Помни меня

      Баки сидит у костра и смотрит на вакандийских мальчишек, играющих с деревянными копьями. В руках он вертит маленькую фигурку из слоновой кости с изображением волчьей морды. Ее подарила Айо, когда несколько месяцев назад он наконец прошел обряд посвящения. Они дали ему имя согласно местным обычаям, признали своим. А Баки с того времени не оставляют мысли покинуть ленивую безмятежность африканской саванны. Он и не думал об этом раньше, хотел остаться навсегда. Здесь он наконец обрел внутреннюю гармонию и чувство дома. Но когда Айо впервые назвала его Белым Волком, все изменилось: он вернул последнюю недостающую часть воспоминаний и с тех пор не может найти покоя.       – О чем грустишь?       Баки смотрит на блики костра и не знает, что ей ответить.       – О прошлом.       – Прошлое нельзя изменить.       Он знает. Айо повторяла это много раз, когда они вытаскивали воспоминания из Красной Комнаты. Но это другое...       Он вешает фигурку обратно на шею и пытается объяснить:       – В моем прошлом есть нечто, что так и осталось неясным. И это не дает мне покоя. Когда я пришел сюда, то думал, что свою прошлую жизнь я завершил. Но как я мог завершить то, о чем не помнил?       – Ты жаждешь мести?       – Я жажду правды.       – Ты знаешь, где ее искать?       – Знаю, у кого.       – Тогда иди.       – Я вернусь. Здесь мой дом.       Он говорит это совершенно искренне, но Айо улыбается так, будто знает, что он не вернется.       – Твой дом там, где успокоится твое сердце, Белый Волк. Но здесь всегда будут тебе рады.       Поиски человека, который знает ответы на интересующие его вопросы, занимают больше года. Баки ищет его и по следам ГИДРЫ, и по следам ЩИТа, ему удается выйти на бывших членов «альфы», всех без исключения вернувшихся к незаконной деятельности. Они дают пару зацепок, но связь давно потеряна, актуальной информации у них нет. Баки продолжает искать, передвигаясь по фальшивым документам, с которыми помогла ему Мэй. Проверяет сотни адресов, и, подъезжая к очередному дому, теперь уже в Сиэтле, почти не надеется на удачу.       Останавливая машину у заднего двора, Баки невольно засматривается на румяного карапуза на детских качелях, настолько тот заразительно хохочет. Его раскачивает девочка-подросток, а рядом бегают еще двое мальчишек, кидая фрисби. Гвалт стоит на всю улицу. Баки снова пришел по неверному адресу, но не может побороть себя и с завистливой тоской наблюдает за этой семейной идиллией. Он несколько лет провел затворником – да, он общался с Айо, с Шури и с Т’Чаллой. Он обрел в Ваканде новых друзей. Но это не то. Каждый вечер он возвращался в одиночество, ложился в пустую холодную постель, и его это тяготило.       Баки никогда не хотел быть один, наоборот, мечтал о большом доме, о посиделках семьями, о шумных застольях, а главное о близком человеке рядом. Влюбившись в Стива и приняв свою ориентацию, он понял, что о детях можно забыть, но все равно – дом, друзья, дети друзей, ему так хотелось устраивать шумные веселые праздники на День Благодарения, собираться на Рождество, на многочисленные дни рождения. Стив никогда особо не любил такие вещи. Да и дом с радостью променял на кочевую жизнь солдата.       Баки давно отпустил все обиды и несбывшиеся надежды – просто у них со Стивом оказались совершенно разные мечты, и никто в этом не виноват. Чем больше проходило времени, тем больше он убеждался в правильности принятого решения. Баки следил за жизнью Стива с телеэкранов, в новостных лентах, в соцсетях. Он знал о нем все, и Стив выглядел искренне счастливым. Ему приписывали романы с Черной Вдовой, с Тони Старком, с чернокожим парнем, с которым Стив познакомился на пробежке и неожиданно выбрал себе в напарники. И, пожалуй, Баки верил только в последний вариант. С Сэмом Уилсоном у них действительно могло что-то быть – веселый, компанейский, смотрит с обожанием на своего героя, вечная тень Капитана Америка. Баки был на его месте. И Баки ревновал. Вначале безумно ревновал. А потом и это прошло. Потому что он понял, что не хочет возвращаться на его место. А, возможно, ничего у Стива с этим парнем и не было. И даже если было, в первую очередь Стив – Капитан Америка, а потом уже все остальное. Ему не нужен дом, ему нужен весь мир.       Фрисби, брошенная детьми, летит в его сторону. Баки ловит ее в полете и протягивает подбежавшему малышу через забор.       – Руди, отойди оттуда!       Мальчик теряется, прячет руку за спину и убегает, подчиняясь окрику кого-то из взрослых. Баки бросает фрисби на газон, обводя глазами мгновенно опустевший двор, и не верит своей удаче. Джек Роллинс в уродском вязаном кардигане, до дикого нелепом на его мощной атлетической фигуре, идет прямо к нему. Баки наконец его нашел.       Лицо у Джека напряженное. Карман мягких домашних штанов оттягивает вложенный наспех пистолет. Джек боится, не знает, чего ждать от внезапно появившегося у его дома Зимнего Солдата. И Баки спешит сообщить:       – Я пришел с миром.       Кивая вслед мальчику, скрывшемуся за дверью дома, спрашивает:       – Твой сын?       – Внук, – коротко отвечает Джек, и Баки в очередной раз удивляется стремительному течению времени. Джек выглядит заметно постаревшим за эти пять лет: лицо осунулось, волосы начали седеть. Как выглядит Стив, Баки знает: промо-фото в инстраграм-аккаунте Капитана Америка обновляются еженедельно. И с мучительной тоской Баки пытается представить, как теперь выглядит Брок…       – Я не знаю, где он. Мы давно потеряли связь, – хмуро сообщает Джек, хотя Баки и спросить ничего не успел. Но где сейчас Брок, он знает и сам. Примерно. При желании найдет. А Джек, конечно, врет. Он не просто адрес знает, они каждые три месяца ездят вдвоем в полицейский участок отмечаться: Брок получил амнистию под его поручительство. Джек поэтому и живет в Сиэтле. Все еще цивилизация, но добираться не так далеко.       – Если мне нужен будет Брок, я сам его найду. Но для начала мне нужен ты. Брок слишком много врал, а я хочу знать правду. Так что оставь пистолет и пошли посидим где-нибудь. В гости, так уж и быть, не напрашиваюсь.       – У каждого своя правда, Барнс, – хмуро отвечает Джек, но, переодевшись, все-таки ведет его в небольшой бар через дорогу. Они заказывают по пиву, и Баки с наслаждением делает глоток, чувствуя знакомый давно забытый вкус. Джек не прикасается к бутылке, все еще собранный и напряженный. Баки закуривает, предлагая сигарету и ему, но тот отказывается, ссылаясь на здоровье. Молчит, предоставляя первое слово. И Баки спрашивает то, что больше всего мучило его тогда, пять лет назад:       – Это правда, что он с самого начала задумал меня использовать?       – Откуда мне знать, Барнс? Я же не могу залезть ему в голову.       – Значит, правда.       – Даже если и правда… – Джек замолкает, задумчиво катая по столу крышку от пивной бутылки. И интересуется вдруг ни с того ни с сего: – Ты вот знаешь, как мы с ним познакомились?       – В Лагосе, когда он был еще подростком. ГИДРА зачищала территорию, ты его пожалел и спас, а потом и в ГИДРУ он попал благодаря тебе.       Джек не может сдержать смешок, а Баки злится еще больше, понимая, что даже это неправда. Даже в тот трогательный момент откровений между ними Брок умудрился ему соврать.       – Он вообще когда-нибудь говорит правду?       – Говорит. Когда уверен, что ее не используют против него. То, что он в принципе тебе это рассказал, уже многое. До нашего перехода в ЩИТ или уже после?       – До.       – Так он и не мог сказать тебе правду, Барнс, не подставив меня. Правда в том, что Лагос я зачищал не в составе ГИДРЫ, а еще будучи обычным агентом ЩИТа. ГИДРА тоже там промышляла, и у меня было задание внедриться под прикрытием. Соответственно, я искал возможности: главным образом человека из местных, который бы подтвердил мою легенду. Потому что ГИДРА начала вербовку. Мне нужно было завербоваться вместе с кем-то из местных головорезов, они любили набирать таких. Но это рискованное мероприятие – тебя ведь легко могут сдать. Когда мы взяли очередную нычку и добивали оставшихся боевиков, я увидел мальчика. Ему было лет семнадцать тогда, но скажу честно, на свой возраст он не выглядел – худой, маленького роста, он был ранен в бедро, испуган и уползал от меня на четвереньках... Так вот, к слову о правде – Брок мне всю душу выпотрошил требованием той самой правды – я пожалел его, просто потому что пожалел, или потому что подростка использовать легче: я ведь знал, что его завербуют и что из чувства благодарности он вряд ли меня сдаст. А правда, она и в том, и в другом, Барнс. Моя жалость была искренней, но одновременно я знал, что использую его, чтобы попасть в ГИДРУ. Я приходил к нему в больницу, интересовался, как у него дела, проводил с ним много времени, куда больше, чем нужно. Специально привязывал к себе – считает Брок. Да, мне действительно было это на руку, но… мне нравилось с ним болтать, мне хотелось о нем позаботиться и жалко было оставлять его одного – у него ведь совсем никого не было, он был никому не нужен... Через какое-то время ГИДРА вышла на него, как я и рассчитывал. Тут я действительно его обманул, сказав, не упускать этот шанс. Он тогда верил мне абсолютно, смотрел с таким детским обожанием... Я до сих пор не могу себе простить – я ведь мог устроить его в ЩИТ. Они не очень любили брать таких ребят, но я бы мог. Или в армию, в конце концов. После армии его бы уже точно взяли. Но мне нужно было пробраться в ГИДРУ, и я использовал его. Соврал, что я и сам устал от ЩИТа и хочу перейти, но мне нужна его помощь, нужно, чтобы он подтвердил, что я из местных и работал с ними. Он подтвердил. Подговорил и других ребят, у меня была идеальнейшая легенда. Чуть позже я убрал их всех. Должен был убрать и его, но это показалось мне лишним, да и не смог бы я. Не знаю, понял ли он все тогда? Наверное, нет, он был ребенком и сильно ко мне привязан. Мы быстро потерялись, для меня было чревато поддерживать эту связь. Лет десять я про него ничего не слышал, да и забыл этого мальчика из Лагоса, хотел забыть, так меня гложила совесть. А потом меня перевели в основной состав СТРАЙКа, в «дельту». И вот меня берут, поздравляют с переходом, знакомятся, жмут руки. Подходит он, а я даже его не узнаю сперва, настолько он изменился. Смотрит в упор, рукопожатие буквально на секунду дольше обычного, он называет свое имя., а у меня вся жизнь проносится перед глазами. Потому что передо мной уже не жалкий испуганный мальчишка, а один из лучших головорезов ГИДРЫ. Страйковец из «альфы». И он знает, кто я. И всем своим видом показывает, что знает и что я у него на крючке. И, конечно, к тому моменту он прекрасно понял всю незамысловатую схему вхождения в ГИДРУ, которую я провернул благодаря ему.       Я знал, что должен его убрать. Он, наверняка, думал о том, чтобы убрать или сдать меня. Но когда появлялась возможность избавиться друг от друга, ни один не смог ей воспользоваться. Вопреки всему мы сближались. Я помнил его испуганным ребенком, поэтому весь этот антураж хамства и дерзости не имел на меня особого действия. Он же построил свою жизнь так, чтобы ни к кому не привязываться, никому не доверять, никем не дорожить. Расправлялся с бывшими соратниками, если те путались под ногами, без всякого сожаления. Это путь ГИДРЫ, иначе там не выжить, не пробиться, он понял это сразу и принял правила игры. Но я для него был человеком из другой жизни. Человеком, который видел его слабым и которому он и впредь это позволял. Потому что все равно любому это нужно. Ему по крайней мере точно нужно.       