Акааши не может уснуть. Мысль о том, что завтра суббота, а им с Бокуто никуда не надо рано утром вставать, заползает в душу лапками игривости, щекочет где-то под сердцем и заставляет скинуть с себя одеяло, потому что жарко. Слишком легко дышать от осознания, что никакая недоговорённость не душит — всё сказали друг другу прошлым вечером, пока пачкали диван в гостиной. Работник химчистки должен приехать к двенадцати.
А сейчас — уже наступило сегодня. И от вчерашнего до сих пор голову кружит. Но Акааши мало. Отвратительно мало Бокуто. Телу жарко, как от соприкосновения с солнцем: только лишь сгореть остаётся без защитного крема — без защитных касаний, ладоней на лопатках и пояснице. Акааши медленно поднимает голову с подушки, очерчивая взглядом заснувшего недавно Бокуто, а затем переворачивается сам, забираясь под его одеяло.
Он прижимается грудью к широкой оголённой спине. Крепкое тело обнажено полностью, и от этой мысли, ощущения невообразимого тепла, необходимо поторопиться. Однако Акааши сдерживает себя, наслаждаясь моментом. Обнимает Бокуто за талию, обводит пальцами его грудь и тут же целует в шею, ухмыляясь, когда плечи легонько вздрагивают.
— Акааши… — сонно протягивает парень, — ты что делаешь?..
— Домогаюсь вас, Бокуто-сан, — языком касается мочки уха и пальцами скользит вниз по рёбрам.
— А… да? — улыбаясь, пытается коснуться Акааши в ответ, но тот его обрывает.
— Не двигайся.
Кубики пресса в момент напрягаются, когда горячие ладони пробираются к низу живота. Губы исследуют плечи, отмечая проделанный путь зубами. Акааши трётся возбуждённым органом Бокуто о ягодицы и рукой обхватывает ствол растущего члена. Он обводит его пальцами по всей длине, едва ли касается головки и вновь опускается ниже, оглаживая мошонку. Возвращается. Ласкает уздечку, а после — начинает натягивать на головку кожицу, слегка вжимая Бокуто в кровать.
Парень от ласк Акааши старается не извиваться. Старается не двигать бёдрами навстречу его влажному члену, с блядским звуком скользящему по ягодицам. Старается держать руки на одном и том же уровне, чтобы не сорваться. Мысль, что такими пробуждениями посреди ночи Акааши давно не баловал, на секундочку заставляет подумать, что это — сон. Наверняка волына дыбом и приподнято одеяло. Однако след от зубов, остающийся у лопаток — прекрасное доказательство реальности.
Акааши такие моменты любит. Обожает, когда Бокуто стонет от его касаний. Он чувствует себя так, будто завалил быка, а прозвище «Дырка», данное Мией, становится актуальным. Акааши просто любит быть сверху, любит уязвлять неуязвимого Бокуто и втрахивать его в матрас, пока он прерывистыми вздохами умоляет не останавливаться.
Чудесные пальцы, доставляющие море неземного удовольствия, вдруг останавливаются. Движутся от живота к груди, проводят по ключицам, кадыку и подбородку. Ложатся Бокуто на губы с намёком, который тут же оказывается разгадан, а после — горячий язык посасывает подушечки, оставляя на них достаточное количество слюны.
Акааши достаёт их из влажного рта. Под напором своего тела заставляет Бокуто раздвинуть ноги и почти полностью улечься на живот. Края наволочки сминаются от предвкушения. Пальцы оглаживают каждую складочку хорошо разработанного вечером колечка, смазывая его, а затем толкаются внутрь, чтобы получше подготовить его для члена.
Бокуто тихонько постанывает, прогибаясь в пояснице. Утыкается носом в подушку, позволяя Акааши делать это с собой. А то, как именно он это делает, вызывает сдвиг по разумной человеческой фазе. Наклонная. Касательная. Грёбаная прямая, выходящая из одной точки и стремящаяся к бесконечности. Чёртова геометрия, которую Бокуто никогда не любил, но сейчас представлял фигуры. Фигуру. Одну. Акааши. Черты его великолепного лица, горящие азартом и похотью. Синие глаза, смотрящие на Бокуто неотрывно. Ухмылка и грёбаное нетерпение, скользящие по шее, плечам и лопаткам вместе с губами. Акааши так нежно его целует… И Бокуто знает, к каким последствиям это приведёт.
