Бывшие — нынешние

— Китти, просыпайся, — сонным голосом произносит Куроо над ухом, прижимаясь грудью к спине любимого сильнее: сам сонный и совсем не хочет вставать. — Я отказываюсь, — протестует Кенма, отвечая на автомате с надеждой, что это достаточно убедительный аргумент, чтобы его оставили в покое. — Уже шесть, — констатирует факт, — через два часа мы должны быть у Тендо. — Лично я никому не должен. Ты мне своими «Пиками точёными» спать не давал до восьми. Теперь мне нужно недостаток сна восполнить, — произносит достаточно бодро. — Чё? А разве не ты говорил: «Ещё серию и спать?» и подтекал на Томаса Шелби, называя Грейс шпионской шлюхой? — Я был в состоянии аффекта. Куроо цокает, забираясь рукой Кенме под футболку: так теплее. Утро — даже если это шесть вечера, кто вообще живёт по режиму, — должно начинаться с зарядки, а потому парень решает размять пальцы, начиная гладить живот любимого и как бы невзначай поднимаясь к рёбрам. — Вставай или я буду будить тебя по-своему, — ставит ультиматумы, зарываясь носом в светлые волосы и пробираясь к шее. — Буди сколько влезет, — на первый взгляд кажется, что провоцирует, но на самом деле максимально не хочет ехать к Тендо. — Мы-то знаем, сколько в тебя влезает, — ухмыляется. На первый взгляд кажется, что выёбывается, но на самом деле провоцирует. И выёбывается. Кенма предотвращает попытку проникновения ладоней Куроо к груди, перехватывая его руку, но от поцелуев в шею устоять не может. Кое-что другое — не может не устоять, а оттого в голове рождается план, который придёт в реализацию с минуты на минуту. Нужно только ещё немного продержаться. — Я не могу поехать к Тендо, пока не узнаю, бросил ли Томас Шелби свою шпионскую шлюху, — начинает с малого, пытаясь отвлечь Куроо от поцелуев. — А как же мы с Бокуто в костюмах оленей? — не останавливается, всё-таки побеждая захват и пробираясь к груди, начиная и её гладить. — Ну… вам очень идёт. — Да, блин, Китти. Кенма усмехается. Однако, предвкушая события грядущих вечера и ночи, снова меняется в лице. Русский в их компании не то чтобы плохо. Особенно для тех, кого эта авантюра касается не так посредственно. А Кенма непосредственный её участник, такой же необходимый, как звезда на ёлке, которую они с Куроо поставили ещё в конце ноября. Одно имя — Снегурочка. Кенма — грёбаная Снегурочка. Как так вышло? Ну, русский же в компании, а вкинутую идею отметить Новый год в традициях этой чудесной страны поддержали все. Для разнообразия. И всё бы ничего, если бы Дедом Морозом не выбрали отца Тендо. Большой Папа даже бороду специально в белый покрасил. И на Деда Мороза совсем не похож. Если только из серии того, кто потом раздевается на корпоративах под «Джингл Белс», тряся перед дамами своими бубенчиками. Чёртова жеребьёвка… Для Снегурочки хорошо бы подошёл Яку, ведь точно бы справился с особенностям российского менталитета. Лев даже пошутил про семечки «от Мартина» с солью, но его не понял никто, а потенциальный кандидат почти нанёс ему увечья. Для профилактики. Чтобы шутки непонятные не шутил. Лев сказал: «Яку-сан, в России вы бы точно были своим…» Обмен подарками назначили на полночь. После обряда с шампанским и горящей бумажкой с желанием. Кенма готов начать его хоть сейчас и написать всего лишь четыре слова «Не ехать к Тендо». — Милый, отстань… — фыркает, когда руки пробираются под резинку пижамных штанов. — Нет, — настроен категорично. — Дай мне тобой насладиться последний раз в этом году. Кенма тут же смекает: момент нужный. Выбираясь из объятий, он привстаёт, считывая на лице Куроо признаки победы — всё-таки заставил Китти подняться, хоть и наполовину, — но в следующий момент всё это ликование стирает, меняя его на недоумение. Перекидывая бедро через ноги любимого, парень нависает над ним сверху. И Куроо спешит повернуться на спину, чтобы ощутить удовольствие