Мы ни разу не заговорили о прошлом, общались так, будто познакомились только при моем переходе в СТРАЙК. И эти странные отношения сохранялись ровно до того момента, пока он не стал командиром «альфы». За это место была смертоубийственная борьба. Я был готов ему помогать, но он не стал меня втягивать. Отдалился. Что-то переосмыслил наедине с собой и, видимо, решил больше не позволять себе слабостей. А кем-то дорожить, быть к кому-то привязанным, тем более к агенту ЩИТа – это безусловно самое уязвимое место.       Он пришел ко мне как-то ближе к ночи, хотя давно не приходил. Предложил «прогуляться». Я чувствовал, к чему идет, но бежать было некуда, а убить его я бы не смог. Мы выехали за пределы базы, избавились от жучков и вышли на многополосный мост где-то за городом. Он приставил мне к ребру пистолет и сказал, что, если убьет меня сейчас, то никто не узнает. Сказал, что терпел меня, пока его интересы с моими не пересекались, но теперь он командир СТРАЙКа, а значит, шпионя на ЩИТ, я шпионю и против него. Тогда уже активно шла разработка «Озарения», я предостерег его, что ГИДРА может и СТРАЙК пустить под каток, а я бы мог перетянуть его в ЩИТ. Он припомнил мне, что в ГИДРУ уговорил его вступить я, и долгие годы он пытался быть лучшим, продолжал верить, что это его шанс, потому что я тогда сказал ему так. А теперь, когда он всего достиг, я уговариваю его на ЩИТ, снова пытаюсь манипулировать в своих целях. А я... что мне было ответить? Я просто сказал… правду. Сказал, что жалею. Жалею, что сломал ему жизнь. Что ему пришлось через все это пройти... Что я должен был тогда забрать его с собой, в ЩИТ. Видимо, это все, что ему требовалось услышать. Он меня простил. Сказал, что хочет перейти в ЩИТ и устал быть в ГИДРЕ. Это тяжело. Действительно тяжело быть во главе, когда каждый стремится тебя подставить...       Мы договорились, и все было бы отлично, Барнс. Но тут появляешься ты. Я сначала и внимания не обратил, думал, что весь сыр-бор из-за Кэпа. Брок все носился с этой идеей: предложить Фьюри нечто такое, что позволит ему перейти, сохранив «альфу». Считал, что, сблизившись с Роджерсом, будет больше шансов добыть какую-нибудь информацию интересную ЩИТу. Когда он затащил тебя на тренировки, я видел в этом еще один способ добиться внимания Кэпа, пока не начал замечать... Как он на тебя смотрит, как намеренно задирает, словно школьник, параллельно делая какие-то абсолютные тупые и несвойственные ему заходы к сближению. На любые попытки поговорить он только огрызался, мы стали далеки друг от друга как никогда. До него было невозможно достучаться, он врал, скрывал вашу связь, хотя я все равно узнал об этом, конечно. На все мои призывы одуматься он отвечал, что намерен привести Фьюри Зимнего Солдата, только и всего. А я всерьез опасался, что он останется в ГИДРЕ из-за тебя...       – И тогда все двадцать лет твоей подпольной работы коту под хвост, верно? – вспыхивает Баки. – С такими друзьями, как ты, и врагов не надо, Роллинс. Ты ведь постоянно капал ему на мозг, я помню это. Ты ненавидел меня. Я еще не понимал, почему вдруг твое отношение так резко изменилось… Думал, ты беспокоишься за него, а ты за себя беспокоился. За планы ЩИТа. Ты, блять, думал только о себе! Брок был прав! Ты о себе думал, но ни разу не о нем!       – А ты, что ли, думал о нем, Барнс? Да, я действительно говорил ему открыть глаза и понять наконец, что он тебе не нужен. Что ты поиграешься и забудешь. Ты с Роджерсом и всегда выберешь Роджерса. А о нем и не вспомнишь. И что, я оказался не прав? Так и произошло. Будешь отрицать? А что ж ты не уехал с ним тогда? Дело не в моей подпольной работе, Барнс, дело в тебе. Даже не будь я агентом ЩИТа, я бы продолжал умолять его одуматься и прекратить эту связь. Для него она ничем хорошим закончиться не могла. А ты просто эгоистичный избалованный мудак, привыкший, что весь мир вертится вокруг тебя – я искренне так считал и продолжаю считать. Исключительно из собственной прихоти ты держал его рядом, а что будет с ним – да плевать. Скажешь, не так?       – Ты забываешь, Роллинс, что я ничего не знал о ваших планах. Брок мне врал. Все это время врал. И бежать он мне не предлагал! Только в последнюю ночь – от безысходности. Но на тот момент он уже сделал выбор. И не в мою пользу. Ты его все-таки убедил! Иначе бы у него не было полных карманов ампул, записанного за несколько дней до этого послания Стиву и тебя, мгновенно приехавшего по вызову. Он принял решение. Он, блять, его принял! И ладно бы он просто выбрал тебя, ЩИТ, я это все понимаю. Я готов принять, что ему было тяжело. Он разрывался между тобой и мной. Но даже если он выбрал тебя, зачем он поступил со мной так мерзко? Зачем было снимать то видео для Стива? Зачем было обещать привести меня в обмен на «альфу»? Ведь он же мог просто оставить эту идею, ЩИТ принимал его и так. Моя жизнь для него оказалась дешевле командирской нашивки? Я готов простить ему то, что он мне ничего не сказал – предположим боялся, не за себя, так за тебя. Но зачем вот это все? И почему? У меня такое ощущение, что он просто мстил. Мне или Стиву. Тебе или самому себе. Отыгрывался на мне за себя. Как ты с ним, так и он со мной. Но чем я виноват? Я-то был с ним искренен. Знаешь, я много размышлял обо всем этом... Я поэтому и искал тебя. Думал, что ты дашь мне какую-то зацепку, скажешь что-то такое, что позволит оправдать Брока безоговорочно. Но я не могу. Я, блять, не могу!       – Это твоя версия, Барнс. А теперь послушай мою. Брок действительно пообещал Фьюри привести Зимнего Солдата. И ампулы получил от ЩИТа. Но сделал это в последний момент. Он должен был идти с нами за чип-картами, а тут в планы были внесены корректировки, у него появилось отдельное задание – Зимний Солдат. Я присутствовал при том разговоре. Знаешь, что было дальше? Мы выехали на трассу, я вытащил его из машины и врезал от души. Потому что был уверен, что эта договоренность – лишь предлог, чтобы скрыться вместе с тобой. Всеми этими телодвижениями он просто пытается выиграть время. Насколько это возможно. А видеопослание для Кэпа снято с одной единственной целью – сбить со следа, чтобы тот думал, что ты в ЩИТе. Так это видел я. На словах-то он огрызался, что ему на тебя плевать, но я уже даже не ждал его звонка. Что на самом деле творилось у него в голове, никто из нас никогда не узнает, Барнс. Может, он и сам не знает. Ты волен выбирать, во что верить. У каждого своя правда, я же говорю.       И Баки верит. У него перехватывает дыхание. Он вспоминает, как они стояли у окна в темноте, и Брок просил уехать с ним. «Сейчас удачный момент. Мы сможем скрыться. Больше такого момента не будет». Баки не смог – из-за Стива. И Брок, которому Роллинс внушал все это время, что именно этим все и закончится, наконец принял решение.       – Если бы я только знал, что за этим стоишь ты...       – То что, Барнс? Держал бы его при себе, пока не надоест? Или пока Роджерс не узнает? Третьим бы взяли для развлечения, как вы и собирались?       – Я его любил, Джек! Тебе дохуя не хочется это признавать, я понимаю, но придется! Ты дважды сломал ему жизнь, прими это! Потому что, если бы не ты, мы бы были вместе! Я бы разобрался с «Озарением», поговорил со Стивом и остался с ним!       Роллинс откидывается на спинку стула и смотрит на него с презрительным снисхождением.       – «Озарение» завершилось пять лет назад, Барнс. Где ты был эти пять лет со своей любовью?       Но у Баки есть ответ на этот вопрос:       – Скрывался от ЩИТа и остатков ГИДРЫ. Избавлялся от кодов. Восстанавливал память, которую мне не пришлось бы восстанавливать, если бы Брок не ушел. А еще занимался вашими чертовыми поисками. Брок, я так понимаю, за все это время меня найти и не пытался. Потому что нашел бы, если бы захотел.       Баки снова погружается в собственные обиды. Почему Брок с ним не поговорил? Почему не искал? Почему тогда, перед «Озарением», не захотел рассказать, объяснить, как все действительно было? Почему не захотел признать, что любит? Может, тогда Баки бы и не ушел. Или они ушли бы вместе…       – Ты не знаешь, о чем говоришь, Барнс. И даже не пытаешься узнать. Варишься в своих обидах и только. Все «я», да «я».       Баки отмахивается в раздражении. От Роллинса ему теперь нужно только одно:       – Скажи мне, как найти Брока. Я знаю, что он где-то в Уиллоу на Аляске, как его там искать?       – И чего ты хочешь от него? Раскаяния? Бурных извинений? Клятв в вечной любви? Зачем? Да и не будет этого. Не в его характере. Хватит его мучить. Он не Роджерс и не станет скакать вокруг тебя. Оставь его в покое.       – Если я ему дорог, то он перешагнет через свой гребанный характер! – в запале возражает Баки. – Извинения и объяснения я явно заслужил! А если он даже этого не может сделать, то что ж. Я буду спокоен – по крайней мере я, со своей стороны, сделал все. Если ему ничего не нужно – его выбор. Я вернусь в Ваканду и каждый пойдет своим путем.       Джек лишь пожимает плечами и молчит. Просит счет и, выгребая мелочь, хочет на этом распрощаться. Но Баки силой сажает его обратно, намеренно делая его бионической рукой.       – Адрес, Джек. Теперь-то чем я тебе не угодил? Брок, вроде, выполнил все твои директивы, дай нам возможность наконец разобраться друг с другом без твоего вмешательства.       Джек скидывает его руку. Баки позволяет это сделать, но все равно удивляется, насколько тот силен, несмотря на наличие внуков.       – Я, кажется, ясно выразился, Барнс. Я искренне от всего сердца, блять, считаю, что Броку будет лучше, если ты в его жизни больше не появишься. Ты избалованный эгоист. Ты не отдаешь, ты берешь, привык только брать и брать, требовать и требовать для себя и все тебе мало. А ему нечего отдать. Тем более сейчас. Ты из него все жилы вытянешь, требуя. А потом тебе надоест, и ты вернешься к Роджерсу, который всю жизнь тебе в жопу дул, потакая по поводу и без.       – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – холодно обрывает его Баки. – И я не Брок, чтобы прислушиваться к твоему ценному мнению. Мне нужен адрес и только.       – Ты же сказал, что можешь найти его сам. Вот и ищи. Если он тебе дорог –найдешь, – передразнивает его Джек. – А если ты даже этого не сможешь сделать, то что ж. Иди, откуда пришел. Еще лет на пять, на десять, на двадцать пять...       Баки со злостью отодвигает стул и уходит. Теперь уже сам, не желая больше разговаривать. Черт с ним с Роллинсом, что с него возьмешь? Конечно, тому нравится думать, что проблема в Баки, потому что иначе сам виноват перед Броком по всем фронтам. Баки не нужна его помощь, он найдет Брока сам.       Он берет билет до Анкориджа и из ранней осени мгновенно переносится в зиму. Он не был здесь раньше, даже Зимним Солдатом, но бесконечное белое полотно вокруг и мелькающие за окном исполинские деревья северных пород напоминают привычные пейзажи Сибири. Когда Брок рассказывал о своей детской мечте жить отшельником в вечной мерзлоте, Баки не слишком поверил. Настолько не шел тому образ отшельника. И вот теперь он ищет его в богом забытом городке на Аляске, который и городком-то можно назвать весьма условно – всего пара тысяч жителей, а дома разбросаны на десятки километров друг от друга.       