что-нибудь?       Я не хочу, чтобы он куда-то пропадал.       Благополучно забытый мной телефон в бездне комнаты ошеломляюще позвонил на все квартиру.  — Брэн, принеси, пожалуйста! — С зубной щёткой прокричала я из ванны. — Брэн, мать твою! Или ты принесёшь мне телефон сейчас же, или я вырву тебе твои худые стриптизерские ножки!  — Да иду я уже.       Я взяла телефон в руки и сплюнула зубную пасту. Неизвестный. Ну и на кой черт мне звонит какой-то придурок?       А если это Глеб?..       Я тут же нажала на кнопку ответа.  — Алло? — Прополоскав рот, я стала дожидаться ответа, — алло?       Молчание. — Алло, дебил, в телефон говорить надо, когда звонишь, — не выдержала я. Не беси меня с самого утра, черт возьми.  — Маша, это ты?       Голос, манера, подача, тон, резкость. Это мама.  — Мам? — Я протерла своё лицо полотенцем, — эй?  — Да, это я.       Она не имеет права звонить мне после всего случившегося, но я не могу отклонить вызов. Это моя мама, какая бы она не была. Может быть она изменилась и приняла все ошибки?  — Что тебе нужно? — Я хотела начать разговор более деликатно, но так я не умею.  — Маш, прости, я… я не знаю, с чего начать разговор. Может с того, что я хочу извиниться перед тобой за все мои поступки и… и…       Волнение мамы было обосновано — она пьяна. Я потёрла рукой лоб из-за отдушины.  — И сообщить новость, что Вячеслава больше нет в живых.  — Я в курсе, — холодно ответила я, — ему там и место.  — Маш, это…       Моя мама, хоть алкоголичка и кукушка, — очень умная женщина. Скорее даже хитрая. Она всегда найдёт обходы в жизни, иногда не очень правильные. Ей плевать на чувства людей, моя мама везде ищет выгоду для себя, остальное ей не важно. Если она позвонила мне, значит, у неё какие-то проблемы, и хочет моей помощи.  — Говори по сути, — не выдержала я.       Это моя мама, но я не могу разговаривать с ней не отрывисто и спокойно. Как-то после всего пиздеца в жизни с ней особо не хочется даже болтать о том о сем.  — Мне нужны деньги.