от этой близости в полной мере. Кенма умещает ладони на чужом животе, начиная вести ими вверх. Параллельно задирает футболку, оголяя мышцы пресса. Слегка сползая по ногам Куроо вниз, он наклоняет голову и целует каждый кубик, забавляясь, когда всё тело, находящееся в его власти, сжимается. — Стой, Китти… — запускает пальцы Кенме в волосы, но не решается потянуть или остановить действительно. — Почему? — ехидно улыбается. — Может, я тоже хочу насладиться тобой последний раз в этом году. Хочу наслаждаться тобой весь оставшийся вечер… — подтягивается выше, вжимаясь пахом в его пах, прижимаясь грудью к его груди, и шёпотом произносит в губы: — …и всё следующее утро в новом году. — Н-нет… это нечестно! — паникует парень, в смущении отворачивая голову. — Мы должны ехать к Тендо. — Правда? — кончиком языка ведёт от шеи к уху, целуя в скулу. — Уверен? — Да, уверен. Китти, скажи мне, почему я чувствую рога, хоть и не в костюме оленя? — Потому что ты олень, Куро! Кенма сдаётся, слезая с любимого и вообще, покидая пределы кровати. — Ты куда? — смеясь, спрашивает Куроо. — В ванную! — Примем душ вместе? — стебётся. В ответ Кенма показывает ему средний палец.

***

Всё происходящее в доме Тендо можно охарактеризовать так — самонаводящаяся суета, под прицел которой попал каждый. Кто-то, однако, приехал раньше и под влиянием дрожжей, что проникли в организм вместе с пивом, нарезал салаты. Тендо руководил процессом, формируя из картошки кубики. Лев контролировал приготовление Оливье, уверяя всех, что это месиво отныне станет незаменимым атрибутом новогоднего стола. Да, кстати. Небольшое уточнение: в позорных костюмах нужно было прийти всем. Не только Снегурочке и Деду Морозу. И двум оленям, которым и реквизит не нужен. Кенма вообще обиделся на Куроо, но решил, что когда выпьет — весь негатив снимет как рукой. Хорошо, так, выпьет, чтобы забыть все тупые оправдания любимого на каждую тупую причину не ехать. — «Завтра утром родители приедут…» — «Похер, успеем вернуться». — «Миса будет скучать…» — «Ничего, привезём ей рыбки». — «У Томаса Шелби разборка с Кимбером…» — «Досмотрим завтра». — «Ты не понимаешь… Я умру, если не узнаю, чем всё закончится». — «Томи Шелби…» А дальше — спойлер. Кенма умер, потому что узнал, чем всё закончится. Во многом, он обиделся на Куроо из-за этого, а поехать согласился, потому что находиться в одном доме с таким рогатым подлецом — дело последнее. Костюм он уже на тот момент надел. Это Кенма медлил. Взял с собой то, что на днях прислал Тендо, даже не заглянув в коробку, а сейчас поражался. Короткое синее платьице со снежинками, чулки в сетку, истеричный смех Бокуто, натиск со стороны остальных, отрицание, торг, принятие и… Кенма вот уже и не Кенма вовсе, а Снегурочка с пати для свингеров. Стыдно было даже в люди из тёмной комнаты, освещаемой огнями гирлянды, выйти. Однако, соизмерив внешний вид остальных, парень смирился. Яку в костюме гнома очень даже неплохо вписался в канон; Тендо костюм помощницы Санта Клауса отлично подошёл под цвет его волос; Коноха в костюме ступни походил на социальную рекламу алкоголизма; Ширабу в костюме огромной одной, что немаловажно, груди — на последствия наркомании; Лев, одетый в средний палец, — яркий пример расстройства личности; Дайшо в костюме свиньи не отличить от Дайшо некарнавального; и олени, спорящие, у кого длиннее рога — гнилая вишенка на торте. Спасибо, не рыцарями их одели. А то скрещивания шпаг невозможно было бы избежать. Контуженные-ряженные. Хорошо, что Большого Папы пока нет. Иначе — у Кенмы бы ядерный взрыв случился. Единственный адекватный по меркам разумного в их компании — Акааши. Белая футболочка выдаёт практичность: не спарится, когда пить начнёт. Светло-коричневое клетчатое одеяние через плечо даёт свободу ногам. Отсутствие штанин ничего не стесняет. Подобного цвета шапочка очень