Баки останавливается перед каждым домом, показывает фотографию и называет имя, но тщетно. О Броке Рамлоу здесь никто не слышал. Имя тот мог сменить, но по фотографии его тоже никто не узнает. И это странно. Баки находит нечто отдаленно напоминающее центр города – по крайней мере, там есть парочка улиц, какие-то магазины, церквушка и бар, на удивление оживленный для этой пустоши. Баки опрашивает всех, но по-прежнему безрезультатно. Это приводит его в замешательство – Брок должен быть в этом городе. Баки видел последнюю запись из полицейского участка, где тот отмечается вместе с Роллинсом. Там нет точного адреса, – теперь Баки понимает почему, тут вообще нет адресов, – но Брок живет где-то здесь.       Не хочется звонить Роллинсу, но, видимо, придется. Баки ищет Брока уже несколько дней и безуспешно. Вечера просиживает в баре, он тут всех опросил и не по одному разу и, честно говоря, теперь просто рассчитывает на удачу: возможно, Брок явится сюда сам рано или поздно – тут один чертов бар на сотни километров. Баки надеется и ждет, но предстоящий разговор с Роллинсом уже выстраивается в голове.       Баки отвлекается от своих мыслей и своего пива, когда в бар вваливается шумная компания мужчин в весьма поддатом состоянии. На них самих он бы и внимания не обратил, но те затягивают за собой собаку –хаски невероятной красоты. Баки засматривается на пса, тянется, чтобы приласкать и невольно вступает в беседу. Это каюры, обсуждают предстоящую в следующем сезоне гонку на собачьих упряжках. Хозяин хаски обмывает приобретение нового лида и разговор теперь вертится вокруг собак и упряжек, тонет в специфических терминах, и Баки теряет интерес к людям, сосредотачиваясь на псе. С удовольствием возится с ним и вдруг краем уха начинает улавливать знакомые имена – Мэй, Родригез, Майк, еще несколько имен, которые он явно слышал в СТРАЙКе – и это все клички собак. Эти люди обсуждают собак. И таких совпадений просто не бывает.       Баки показывает фотографию, но каюры в один голос утверждают, что этот человек им не знаком. Имя Брок Рамлоу им тоже ни о чем не говорит. Зато когда Баки спрашивает про владельца собак, ему дают адрес Кроссбоунса. Точнее скидывают геолокацию. Даже если это не Брок, то этот человек должен его знать.       Но это Брок. Стоя под дверью, Баки узнает его голос и вопреки воле внутренне весь замирает. Глупо волнуется, как подросток. И не может сдержать улыбки. Он вроде как должен быть обижен. Знает, что встреча будет тяжелой. Они вывалят друг на друга все претензии, разругаются, но Баки уверен, что Брок будет счастлив его видеть, как и он. Да, поорет для вида, наговорит гадостей – такой у него характер, верно сказал Джек. Но в глубине души Брок тоже будет счастлив. И наконец они поговорят и все решат.       Баки стучит в дверь еще раз в нетерпении, слыша, как Брок орет: «Пять минут! Иду! Пять минут!» За этим следует какое-то копошение и сказанное шепотом, не предназначенное для чужих ушей: «Слушай, вставай с меня, ну. Там пришли. Давай не вредничай. Быстро разберусь там и обратно к тебе. Ну, потерпи, любимый».       Чувство эйфории мгновенно уступает место ревности и разочарованию. Хотелось бы думать, что Брок говорит это псу, но хаски у него в вольерах во дворе – Баки их видел. Да и Брок достаточно брезгливый, чтобы держать собаку в доме. Баки сглатывает обиженно, впервые задумываясь о том, что, в конце концов, действительно прошло пять лет. Брок мог кого-то найти. Может быть, поэтому Джек и не хотел, чтобы Баки в это лез.       Брок распахивает дверь и прямо физически отшатывается. Баки думал, что Джек его предупредил, но нет. Брок явно его не ждал. Будто призрака увидел – судя по взгляду. Баки всматривается в знакомые желтовато-волчьи глаза и это единственное, что он видит. Лицо скрыто какой-то совершенно дурацкой балаклавой с черепом и костями. Прячется он, что ли, от кого-то? Так в этом нет нужды, у него официальная амнистия под поручительство Роллинса.       Баки придумывал множество сценариев их встречи, а теперь теряется и не знает, что сказать. Брок тоже молчит. Не зная, с чего начать, Баки просто глупо улыбается и выдает первое, что приходит в голову:       – Ты эту хуйню не снимаешь, что ли? – спрашивает он, имея в виду балаклаву. – Я несколько дней тебя ищу, показываю соседям твою фотографию, и никто тебя не узнает.       Брок молчит. Его губы, виднеющиеся в прорези ткани, плотно сжаты, предложенную улыбку он не разделает.       – Я тебя вспомнил, – говорит Баки.       – А я тебя забыл.       Баки успевает просунуть бионическую руку, не давая захлопнуть дверь у себя перед носом. Ладно, он и не ждал, что встреча будет теплой. Пользуясь физическим преимуществом, он буквально вталкивает Брока внутрь, проходя в дом.       – Ты не один?       – Один.       Гостиная действительно пуста. Если тут кто-то и был, то он ушел. С другой стороны, если бы это был пес, то он бы выбежал к двери. Может, кот? Кто угодно, лишь бы не человек.       – Сними это, – Баки кивком головы указывает на балаклаву. Приказной тон Брока ожидаемо злит. Балаклаву он теперь не снимет никогда и ни за что.       – А не пойти ли тебе нахуй? Кто дал тебе мой адрес? Роллинс?       – Он как раз и не дал. Говорю же, я сам тебя нашел. Но и с ним пообщался предварительно.       – И что тебе тогда надо от меня?       Баки снова пытается улыбнуться и перевести этот разговор в более приятную плоскость.       – Не знаю. Хотел увидеть.       – Ну, увидел. Что теперь?       Баки закатывает глаза и начинает демонстративно снимать верхнюю одежду. Брок молчит и только смотрит на него напряженно.       – Кончай это, Брок. Нам явно есть, о чем поговорить.       – Не о чем.       – Ты в моей толстовке.       Потому что он действительно в его толстовке. Той самой, которую Баки отдал ему перед «Озарением», когда тот мерз в машине. Наверное, под балаклавой Брок хмурится и краснеет, уличенный в этой маленькой слабости. Но все так же самозабвенно врет:       – Если ты думаешь, что я помню, чья она, то нет. Это просто толстовка. Мне не о чем с тобой разговаривать, Барнс.       – У тебя кто-то есть? – не выдерживает Баки.       – Какое твое дело?       Баки вспыхивает. Ревнует ужасно. Почему-то и в голову не приходило, что за это время Брок вполне мог построить свою жизнь, отдельную от него. Собственная наивная самоуверенность злит невероятно. А еще до смерти бесит невозможность видеть его лицо и считать хоть какие-то эмоции. И Баки снова цепляется к этой дурацкой балаклаве, будто проблема в ней.       – Господи, да сними ты эту хуйню наконец! Я не видел тебя столько лет и не собираюсь разговаривать с каким-то уродским черепом!       Брок ожидаемо отталкивает его, когда Баки пытается стащить эту штуку сам. Они начинают совершенно по-идиотски бороться друг с другом, Баки вполсилы, Брок на полном серьезе, не собираясь уступать. Из глубины дома с громким лаем выскакивает огромная лохматая псина. Баки хочет отпихнуть ее ногой, но Брок толкает его, не давая пнуть пса. Отвлекается, и Баки использует момент, чтобы все-таки стащить с него чертову балаклаву. И тут же отшатывается, пораженный.       Брок садится на корточки, успокаивая жалобно скулящую собаку, и вздергивает подбородок, мстительно давая рассмотреть свое лицо.       – Придется все-таки разговаривать с уродским черепом, Барнс. Мне больше нечего тебе предложить.       У Баки перехватывает дыхание. У Брока изуродовано лицо: страшные ожоги, кожа вздувшаяся, будто оплавившаяся, как воск. И если в правой половине еще угадываются его черты, то левая деформирована страшно. Шрамы уходят вниз по шее, Баки видит почти неприметные рубцы на правой ладони, а левую Брок прячет, натягивая рукав толстовки на кулак.       – Это после Трискелиона?       Брок игнорирует вопрос, но Баки знает и сам. Все складывается воедино. Теперь он понимает, о чем говорил Джек. Конечно, Брок его не искал. Сколько времени должно было занять восстановление… Такие ожоги заживают годами.       – Я не знал… Я…господи… я не знал…       – Оставь свою жалость при себе, – равнодушно отзывается Брок, заваливаясь на диван. Огромный пес тут же запрыгивает следом, занимая практически все пространство, ложится к хозяину на колени и ластится к рукам. Все же те ласковые слова были обращены к собаке, понимает Баки с облегчением.       – Брок, послушай…       Но тот даже не смотрит на него, вяло отзываясь:       – Да не хочу я ничего слушать. Не хочу. Оставьте меня в покое. Вы оба. Просто оставьте меня в покое. Мне ничего не нужно. У меня нет ни на кого никаких обид. Если у тебя есть обиды на меня, то разбирайся с ними сам. Мне плевать, понимаешь? Гребись сам. Я не буду с тобой разговаривать. Я не твой психотерапевт. Я тебе ничего не должен. И я тебе уже все сказал.       – Я полмира обошел, чтобы тебя найти! Хотя даже твой чертов Роллинс отказался мне помогать!– начинает заводиться Баки, но быстро потухает. Брок его будто и не слушает. – Посмотри на меня, блять!       Он смотрит. Все так же устало и равнодушно.       – Если я сейчас уйду, то не вернусь, Брок, серьезно! Я искал тебя больше года! Ты мне мое отсутствие не можешь простить? Так я сразу занялся твоими поисками, когда воспоминания вернулись! Ты, блять, и не пошевелился! Продолжаешь винить меня, хотя я сделал все, чтобы спасти то, что осталось! И тогда и сейчас! Ты обижен, что я не выбрал тебя? А ты в какой момент выбрал меня? У тебя то Роллинс, то ЩИТ, то «альфа» твоя, то вот блядские собаки теперь! Я сделал все! Почему ты не хочешь пойти мне навстречу? Что ты не можешь мне простить? Я пришел не к Стиву, а к тебе! Я люблю тебя, Брок! Почему ты так и не хочешь мне поверить? Какие еще тебе нужны доказательства?       – Мне ничего не нужно, Барнс. И ничего не осталось. Ничего и не было. Что ты там спасаешь, я в душе не ебу.       Баки прекрасно знает этот прием. Проходили уже. Перед «Озарением». Ему до сих пор кажется, что скажи ему Брок, что любит – он бы, может, и вернул воспоминания о нем еще тогда. И пусть прошлое нельзя изменить, но за будущее Баки намерен побороться.       – Знаешь, как я тебя вспомнил? Мне вакандийцы дали имя – Белый Волк. И это сработало как триггер.       Брок не проявляет интереса. Но Баки все равно продолжает говорить, надеясь разрушить глухую стену равнодушия чем-то глубоко личным:       – Я сразу вспомнил историю про маленького мальчика, который в жаркой Африке мечтал о снеге и большом белом волке. Так с каких пор ты предпочитаешь собак?       Молчание. Баки только слышит, как поскрипывает жесткая шерсть под размеренными движениями его пальцев.       – Ты так боишься подпускать к себе. Не хотел никогда делиться личным. Считаешь это слабостью. Забавно, если бы ты тогда не поделился со мной той историей, я бы, может, и не вспомнил тебя вообще. Но ты открылся мне и благодаря этому я вернулся сейчас. Я понимаю, почему ты никому не доверяешь. Я понимаю, что тебе больно и ты обижен. Я тоже на многое обижен. Но я тебя простил. Я все понял и принял. Ты мне нужен, Брок. Я свой выбор сделал. Но я, как никто другой, знаю, что выбор должен быть обоюдным. Если ты действительно хочешь, чтобы я ушел – я уйду и больше никогда не вернусь. Ты, главное, будь честным с самим собой.       Брок усмехается отрешенно и выдает:       – Как ты верно заметил – я предпочитаю людям собак. Больше мне нечего тебе сказать.       Встает и уходит. Вместе со своим чертовым псом. Куда-то вглубь дома. Баки остается один посреди гостиной, чувствуя себя полнейшим идиотом. Его захлестывает злость и обида, а еще полнейшее непонимание происходящего. Что-то потеряно между ними. Баки готовился к холодному приему, но он все равно представлял это по-другому. Он думал, что Брок будет орать, злиться, спрашивать, где он был эти пять лет и какого черта ему надо сейчас, вспомнит про Стива. Баки бы орал на него в ответ. Но Броку настолько все равно – за весь их разговор он даже голос ни разу не повысил. Баки его не узнает. И это пугает.       