Тербийели

— Отпусти меня! Эда едва ли не кричит, морщится, тут же отходит на пол метра, лишь бы больше не дать роднымчужим рукам коснуться собственного тела, она ведь хранила себя для него, для Серкана Болата из прошлого. Не для того, что стоит перед ней — совсем другого, тот-то был ее фантазией выдуман, обличён в живого человека, будто образом из мира снов. А он. А он тоже морщится — как от головной боли. У него от одного небрежного случайного касания в сознании будто шаровая молния разразилась, будто на секунду он вернулся в прошлое. Как в сказке, наблюдает со стороны, как другой, совсем другой Серкан Болат настоящей, любимой, жизненно необходимой Эде говорит: — Кроме меня никто не сможет к тебе прикоснуться. И у того Серкана животная потребность знать, что Эда его любит, ему физически становилось плохо, если она задерживала на нем взгляд меньше пяти секунд, если она уделяла время другому — это причиняло ему сильные душевный страдания. И тот Серкан, ровно так же, как и этот, в Эду безумно влюблён. — Тебя никто не вправе касаться, кроме меня… Бормочет, правда, себе под нос, но Эда из дверного проема слышит, удивленно поднимает брови и переспрашивает. Показалась? Серкан проводит по лицу рукой, пытаясь прийти в себя от нахлынувших невероятно сильных чувств. Как ударная волна, сбивающая с ног. Любовь к Эде сбивает его с ног.