даже парню к лицу. Всё прекрасно. По крайней мере, было до сего момента, пока Кенма не начал источать зависть. — Знаешь, Кен, — очень сдержанно произносит Акааши. — Самый адекватный костюм у тебя. — Неправда, — прибедняется парень. — У тебя. Акааши тяжело вздыхает, и вздох такой, как у смирившегося человека, постигшего дзен. Никаких рамок и границ, просто «узри, сын мой». И парень поднимает юбку. — Анал-карнавал… — выражается Кенма, раскрывая рот. — Это чё за хуйня вообще? — Меня заставили… Да, теперь возражений в том, что костюм Снегурочки выглядит адекватнее остальных, не имеется. Под юбкой плюшевый полуметровый хуй, перевязанный резинкой: имитация головки. — На твоём месте я бы поменялся костюмом с Бокуто… — Давай не будем об этом… — Надо выпить… — Да, пожалуйста, пойдём выпьем… Пиво оказывается отодвинутым в сторону: парни решают начать с чего покрепче. Например, с вискаря, и если намешать его с «Колочкой», то дело явно пойдёт веселее. Коноха предлагает Тендо помочь, как только сразу заканчивают с приготовлением Оливье, но слышит отказ. Дизайнерская нарезка колбас и сыров сотни видов и сортировка морепродуктов не терпит вмешательств. Тендо — на кухне босс, а его непревзойдённое мастерство орудовать ножом значит только одно: можно пить. И Коноха зазывает всех на кухню, чтобы поднять тост за хозяина дома, лучшего из лучших. Ширабу заботится о том, чтобы стакан Тендо был полон, а дальше — громкий звон, и смех, и радость расползаются по дому. Лев сообщает, что нашёл «Иронию судьбы» с японскими субтитрами, и через час ждёт всех в гостиной. Раньше начинать нежелательно. Нужно быть в моменте не слишком пьяным, но и обязательно не трезвым. Дайшо снимает сторки, отмечая всех присутствующих на видео, чтобы потешить слишком скучных подписчиков, явить им своих друзей и самому в который раз опозориться. Яку что-то рассказывает Льву, делая вид, что в нём, как в любимом человеке, незаинтересован, но очень быстро сдаётся, когда средний палец костюма, находящийся над головой, пытается бодаться: впоследствии целуются. Ширабу разговаривает с Гошики по «Фейс-тайму». Коноха обматывает свою ступлю гирляндой и просит Дайшо его сфоткать. А Кенма с Акааши стоят на кухне. Тянут содержимое стаканов и делают тарталетки: Тендо попросил. Наверное, их внешнему виду он доверяет. Бокуто с Куроо о чём-то заканчивают спорить. Выпив по бутылке пива, идут за добавкой на кухню, и Кенма этот момент проклинает. Дёргается, когда чужая рука ныряет под юбку и так приятно сжимает ягодицу, отвлекая. — Куро, у меня нож, — наигранно злится, прижимаясь бёдрами к паху любимого. Как бы не против и как бы уже не обижается. — О, нет, как страшно, — иронизирует, убирая руку из-под юбки и тут же его обнимая. Прижимает к себе крепче. — Хочешь, я порежу? — Я порежу, — буквально тает от его тепла, даже несмотря на то, что так мягко из-за костюма оленя. — А мандаринку тебе почистить? — Мандаринку почисть. — О-о-о! Акааши! Хочешь, я тоже тебе что-нибудь почищу? Акааши грустно улыбается, кладя ложечку мягкого сыра в песочную тарталетку, и так отчаянно произносит: — Репутацию… — Это ты о своём втором члене? — задаёт вопрос слишком громко, тут же привлекая к ним всё внимание. — Да тише вы, — отвечает интеллигентно. — Про него. — Да ладно тебе, ты у меня самый красивый, самый любимый, — заключает в объятия, целуя в щёку после каждого слова. — Я бы тебе, конечно, такой костюм ни за что не выбрал, но мы все здесь выглядим по-ублюдски. Просто чуть-чуть потерпи. Тебе, может, сочку лучше налить? — Долейте мне коньяка в эту колу… — Смотри, много не пей. Нам ещё на каток завтра. — Да, Бокуто-сан. Много не пейте. Нам ещё на каток завтра. Тендо морщится: от всех этих любовных нежностей далёк. И как только дорезает красную рыбу, на кухню в панике залетает Лев, крича: — Вспомнил! Мы про Селёдку под шубой забыли!

