как это было бы красиво если бы это была вся компания
***
Он спит допоздна, но сегодня суббота. Судя по положению солнца, было около восьми часов утра, когда он, наконец, растянулся и протер остатки сна по своими затуманенным глазам. Восемь утра? В наши дни довольно хорошо спать. Его кости хрустят от растяжения, и он ждет, когда она скажет что-нибудь о его старении, но в комнате тишина. Это само по себе странно. Он никогда бы не назвал Бетти ленивой (как минимум потому, что он ценил свои конечности, так и потому, что она была Бетти Купер, а лень — последнее качество, которое кто-либо мог ей приписать), но она часто баловала его, лежа в постели допоздна, особенно по субботам. И особенно с учетом последних нескольких лет. Он с нетерпением ждал ленивых суббот, просыпаясь с медленными поцелуями среди мягкости их общей постели. Но не сегодня. Сегодня она ушла, и эта мысль вытряхивает из него последние остатки усталости, когда он заставляет себя сесть. Он ушел ненадолго, так как один из двух его любимых голосов заставляет его открыть глаза. — Эй, красавчик. — теплое тело ложится рядом с ним в постель, и он чувствует тепло во всем, потому что эта женщина, эта красивая, блестящая, удивительная женщина выбрала его. Он никогда и, вероятно, никогда не почувствует, что заслуживает этого, но он счастлив, он так счастлив. Он обнимает ее за талию и целует ее шею, наслаждаясь ее хихиканьем. Она выдыхает его имя, пока он сосет обнаженную кожу, и это похоже на молитву, самую красивую, которую он когда-либо слышал. Он скользит рукой к теплу под ее рубашкой, и она стонет. Он каталогизирует каждую последнюю ноту одного из своих любимых звуков. А потом момент прерывается другим звуком. Что-то маленькое и извивающееся прыгает на их кровать, когда они быстро расходятся. Она извивается в пространство между ними и поворачивается к Джагхеду, покрывая его лицо поцелуями и хихикая, самым сладким смехом в мире. Крошечные губы бутона розы приоткрываются и произносят лучшее слово в мире, пока он проводит пальцем по светлым локонам. — Папочка. Мир вокруг них мягкий, яркий, но нежный, когда он прижимается лицом к сладко пахнущим волосам дочери, вдыхает ее ощущение, а его Бетти обнимает их обоих. Их ребенок зажат между ними, и пальцы Бетти пробегают его волосы, когда она шепчет его имя. — Джагхед. — Джагхед. — снова, может быть, немного громче. — Джагхед. — мир тускнеет. — Джагхед. — тепло возле него исчезает. — Джагхед. — чья-то рука дергает его за руку, и внезапно этого больше нет.***
Внезапно его окружают разные виды и звуки, и все это возвращается. Вот Шерил, лихорадочно бегает взад и вперед. Вот Тони, пытается ее поймать. Вот Вероника, дернувшая его за руку. А есть Бетти, рыдающая от боли и с ужасом смотрящая на поток крови, окрашивающий ковер. Столько крови. Она окрашивает белые края ковра, купая чистый белый цвет в красном. У Бетти кровотечение. Бетти больно. Он кричал на нее. Мой выбор. Забавно, исходит от тебя. Я могу подать в суд. Я могу протащить это через суд. Тебе не нравится мой гнев? А потом она истекает кровью. Не раньше, а сейчас. Он спал с ней, он кричал на нее, а теперь была кровь, и она задыхалась от боли.***
Джагхеда отправляли на консультацию по поводу травм, но однажды в жизни, во время начальной школы. Он мало помнит об этом, так же мало того, о чем шла речь. Но он помнит, как консультант говорил ему, что иногда наш разум защищает себя, блокируя слишком болезненные части воспоминаний или переживаний. Оглядываясь назад на то, что было бы самым травмирующим событием в его жизни на сегодняшний день, он думает, что это, возможно, не было такой чушью, как он когда-то думал, потому что следующие несколько часов были просто урывками. Он действительно не знает, что произошло между началом и концом этого опыта, потому что не помнит. Он помнит кусочки и на этот раз благодарен за то, что его мозг защищает его. Потому что, если он помнил, если бы он думал об этом каждый день, он не был уверен, что сможет дышать.***