Он отважно выдерживает нещадно-жаркую пытку. Насаживается на пальцы сам, в этой любви наощупь мечтая чувствовать их глубже. И больше ничего: ни одной тревожащей мысли, никаких забот, сверлящих голову повседневно, ни оттенка переживаний в ярких тонах ощущений. Разум отключается. Это не просто секс. Это — чувства, льющиеся через край. Любовь, которую так необходимо ощущать кожей. Касания — лучшее, что может сейчас происходить. Быть так близко друг к другу — невозможное. А чувствовать Акааши внутри, когда он наконец так грубо входит — потрясающее.
В быстрый темп срывается сразу. Разрядка уже давно необходима: после шикарного вечера разыгрался аппетит. Акааши одной рукой обхватывает шею Бокуто, придушивая. Другой — сжимает пальцы на талии, чтобы было удобнее держать равновесие. Он вбивается в узкую задницу, шлёпая яйцами по ягодицам. Сдавленные стоны теряются среди этих чмокающих звуков, и голова идёт кругом от наслаждения.
Акааши не понимает, что на него нашло, откуда эта животная жадность. Он скучал, чертовски скучал по Бокуто. И сейчас наконец-то между ними нет никаких границ. Жаркая страсть. Они не наслаждались друг другом настолько слишком долго вечными проблемами, рутинной усталостью, потерянной гармонией. Но это — неважно. Больше нет, ведь спустя столько времени они наконец-то услышали друг друга. Всё что ни делается — к лучшему. И та поездка к Дизайнеру расставила многое по своим местам. Какой ценой — думать об этом теперь не так страшно. И ни к чему. Вероятность сложилась самым благоприятным образом.
Капелька пота стекает по лбу, разбивается о взмокшую спину Бокуто, и Акааши, чувствуя, как его член жадно обхватывают мышцы, со стоном выдыхает:
— Фак… не сжимай меня так…
— А ты… не трахай тогда меня так охуенно… — сминая простынь, произносит Бокуто, прогибаясь в пояснице ещё сильнее.
Он кусает уголок подушки, рыча в наволочку. Головка трётся о скомканное одеяло, и Бокуто, кажется, сейчас кончит без помощи рук. Он просит Акааши остановиться, замедлиться хотя бы на секунду и дать ему передохнуть, но не сразу понимает, что с губ не срывается ни одного слова. Охуенно настолько, что теряется способность говорить, а распирающее изнутри чувство дичайшего кайфа заполняет лёгкие: Бокуто не может дышать, когда чувствует, как горячая сперма стекает по его набухшей головке, а член Акааши продолжает его ещё быстрее долбить.
Несколько особенно резких, глубоких толчков во влажное пульсирующее нутро подгоняют оргазм, делая его ещё ближе. Во всём виноват чёртов любимый Бокуто: от мысли, что ему очень хорошо, хочется самому в эйфорию свалиться. И Акааши валится. Сжимает до боли упругие ягодицы, входя до упора, и изливается внутрь горячим семенем. Увлекается. Кончает прямо в Бокуто, не сразу доставая член, и ложится на мокрую широкую спину, оглаживая чужие рёбра.
— Твоя… очередь… — пытаясь отдышаться, шепчет Акааши на ухо.
— Пиздец, Кейджи… я кончил… у-у-уф… четвёртый раз… пожалей мои яйца.
— Чётное — на покойника… фу-уф… Когда-то ты… по семь раз… кончал…
— Ага… ху-у-ух… и у нас у обоих… неделю… жопа не затягивалась… Око Саурона, блять…
— Я очень… люблю… «Властелина колец».
— Анальных…
Акааши смеётся, скользит лбом по лопаткам Бокуто и про себя соглашается. Хоть свой фильм снимай. Свою книгу пиши. Историю на три части: «Пособие тупых шуток во время секса».