Он уходит. Что еще он может сделать? Не бегать же за Броком по всему дому. С грохотом захлопывает дверь, так что его самого окатывает снегом с козырька. Идет по двору, и хаски в вольерах заходятся лаем. Баки весь обращается в слух, ждет оклика со спины, ждет, что Брок передумает, все-таки выйдет за ним. Но ничего не происходит. Баки садится в машину, заводит мотор и до последнего всматривается в зеркало заднего вида. Дом застилает снежная дымка, уже и не видно, а Баки все еще чего-то ждет.       Боль, обида и непонимание накрывают с головой. Он ведь нашел его, простил, вернулся – что еще нужно? Что этот ублюдок еще от него хочет? Ничего. Баки останавливает машину у обочины и смотрит на снег, медленно оседающий на лобовое стекло. А если и правда – ничего? Ведь действительно – прошло пять лет. Это большой срок. Даже если Брок и любил его раньше, чувства могли пройти. Вместе они были недолго, это были странные тяжелые недоотношения, случайно начавшиеся и плохо закончившиеся. Баки напридумывал себе чего-то, но с чего он взял, что Броку нужно его возвращение? Может быть, тот, и правда, вполне счастлив с этими собаками вдали ото всех. Он же об этом мечтал: жить затворником в вечной мерзлоте. А тут Баки является со своей любовью пятилетней давности, которая никому уже и не нужна.       Баки устало откидывается в кресле, кусая губы. Он не знает, где допустил ошибку. Он не мог прийти раньше. Он не мог оставить Стива тогда. Он думал, что его возвращение все исправит. Но исправить оказалось ничего нельзя. А он ведь так скучал по Броку все это время. Думал о том, как они встретятся. Простил его давно, на самом деле. Поэтому и искал Роллинса, чтобы тот просто подтвердил то, что он чувствовал и так. Баки готов был Брока простить. Готов был попросить прощения сам. Но он оказался не готов к тому, что Броку уже ничего от него не нужно.       И Баки вдруг понимает, почему Роллинс назвал его избалованным эгоистом. Он всегда думал лишь о том, что нужно ему. Что со Стивом, что с Броком. Стива он надеялся вернуть в Бруклин нытьем, взращивая в нем чувство вины, – закончилось все это страшно. Брока тоже хотел удержать рядом, не думая о последствиях. Это закончилось бы обнулением для них обоих – теперь он это понимает с содроганием. Они со Стивом наконец смогли отпустить друг друга и это было самым правильным решением. Значит ли это, что он должен отпустить и Брока? Хочет ли Брок, чтобы он его отпустил? Или врет, как и раньше?       Вот Стив, сколько Баки его помнит, мечтал спасать мир, и он наконец на своем месте. Он уже наверняка восстановил воспоминания, но связаться с Баки не пытался, и это к лучшему. Они поняли друг друга, как всегда понимали. А Брок? С ним одновременно и проще, и сложнее. Что Баки знает о его мечтах? Только одну ту мальчишескую фантазию про домик в вечной мерзлоте. «…Буду таким крутым парнем-затворником с двустволкой». Баки помнит, что возразил ему: «Ты нихуя не затворник». Помнит, как тот скорчил гримасу и ответил:«Все крутые парни – затворники». Все крутые парни… В этом и суть. Быть крутым парнем. Иначе в этом мире не выжить. Брок же всегда про это говорил. Мир жесток, это бойня всех против всех, и побеждает сильнейший. Тот, кто не гнушается ничем. Кто ничем и никем не дорожит. Кто любой поводок в силах разорвать… А поводок – это любовь.       Баки усмехается, кажется, начиная понимать. Вспоминает, как Брок дразнил его, называя песиком у ног Капитана. А между тем… Не этого ли хотел он сам? Где-то глубоко-глубоко в душе. Чтобы кто-то любил его так же. Не позволяя себе даже думать об этом. Даже мечтать. Весь такой злой и сильный и никто ему не нужен. А ведь пожертвовал всем – ради Джека Роллинса. Потому что вот это ощущение семьи, ощущение дома, близкого человека рядом – и есть то, о чем он мечтал на самом деле, и ненавидел себя за эту слабость.       Да, любовь – это поводок. И еще какой. Стива он душил, связывал по рукам и ногам, не давая нестись вперед на полной скорости. Потому что Баки сидел на том же поводке и всеми лапами упирался, тянул в противоположную сторону, но будучи слабее часто просто валился навзничь и его тащило и болтало вслед за Стивом вопреки воле. Баки жалобно скулил, Стив смотрел на него виновато и зализывал его раны. Они любили друг друга, но желали катастрофически разного. И наконец оба обрели свободу, избавившись от поводка, потому что стало уже невыносимо. Но если Стив выглядит вполне счастливым и довольным этой долгожданной свободой, то Баки для счастья не хватает этой привязанности, слабости, любви. Такова его натура – сидеть на поводке. Пусть Стив – лев, он всегда таким был, он цельный сам по себе и ему никто не нужен. А вот Баки нужен. Он этого хочет. Дом, человека, которого назвал бы своей семьей. В этом его мечта. И Брок – дурак, считая, что половинок не существует. Баки всегда верил, что существуют, он романтик по натуре и почему он должен притворяться целым и сильным сам по себе, если не так? Если он не хочет быть сам по себе? Баки благодарен Стиву за многое, тот делал для него все, всегда отдавал, ничего не требуя взамен и даже не принимая – ему не нужно. А Баки тоже хотелось отдавать, хотелось быть на равных, хотелось обмена, а не опеки. И в Броке свою половину он нашел. Такого же половинчатого, как и он. Пусть тот и пытается прыгнуть выше головы, считая себя целым и отказываясь сидеть на поводке, но Баки знает – ему есть, что Броку отдать. Особенно сейчас. Брок когда-то научил его быть сильным, а Баки мог бы научить его быть слабым. Потому что в этом нет ничего стыдного рядом с близкими людьми. Любовь – это всегда и слабость, и сила. И нет одного без другого. Две половины целого.       С этой мыслью Баки разворачивает машину и едет обратно. Может быть, он выдает желаемое за действительное, но он не может не попробовать еще раз. В конце концов, сколько раз приходил к нему Брок. Уходил и все равно возвращался. Баки тоже так просто не отступится.       Добирается он ближе к ночи. В доме еще горит свет, Брок, наверняка, слышал, как подъехала машина, но на крыльцо не выходит. Баки идет через двор, замечая, что вольеры опустели. По радио предупреждали о снегопаде, и это дает надежду – дороги заметет и появится благовидный предлог, чтобы остаться.       Баки стучит в дверь, и, не дождавшись ответа, просто садится на крыльцо. Будет сидеть здесь до скончания времен, как верный пес. Брок же поэтому возится с собаками, отдалившись от людей. Те любят абсолютно и бескорыстно, верные и преданные. Брок не верит, что его можно любить. Пусть не верит. Баки намерен доказать ему обратное.       Сквозь завывания ветра он прислушивается к происходящему в доме. Слышит цоканье собачьих лап, шаги Брока, вкусный запах еды, на который желудок реагирует однозначным урчанием. Снега становится все больше, Баки не холодно, но противно. Волосы лезут в глаза и намокают. Он накидывает капюшон, а Брок наконец решает сжалиться над ним. Щелкает замок, и дверь резко распахивается за спиной.       Баки задирает голову и смотрит в его лицо, все еще непривычно изменившееся, но одновременно такое до боли знакомое и любимое.       – Барнс, тебе заняться больше нечем?       Баки улыбается во весь рот, по-собачьи трясет головой и шуточно гавкает пару раз.       – Пустишь погреться у своего камина?       – Ты не мерзнешь.       – Зато я мокну. И голодаю.       Брок закатывает глаза, и Баки рад получить от него хоть какую-то реакцию помимо этого усталого равнодушия. Он понятия не имеет, что делать, и тоже ни черта не умеет строить отношения. За него всегда все делал Стив. Все углы сглаживал Стив. И подход к его дурному настроению и вспыльчивому характеру искал Стив. Но зато Баки знает, помнит, как тот это делал. Тупые шутки и проявления любви часто работают куда лучше серьезных разговоров. Они поговорят потом – когда Брок будет готов. Баки больше не станет требовать. Его задача сейчас просто остаться рядом любыми путями.       На диване демонстративно оставлена чистая одежда и полотенце. Приняв душ и переодевшись, Баки находит Брока на кухне. Рядом на полу неизменно этот огромный несуразный пес – лежит, не отводя глаз от хозяина. Других собак в доме нет, видимо, Брок держит тех в отдельной пристройке. Баки наклоняется погладить пса, но тот отползает, издавая жалобный трусливый рык.       – Не трогай собаку. Он не любит чужаков.       – Как его зовут? – спрашивает Баки в попытке завязать разговор. Но в ответ получает только:       – Никак.       Разговор не завязывается.       Брок ставит перед ним тарелку с супом. Сам тоже садится есть. По-прежнему молча. Пес подкрадывается к столу, и Баки с удивлением видит, как Брок отдает ему самый большой кусок мяса из своей тарелки. Тот радостно гавкает, а губы Брока трогает едва уловимая улыбка.       – Никогда не думал, что буду ревновать тебя к собаке. Может, и меня покормишь с руки?       Возможно, если вести себя так, будто между ними все в порядке – это сработает. Снизит градус неловкости и отчужденности. Баки доигрывает до конца, выдерживая прищур желтоватых глаз, и самодовольно задирает подбородок.       – Чего ты добиваешься, Барнс?       – Тебя. И я добьюсь, – улыбается он во все зубы, отправляя ложку в рот. – Приятного аппетита.       Он говорит это дерзко и самоуверенно, а между тем ему тоже страшно. Страшно, что он ошибся. Что он навязывает себя. Свои желания. Страшно до тошноты за этой ухмылкой. А Брок по-прежнему молчит. Он сильно сдал за это время, конечно. Даже не огрызается, хотя раньше ему и слова поперек не скажи. У него будто жизни в глазах нет. Только когда он смотрит на эту чертову собаку, немного оживает. У Баки сердце обливается кровью, а еще эти шрамы... И дело не в эстетической составляющей, а в месяцах долгого мучительного восстановления. Беспомощности и боли. Примеряя это на характер Брока, испытание было тяжелым. Баки понимает, что не мог знать, не мог и подумать, да и если бы знал, то остаться не мог – за ним охотился ЩИТ, остатки ГИДРЫ, он не мог оставаться на виду у Стива. Помочь не мог – объективно. И все-таки внутри ноет иррациональное, что все равно – должен был быть рядом. Каким-то образом должен.       Замечая его чересчур пристальный взгляд, Брок дергает капюшон толстовки на лицо, закрываясь. Баки краснеет, пойманный с поличным. Он и сам был на месте Брока, ему прекрасно знакомо это чувство неприятия собственного тела. Что бы он ни сказал сейчас – все будет мимо. А если не сказать ничего – тот накрутит глупостей в голове. Баки открывает рот, но не находит слов. И все-таки молчит.       Что бы сделал Стив на его месте? У Стива так хорошо это получалось… Все это время Баки считал, что своим исцелением обязан Броку – тот его расшевелил, заставил бороться, но сейчас он понимает, что все не так однозначно. Он бы не справился без Стива. И в самые тяжелые моменты рядом с ним был Стив. Из-за своих обид, из-за вспыхнувших к Броку чувств, Баки долго обесценивал это. И теперь понимает, что был несправедлив.       Брок забирает со стола грязную посуду, сгружает в раковину и включает воду.       – Давай я? Ты готовил, я мою посуду. Все честно.       Но к раковине его не подпускают.       – Иди спать, Барнс. Сразу как поднимешься на второй этаж – последняя дверь слева, типа гостевая спальня. Я вытер пыль и постелил тебе постель. Одну ночь перекантуешься. А к утру метель должна закончиться.       