— Бог ты мой. Бог ты мой. Бог ты мой. Это самая глупая и бесполезная вещь, которую он мог сказать, и все, что выходит наружу. Бетти сидит на полу, задыхаясь. — Джаг, ребенок — сказала она. О боже, ребенок. Их ребенок. Кровь капает из того места, где растет их ребенок, у нее под сердцем.***
Тони в панике тяжело дышит, Шерил метается, а Бетти задыхается. И он… он ничего не делает. Бетти истекает кровью. Бетти больно. И он ничего не может сделать.***
— Разве в книге не сказано, что немного крови нормальна? — спрашивает Тони каким-то голосом, но неуверенно. — Это не» немного » крови, Тони, это чертов водопад! — огрызается он. Бесполезный. Бесполезный. — Я знаю, перестань на меня кричать! — она огрызается в ответ. — Я просто пытаюсь помочь! — Это бесполезно! Так что либо сделай что-нибудь полезное, либо… — Довольно! — голос Вероники перекликается с безумием, мгновенно заставляя обоих замолчать и обращая всех к себе лицом. Она единственная из них, чье выражение лица при любых обстоятельствах можно назвать спокойным. Ее ухоженные пальцы указывают между Джагом и Тони, и оба обращают внимание. Джагхед существует в пузыре. Его глаза видят Веронику, но его уши слышат только крохотное хныканье Бетти. — Никто из вас не помогает! Вы все хотите быть полезными? Джаг, подойди сюда и возьми Бетти за другую руку. Шерил, вызови скорую и скажи им, чтобы они спешили. Вернись ко мне, когда договоришь. Тони, возьми нам что-нибудь, чтобы попытаться остановить кровотечение, а затем дождись скорую и впусти их. Есть добрые пять секунд, когда все просто смотрят на нее. — Живо! — она шипит, и они делают.***
Он протягивает руку Бетти, и она без колебаний хватает ее. Они впервые за несколько месяцев держались за руки. Потому что он был зол. Он был зол, а она была напугана и одинока, и она просто приняла это.***
Тони приносит набор полотенец, и Вероника засовывает их между коленями Бетти. Бетти снова вскрикивает и кувыркается через живот. Он прижимается губами к ее волосам, позволяет ей сжать его руку. Бесполезный. Они воевали до этого. Он вызывал у нее стресс. Что причинило ей боль. Он сделал это.***
Парамедики поднимают ее на носилки. Она крепко сжимает его руку, ее лицо мокрое от слез. Ее лицо искажено болью, и она плачет. — Что со мной происходит? — она рыдает. Медработники пытаются успокоить ее банальностями, но он знает, что с ней случилось. Это был он, всегда он. Он губит ее снова и снова, а теперь он испортит и их идеального малыша. Он даже не заслуживает быть рядом с ней, поэтому его пальцы расслабляются в ее. Она замечает. Ей больно, и столько крови, но она замечает. Его рука выскользнула из ее руки, и он отошел от носилок. Она тянется к нему, она на самом деле тянется к нему. — Джагги, — выдыхает она. — Джагги, останься со мной. — Я не могу, я не… — нечего сказать. Он — причина того, что она сломлена, и он тоже отравляет их идеального ребенка. Он должен уйти, он должен уйти. Она всхлипывает, и из-за этого движения кровь становится более устойчивой. Он оцепенел, как будто его здесь нет. Но Вероника Лодж хватает его за руку, ее ногти намеренно впиваются в его руку, а отпечаток ее ногтей ярко-красный на его предплечье. — Что, черт возьми, ты делаешь? — она лает, слов, но собака. — Я не могу, Вероника, я сделал это, я не могу… ей больно. — он говорит это как объяснение. Как будто это имеет значение. Пощечина сильно ударила по его щеке. Его руки безвольно свисают по бокам, а щека жжет, но на самом деле это меньшее из того, чего он заслуживает. — Сейчас не время для комплекса бедняжек, Джонс. Отнюдь нет. Мы даже не собираемся сейчас это развлекать. Ей больно, и она хочет только тебя. А теперь тащи свою задницу в эту карету скорой помощи и перестань предполагать, что ты являешься толчком ко всем ужасам во вселенной, или, клянусь, я найду тебя, когда это закончится, и сброшу на дно океана. Это слегка пугает, и ее лицо не оставляет никаких признаков того, что она не сможет полностью реализовать эту угрозу, поэтому он спешит обратно к карете скорой помощи. Она берет его за ладонь, как только он видит ее, и он обнимает ее за руку, чтобы она могла уткнуться лицом ему в плечо. — Еще слишком рано, Джаг. — шепчет она. — И столько крови. Пожалуйста, убедись, что с ребенком все в порядке. Когда она это произносит, в ее голосе слышится тон. Как будто она имеет в виду нечто более глубокое, но сейчас не время для чего-то более глубокого. Ее лицо бледное и вспотело. Он нежно проводит большим пальцем по ее щеке. — Малыш будет в порядке. Ты будешь в порядке. Он всей душой желает, чтобы он мог в это поверить.***
