Бывшие — нынешние

К шести подтянулись практически все. Опаздывали только Терушима и Яку, но оба — по понятным причинам, уважительным и, в какой-то степени, заставляющим о настоящем задуматься. Работа — вполне себе приличный показатель. И быть готовым приехать к Тендо на дом, когда следующая смена утром, — опрометчивость и героизм. К семи тусовка разгорелась нешуточная. Тушили вискарём, бренди, билком и вермутом, добавляя к дыму перегара — дым сигарет. Прям на кухне: в отрытое настежь окно и под вытяжку над плитой. Даже пить было необязательно — состав воздуха в данную секунду опьянял не хуже. — Будешь? — предложил Куроо, протягивая Кенме трубку кальяна. — Будешь, — согласился, забирая её из его рук. За пеленой дыма весь этот пиздец казался очень даже весёлым. За забивку, кстати, респект Никсону. Кальян крепкий, вкусный, с наполнителем личи и ментола. Прям… вообще отлично было. Не скупился и на благодарности, проговаривая что-то на английском, уговаривая Никсона попробовать ещё раз, ехидно улыбаясь при взгляде на Куроо. Ничего личного, никакой попытки вызвать ревность. Только в глазах янтарных почему-то нездоровый блеск, прищур злостный, властный. «Чёртов собственник», — легкомысленный вывод, не вызывающий неприязни, пока в конфликт не перерастает, пока Куроо на короткую цепочку к себе не привязывает и не пытается со всеми ограничить общение. Да и вряд ли посмеет — сам ведь притащил на эту вечеринку. И именно это знание до сих пор светит перед лицом Куроо красным — нельзя и всё тут, пора с разговорами Кена с новичками мириться, пора переставать вести себя глупо и сдувать со своего малыша пылинки оставшихся на нём взглядов. Пусть смотрят, хули. Смотрят и убеждаются, что и на шаг к Кенме подступать нельзя — загрызёт ведь. — Может, дашь мне спокойно пообщаться? — фыркает Кенма, поднимаясь с большого белого дивана в гостиной. — А я что, не даю разве? — хватает его за руку, заваливая на себя. — Смотришь так люто на всех… — не противится такому наглому жесту, устраиваясь у Куроо на коленях поудобнее, и, обхватив ладонями его лицо, шепчет на ухо: — Злой такой, вредный… Ты знаешь, что только неуверенные в себе неудачники превращаются в собственников? — Повтори мне это, когда вернёмся домой, — сбрасывает парня с себя, нависая над ним сверху. — Нам, кстати, уже пора. Два часа почти прошло. — Ну вы ещё потрахайтесь здесь! — стебёт Коноха, падая на диван рядом с головой Кенмы. — Никсон, вон, в ахуе. Приехал к Тендо погостить, а тут спаривание двух кошаков. Вы ж даже не пили, Боже ты мой. А Никсон, различая своё имя сквозь невнятное бормотание, — включите ему уже, блять, субтитры — слегка улыбается, продолжая затягиваться сладким дымом. Типа, и так сойдёт, во Флориде, наверное, все так и делают. Даже не смущается. Молча поворачивает голову в сторону Тендо и, дожидаясь, когда его заметят, подманивает к себе пальчиком. — Ладна-а-а, чувак с названием деревни в «Наруто» вместо фамилии, — язвит Кенма, выбираясь из-под Куроо, — трахаться здесь не будем. До дома дотерпим, да, милый? Куроо мычит, скрывая полное удовлетворение его ответом. «Моя школа, мой мальчик», — праздно отзывается в душе, ведь больше никаких тормозов у Кенмы нет. Не смолчит больше, не постесняется. Обязательно бросит что-то подобное, заставив оппонента краснеть от подробностей. — Попить схожу, и поехали, — обращается теперь к Куроо, поправляя на поясе барсетку с ключами от дома и от машины. — Тебе налить? — Нет, спасибо, — отказывается, нехотя отпуская руку Кена. В такой расклад даже не верится. Реально приехали на пару часов, покурили кальян и не особо-то с народом пообщались, потому что кое-кто со своей ревностью берега попутал. Особенно когда к Кенме подошёл Мия, говоря что-то за судьбу, типа: «У нас у обоих крашеные волосы. Ты веришь в знаки?» И, похоже, грозное «чувак, съеби отсюда в ужасе» никак на Ацуму не повлияло, ведь дойти до кухни он спокойно не дал. — А что у тебя здесь? — кончиками пальцев коснулся шеи Кенмы, слегка надавливая на плохо замазанные тоналкой засосы. — На того кота аллергия, — убрал от себя его руку, оборачиваясь в сторону Куроо. — Очень заразно, не советую меня трогать. Одному парнишке всё лицо обсыпало. Зрелище… ужас. Равнодушно произнёс, вкладывая в последние слова максимальное сочувствие, но, к сожалению, как задумывал — не вышло. Парнишка тот подобного заслуживал, змеёныш грёбаный. Собрался от Мии уходить, потому что: а) неинтересно с ним; б) лишние проблемы не нужны; в) не дай Боже подумать, что он ничего