Баки не собирается спать в отдельной спальне. И вступать в бесполезные пререкания тоже не собирается. Просто заходит ему за спину и без лишних слов утыкается лбом в основание шеи. Будто все между ними, как прежде. Будто они стоят у окна в той маленькой гостинице с видом на океан.       Брок напрягается, замирая. Может быть, оттолкнет, но пока не отталкивает. Баки проводит ладонями вдоль линии его плеч, обхватывает руками крест-накрест, прижимаясь всем телом. Тарелка с грохотом падает в раковину, Баки выключает воду, еще крепче прижимая его к себе. Зарывается носом в изгиб шеи, пусть и через ткань толстовки, но чувствуя такой родной знакомый его запах, смешанный с табачным дымом. Смещая бионику чуть выше, сенсорами улавливает пульсацию участившегося сердцебиения, как любил делать это раньше. Брок обхватывает его запястье– но неясно, хочет высвободиться или, наоборот, накрыть его ладонь своей. Что бы тот ни собирался сделать – замирает в нерешительности.       А Баки наслаждается этой вновь обретенной хрупкой близостью. И так многое хочется сказать. Например, «прости, что меня не было рядом, когда я был тебе нужен» или «Джек мне все рассказал, почему ты сам со мной не поговорил?» или «почему отталкиваешь?» а может – «я не верю, что не нужен тебе», а еще лучше «я тебя простил, а ты что не можешь мне простить?». Но любые из этих слов испортят момент. Правильно говорила Айо – пусть прошлое остается прошлым. Зачем вытаскивать его? Он же все уже узнал – от Джека. Зачем тогда мучить Брока, который и без того выглядит вконец измученным.       Баки улыбается в изгиб его шеи и говорит то, что действительно важно:       – Я так скучал по твоему сердцебиению под моей ладонью.       – Хватит, Баки…       Брок делает весьма номинальную попытку освободиться, на самом деле лишь подставляясь под прикосновения. Баки разворачивает его к себе, сдергивая капюшон – и это ошибка. Брок тут же напрягается и отворачивается. Той стороной, что пострадала меньше. Мелькнувшая было поволока в его глазах рассеивается. Он упрямо надевает капюшон обратно. А тут еще эта чертова псина начинает вертеться вокруг, подпрыгивая и царапая когтями штаны. Брок отвлекается на нее, и Баки вынужден отступить.       – Ревнует? – кивает он на пса. –Надеюсь, твоя любовь к собакам дальше платонической не зашла?       – Отъебись, Барнс. Ты мерзок, –в его голосе слышится знакомое порыкивание, и Баки всего пронзает ощущение какого-то абсолютного счастья. Он хохочет:       – И почему я снова Барнс? Мы же вроде уже перешли на Баки. Я Баки. Бааакиии, – тянет он, смеясь. Богомерзкая собака начинает гавкать, глядя на него. Баки давно бы вышвырнул ее за дверь, но Брок же ему не простит. И почему из всех тех красивых хаски он выбрал вот это несуразное чудовище, носится с ним как с кем-то пиздец особенным… И тут он начинает понимать. Баки смотрит на пса, а затем еще раз на Брока. Тот отводит взгляд как-то подозрительно виновато. И в этот момент до Баки доходит. Потому что если остальные собаки названы по именам членов СТРАЙКа, то этот тогда…       – Баки?       Пес снова гавкает, испуганно прячась в ногах у хозяина. Брок хмурится, готовясь то ли отпираться и врать, то ли защищать свое право давать собаке любую кличку, какую ему вздумается. А Баки плевать. Его просто вдруг отпускает в момент. Значит, все его опасения, что он навязывает Броку себя и свои желания, все-таки напрасны. Они желают одного и того же. И что бы этот придурок не накручивал у себя в голове, главное – он тоже по нему скучал, ни черта не забыл и не смог отпустить.       – Игры в равнодушие на этом можно заканчивать, я полагаю? – ухмыляется он, вновь подходя к Броку вплотную. Тот не поддерживает его шутливый тон, собирается весь и избегает смотреть в глаза. Кажется таким беззащитным, будто с него кожу содрали, лишили всего и защищаться больше нечем. Баки теперь ощущает себя настолько сильнее, что страшно – страшно сделать больно от незнания, по неосторожности. Он протягивает живую руку, чтобы дотронуться до его щеки, но Брок резко перехватывает его ладонь, с силой сминая пальцы.       – Зачем ты вернулся?       Баки теряется, не зная, как лучше ответить. Он бы хотел просто сказать: «Потому что люблю тебя», но Брок этого не поймет, он не восприимчив к таким вещам, слова для него – пустое, он в них не верит, ищет доказательств, а все доказательства будут против.       Баки сжимает его руку в ответ и пытается объяснить:       – Я просто вспомнил тебя. Все те моменты между нами. И вспомнив, я приходил к океану и больше не мог наслаждаться им, как раньше – все только думал о том, что вот теперь я научился плавать, а плескаться в волнах мне больше не с кем. Я смотрел на вакандийских мальчишек и вспоминал твои рассказы про детство в Лагосе. Срывал манго прямо с деревьев, но ни одно из них не было таким вкусным, как то, помятое и побитое, которое ты привез мне из Бейрута. Мне нравилось в Ваканде, но как-то все померкло в момент. Обретенная свобода стала меня тяготить. Я научился быть один. Но понял, что это не то, чего я хочу.       – Ну, и нашел бы кого-нибудь.       – Мне не нужен кто-нибудь. Мне нужен ты.       – Хуевый выбор, Барнс.       – Это мне решать.       Брок высвобождается из его рук и отходит на пару шагов, отворачиваясь.       – Я ведь бросил тебя тогда. Ты поэтому меня и не вспомнил – все честно. По справедливости ты и не должен был меня вспоминать. Потому что я тебя бросил, зная, что он обнулит. Я всегда обещал тебе, что не брошу, что бы ни было. Что вытащу, даже если ты выберешь его. Но ты выбрал его, и я… был готов сдать тебя ЩИТу просто из злости. Я тебя не заслужил. И не имею права… Ты не должен был возвращаться. Тебя здесь быть не должно. Я тебя предал… – он сглатывает, не в силах больше говорить. Баки остается на месте, понимая, что лучше не лезть – дать ему время. Собственную уязвимость Брок ему точно не простит.       Баки впервые видит его таким, сломленным внутренней болью. Брок никогда не признавал за собой ошибок, никогда не извинялся, никогда ни о чем не жалел и никогда не показывал слабость. А сейчас это все и сразу в момент. Баки думал, что Брок отталкивает его, потому что не может простить, но как оказалось – простить он не может себя.       И Баки парализует от жалости и любви к нему.       – Брок, перестань. Я знаю, как все было. Я знаю, как тебе было тяжело. Кончай себя мучить. Я поговорил с Джеком.       – Да что он мог тебе сказать? Что я бежать с тобой собирался? Он собственные страхи выдает за правду. Ничего я не собирался. У меня ничего не было готово для побега, потому что... Да не собирался я. Я все, решился тогда идти до конца. Я поверил, что ты выберешь Роджерса. Еще не спросив тебя, поверил. А потом ты сказал, что любишь меня и только это тебя и спасло. Только это… У меня рука дрогнула, я не смог вогнать тебе ампулу, пока ты спал. Твое «люблю» что-то перевернуло во мне, дало надежду, что Роллинс не прав – ровно на ночь. Ну а потом... я понял, что я идиот и Джек прав. И дважды идиот, когда поверил, что сбежать от Кэпа ты решил из-за меня.       Слушая эту его третью правду, Баки вдруг понимает, что ему уже все равно. Прошлое осталось в прошлом. И не правду он искал, уезжая из Ваканды. А Брока. Что бы ни рассказал ему Джек, Баки бы нашел возможность Брока оправдать. Он любит его вот и все. И уверен, что Брок любил и любит его, пусть и не скажет этого никогда. И не отдал бы он его ЩИТу ни при каких условиях – Баки в этом уверен. А кто там что думал, кто в чем ошибся – разве это важно уже. Он с Броком не потому, что его простил, а Стива нет. Он и Стива простил. Он с Броком просто потому, что хочет быть с ним. Поэтому и простил.       – Брок, я не могу изменить прошлое, но поверь, сейчас я вернулся из-за тебя. И за тобой. Больше между нами никто не стоит. Ни Стив, ни Джек. Ни ГИДРА, ни ЩИТ. Давай попробуем. Дай мне шанс. Дай его себе. Я хочу быть с тобой. А ты? Просто да или нет. Без заслужил, не заслужил. Позволь себе хотеть. Позволь себе поверить, что тебя могут любить – просто так. Просто любить. Ну, Брок? Скажи, что хочешь, чтобы я остался. Я тебе нужен? Просто скажи, чего ты хочешь.       Но это бесполезно. Он и раньше не мог этого сказать, а теперь тем более.       – Ты уйдешь, – повторяет он, как мантру. – Одумаешься и уйдешь. И будешь прав.       – Это ты одумаешься. А я никуда не уйду.       Баки оставляет его в покое, ночуя в гостевой спальне. Просыпается от того, что Брок зовет его по имени, но потом соображает, что не его – а чертову собаку. Выглядывает из-за двери, видя, как тот внизу возится с псом, щекоча за живот.       Баки идет в душ и спускается на кухню. Брок отзывается на его «доброе утро», завтрак он приготовил на двоих. Ставит перед ним тарелку с яичницей, беконом и тостами. Наливает кофе. Пес хрустит свежей порцией корма у себя в миске, Баки смотрит на медленно падающий снег за окном и ощущает себя как никогда дома. Так ему здесь спокойно и хорошо.       Он ждет, что Брок начнет портить настроение, пытаясь заставить его уехать. Но тот молчит. Не заикается про закончившуюся метель. А позже сам отгоняет его машину в гараж. И Баки выдыхает с облегчением – Брок хочет, чтобы он остался. Просто поверить боится. Слишком страшно надеяться и доверять.       Большую часть дня Брок занимается собаками. Этим отрядом хаски. Баки курит на крыльце, наблюдая, как тот носится с ними по двору, покрывая матом, и в целом это не сильно отличается от тренировок в СТРАЙКе. И Баки рад, что больше он в этом не участвует.       Когда Брок садится рядом, чтобы перевести дыхание, Баки спрашивает, где он научился – СТРАЙК СТРАЙКом, но собаки – все же не люди. Тот нехотя признается, что по молодости натаскивал псин для подпольных боев. Ездовые собаки – это, конечно, другое, но он в целом был в теме, когда начал это пару лет назад. Теперь он тренирует собак и продает каюрам в упряжки, немного занимается вязкой и продажей щенков. У него есть любимые особи – не на продажу, как раз те, которые названы именами членов «альфы», но в целом этими хаски он не слишком дорожит, они для него расходный материал. Он ласкает их, когда те тянутся, но механически, без особой любви. Чего нельзя сказать о том лохматом беспородыше, который завистливо выглядывает из окна и тоже просится во двор.       С этим псом Брок гуляет отдельно. Он его даже не тренирует, он с ним просто играет. Баки пробует было подключиться к их игре, но пес его боится. Он вообще очень зашуганный. И Брок ведет себя с ним очень странно – будто у него весь мир в этой собаке сошелся. Он не дает псу играть с остальными, даже не пытается приучать к этому, держит в доме, всегда подле себя, разговаривает с ним. И видеть Брока таким – это, конечно, что-то с чем-то.       Возня с собаками, готовка, уход за домом и территорией занимают много времени. Баки ходит за Броком хвостом, словно тень, следит за его жизнью, погружаясь в нее, и все больше она ему нравится. Он хочет стать ее частью. Слушает, запоминает, чтобы делить обязанности– он не собирается оставаться здесь гостем. И право вымыть посуду выбивает уже в первый же вечер, как и заварить чай.       За окном темно. Снова начинается метель и дребезжат стекла. Брок сидит с кружкой чая, развалившись на стуле, и Баки ловит его осторожные взгляды. Улыбается в ответ и накрывает ладонью его руку.       – Не против, если я переночую с тобой сегодня? Просто ляжем вместе, ну знаешь, я не сделаю ничего, чего бы ты не хотел.       Брок хмыкает, улавливая отсылку. Их пальцы переплетаются, и Баки поглаживает шрамы на его ладони бионикой. Брок хочет его тоже – это чувствуется – но отводит взгляд и молчит. Догадаться, о чем он думает, несложно.       