Он не думает, что может даже оценить, сколько длится поездка в больницу, но это где-то от пяти минут до пяти столетий. Бетти воет, и каждая из них прижимает его к себе. — Еще рано, — выдыхает она. — Он не готов, он слишком мал, он не выживет! Он прижимается губами к ее волосам, он говорит ей, что все будет хорошо, но сам очень сомневается.***
Он бесполезен. Он гладит ее волосы, берет ее за руку и шепчет ей, но крови все больше. Она рыдает, умоляя их: — Помогите ребенку. Спасите ребенка. Что происходит с ребенком? Парамедики сканируют ее живот, и он возвращается к трем месяцам назад и мягкому сердцебиению. Этот Джагхед чувствует себя другим человеком. Лица парамедиков серьезны, и он знает, что это значит. Он слышит крошечные отрывки их разговора, но улавливает несколько ключевых слов. Такие слова, как «кровь», «полная отслойка» и «полное расширение».***
Почти четыре месяца назад он заказал книгу на Амазоне. Он навязчиво проверял дату доставки, чтобы его сосед по комнате не видел ее, но он не спал ночами, читая ее, вытаскивая собачьи уши, отмечая наклейками. Будущий отец. Он полагает, что прошел от корки до корки и вызубрил все, что есть в книге. Он прочитал часть о рождении, а также часть о осложнениях. Значит, он не особо задумывался об этом разделе. Почему он не уделил больше внимания этому разделу? Так что он мало что знает, но может пройтись по некоторым ключевым предложениям. Полное расширение: когда шейка матки женщины расширяется на десять сантиметров и могут начаться роды. Полная отслойка плаценты: когда плацента полностью отделяется от стенки матки. Последствия включают чрезмерную боль, кровотечение, требующее переливания крови, гипоксию и даже мертворождение ребенка. Это наполняет его холодом, который является полной противоположностью мира, в котором он жил этим утром.***
Худшая вспышка, которую он мог вспомнить перед больницей, — это когда Бетти садится, и ее ногти впиваются ей в живот. Ее глаза широко раскрыты, и она задыхается. — Джаг, — выдыхает она. — Джаг, ребенок не двигается. После этого он не сможет ее успокоить.***
Его ладони вспотели. Он знает, потому что они продолжают скользит по каталке, которая мчится к операционной. Врач рассказал им, что происходит, в сокращенной версии. Очевидно, Джагхед кричал на них, чтобы они рассказали ему, что происходит. Он не помнит этого, но ответные слова были подобны ледяной воде, льющейся на его голову. — По данным УЗИ, у нее полная отслойка плаценты. У ребенка отключен кислород, и у нее сильное кровотечение. Ей нужно кесарево сечение, и оно нужно ей сейчас. Это грубо, но, по крайней мере, это реально. Кто-то сует ему синий халат, перчатки и шапку, и он стоит. Просто стоит там, бесполезно. Медсестра пытается надеть их на него и ведет во внутрь операционной, где сильные, храбрые плечи Бетти вздымаются от рыданий, и она умоляет врачей спасти ребенка, сохранить его, пожалуйста, и он может только поцеловать ее в голову и подумать, как все это было неправильно. Когда жизнь (или он) перестанет бросать трагедию в самого сильного человека, которого он знал?***
Она дергается, когда они начинают резать ее. Он старается не смотреть. Врач ничего не говорит, но та же медсестра становится на колени у головы Бетти и шепчет ей. Она поворачивается к нему с огнем в глазах и выдыхает: — Это девочка, Джагги. Девочка. Его сердце бешено колотится. Врачи вытаскивают связку конечностей вверх и наружу, но не удерживают ее. Он сжимает руку Бетти, прижимается щеками к ее щеке, и он уверен, что они оба плачут. — Дочь. — шепчет он ей на ухо. — Дочь.***