***

К тому моменту, как «Иронию судьбы» досмотрели до титров, до наступления Нового года оставалось не больше пятнадцати минут. Все порядком накидались, наелись от души и навеселились, в процессе просмотра отвлекаясь то на шутки, то на различные истории, то на планы, которые нужно осуществить. Кто-то божился бросить курить, кто-то — начать прилежно учиться. Большой Папа задерживался, как и кое-кто очень важный в их тусовке. И когда в прихожей хлопнула дверь, все подумали на Терушиму, который обещал подъехать чуть позже и не один — с Дизайнером. Однако вместо незаменимого члена всегдалбоёбов пришёл он, Дед Мороз, и принёс с собой праздник. С фейерверками, что взорвались перед глазами, как только он снял красную шубу. — Ёбаный пиздец! — вскрикнул Коноха, хватаясь за сердце. — Хо-хо-хо! Кенма оказался прав: Дед Мороз на корпоративе для самых отчаянных женщин. Голый. Голый совершенно, не считая каких-то непонятных красных трусов, края которых натянуты на плечи, а всё самое непотребное как-то особо видно. Шапка ещё эта новогодняя и выбеленная борода… — Батя, блять! Ты рано! — семенит Тендо. — Так, помощник Санта Клауса, а ну иди сюда. А вы, детишки, налейте-ка Дедушке выпить. В принципе, никого особо такой вид Большого Папы не смутил, ведь что-то такое ожидалось, а потому в коньяке ему отказано не было. Дайшо подсуетился. И к тому моменту, как все предвкушали дальнейший пиздец — каждому было выдано по стишку, — время неумолимо приблизилось к двенадцати. Шампанское полилось рекой, карандаши писали желания на листочках, пепел сыпался на пену. Кенма с особым упорством осушил весь бокал до последней капельки, надеясь, как ребёнок, что загаданное им сбудется. На листочке было: «Чтобы Куроо был счастлив». Шампанское вскружило голову окончательно. Передохнув с дороги, Большой Папа пододвигает свой стул к ёлке и, чуть шире, чем надо, раздвигая ноги, поёт: — Расскажи, Снегурочка, где была? Расскажи-ка, милая, кому дала? Кенма кривит лицо, понимая, что сейчас его выход. В сценарии — выйти к Дедушке, и пока идёт, подпевать ему. Бокуто не выдерживает первым. Вслед за ним и Куроо начинает смеяться, а всё потому, что помнит, как учил эту херню с любимым. Но терять нечего. Стеснение залито алкоголем до упора. Акааши трясёт кулачком, поддерживая, и Кенма понимает, что друг тоже в альтернативном названии числительного «двадцать одно». Только сейчас понимает. То, как Акааши вертел своим плюшевым членом и забирался им Кенме под юбку, не считалось. — Под тобой лежала я, Дед Мороз! Очевидно, старый пень, у тебя склероз! — идёт, пританцовывая, и даже бёдрами виляет. — А ну-ка, давай-ка, на секс выходи! — Да, Дед Мороз, да, Дед Мороз, да, Дед Мороз, засади! Парни от смеха, разве что, не задыхаются, а когда становится чуть потише, Большой Папа чешет бороду, приговаривая: — Ну-ка, детишки, расскажите Дедушке стишок. У меня целый мешок подарков! Первым выходит Коноха в костюме грёбаной ступни. Складывает ручки в замочек, выдавая в себе волнение, потому что габариты Тендо старшего поражают. — Не стесняйся, мальчик мой. Присаживайся, — мужчина приглашающе бьёт себя по коленке, вкалывая дозу испанского стыда. Но Коноха не теряется. Садится. — Добрый, сука, Дед Мороз!