Баки прижимает его ладонь к своему лицу, Брок хмурится и задает наконец этот вопрос:       – Тебе не противно?       Баки улыбается, целуя его руку.       – Нет. Конечно, нет. Но тебя мои слова не успокоят – я знаю прекрасно. Был на твоем месте.       Брок руку высвобождает и убирает под стол.       – Нет, ты не был. Это несравнимо. Я знал, что ты придешь в форму. Восстановишься. А я – никогда. Я всегда буду таким.       Баки с трудом сдерживает смешок.       – Тебе все мой лишний вес покоя не дает, а я вообще-то про бионику, Брок. Ты хоть помнишь, что у меня нет руки и огромный шрам на стыке? Да, я так и подумал, что не помнишь. Не замечаешь. Не считаешь это недостатком. А это, между прочим, тоже необратимо. Как и твои шрамы.       – Это разное…       – Для тебя. Но не для меня. Для меня ты все тот же. Ничего не изменилось. Единственное, что меня действительно беспокоит это… как оно ощущается? Тебе больно, когда я дотрагиваюсь? Неприятно? Я боюсь прикоснуться лишний раз, потому что а вдруг тебе больно? Что ты чувствуешь? Или наоборот ничего?       – Это сложно объяснить… Я чувствую, но иначе. Рубцы иногда болят, зудят, а иногда нормально, почти забываю про них. Кожа в этих местах более чувствительна – и к прикосновениям, и к перепадам температуры особенно. На холоде неприятно, я поэтому вынужден закрывать лицо. Впрочем, в жарком климате было бы еще хуже…       – Я понял, Брок. Я не буду прикасаться к тебе бионикой.       – Нет. Прикасайся. С этим все в порядке. Будет хуже, если ты специально будешь избегать прикасаться.       – Я понял.       На самом деле Баки не понимает ничего, слишком все неясно с этими ожогами, а Брок не самый откровенный собеседник. И Баки просто накрепко заматывает бионику бинтом. И перчатку надевает на всякий случай. Это будет сложно вначале, на рано или поздно они найдут решение. А Баки здесь надолго. На всю оставшуюся жизнь.       Брок раздевается перед ним в темноте. Ему это явно тяжело, неприятно, но Баки знал, что он разденется, переступит через себя. И слова не скажет. Они разные все-таки, Брок упрямо отказывает себе в слабости. Только идет на хитрость с темнотой – это настолько очевидная уловка, но Баки и виду не подает. К выключателю не тянется, о ночнике речи не заводит, плотно задернутые шторы никак не комментирует. Он помнит свои ощущения и оставляет ему полную свободу действий. Пусть сам решает, когда он будет готов и к чему. Спешить им некуда.       Они, как и прежде, сидят друг против друга на постели, переплетаясь ногами. Брок не дает себя видеть, но позволяет трогать. Баки медленно исследует его тело губами и ладонями, отмечая, где начинаются и заканчиваются ожоги. Осторожно прикасается к поврежденной коже, проводя вдоль рубцов языком. Прислушивается к дыханию, к каждой реакции – лишь бы не сделать больно. Брок же тянется к его волосам, высвобождает из-под резинки, распутывает прядь за прядью. Он любил делать так раньше, а теперь они отросли еще длиннее, в Ваканде Баки не особо следил за прической. Брок пропускает тонкие пряди между пальцами, слегка оттягивая, накручивая, будто измеряет длину на ощупь.       – Специально для тебя отращивал.       – Да, конечно. Ври больше, – смеется Брок, зарываясь носом в его волосы, а Баки улыбается в ответ, целуя его в шею.       – Я так скучал. Я так тебя люблю, – он никогда особо не говорил такие вещи во время секса. Это делал Стив и то, больше когда они ругались, Баки был чем-то недоволен или в тот тяжелый период его реабилитации. Самому Баки всегда казалось, что эти слова слишком слащавы и теряют силу от частого повторения. Да и понятно это все всегда без слов. Но вот Броку не понятно. И Баки внутренне принимает решение говорить это как можно чаще. Пусть тот привыкнет. Смирится. И однажды научится отвечать.       Пока Брок не научился даже слушать. Глупая нежность и признания в любви его злят. Смущают. Он затыкает Баки рот поцелуем и опрокидывает на матрас, подминая под себя. Больно кусает за сосок, стоит только выдохнуть еще одно «люблю», но тут же зализывает укус.       Баки дергает его за волосы, принимая правила игры – раз Броку так проще. Да и ему самому проще. Они уже договорились, что снизу будет он, и Баки подтвердил, что никаких проблем с этим нет, он избавился от всех страхов. Но в этой кромешной темноте все же неуютно. Ему сложно не видеть. И он держится за Брока, чтобы чувствовать, что это он, не давая себе провалиться в тени страшного прошлого.       Фантомная тревожность отступает быстро, стоит только Броку поцеловать родинку у его паха. Даже в темноте тот точно помнит место. Трется щекой о его член, слегка ласкает языком головку, и Баки не может устоять, тянет его за волосы нетерпеливо, насаживая ртом. Брок подчиняется, уступая Баки возможность задавать ритм и толкаться в его горло. Одновременно начинает растягивать его пальцами, и Баки буквально воет, захлебываясь стонами – настолько это хорошо. Выгибается, не отпуская его, направляя движения и продолжая удерживать за волосы. Дает вздохнуть, только когда чувствует, что еще чуть-чуть и он уже кончит вот так. Брок влажно облизывается – Баки не видит, но слышит и тянет его к себе, целуя, слизывая солоноватый вкус с его губ.       Невольно вспоминается их последняя ночь пять лет назад и, все так же держа его за волосы, Баки спрашивает с ухмылкой:       – И кто тут чей ручной волк?       – Я твой.       Но Баки не нравится, как это сказано. С какой-то неуверенной обреченностью. И он спешит напомнить:       – И я твой.       Брок не говорит на это ничего, только шлепает по заднице, чтобы закидывал ногу ему на плечо. Но зато когда Баки дергается от непривычки – потому что он не был ни с кем за эти пять лет – шепчет ему на ухо:       – Тихо, волчонок. Расслабься. Я подожду.       Он действительно ждет. А от его шепота и этого глупого милого прозвища по всему телу расползается приятный теплый восторг. Баки жмурится от удовольствия, подставляясь, принимая его в себя, медленно насаживаясь сам. Спешит сообщить, как ему классно и хорошо, и больше уже не может замолчать, болтает всякий бред, не затыкаясь, перемежая стоны с его именем, а «пожалуйста» с «еще». Бесконечное число раз шепчет, что любит и скучал. Даже кончив, распластанный под чужим горячим телом, практически засыпая, продолжает лениво нашептывать ему в ухо нечто уже совсем малопонятное.       Упираясь щекой в мягкую ткань своей-теперь его толстовки, Баки бормочет:       – За окном все так же снег, ты лежишь рядом, но утром мы проснемся и можно валяться хоть весь день. Время остановилось. Больше ничего и никого нет, кроме нас. Не знаю, как ты, но я счастлив.       Брок целует его и уходит в душ. Чуть позже сквозь сон Баки чувствует, как тот вытирает его бедра влажным полотенцем. Ложится рядом, уже полностью одетый, притягивает Баки к себе, как раньше, задумчиво перебирая его волосы.       Кровать проседает, в ноги им ложится пес. Тот весь извелся под дверью, пока они трахались, а сейчас наконец занял свое место.       – Никогда бы не подумал, что ты будешь спать с собакой.       Брок усмехается:       – Я тоже       – Где ты его откопал?       – Просто нашел у дороги, еще щенком. Его забили камнями –дети, наверное. Я не видел, нашел уже таким. Он до сих пор всего боится.       – А ты ему позволяешь? Не похоже на тебя. Стареешь, командир, – подначивает его Баки, шутя, но Брок отвечает на удивление серьезно:       – Я во многом был неправ. Многое переосмыслил.       Он действительно очень изменился, но Баки не уверен, что это здоровые изменения.       – Ты даже с другими собаками не даешь ему играть.       – Они его загрызут.       – Он крупнее любого из твоих хаски.       Брок упрямо молчит.       – Просто ты... – /"делаешь с ним то же самое, что и Стив делал со мной"/ – ...душишь его своей любовью. Он не слабее тех собак. Посмотри, какой он огромный. Целый волкодав. Он бы тоже мог встать в упряжку. Он с такой тоской сегодня смотрел, как они это делают…       – Он не будет таскать упряжку.       – Это не домашний песик, Брок.       – Это мой пес. Не лезь.       – Он не станет любить тебя меньше, если…       – Баки, отъебись. Это мой пес.       – Твой. Прости. Конечно, твой.       Баки целует его, не давая отстраниться. В конце концов, ему плевать на эту собаку. Если Брок нашел в ней отдушину, то пусть делает, что хочет, если ему так легче.       С каждым днем Баки все больше втягивается в эту жизнь на краю света в вечной мерзлоте. Хотя Брок говорит, что тут бывает лето, правда, короткое. Баки пока видит только снег. Приближается зима и становится все холоднее. Брок все чаще отсылает в город его, страдая от холода – ноют рубцы, он просыпается по ночам, скрипя зубами от тупой пульсирующей боли. Баки пытается облегчить его страдания, закутывает теплее, приносит обезболивающее и увеличивает мощность котла, но это не слишком помогает. Вскоре он улавливает закономерность и следит, чтобы Брок не переохлаждался и не слишком долго оставался на улице с чертовыми хаски. Учится управляться с ними сам, берет часть обязанностей на себя.       Если в первое время Брок принимал его помощь с неохотой, то теперь уже может вставить за невымытую посуду, отсутствие угля и не вовремя покормленных собак. Баки давно перестал быть гостем, но все равно чувствует от Брока некое отчуждение – тот будто находится в постоянном ожидании, когда Баки уже наиграется и уйдет. Брок верит, что он уйдет непременно, эта тупая параноидальная убежденность проскальзывает во всем – в случайно оброненных фразах, во взглядах, в двусмысленных шутках и упрямом молчании в ответ на его нежность. Но Баки успокаивает себя тем, что пока прошло слишком мало времени. Рано или поздно, но Брок поверит ему. Поверит, что он здесь навсегда. Баки просто не оставит ему выбора.       В начале декабря мерное течение их жизни нарушается внезапным приездом Джека Роллинса. Внезапный он исключительно для Баки – Брок просто не посчитал нужным его предупредить. Джека тоже – не посчитал нужным. И вот они стоят во дворе и смотрят друг на друга в замешательстве, даже забывая про вежливое приветствие. Джек не ожидал увидеть его здесь. При этом вряд ли сомневался в способностях Зимнего Солдата отыскать нужного человека – Джек просто не верил, что Брок даст Баки остаться, и что важнее – что Баки останется сам. И в чем-то Джек, наверное, прав: Баки, каким он был и привык быть, действительно не остался бы, вспылил и уехал, но он как-то тоже, видимо, что-то переосмыслил.       Судя по лицу Джека, вопросов у него миллион, но в этот момент на крыльце появляется Брок. Приветствует как ни в чем ни бывало, говорит, что тот рано и он ждал его только к вечеру.       Они уходят в дом, а Баки остается во дворе с собаками. Слышит, как Джек спрашивает Брока с укором, почему тот ничего не сказал. У Баки тот же вопрос – почему Брок никому ничего не сказал и не говорит. Но хаски заливаются лаем, ответа он уже не слышит.       Баки догадывается, что у Джека с Броком тоже не все гладко. Он давно начал это замечать: хотя бы даже тот факт, что Брок забрался в эту глушь – так, что к нему лишний раз и не приедешь. И сбежал он, толком не восстановившись: у него из-за этого проблема с левой рукой – несколько пальцев не сгибаются до конца из-за неверно зарубцевавшейся кожи. И этого можно было бы избежать, не будь Брок таким упрямым идиотом и останься с Роллинсами под наблюдением врачей. Но он уехал. Баки не слишком знает эту историю, Брок не стремится рассказывать – но, судя по всему, во время своего долгого восстановления Брок жил у Джека в семье. И откровенно говоря, весь этот маневр с отъездом на Аляску не слишком ясен. Мечты мечтами, но и о семье Брок мечтал, а Роллинс ему это дал, на этот раз действительно и совершенно искренне. Брок же променял наконец обретенный дом на жизнь в одиночестве с собаками. Джек приезжает лишь раз в несколько месяцев, чтобы вдвоем отметиться в полицейском участке. И Баки кажется, что, если бы не связывающее их поручительство, Брок бы давно просто исчез без единого слова и не дал Роллинсу себя найти.       