Он помнит эту часть книги. Ребенок родился, его обычно описывали как «красный, извивающийся, плачущий». Этот ребенок не делал ничего из этого. Этот ребенок был вялым, серым и тихим. И Бетти, его Бетти, она тоже вялая и серая, но она видит и слышит. Она слабо поднимает голову с подушки и смотрит на их ребенка. — Почему она не плачет? В ее голосе звучит паника, пронизанная невнятными словами. — Мэм, — медсестра пытается успокоить ее, но она пытается сесть. (Она чертов супергерой.) — Нет! — на этот раз слова заметно сливаются. — Нет, почему она не плачет? Она в порядке? Где она? Джаг… Ее рука тянется к его, и он скользит рядом с ней, едва дыша.***
Она дрожит. Ее глаза почти не остаются открытыми. Медсестра суетится, кричит друг другу о большой кровопотере, переливаниях и возможном кодировании, но его мозг не обрабатывает ничего, кроме руки, которую он сжимает так сильно, как только может. — Джаг, — шепчет она. — Ты позаботишься о том, чтобы о ней позаботились? Он не ожидал этого вопроса, и в нем есть смысл. — Я позабочусь. Я сделаю это, Бетс. — он гладит пальцами ее щеку. — Можешь отдохнуть, все в порядке. Она не выглядит удовлетворенной. Сегодня она была сверхчеловеком. Она принесла в мир дочь (их дочь). Она слегка качает головой, ее глаза на мгновение закрываются. — Нет, Джаг. Ее голос мягкий. Одна из медсестер с озабоченным выражением лица кладет руку Бетти на запястье. Пальцы Бетти ненадолго отрываются от его, чтобы погладить его по щеке. — Ты ей понадобишься. Убедись, что они ее спасут. Убедись, что она в безопасности. И… — она замолкает, облизывая пересохшие губы. — Будь счастлив.***
Следующее происходит: Он помнит: я тебя ненавижу. Я тебя не люблю. Я больше никогда тебя не полюблю. Он не имел этого в виду. Ее рука безвольно, когда выдергивается из его. Они выталкивают его из комнаты. Он все еще может слышать вой кардиомонитора. Наверное, он кричит. О боже, он не имел этого в виду.***
Они женятся с ребенком на руках. Спрашивает он ее самым неромантичным тоном. Она меняет подгузник их ребенку. Надела новый подгузник, и она дует на животик их ребенка, оба хихикают, водят пальцами вверх и вниз по бокам дочери, чтобы рассмешить ее. И в этот момент он смотрит на нее и знает. Это не то, что он может особенно четко объяснить, но он знает. Это остаток его жизни. Эта женщина, их ребенок. Жизнь, которую они построили вместе. Он хочет на ней жениться. Ее брови нахмурились, когда она увидела, как он смотрит на нее. — Что, чудак? — смеется она. Он берет ее за руку и говорит это. — Выходи за меня. Она даже не выглядит особенно удивленной. Она просто улыбается и целует его в щеку, дышит «да» в его кожу. (А потом их ребенок кричит «Мама, штаны!», и момент прерывается, но это прекрасно.) Их ребенок опирается на него, уткнувшись лицом ему в шею, а большой палец у нее во рту, когда они говорят «Да», и это прекрасно.***
Дело не в том, что будет дальше. Это размытые формы, фигуры, текстуры, запахи и звуки. Он вполне уверен, что это Вероника берет его руки, и столь же уверен, что он трясется, как лист во время шторма. Реджи (когда он сюда попал?) помогает усадить его частично свернувшееся тело на стул. Шерил и Тони получают новости от врача и информируют остальных. Когда-нибудь, возможно, через шесть лет, возможно, они будут там, когда он уйдет, придут Ф.П., Джеллибин и Элис. Кто-то упоминает имена Пита и Кэтрин, вероятно, так они их звали. Элис рыдает. Он хочет, чтобы она заткнулась, но он также хочет извиниться перед ней. Каждая капля крови, которая покрывает пол операционной, на его руках.***
Кто-то запихивает в него еду, кто-то переодевается. Кто-то следит за тем, чтобы он пил. Чьи-то пальцы гладят его волосы, пытаясь заставить уснуть. Там столько нежности. Он не знает почему.***
А еще есть доктор в чистом халате, который ведет их в комнату. Он говорит им, что у Бетти остановилось сердце. (его собственное вообще функционирует?) Снова бьется. Скорее всего, она поправится. Ее глаза откроются. Она проснется. И он увидит ее снова. — А ребенок? — кто-то спрашивает. (Спрашивает. Об этом ему скажут позже.) Колебание врача — первая подсказка.***
