Дар и проклятье. Сломанный мир

***

      Невозможно выразить все, что испытываю, снова находясь в этом доме. В целом, я мог бы назвать детство, проведенное здесь, счастливым и предаваться сейчас приятным воспоминаниям, но одно событие перечеркивает все то хорошее, что оставалось в моей памяти. А потому в голову лезут больше негативные факты из прошлого, и находиться в стенах родного дома становится по-настоящему тяжело.       Удивительно, что мать все еще хранит вещи отца. Одежда, что мне предложили на смену перепачканным джинсам, точно принадлежала ему. Даже странно, что за столько лет у этого дома не появился новый хозяин.       В строгой светлой рубашке я немного утонул, хоть рукава и пришлись в пору. По росту я явно догнал отца, но в ширине плеч и объемах уступал. Брюки даже не стал примерять, прикинув, что без ремня они точно будут сползать, поэтому влез в те же джинсы и лишь сменил носки: после прогулки по лесу мои не подлежат восстановлению.       Я все делал быстро - душ, переодевание, спуск по лестнице и путь в кабинет, где мы договорились встретиться с матерью для разговора, - мне хочется разделаться со всеми вопросами поскорее. С одной стороны, после напряженной ночи в лесу стоило взять передышку, чтобы в голове уложились все недавние события, но возникновение кровной сестры не дает мне думать о чем-то еще. Феникс тоже ведет себя беспокойней, чем прежде, но, благодаря ему, я хотя бы не валюсь с ног от усталости, и несмотря на энергетический бунт внутри, тело чувствует себя вполне бодро.       Стучу, не дожидаясь ответа, отворяю дверь в отцовский кабинет и прохожу внутрь под пристальным взглядом женщины, которая родила меня, воспитывала и, кажется, даже любила, а потом выбросила, как испорченную игрушку.       - Ты стал так похож на Фабио, - с ностальгией в голосе отмечает она, опуская на блюдце небольшую фарфоровую чашку, что держала в руке.       - Не сравнивай меня с этим ничтожеством, - угрюмо прошу у матери.       Женщина чуть хмурится, откидывается на спинку обитого зеленым бархатом кресла и поднимает подбородок.       - Фабио твой отец. Будь добр, проявить уважение к памяти о нем, - пытается осадить меня мать, на что внутри немедленно вспыхивает волна возмущения.       - Он чуть не лишил тебя жизни, а ты просишь проявить к нему уважение? - кажется, мои глаза вот-вот вновь воспламенятся от гнева. А ведь мне стоило немалых усилий успокоиться.       - Из вас двоих... - она замолкает и смотрит на меня снизу вверх, но с таким видом, словно собирается вынести приговор, - убийца здесь только ты, - заканчивает Элоиза.       Слово "убийца" режет по живому. В случае с отцом я понятия не имел, что происходит, и отчасти поэтому не испытываю вины, но вот Бронта отправил на тот свет вполне сознательно. Матери об этом, конечно, неизвестно, однако муки совести, которые я отогнал на время, сейчас принимаются терзать меня как полагается.       Женщина не сводит глаз с моего лица, оценивая реакцию, поэтому скрыть возникшую в душе нервозность мне не удается. Надо собраться. Знал же, что разговор предстоит сложный.       - Не стану извиняться, за то, что ты все еще можешь пить чай в моей компании, - как можно сдержаннее отмечаю я, подходя к столу, и опускаюсь в кресло напротив. - Думаю, Томас выдумал этот предлог, и звала ты меня не потому, что соскучилась. Давай сразу перейдем к сути - что тебе нужно?       Я наблюдаю, как мать вместо ответа молча наполняет еще одну чашку горячим напитком. Затем неспеша ставит чайник обратно на круглый поднос с ручками и пододвигает ко мне порцию свежего чая.       - Прежде всего, я уже сообщила Тому, что ты здесь. Он был крайне удивлен и приедет за вами через пару часов. А пока мы действительно можем насладиться чаепитием, - спокойно сообщает она, вновь выпрямляясь в кресле. - Но ты прав, у меня была другая причина позвать тебя домой.       Она отворачивается к окну, и теперь я вижу профиль ее красивого лица. Да, мама изменилась, немного постарела, но по-прежнему хороша собой.       Элоиза всегда была привлекательной женщиной, легко очаровывающей мужчин своей изящностью и шармом. Чем старше я становился, тем лучше понимал, почему отец так бесился от ревности, стоило ей выйти в свет. Не знаю, были ли у него реальные основания подозревать жену в чем-либо, вот только сам он святым не был. Когда он перестал относиться ко мне как к ребенку, то сильно разочаровал меня, показав свою сторону так называемого "настоящего мужчины".       - Все дело в Летиции, - вдруг произносит мать, и я вздрагиваю, так как засмотрелся на нее и успел задуматься. - Твоя сестра - причина, по которой я просила тебя приехать, - продолжает женщина, всматриваясь вглубь сада, - и причина, по которой мне пришлось отказаться от тебя.       - Что ты имеешь ввиду? - не понимаю ее загадок.       Она вновь поворачивается ко мне.       - Все это время ты считал, что я ненавижу тебя, не так ли? - спрашивает мать, я равнодушно смотрю в ответ, ей и так это известно. Женщина тяжело выдыхает и, набрав новую порцию воздуха, произносит с тоской:       - Я очень любила Фабио. Несмотря ни на что.       Вот только зачем напоминать об этом? Мне и в свои четырнадцать было ясно, что из-за своих глупых чувств она не замечает очевидных вещей, или упорно делает вид, что все прекрасно. К слову, это о тех самых неприятных моментах, что не давали мне покоя последние полчаса.       - Зря я надеялся, что однажды ты включишь голову и сама уйдешь от этого эгоистичного говнюка, который видел в тебе просто трофей и тешил самолюбие, выставляя на показ свое ценное приобретение, - быстро, на одном дыхании, выпаливаю я, даже не пытаясь скрыть своего негативного отношения, а после подаюсь вперед, протягивая руку к чаю перед собой.       Едва пальцы смыкаются на фарфоровой ручке, как чашка покачивается от резкого движения стола. Горячая жидкость выплескивается на блюдце, попадает на скатерть и мою кисть. Но обжигает меня не чай, а смачная пощечина разгневанной матери.       Я отпускаю чашку, склоняю голову, закрываю глаза и стискиваю зубы от злости, изо всех сил пытаясь не сорваться и одновременно удивляясь ее смелости.       - С огнем играешь, - как можно сдержаннее предупреждаю женщину, старательно подавляя сильное возмущение внутри.       - Я просила тебя проявить уважение, - строго повторяет мать, и, судя по звукам, опускается обратно в кресло. - Фабио не был идеальным мужем, это правда. Но я любила его, и по-настоящему ненавидела тебя после той ночи.       Она делает паузу, однако я не спешу открывать глаза из любопытства. Не хочу снова предстать перед ней неконтролируемым чудищем.       - Дело не в моей ненависти или страхе, - продолжает звучать ее голос. - Скорее всего ты тоже не понимал, что произошло тогда, ты просто пытался защитить меня. И, наверняка, был также напуган...       То есть, она все-таки осознает это?       Лучше б и дальше утверждала, что ненавидит, потому что так еще больнее. Обида настолько плотно сжимает тисками грудь, что дышать становится сложно. Горло сдавливает, плечи и шея начинают ныть от напряжения, и я чувствую, как пульсирует кровь у висков.       - И почему же тогда, ты шарахалась от меня как от монстра? - спрашиваю, осторожно поднимая к ней свой взгляд полный огня.       Она не вздрагивает, но страх словно маска застывает на лице. Именно такой я не желал ее видеть снова.       - Вот же... - резко отворачиваюсь, - ты и сейчас смотришь также...       Вспоминается, как Клеа плакала в лесу, когда спросил, убивала ли она свою мать. Сейчас мне тоже хочется дать волю слезам, потому что моя, похоже, считает, что я вполне способен на подобное. Да и волчица так думает, как оказалось.       - Я не выбирал быть таким и никогда не желал тебе зла, - произношу в отчаянии. Не знаю, зачем пытаюсь объяснить ей что-то.       - Прости, но твой вид пугает. Я ничего не могу поделать с этим, - неуклюже переминая слова, признается мама. - Недавно Летти тоже напугала меня. Ее глаза стали точно такими же, как твои сейчас.       В каком смысле, как мои сейчас?!       - О чем ты? - непонимающе смотрю на нее, а она торопливо отводит взгляд от моего лица.       - Помнишь, как ты увидел меня лежащей в крови? Ты не знал, что я беременна и подумал, что Фабио ранил меня. Все не совсем так. В тот вечер я сообщила ему о ребенке, но он отреагировал не так, как я ожидала. Твой отец не мог поверить, что Летиция его дочь, начал обвинять в измене, кричать и... бить...       Элоиза останавливается, переводя дух. Я не особо хочу слушать подробности, временами мне до сих пор в красках снятся финальные эпизоды той ночи, которые предпочел бы не вспоминать. Но вот причины произошедшего тогда я никогда не знал, и списывал все на алкоголь, которым разило от отца за метр. Неудачное же время мать выбрала для таких новостей.       - Когда ты вошел, Фабио уже несколько раз ударил меня в живот, так что началось кровотечение, - продолжает рассказ мама. - Помню, как ты накинулся на него, но в какой-то момент я потеряла сознание и пришла в себя, когда твой отец уже метался по комнате, охваченный огнем. Я не понимала, что происходит... - женщина снова умолкает, тянется к чашке и делает глоток. Ей тоже тяжело даются страшные воспоминания.       - Просто скажи, что имела в виду, когда говорила о сестре, - предлагаю ей поскорее закончить эту пытку. - Я сам знаю, что было дальше.       - Нет, - отказывается мать, опуская чашку. - Ты знаешь не все.       - Тогда переходи сразу к сути, - прошу я.       - Я как раз подошла к ней, - кивает женщина, мельком взглянув на меня. - Когда ты бросился ко мне и умолял жить, то коснулся моей крови. Похоже, ты поранил руку в перепалке с Фабио, и наша кровь смешалась. Так ты велел фениксу сохранить Летиции жизнь.       - Но я не делал ничего подобного, - хмурюсь я.       - Видишь ли, моей жизни ничего не угрожало, а ты без конца повторял: "живи", "не умирай", - и когда кровь смешалась, феникс воспринял это как приказ, которого нельзя ослушаться, - поясняет мать и, набравшись смелости, смотрит на меня. - Феникс должен был полностью перейти к твоей сестре, но в процессе перехода я оттолкнула тебя, потому что испугалась твоего вида. А потом услышала голос в голове, который велел мне больше не прикасаться к тебе, если хочу сохранить жизнь себе и ребенку.       Так вот почему меня как магнитом потянуло к сестре во дворе, а феникс был взволнован все это время. Чем ближе к дому подходил, тем больше рос мой энергетический хаос, и тем лучше пламя понимало, чего я хочу от него. Выходит, феникс разделился между нами. Но кое-чего я не могу понять.       - Ты же прикоснулась к моей щеке, - напоминаю ей о пощечине, - и все еще жива.       Мать уже открывает рот, чтобы объясниться, но я опережаю ее:       - Выходит, часть феникса осталась только в сестре. Поэтому ты так паниковала, когда я потянулся к ней, - рассуждаю вслух. - Но, неужели ты считаешь, что я был неспособен понять? Обязательно было избавляться от меня?       Элоиза заметно нервничает, и долго не решается сказать что-либо. Она поджимает губы, на секунду прикрывает глаза и прерывисто вбирает воздух.       - Алан, прошу, прости, - наконец, виновато выдавливает из себя женщина, и в душу словно впиваются иглы, когда она произносит мое имя. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я слышал его из уст матери в последний раз.       - Я не видела другого выхода, - поясняет она. - Я хотела исключить любую случайность. И... я, правда, боялась тебя. Даже когда ты снова стал нормальным. Фабио был мертв. От него даже тела не осталось! А этот голос, не прекращая, твердил, что ты опасен. Поэтому, когда Том предложил забрать тебя, я согласилась сразу же.       - Подожди... Томас знает все, что ты рассказала? И про сестру тоже? - не желаю верить собственной догадке.       - Я попросила его молчать о существовании Летиции. Не хотела, чтобы у тебя были хоть какие-то причины вернуться домой.       Я бессильно склоняю голову, накрывая лицо ладонью, и упираюсь локтем в ногу чуть выше колена. Сквозь пальцы гляжу невидящим взглядом на цветастые узоры ковра под ногами и судорожно дышу из-за сдавленного болью горла.       Значит, все это время мой опекун знал, что я не единственный ребенок, знал, что феникс живое существо, и вероятнее всего понимал, почему мне так сложно контролировать свои способности. Он заставил поверить, что мать ненавидит меня и винит в смерти отца, и даже сделал вид, что удивлен, когда я заговорил о сущности феникса. Томас с самого начала врал.       Все это слишком для меня... Слишком много лжи.       - Алан, мне очень жаль... - извиняется мама, но я останавливаю ее, резко подняв вторую ладонь перед собой. Сожалениями не отмотать время назад и не вернуть утраченного доверия.       - Она умрет... если коснется меня? - тихо спрашиваю у матери, опуская руку и по-прежнему глядя в пол.       - Вероятность такого исхода очень велика, - тоже сбавив громкость голоса на тон, отвечает Элоиза.       - Тогда, что я тут делаю? - почти шепчу, сам не понимая, кому адресован вопрос.       - Я думала, что, разделив вас, дам обоим возможность жить спокойно, - делится своими заключениями мать. - Том обещал заботиться о тебе, как о собственном сыне, и объяснить, что с тобой происходит. А Летти... - она тяжело вздыхает, - я была счастлива, что она росла обычной девочкой и отличалась от сверстников только тем, что развивалась быстрее и знала вещи, которые не может знать ребенок ее возраста. Никаких других способностей у нее никогда не было. Кроме той, что она всегда может сказать, чем ты занят, что ел на завтрак и как прошел твой день.       То есть моя сестренка не только знает обо мне, но еще и всю жизнь за мной шпионит. Все больше и больше чувствую себя лабораторной мышью в чьем-то эксперименте.       - Но после происшествия, в которое ты попал вместе с дочерью Тома, все изменилось, - заканчивает мать свой монолог.       Убираю ладонь от лица и чуть приподнимаю голову.       - Глаза? - догадываюсь, вспомнив, чем напугала ее девочка.       - Не только, - отвечает женщина, все также стараясь не встречаться с моим огненным взглядом, и поясняет:       - В ту ночь Летти устроила пожар в своей спальне. А на следующий день начала появляться она - Ширана.       Хаос внутри на миг замирает.       "Твое имя?" - тут же понимаю я и чувствую, как немедленно откликается и трепещет внутри буйное пламя. Надо же, мне впервые ответили.       - Иногда в глазах твоей сестры стал загораться огонь, как у тебя сейчас, - продолжает мать, - и в это время, она больше не была Летицией.       "Но всегда помни, что ты главный. Его сознание может поглотить тебя", - всплывает в памяти предостережение Клеа.       Выпрямляюсь.       - Она говорила, чего хочет? - с тревогой спрашиваю у матери.       - Алан, прошу, забери ее! - умоляет Элоиза. - Если оставить все как есть, то скоро Летти перестанет быть Летти.       В голосе матери слышится дрожь, она и сама вся дрожит, а когда на секунду поворачивается ко мне, и я вижу в глазах блеск от поступающей влаги.       - Успокойся, - сердито прошу ее, только слез мне не хватало. - Что говорил тебе феникс? Что изменилось?       - Ширана сказала что-то про весы, что чаша больше не склоняется в твою сторону. А значит, скоро она покинет тебя, - отвечает женщина немного сдержаннее и трясущейся рукой промокает уголки век салфеткой. - Сознание Летиции изначально не пережило бы полного перехода. Можно сказать, ей повезло, что процесс прервался. Но феникс не может нарушить приказ, поэтому дает тебе шанс самому все исправить.       - Как?       Элоиза мотает головой.       - Не знаю. Знаю только, что, если ошибешься, - мать поворачивает голову к окну и отрешенно смотрит на улицу, - тоже убьешь ее.       Я в растерянности. Меня буквально загоняют в угол без права голоса. Есть ли у меня вообще выбор? Не уверен. Не смогу просто дожидаться исхода, а потом жить как ни в чем не бывало, зная, что мог изменить ход событий. Сейчас я испытываю вину уже только за то, что отказывался ехать сюда.       И все же, перспектива стать палачом собственной сестры пугает. Я понятия не имею, как забрать феникса. Также как передал? А вдруг нет? Нужно точно знать, убьет ли ее мое прикосновение. Кажется, мне понадобится консультация самого феникса. Но сейчас мой мозг с трудом успевает усваивать все новые и новые факты. Я слишком измотан.       Поднимаюсь и выхожу из-за стола.       - Куда ты? - немедленно реагирует мать, беспокойно вскакивая следом.       - Мне нужен тайм-аут. Я безумно устал, - отвечаю ей и направляюсь к двери. Мой голос правда звучит измученно. - Не против, если я займу до утра свою комнату?       - Значит, ты поможешь своей сестре? - слышу полный надежды вопрос в спину. - Умоляю.       Останавливаюсь прямо перед дверью.       - А ты действительно в отчаянии, - негромко произношу я. - Не смей винить меня, если ничего не выйдет. Считай, что такова твоя кара.       Поворачиваю ручку и уже на пороге слышу всхлипывание матери.       - Сын... пожалуйста, прости меня... - почти шепчет она.       Но я не могу ничего ответить и, молча, выхожу из кабинета, оставляя женщину рыдать в одиночестве, а уже там, за дверью, сам сглатываю подкативший к горлу ком.       Не понимаю, жаль мне мать или нет. Все мои убеждения в один момент утратили свой вес. Я никогда прежде не чувствовал себя настолько потерянным.