И сейчас они собираются и уезжают практически сразу, Джеку не предложено остаться хотя бы на пару дней. Тот уходит в машину, а Брок задерживается. Коротко целует Баки на прощание и говорит, что они вернутся к ночи.       – Ты же сообразишь, как разогреть суп? – ржет он, потому что способности Баки к готовке теперь его любимая шутка. – Не жди нас, ложись спать. Если быстро не управимся, то заночуем в городе и вернемся утром.       Но возвращается он ночью. И один. Баки понимает по шагам. Просыпается и ждет. Не дождавшись, спускается сам. Брок сидит на диване со своим любимым псом. Греется под пледом у камина, даже не переодевшись.       Баки садится рядом, целуя его в висок.       – Все в порядке?       – Да, все отлично.       Но он врет. Они поругались. Баки чувствует это по его напряженной позе, по настроению. Вспоминая свою последнюю встречу с Роллинсом, начинает накручивать – неужели тот все еще настраивает Брока против него? Хотя особой враждебности на этот раз Баки не заметил. И все же.       – Что он тебе сказал?       – Ничего. Пригласил к ним на Рождество, – отвечает Брок, и Баки напрочь забывает обо всем – настолько его в момент захватывает эта идея. Рождество. Вместе с Броком. В огромном доме, еще и полном детей. Он вспоминает того румяного карапуза на качелях в доме у Роллинса, мальчишек с фрисби, там будет самое настоящее семейное Рождество, огромная пушистая елка и эта волшебная атмосфера праздника, которая для него осталась забыта еще в Бруклине тридцатых.       – Серьезно, Брок? Это же так здорово! Ооо, я так этого хочу! А когда мы поедем? Я выберу самые лучшие подарки его детям! Или внукам? Неважно! Но сколько их там? Ты их всех знаешь?       – Конечно, я знаю их всех. Я жил с ними три года, – отмахивается Брок, не разделяя его радости. – Но это не важно. Никто никуда не поедет.        Баки поникает, понимая:       – Ясно. Он, получается, позвал только тебя? Езжай ты один тогда.       – Нет, он тебя тоже позвал.       – Тогда почему мы не едем?       – Не с кем оставить собак.       – Ну, это ты ему сказал. А на самом деле?       – На самом деле, не с кем оставить собак.       – Хорошо, оставь на меня и езжай один.       – Ты не справишься.       Баки только фыркает.       – Мог бы просто сказать, что без меня не поедешь.       Брок ничего не говорит. Только гладит своего чертового пса и устало прикрывает глаза. Но Баки не отстает:       – Давай пригласим их сюда?       – Они не потащатся сюда.       – А ты пригласи.       Брок зевает, всем своим видом показывая, насколько не заинтересован в продолжении это разговора. Он уже все решил и его не переубедишь. Но Баки слишком нужно это чертово Рождество.       – Хорошо, давай я их приглашу. Вот и посмотрим, потащатся или нет.       – Баки, отстань. Не хочу я.       – Вот с этого и надо было начинать. Почему?       – Это семейный праздник. Что мне там делать?       – Разве Джек не твоя семья?       – Нет.       – А я?       – Нет.       – А кто твоя семья – эта собака?       Брок смотрит на него крайне выразительно и ждет. Ждет, что Баки скажет. Знает, что он в секунде от того, чтобы ляпнуть: «Вот и оставайся тогда с ней». Ждет, что его страхи оправдаются: Баки наконец хлопнет дверью и уйдет. И невероятным усилием воли Баки заставляет себя промолчать. Он ничего не добьется, поддавшись на эту провокацию. Лишь подтвердит глубокую убежденность Брока в том, что кроме дурацкой собаки у него никого нет. А это ни черта не так.       Они больше не говорят друг другу ни слова. Брок продолжает гладить пса, а Баки растягивается на диване и тоже кладет голову ему на колени, рядом с собачьей мордой. Через какое-то время Брок не выдерживает – поглаживает его по щеке и запутывается пальцами в волосах.       Баки уже успевает похоронить свои надежды на Рождество с Роллинсами, по крайней мере, до следующего года, – но неожиданно эта тема всплывает вновь. Через пару дней, вернувшись из поездки в город, он застает Брока с телефоном у уха. Завидев его, тот сразу же ретируется на кухню, но слышно все прекрасно и оттуда. Разговор снова идет про Рождество, но как-то слишком уж вежливо Брок отпирается. Разговаривает явно не с Джеком. Баки снимает вторую трубку в гостиной и слышит женский голос. Скорее всего, жена Джека. И наседает она конкретно. Брок же мычит нечто невнятное, стесняясь послать нахуй открытым текстом, и все прикрывается своими собаками, которых не с кем оставить.       Баки влезает третьим:       – Приезжайте вы к нам. Ну, хотя бы вы с Джеком. Я понимаю, детей тащить тяжело, но в то же время… они бы получили кучу удовольствия, играясь с собаками, Брок мог бы покатать их на упряжке – очень запоминающиеся рождественские каникулы бы вышли. Я Баки, кстати. Его вторая и лучшая половинка.       Брок выходит из кухни с прижатым к уху телефоном и жестом показывает, что ему конец. Но в целом не слишком злится. Баки ожидал куда более бурной реакции. Поэтому беззастенчиво продолжает беседу с этой милой женщиной, которая мгновенно переключается на него. И да, это действительно жена Джека. Ее зовут Марта. И она говорит, что они приедут. И вообще она очень много говорит. Брок в какой-то момент устает все это слушать, мстительно оставляя Баки разбираться с им же созданной проблемой самостоятельно.       Спустя час Баки наконец заканчивает разговор. Брок отыскивается на кухне.       – Твоего участия очень не хватало при обсуждении рождественского меню.       Брок только фыркает.       – Готовить будешь сам. Это же твоя инициатива. Я палец о палец не ударю.       Он приоткрывает окно и зажигает сигарету. Баки пристраивается рядом, тоже закуривая и осторожно интересуясь:       – Почему ты оборвал с ними связь?       – В смысле оборвал? Они мне названивают постоянно, Джек вообще таскается сюда каждые несколько месяцев.       – Ты понимаешь, о чем я.       Брок делает вид, что не понимает. И Баки спрашивает прямо:       – Ты его не простил?       – А почему я должен? – тут же ощетинивается тот. Не должен, но…       – Меня ты тоже не простил?       – Тебе мне нечего прощать – я говорил уже. Наоборот...       – Что наоборот? – Баки недоуменно моргает и вдруг понимает: – То есть, подожди, ты считаешь, что раз ты не можешь простить его, то и я не могу простить тебя?       Ситуации действительно похожи, но вывод абсурден.       – Ты жаждешь об этом поговорить?       – Да, я жажду.       – Хорошо, – Брок тушит сигарету и с силой захлопывает окно. – Да, я так считаю. Я не знаю, что перемкнуло у тебя в голове и почему ты здесь тусуешься – из жалости к моей судьбе или просто пока идти больше некуда, но ты не можешь не думать о том, как я с тобой поступил, собирался поступить – не важно. Ты не можешь об этом не думать. Как и я не могу, глядя на Джека.       Баки мотает головой в изумлении.       – Я об этом не думаю, – но он тут же понимает, что Брок ему не поверит. Никогда и ни за что. Тот существует в своей собственной реальности злости, страха и недоверия. И, возможно, чтобы выдернуть его оттуда, действительно стоит попробовать зайти не через себя, а через Джека.       – Тебе давно пора Роллинса простить. Он рассказал мне все, Брок, так что не надо говорить, что я ничего не знаю. Это было двадцать, да почти уже тридцать лет назад. Джек давно доказал, что ты дорог ему сам по себе. Он очень многое для тебя сделал. Несравнимо многое. И ты сейчас пиздец несправедлив. В конце концов, он мог бросить тебя после Трискелиона и карабкайся сам. А он себя подставил, за тебя поручившись. Он променял ЩИТ на тебя. Я уже молчу про то, как тяжело ему было тебя выхаживать. Он взял тебя в свою семью. Что ты накручиваешь, Брок? Ты ему очень дорог и это очевидно.       – Я не как он. Я гидровец, – бормочет тот, и Баки не понимает:       – Это к чему сейчас?       – К тому, что если бы он меня оставил после всего, то я бы пришел за ним. И за его чертовой семьей. Потому что я гидровский головорез, которого он водил за нос все это время. Для него чревато заканчивать этот обман. Чревато заставлять меня усомниться. Чревато обрубать этот поводок моей благодарности, – отчеканивает Брок со злостью, и Баки смотрит на него с жалостью. Потому что, если он, правда, так думает – а он, правда, так думает – то насколько же больно и страшно жить в этой все отравляющей ненависти и злобе.       – Он не поэтому не оставил тебя, Брок. Я уверен, у него и мыслей таких не было. Да и ты бы так не поступил никогда. Как и меня бы никогда не отдал ЩИТу – я знаю, – возражает Баки мягко, но Брок его отталкивает, хмурясь:       – Оставь это, Баки, правда. Я не хочу об этом говорить.       Но Баки намерен заставить его услышать.       – После Трискелиона, прежде чем уйти окончательно, я искал тебя в больнице.       Брок замирает удивленный:       – Зачем?       – Не знаю... Я хоть и не помнил тебя, но... все это остается где-то на подкорке. Потом ты же спас меня, пожертвовав собой – я еще тогда понял, что у тебя были ко мне чувства, но твоя любовь казалась мне странной, ненормальной. Я привык к другому и не мог понять, почему ты так себя ведешь, будто боишься чего-то, не хочешь уступать, сразу же кусаешься – стоит только руку протянуть. Чтобы понять твои страхи и твои чувства, Брок, мне и потребовалось тебя вспомнить. Но даже без этих воспоминаний я не мог уйти, не убедившись, что ты жив. Мне нужно было знать. Непременно. И я встретил Джека. У реанимации. Его я тоже не помнил, но узнал по фамилии и что-то в его чертах показалось мне знакомым. Он доставал медсестру вопросами, долго там выстаивал, наверное. А потом ему сказали, что ты будешь жить, угроза миновала. И он, знаешь… он зарыдал. От облегчения.       Брок хмурится и смотрит на него с сомнением.       – Ты врешь.       – Спроси у него сам.       Брок ходит с этой мыслью несколько дней, но потом не выдерживает и все-таки звонит Джеку. Они разговаривают всю ночь. Баки уходит спать, не желая подслушивать этот разговор, безусловно личный для них обоих. Брок возвращается под утро, забирается к нему под бок, и Баки закидывает на него бионическую руку, замотанную несколькими слоями эластичного бинта. В ногах тут же ложится пес, все это время сидевший с хозяином. Сквозь сон Баки бормочет:       – Все хорошо?       И наугад прижимается губами к его лицу – куда попадет. Попадает в уголок улыбки. Брок целует его в ответ и зеркалит «все хорошо».       – Я тебя люблю, – говорит Баки на автомате, подчиняясь давно принятому решению говорить это как можно чаще. Как обещал Броку еще тогда, пять лет назад. Они уже прошли стадию отрицания. Брок больше не огрызается, не говорит ему прекратить, но все еще чувствует себя неуютно и молчит в ответ, просто не зная, куда себя деть. И сейчас молчит. Баки притирается к нему поудобнее, отодвигая ногой вконец обнаглевшего пса. И вдруг слышит едва различимое «спасибо». Если бы на его месте был кто-то другой, Баки бы, наверное, обиделся за «спасибо» в ответ на признание любви. Но с Броком все иначе, и это первая хоть какая-то реакция от него, полученная за все это время. И сказать это стоило неимоверных усилий – Баки чувствует по мгновенно участившемуся сердцебиению. Улыбается и целует коротко, сигнализируя, что не спит и все слышал. Брок притягивает к себе чертового пса, и они засыпают.       