Ребёнок жив. Но ребенку не хватало кислорода в течение семи мучительных минут. Джаг, малыш не двигается! И за эти минуты, скорее всего, придется заплатить высокую цену. Доктор говорит, что пока рано знать. Малыш лежит на охлаждающем одеяле. И на вентиляции. И они узнают больше через три дня. Но ее сердце бьется. Сердце его дочери бьется.***
Элис плачет в объятиях Ф.П. — О, моя детка, — рыдает она. — Моя бедная, бедная малышка. Он бормочет, что ему жаль, и они смотрят на него с вопросами в глазах. Это все они, и этого уже слишком, и извинений недостаточно. Его ноги поднимают его без особых усилий со стороны мозга. Вероятно, он собирался уйти. Но медсестра останавливается и говорит ему две вещи. Во-первых, через несколько часов у Бетти не будет седативных препаратов. Во-вторых, Пит и Кэтрин здесь, и они хотят его видеть.***
Врач уводит его в свободную комнату. Он скудно украшен невзрачными картинами на стенах и жесткими диванами. В одном сидят Пит и Кэтрин, вертя в руках крошечного медвежонка. Он не знает, как это сделать. Он не понимает, почему от него ждут этого. Сколько еще может обработать его мозг в этот богом забытый день? Он не хочет заниматься этим. Ничто в его жизни не подготовило его к этому.***
Повреждение мозга Он даже не понимает, что означают эти слова, когда он говорит Питу и Кэтрин. Или да, но это кажется нереальным, невероятным. Совершенный мозг его ребенка поврежден. Может быть. Врачи сказали, что возможно. Они узнают через три дня. Это единственное, о чем он думает. Это и Бетти. У него достаточно места только для этих двоих, поэтому, если честно, он не обращает внимания.***
Но если бы он был весь во внимании, он мог бы заметить серьезное выражение их лиц. Они нежно его обнимают. Спрашивают, как ребенок. Только этот вопрос он вспомнит позже. Ничего больше. Он бормочет что-то около трех дней, но знает, что доктор сказал им. — Это девочка. — вероятно, врач сказал им это тоже. И да, их лица. И их позы, и то, как они прижимаются к нему и наклоняются. Все рассказывается до того, как появятся настоящие слова. — У нас есть… проблемы, — осторожно пытается Пит. — Проблемы? (Он вспоминает, как однажды читал о состоянии. Эхолалия. Когда кто-то повторяет слова без какого-либо указания на их истинное значение.) Они оба борются со слезами. Но они выглядят иначе, чем в прошлый раз. Более сдержанными. Они отдаляются от него, отдаляясь. — Просто… я не знаю, может ли выдержать наша карьера… если наша жизнь может так… Он просто хочет, чтобы они выплюнули это, выплюнули. Как оказалось, он сказал это вслух, потому что на мгновение они были потрясены, а затем Пит слегка кивнул. — Мы не знаем, как ребенок с особыми потребностями впишется в нашу жизнь. Ребенок с особыми потребностями. Вот кем она была для них, — думает он. — Вы сказали, что хотели ее. — говорит он. Они кивают, и, возможно, это приносит облегчение. — Да, о да, Джагхед. Мы хотим ее. Мы хотели ее все время. Просто если она… я имею в виду, если врачи обнаружат… Выкладывай, ради бога, просто скажи. И, наконец, Кэтрин говорит. — Мы хотим забрать домой здорового ребенка, Джагхед. Мы хотим этого больше всего на свете. Он это понимает. Наконец-то он это понял. И он почти благодарен чувству, которое наполняет его, чувству, которое он может идентифицировать, потому что оно раскалено добела и поглощает его, как чувство, которое он испытывает, когда думает о ребенке. Эта волна гнева, защиты. Он защитит ее. Ты ей понадобишься. Убедись, что они ее спасут. Убедитесь, что она в безопасности. — Так, просто дайте мне понять правильно ли я вас понимаю… вы хотите ребенка? Пит и Кэтрин нерешительно кивают. — Но только если она полностью здорова? — Ну, это не совсем так… — это вырывается, и Джагхед знает, что он прав. — Но это так, не так ли? Вы хотите ее, только если она здорова. А теперь, когда могут возникнуть проблемы, вы собираетесь ее бросить? Они бормочут несколько объяснений, или, что точнее, оправданий. — Мы так долго ждали… — Пожалуйста, попытайся понять… — Мы не