— Пошли в душ и на пятый.
— Не хочу в душ. Давай сразу.
— У вас потечёт по ляжкам, Бокуто-сан.
— Ты чё, наестествовал в меня?
— Ну…
— Охуенно!
Бокуто резким движением выбирается из-под Акааши, в момент оказываясь сверху. Он толкается пальцами внутрь себя, слегка сжимая мышцы. Смазывает их тёплым семенем, пробираясь затем к колечку Акааши, и наносит немного себе на головку. Член в полной боевой готовности. И не поспорить с тем, что у Бокуто тестостерона в яйцах больше, чем у кого-либо, — крайне сложно.
Парень входит в Акааши медленно, тихонько матерясь, когда чувствует, как мышцы, сжимающие его, растягиваются. Внутри так горячо и влажно, что по спине в безумной гонке пробегают мурашки, захватывая всё тело. Бокуто толкается неуверенно, будто пробует. Осторожно двигает бёдрами, плавно скользя внутрь во всю длину. Акааши шумно выдыхает. Дотягивается до бёдер Бокуто, оглаживая их. Раздвигает ноги сильнее, смотря ему прямо в глаза, и кусает свои губы, поддразнивая парня.
Бокуто сцепляет пальцы на тонких лодыжках и, хищно ухмыляясь, подтягивает колени Акааши ему к груди, укладывая его ноги на своих плечах. Член упирается куда-то в живот. Акааши его чувствует под кожей, и с каждым толчком это ощущение начинает приносить колоссальное удовольствие. Он обвивает шею Бокуто, смазано целует его губы, подбородок, щёки и нос. Так хорошо. Даже слишком, с избытком.
Акааши чувствует Бокуто каждым нервом. Его заводит всё, что происходит вокруг. Заводит его быстрое дыхание. Член, трущийся о его живот, делается каменным. Акааши чувствует каждую венку. Ему сносит крышу, когда яйца ударяются о его задницу, и Бокуто, не скрывая удовольствия, рычит, ускоряясь. Вцепившись рукой в спинку кровати, он отрывает таз Акааши от матраса, укладывает его себе на бёдра, отпуская лодыжки.
— Блять… чёрт…
Акааши забывается. Накрывает ладонью свой член и начинает двигать ей туда-сюда, находя на своей груди руку Бокуто. Он обхватывает её за запястье и подносит к губам, начиная посасывать пальцы. Смотрит похотливым взглядом в полные удовольствия глаза, обводя языком подушечки и следом проталкивая их глубже. Обволакивает щеками. Наслаждение моментом будет длиться долго. Они только начали, и в красоте этой ночи — только любовь и счастье.
***
Пьяные глаза смотрят на некогда уютную комнату, и кажется, что вся эта разруха такая же нереальная, как уход любимого человека. Кенма допивает очередную бутылку виски, не помня, как оплачивал покупку в магазине. Третьи сутки без сна сказываются безразличием, отдают дрожью в пальцах и создают омерзительную иллюзию перед глазами: весь пол в изорванных клочках фотографий, обои свисают кусками со стен, постель скомкана, а весь пух из подушек выпотрошен на ковёр — Кенма, кажется, боялся засыпать один в этой комнате. Боролся с демонами не самыми бравыми путями. Себя губил. Давился чёртовым запахом Куроо, которым весь воздух был отравлен. Даже мыло в ванной.
Кенме больно. Кенме невыносимо. Кенме пусто. И, сидя на полу, он снова злится. Обхватывает голову и поджимает колени, выпуская это ебаное чувство с криком, но не легчает. Он подбирает грёбаную бутылку и с психов замахивается, бросая её в стену. Тишина разбавляется звоном. Осколки сыпятся на ковёр, Миса с испуга прячется под кровать.
Кенма встаёт. Находит на столе телефон. Переводит Акааши деньги на таксо и просит его приехать — вывозить всё это дерьмо в одного больше не выдерживает. И, хватая с полки рамку с фотографией, на которой они с Куроо счастливы, Кенма снова прикусывает губу, чтобы не плакать.
Продолжение следует…