такой, симпатичный, и дело не в перспективе ухода к нему от Куроо — просто факт, просто, возможно, громкие мысли, которые кое-кто так и жаждет услышать, чтобы потом сказать: «Так и знал, блять, что ты с кем-нибудь закружишься». Пункт «б», пункт «б»… лишние проблемы не нужны. Грабли, желательно, стороной обходить. На цыпочках, чтобы ебанутого ревнивца в Куроо не будить. Не до конца хотя бы. С возможностью уснуть снова. Усыпить. Отравить баффами верности, нежности и благодарности. — Лисы котов не боятся, — ухмыльнулся Кену в спину, когда тот всё же собрался от него уйти. Ничего в ответ не кинул, потому что пункт «б». Не то чтобы хотелось, просто когда последнее слово за ним — как минимум, утешительно. Однако факт наличия разумного зерна в поле разума — ещё лучше. — Пиздец, ты опрометчивый, чувак, — удивился проходящий мимо Тендо, когда, начистив картохи, спешил к Никсону. — У меня из успокоительных только «Лонг-Айленд». Имей ввиду, ты умрёшь, а его — посадят. Кенма хихикнул. Со спокойной душой и чистой совестью дошёл до кухни, доставая с полки последний чистый стакан, и задумчиво осмотрелся вокруг в поисках чего-нибудь газированного, не алкогольного и, желательно, минерального. Безуспешно. Налил воды из-под крана, пританцовывая под Майли Сайрус и лютое пение Большого Папы, нарезающего картоху ломтиками. Весёлый мужчинка, наконец-то рукав на правой руке добил. Красиво, ничего не скажешь. Бомбически и нереально — сюда же. — Чё, молодой, — обратился к Кенме, хватаясь огромной ладонью за ручку сковородки, — на воду перешёл? — Типа того, — ответил, даже не смутившись, вспоминая, кого этот мужик ему напоминает. — Работа впереди ещё. — Да, работа впереди ниху… реновая, — поднял на парня светящиеся безумием глаза, ехидно улыбнувшись. — Но откуда ты узнал про покер? Мысли мои читаешь, что ли, а? Кенма недоумевающе вскинул брови: триггер при упоминании слова «покер» случился. Это ж, блять, любимая игра карточных наркоманов! Любимая игра Кенмы, ставшая таковой впоследствии не совсем здоровых увлечений в старшей школе… Тора всех подсадил, короче. В раздевалке как-то после тренировки предложил сыграть. Собрал возле себя Кенму, пару первогодок и Льва, разъебав всех и каждого. Единожды, ведь, начиная со следующего раза и вплоть до настоящих дней, всех и каждого стал разъёбывать Кенма. Только в жизни, правда, потому что по сети всё время что-то шло не так, и вообще «ваше интернет-соединение разорвано»… — Я про стрим говорил, — уточнил, сдержанно ставя пустой стакан в раковину, — не про покер, Большой-Папа-сан. — Чего-о?! — возмутился как-то слишком громко. Прорычал вовсе, блять. — Какой стрим? Сдалось тебе это всё! Пиздуй-бороздуй собирать всех, и чтоб отказов я никаких не слышал! Стрим, ёпт… тоже мне. — Но… — Не пищи, — перебил все возражения, обращаясь к сынуле: — Сатори! Карты в студию! Переломный момент в жизни ебала какой-то! «Запрещённое нельзя» в отношении продолжения банкета и радостное «нихуя себе!» во славу грядущему движу-Парижу. Кенма, кстати, наконец-то понял, кого Большой Папа ему напоминает. Куджо Джотаро, мать вашу! Яре-яре дазе, блять, и «ставлю душу своей матери». Взгляд миленького котёнка, пушистое обаяние и мягкий грациозный шаг по направлению к любимому. Закатившиеся глаза мотивацию не убили. Наоборот, разожгли внутри ещё больше алчной ласки, когда Куроо, рассчитав убитые сантиметры расстояния, резко вскочил с дивана, прячась за Бокуто. — Нет, Китти, мы не останемся, — оборвал готовые сорваться с губ просьбы, как бы смотря на Кена свысока. — Кальянчик покурили? Покурили. Водички попил? Попил. Лавочку сворачиваем. — Ну, пожалуйста, милый… — обошёл Бокуто и, восхвалив стену, к которой Куроо прижался спиной, налетел на парня с объятиями. — Ты же знаешь, как я люблю покер. — Это грех, Кенма, — не поддался, оставаясь непоколебимым. — Грех — отсосать мне и тут же куда-то уехать почти на три часа. А покер… — прижался сильнее, скользя ладонью по напряженной груди к животу, — …так, малое удовольствие. Куроо аж дышать перестал. Напряглось вообще, блять, всё тело, и из-за этих длинных пальцев и горячей ладони мурашки пробежали от спины до затылка. Действительно… оставить Кенму одного на три часа — грех. Нет… грех — находиться сейчас в доме Тендо. Грех — поддаваться сладчайшей просьбе остаться. Грех — согласиться, еле перебирая языком слова: — На чуть-чуть… остаёмся? — На чуть-чуть. Подтверждает, шепча прямо в губы, но, так и не оставляя на них поцелуя, отстраняется, направляясь к столу в гостиной.