готовы… О да. Да, он чувствует гнев, потому что они не были готовы, но он только что наблюдал за своим ребенком, и сердце его Бетти остановились перед ним, и думали ли они, что он был как-то готов к этому? — Вы хотите идеального ребенка. Гарантию. Что будет, если мы отдадим ее вам, а она сломает руку в двенадцать? Вы бы вернули ее? — Конечно, нет, Джагхед. Но это… другое. Пожалуйста, пойми. Они кладут руку ему на плечо. Бетти делала это раньше. Он отверг ее. Она была напугана и нуждалась в нем, а он отверг ее. Он сорвался тогда, и он делает то же самое сегодня. — Это было очень… информативно, — плюет он. Его голос жесткий. Сколько раз он так разговаривал с Бетти? Сколько раз ей приходилось принимать это, пока их ребенок рос внутри нее? — Но я боюсь, что мне придется сейчас уйти и пойти к Бетти. Вы ведь ее знаете? — по мере того, как он продолжает, это становится все более и более ожесточенным, но его это не волнует. Он заботится о Бетти. И он сделал это с ней. — Бетти та, кто вынашивала для вас этого ребенка? Та, кто чуть не умерла, приведя ее в мир? Знаете, та самая Бетти, о которой вы даже не удосужились спросить? Эта Бетти? Они протестуют. Ему все равно. Их слова бессмысленны, и теперь у его дочери, скорее всего, не будет родителей, к которым она могла бы вернуться. Если она пойдет домой.***
В комнате Бетти темно. Ему это нравится. Это мирно. Он берет ее и считает ее вдохи. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Ее волосы спутаны, но щеки розовые, а грудь поднимается и опускается в ритме. Она жива. Она выжила. Возможно, это то, что разрушает плотину, потому что внезапно слезы текут быстро и неистово, и он кладет голову на кровать рядом с ее рукой и пытается подавить рыдания. Только когда он почувствовал нежную руку на своей голове, он поднял глаза и посмотрел в туманные зеленые глаза, и, черт возьми, слезы снова начинаются. — Бетти. — выдыхает он, и она улыбается. — Джагги. — это слабо и грубо, но это все, и он делает единственное, что хочет. Он кладет ладонь ей на щеку и нежно касается ее губ. Затем он берет ее за руку и сжимает. Ее губы изгибаются в улыбке, но затем ее другая рука касается ее гораздо более плоского живота, и паника заполняет ее глаза. Он знает, о чем она думает. — Она жива, — быстро выясняется. — Нет, пожалуйста, Бетти, она жива. И еще слезы на глазах. — Она жива? Ее голос дрожит, когда он пытается прижаться лбом к ее лбу. — Она жива. Наша дочь жива. Он хотел бы, чтобы этого не было, но, конечно, он должен был сказать ей. Он рассказывает ей о Пите и Кэтрин и о том, что сказали врачи. Он говорит ей, что ему очень жаль, ему очень жаль, и они вместе плачут, пока их не засыпают.***
Они тоже просыпаются вместе. Несколько часов спустя Джагхед просыпается от пальцев, скользящих по его щеке, и сонных зеленых глаз, и он внезапно отстраняется. — Я не это имел в виду. Выражение ее лица смягчается. Она знает, что он имеет в виду. Она всегда так делает. — Мне жаль. — Этого не хватит, чтобы искупить вину, но, может быть, это начало. — Джагги, все в порядке. — она, как всегда, слишком хороша. Она чуть не умерла, и она его прощает. Он качает головой. — Нет, не все в порядке. Я был ужасен с тобой несколько месяцев. Я бросил тебя. Я… мне чертовски жаль, Бетти. Она мычит и подтягивается чуть ближе. Это приглашение продолжить, и он его принимает. — Мне было обидно. Не думаю, что я когда-либо был зол, мне было больно, я был сбит с толку и напуган, и… Я взял это на себя, когда ты просто пыталась защитить меня. Я бы хотел, чтобы ты сказала мне, Бетти. Я бы хотел, что ты не поцеловала Арчи. Ты была женщиной, с которой я хочу провести свою жизнь, и это… больнее больше всего, что я когда-либо чувствовал. Она кивает, из нее выходит слеза, которую он вытирает подушечкой большого пальца. Я знаю. Мне очень жаль, Джагги. Я думала, что удерживаю тебя от ощущения, что я удерживаю тебя со мной. Я думала, что даю тебе лучшее. Это сбивает с толку, потому что как она могла так думать? Как он может прожить всю свою жизнь без нее, это ничто иное как