 Не еби-ка ты нам мозг,
 Мы весь год не матерились,
 Хорошо себя вели.
 Но сегодня мы напились,
 Так что лучше не похмели!
 Да подарки доставай,
 С новым годом поздравляй! — Молодец, внучек! Вот твой подарок! Большой Папа роется в мешке, доставая нечто в красивой упаковке с красным бантиком. Смотреть, что там, парень пока не решается, и в тот момент, когда возвращается обратно, очередь подходит к Бокуто. — Вас пошло с Новым годом поздравляю! Постельных приключений вам желаю,
 Таких, чтоб вслух о них не говорили,
 Но каждое мгновенье чтобы дарили Чудесные о них воспоминанья,
 И возбуждали новые желанья!
 Вы человек веселый, холостой — Пусть друг вас не подводит дорогой. — Да, внучек, спасибо. Главное, чтобы тебя твой друг дорогой не подводил. Держи, заслужил. Следующим стишок рассказывать идёт Куроо. Устраивает шоу, садясь сверху на Большого Папу так, чтобы смотреть на Кенму, и под пошлые шутки парней начинает вещание: — С тобой не просто жизнь, а сказка,
 От тела пахнет словно лаской,
 А в голове витают грёзы,
 Ты тот, кто остановит слёзы.
 Пусть новый год несёт морозы,
 Нам вместе так легко и просто,
 И я забуду обо всём,
 Есть только ты, да мы вдвоем.
 Я ласки и тепла желаю… И если поначалу кажется, что это что-то трогательное и приятное, то нет. Следующими словами Куроо всю романтику убивает. — И о твоём хуе мечтаю,
 Еби меня, не отпускай,
 И душу счастьем наполняй. Парни аплодируют, а Кенма так из-за этого смущается, что щёки пылают красным пуще, чем было. Куроо вообще-то при нём учил другой стишок, а выдал этот, поставив в очень неловкое положение. Однако ситуацию тут же исправляет. Частично. Вызывает у друзей, конечно, больше вопросов, чем ответов. Но обещает скоро вернуться, когда, забрав подарок, ведёт за собой Кенму наверх. Второй этаж встречает бесценной прохладой. В комнате, куда заводит Куроо, на окне бело-жёлтая гирлянда горит. Из-за опьянения огоньки кажутся размытыми, напоминают светлячков, и так тихо. Они отражаются в любимых затуманенных глазах, напоминая звёзды. И Кенма глупо улыбается, не сдерживаясь при этой мысли. Куроо обхватывает его лицо ладонями. Гуляет по нему взглядом, что-то неразборчиво произнося. И Кенма не решается спрашивать. А когда различает: «Ты так прекрасен», то чувствует, что вот-вот от счастья польются слёзы. — Китти… — шепчет на выдохе. — Как же я люблю тебя… Ты даже себе представить не можешь… — Могу, — улыбаясь, произносит Кенма. — Потому что я люблю тебя точно так же. Голова теперь кружится от поцелуя. Губы не слушаются. Перебирать ими тяжело, но легко от чувств задохнуться. Потеряться в касаниях — проще простого. Забыться в этом моменте — кажется так необходимо. И им бы сейчас лишь друг друга, всю ночь до утра, до вечера, до следующего дня и года, и века, и жизни. Но пора возвращаться. — С Новым годом, милый. — С Новым годом. Дома загляни под ёлку. Дед Мороз там для тебя кое-что оставил. — Надеюсь, не тот, что внизу там сидит. — Не-ет, Китти, что ты. Другой. Настоящий. Всё-таки, с выводами они поспешили: возвращаться пора ещё не настала. Засекут пять минут, считая каждую секунду поцелуем, а там посмотрят. Вдруг можно будет ещё задержаться.