неправильно. — Но ты лучшая, Бетти. У меня нет ничего самого лучшего, если у меня нет тебя. Ты… ты все для меня. Она нежно всхлипывает. — Я сделала тебе больно. От него тоже ускользает слеза. — И я причинил тебе боль. Мне очень жаль, Бетти. Она кивает. — Мне тоже. — Так мы можем просто… начать отсюда? Потому что я думаю, что Вероника, возможно, была права, хотя мне и больно это признавать. (Она зарабатывает легкий смешок, и это музыка для его ушей) — Это больше не о нас. Это о ней, и мы в долгу перед ней. Бетти кивает, пытаясь поменять позу. Он очень нежно прижимает ее к своей груди и чувствует биение сердца. Это все, что ему когда-либо понадобится.***
На второй день он усаживает Бетти в инвалидную коляску и увозит ее на пятый этаж. Их дочь в четвертом ряду отделения интенсивной терапии. Бетти напряжена, он тоже. Их взгляд упирается в пластиковый инкубатор, где лежит ребенок, которого они создали вместе. — О, — выдыхает Бетти. — Она крошечная. Она. Их дочь едва ли длиннее его ладони. У нее копна темных волос, кожа кажется тонкой, как бумага, а изо рта дует респиратор.***
Она здесь, и она настоящая, и она больна. Все эти вещи не кажутся Джагхеду даже отдаленно правдоподобными. Ребёнок был идеей, чем-то, что могло влетать и исчезнуть из их жизней и разорвать их последнее оставшееся звено. Он увидит ее, и один мимолетный взгляд на то, что они с Бетти сделали, придется делать до конца своей жизни, прежде чем Пит и Кэтрин заберут ее домой. Он будет искать лицо своего ребенка в каждом незнакомце, но она будет в безопасности. Она была бы здоровой и росла бы нормальной, в отличие от них. Но теперь он стоит в отделении интенсивной терапии рядом с невероятно крошечным младенцем с машинами, поддерживающими ее жизнь. Он слышит рыдания Бетти, и это возвращает его в настоящее. Он становится на колени возле инвалидной коляски. — Бетс, — шепчет он. — Джагги, — говорит она. — Я ее люблю. Он снова смотрит на нее и кивает. Это милая вариация его имени, название ощущение, которое наполняет его вены, наполняет его сердце и в то же время разбивает его. Бетти кладет руку на пластиковую крышку, под которой держится их дочь, а он кладет руку на ее руку, как будто желая передать их объединенную любовь своему ребенку. — Я тоже ее люблю, Бетс. Я так ее люблю.***
Они могут прикоснуться к ней. Они напуганы, совершенно не в себе, что могут навредить этому крошечному хрупкому существу. Им сказали, что нет. Им говорят, что прикосновения важны. Их ребенка нужно трогать, ей нужно чувствовать их любовь. Он уже ни в чем не может отказать своему ребенку. Медсестра открывает стенки инкубатора, и Бетти идет первой. Ориентировочно она проводит пальцем по тонкой коже руки ребенка. Невероятно крошечная рука наклоняется к прикосновению, и Бетти тяжело дышит. Она сует палец в кулак ребенка, и пальцы их дочери сжимаются вокруг нее. Срывистое рыдание ускользает. — Джаг. Он осторожно просовывает руку в другое отверстие, поглаживая спину дочери. Ее кожа невероятно мягкая и хрупкая. Через ее спину он чувствует ее дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Он даже не осознает, что плачет, пока рука Бетти не вытирает слезы. Он смотрит Бетти в глаза, и это не нужно говорить. Они оба знают. Она их.***
Легкое или умеренное повреждение мозжечка. Вот что они говорят им на шестой день. Есть еще несколько слов. Возможен атаксический церебральный паралич. Возможны нарушения зрения и слуха.***
Остаток шестого дня проведен в темноте по-разному. Доктор рассказывает их друзьям и семье, и он держит Бетти, пока они оба плачут. Он рисует ребенка в будущем, их еще неназванную девочку. Изображает, что она не может ходить, видеть, слышать. Изображает инвалидные коляски и слуховые аппараты, и всего неделю назад она была в порядке.***
На восьмой день Вероника Лодж входит в их комнату, полная гламура и уверенности, и садится на край кровати, которую они делят. — Я разговаривал с врачами. Проводим исследования, — приветствует она. Они смутно моргают, глядя на нее. — Что? — Бетти говорит. — Доктора. Я разговаривал с ними и с медсестрами, потому что знаю вас двоих. Джагхед вздыхает, немного приподнимается на кровати. — Вероника, если у тебя есть что-то, не могла бы ты понять это, потому что сейчас не самое подходящее время для нас. Кажется, это приходит в голову их дерзкой подруге, потому что выражение ее лица смягчается, и она кладет руку на ногу Бетти. — Я знаю вас двоих, — мягко говорит она. — Вы двое пережили больше травм, чем большинство других, и это было… по-настоящему травмирующим. -Можно сказать и так, — шепчет Бетти, и он знает, что она представляет то же самое, что и он. Их маленькая девочка, на отделении интенсивной терапии наверху и ее будущее полно неизвестности. — Но есть кое-что, что вам нужно принять, и вам нужно действительно это понять, — говорит Вероника. — Если вы хотите быть родителями этого ребенка и… пожалуйста, не спорьте, вы это сделаете. Вы должны знать, что это не было вашей ошибкой. И когда я говорю это, я имею в виду, что вам действительно нужно это понять. — Ви… — Нет, Бетти. Я разговаривала с врачом. Я спросила, может ли что-нибудь вызвать отслойку плаценты. Такие вещи, как генетика, прошлый опыт, стресс — она бросает взгляд на Джагхеда при этом слове, и он пристыженно смотрит вниз. — И они сказали, что ничего из этого не фигурирует. Они сказали, и я цитирую: «Это была просто плохая роль игральных костей. Ничто не вызвало этого «. Он начинает спорить, потому что как он мог этого не делать? Как он мог не сделать этого со своей семьей? Но Вероника поднимает руку, заставляя его замолчать. — Я серьезно, Джагхед. Ты не стал причиной этого, ругаясь с Бетти. И Бетти, ты не стала причиной этого из-за того, что делала во время беременности. Это было случайное трагическое событие. Вы должны понять это, потому что вы не можете воспитать эту маленькую девочку с чувством вины, нависшим над вашими головами. Ее слова проникают в них, успокаивают старую рану, и когда Бетти поворачивается к нему, ее глаза широко распахиваются и становятся влажными. — Мы не сделали этого с ней? Он издает рыдание, прижимается к ее лицу. — Мы с ней этого не делали. Они прижимаются друг к другу лбами, рыдают, держатся друг за друга и выходят разными. Лучше. Вероника улыбается и встает, чтобы уйти, похлопывая Бетти по ноге. — Шерил позвонит тебе завтра. Ей есть кое что тебе показать. Побалуй ее на этот раз. И в качестве благодарности вы можете отвезти ее домой в той одежде, которую я оставила, — она указывает на коробку на тумбочке. — Я ничего не могла с собой поделать. Кроме того, Джагхед Джонс отец? Кто-то должен позаботиться о чувстве стиля этого бедного ребенка.***
Шерил звонит Бетти на девятый день. Она показывает ей полностью оборудованную детскую и стопку исследований по церебральному параличу. Они оба плачут, но Шерил делает вид, что не замечает.***
И на десятый день они держат своего ребенка. Она скользит по обнаженной груди Бетти, и Бетти всхлипывает, пробегая пальцами по пушистым волосам дочери. Она смотрит на Джага, он смотрит на нее, и она выдыхает: — Джорджина. Джорджина слегка покачивается и кладет голову на грудь Бетти. Он держит дочь за руку, и что будет дальше, не имеет значения. Она могла поправиться. Ей может понадобиться инвалидная коляска. Она никогда не могла ходить или говорить, и это не имеет значения, потому что она все еще совершенна. Он, а все еще их.***
Ей три года, и свет их жизни. Она хихикает, крадет печенье и называет его папочкой, что является лучшим, что у него когда-либо было или когда-либо будет. Она бродит по дому в своих крохотных розовых ходунках, словно королева среди своих подданных. И в один туманный ноябрьский день он пристегивает ее AFOs к ногам и берет ее за руки, чтобы отвести в ванную, когда она говорит ему: — Нет, папочка. Он крича зовет на Бетти, стоит у двери, и их ангел качается к ним на ее ногах. Он плачет, смотрит на свою жену и думает только о том, что если вся боль и вся тьма привели их к этому моменту, то каждое мгновение, все приводило их сюда, каждая вещь того стоила.но, может быть, пока я пою свою песню кто-то еще подпевает