Роллинсы приезжают к ним на Рождество всей семьей. Баки успевает пожалеть об этой затее сто раз до и миллион раз после. Брок заставляет его драить дом, привлекает к готовке, а еще эти чертовы собаки и уход за ними, который никто не отменял. Как назло, перед Рождеством все задумываются о подарках и щенки хаски пользуются неимоверной популярностью. Баки вымотан и готов убивать. Всю ночь перед приездом гостей он запаковывает подарки. Брок сначала отказывается помогать, напоминая, что это же его гребанная идея, но в итоге они вдвоем возятся с лентами, бумагой и праздничными носками. Собака в этот момент умудряется в очередной раз уронить елку и, кажется, становится уже не такой уж любимой даже для Брока.       А потом приезжают Роллинсы с кучей детей, внуков, племянников – Баки быстро запутывается в родственных связях, сосредотачиваясь на именах. Брок знает их всех и, несмотря на свою первоначальную реакцию, рад их видеть – это очевидно. И Джека он видеть рад, они вновь смотрят друг на друга, как прежде, тепло.       Роллинсы гостят у них все праздники, играют в снежки, катаются на собаках, и Баки чувствует абсолютное счастье, будто все его мечты разом сбылись. По вечерам, когда дети ложатся спать, они все еще долго сидят за столом с Джеком, его женой, ее сестрами, их мужьями, повзрослевшими детьми с их супругами. Баки легко вливается в беседу, как и раньше, узнавая их всех, и чувствуя, будто эта большая семья принимает и его.       В один из последних вечеров уже под утро они остаются втроем – он, Джек и Брок. Курят на скамейке у крыльца, передавая друг другу бутылку виски. Брок ворчит, что Баки только алкоголь переводит – не пьянеет же все равно. Брок смешной и замотанный по самую макушку, потому что с этими шрамами ему всегда холоднее, чем остальным. Баки смеется и натягивает ему капюшон по самый подбородок в отместку. Брок рычит, проливая виски, и получает затрещину уже от Джека.       – Иди в дом. Хватит сидеть на холоде, – говорит тот.       Они обмениваются взглядами, понятными только им двоим. И Брок уходит неожиданно без возражений, хлопая Джека по спине. Тот докуривает сигарету, смотрит на Баки и заключает в самые внезапные объятия, рассыпаясь в пьяных благодарностях. Баки пытается объяснить, что он тут особо не причем, это между ними двумя и вообще Джек для Брока сделал столько, сколько Баки и не снилось. Но тот отмахивается, пьяно расчувствовавшись, говорит, как Броку с ним повезло, как он, Джек, был не прав и все в таком духе, уже заговариваясь и повторяясь по кругу. Брок высовывается из дома с видом «вы еще не закончили, что ли?» Сочувственно смотрит на Баки и помогает увести Джека в дом, не переставая ржать: «Ну, ты, блять, и надрался, приятель».       Роллинсы уезжают рано утром в субботу и, хотя за последние семьдесят лет это было лучшее Рождество в его жизни, Баки выдыхает с облегчением. Потому что дети оказываются еще хуже собак. И ему определенно нужен отдых после этого нашествия. Даже Броку нужен, судя по тому, что тот валится на диван вместо того, чтобы хвататься за пылесос.       Баки достает из своего тайника заранее припрятанный подарок и протягивает ему.       – Санта просил тебе передать.       Брок смотрит на него в неудовольствии.       – Мы же договорились, что не будем дарить друг другу подарки.       Действительно. Уговор был. Но Баки лишь пожимает плечами.       – Это не я, это Санта.       – Да? Иди тогда проверь шкаф в спальне, там, кажется, рождественские гномы тебе что-то оставили.       – Серьезно? – Баки расплывается в улыбке, быстро целует его и буквально взлетает наверх. На своей полке в шкафу он находит огромный рождественский носок, под завязку набитый шоколадом и конфетами. Забавное напоминание-извинение за прошлое.       Баки тут же спускается обратно с этим носком, удобно устраиваясь на диване и наблюдая, как Брок закрепляет ошейник с именной биркой на шее у пса. Он обмолвился как-то, что давно хотел сделать такую бирку с адресом и телефоном на обороте – на случай если собака убежит или потеряется (хотя как? Брок не отпускает ее от себя ни на шаг), но все руки не доходили. Баки сделал это за него.       –Ты лучший. Спасибо.       Сидя у него в ногах со своей собакой, Брок задирает голову для поцелуя, тут же его получая.       – Это еще не все, – сообщает Баки.       – Я смотрю, договариваться с тобой бесполезно, да?       – Закрой глаза.       Брок подчиняется, и Баки достает из кармана парные цепочки с такими же металлическими бирками. Он до самого конца не был уверен в этом подарке, не уверен до сих пор – и дело не в собственных чувствах или чувствах Брока к нему, в этом сомнений как раз нет – но Баки боится, что Брок среагирует болезненно и как-то неправильно. Но отступать уже поздно. Он берет ту цепочку, где сзади на жетоне написано «принадлежит Баки Барнсу», его телефон и их общий адрес. И аккуратно застегивает на его шее.       Брок открывает глаза раньше, чем Баки ему позволяет, внимательно рассматривая жетон.       – И зачем это?       – Просто, – пожимает плечами Баки, чувствуя, что собственный голос его предает – настолько он волнуется. А Брок своей тупой реакцией не помогает совершенно.       – Это, вроде как знак принадлежности, – пытается объяснить он. – Ты теперь на моем поводке. А я на твоем.       Вторую цепочку Баки протягивает ему.       – Поможешь?       – Ты бы, блять, еще обручальные кольца купил, – ворчит Брок, но послушно застегивает цепочку с жетоном у него на шее.        Щеки у Баки пылают от смущения. Он уже жалеет, что это сделал. Поторопился. Стоило подождать. Пока это было слишком рано. Не особо Брок его жест оценил, да и шутка с этими поводками и собачьими жетонами, наверное, выглядит идиотской – но и в самом деле, не кольца же покупать, а так хотелось сделать что-то особенное, чтобы объединяло их двоих. Брок, правда, цепочку не снимает, но Баки, кажется, что делает он это больше ради него, чтобы не обидеть. Будет носить пару дней, а потом перестанет.       Но в тот же вечер, играя с собакой во дворе, Баки слышит, как Брок звонит Джеку с кухни. И это само по себе событие – потому что Брок не звонит первым, а тут вдруг спрашивает, как Роллинсы добрались, болтает непринужденно и, черт возьми, рассказывает Джеку про эти цепочки с жетонами. У Баки уши горят, а Брок еще так смешно это делает с посылом «что за хуйня», но настолько очевидно, что его прямо распирает от удовольствия – раз он Джеку даже сам позвонил. И Баки успокаивается. Смеется и на радостях обнимает чертову собаку, которая уже тоже дается ему в руки и вполне позволяет себя любить.       К весне Брок начинает выпускать пса гулять и за пределами двора. Ослабляет контроль, который и самому наверняка в глубине души казался нездоровым. Как-то вдруг просит Баки его подстраховать – потому что собирается пустить своего любимца поиграть с другими собаками. Они в целом нормально друг на друга реагируют, Брок знакомил их, пока хаски сидели в вольерах, но все равно он переживает страшно, что те накинутся скопом.       Баки стоит рядом, готовый защитить собаку, если понадобится. Но ничего страшного не случается. Псы послушные и железно подчиняются командам. И Брок приходит к мысли все же тренировать их вместе. А к первому снегу уже ставит своего пса в упряжку в качестве нового лида. Тот теперь даже спит с ними не всегда, чему Баки счастлив, а Брок вот наоборот. Когда в один из дней пес по обыкновению сбегает под утро, Брок вздыхает и ворчит, что это Баки испортил его любимца. Баки только смеется, разлепляя глаза:       – Да слава богу он перестал скулить и ломиться в дверь, пока мы трахаемся. Не самые воодушевляющие были звуки.       – Ты скулишь похлеще него – я же не жалуюсь.       – Еще бы ты жаловался.       Баки перекатывается на другую сторону и садится на него верхом. Они больше не задергивают на ночь занавески, в предрассветных сумерках все видно прекрасно. Брок не отводит взгляд, не поворачивается менее пострадавшей щекой, но все-таки говорит:       – Меня бесит, когда ты так смотришь.       – Я знаю. Но я хочу смотреть.       В утреннем свете Брок позволяет ему расстегивать пуговицы на теплой фланелевой рубашке, в которой спит. Уже не первый раз позволяет. И бесит его это обычно лишь первые пару минут.       Баки оттягивает резинку его пижамных штанов, притираясь задницей к набухающему члену. Сам он до сих пор влажный и растянутый после вчерашнего, и Брок совершенно бессовестно давит ему на бедра, толкаясь внутрь. Не то что бы Баки был сильно против. Ощущается на грани, но все же приятно. Он двигается сам, Брок ленится, не слишком помогая. Только не спеша надрачивает ему, жмурясь от удовольствия и сумрачного света зимнего солнца.       Кончив, Баки валится рядом, глядя, как Брок недовольно вытирает живот своей же рубашкой. Они оба не спешат вставать, разморенные этим неожиданно солнечным утром.       – Знаешь, Брок, я вдруг понял, что в истории с волком ты мне тоже соврал.       – Каким образом? – ворчит тот ему в ухо. – Это моя мечта, блять. Она изначально выдумана от и до.       – Ну, вот ты и соврал. Когда я спросил, хочешь ли ты ручного волка, ты сразу такой «неет, это не то». Но на самом деле, ты именно этого и хотел. Ручного волка. Который бы не ушел в лес, а остался с тобой. А изменил концовку потому, что мотивировал меня быть сильным и все такое. Так ведь?       – Так, – Брок смеется, затискивая его в объятиях до хруста костей. – Ты мой любимый ручной волк.       – Назови меня так, как мне нравится.       – Как?       – Ты знаешь.       – Волчонок?       – Да.       Брок почему–то избегает называть его «любимым». Он и тогда произносил это на грани стеба, а сейчас не говорит вообще. Баки не знает причин – просто не хочет или его тяготят неприятные ассоциации с прошлым – поэтому сам тоже не настаивает. Пару раз у него проскальзывает «родной», само собой, он и не задумывается. Но Броку это очень ощутимо не нравится. И тут все ясно – так они называли друг друга со Стивом, – Брок это знает и помнит.       Про Стива они не говорят. Вообще. Это имя не упоминалось ни разу – ни одним из них. Хотя первое время Баки ждал вопроса «а как же Стив?» или прямого посыла катиться к нему. Но Брок замалчивал эту тему, как и он. Теперь спустя почти два года Баки думает, что, может, тот успокоился окончательно со своей ревностью и не спросит уже никогда. Да и зачем? Они вместе, все давно выяснили друг с другом, а Стив остался в прошлом.       Хотя сам Баки время от времени отслеживает новости о Стиве и его соцсети. Конечно, их ведут за него, но все равно – так Баки хоть что-то узнает о его жизни. Иногда ему бывает горько и обидно, что они вот так потеряли друг друга. Да, с отношениями не получилось, но они были друзьями. Стив ему настолько близок, что эта связь, пожалуй, умрет окончательно только вместе с ним самим. Порой Баки накрывает, и он думает выйти на связь – спонтанное желание, которое тут же разбивается о реальность. Баки же сам хотел, чтобы Стив его отпустил – так зачем дергать его теперь своим «привет-как-дела». Да и Брок его порыв явно не поймет. А Баки так тяжело добивался от него доверия и не хочет потерять все разом. Но судьба вносит свои коррективы в их размеренную жизнь на краю света.       На кухне звонит телефон. Они оба там, Брок готовит, Баки просто трется рядом, изредка получая задания что-то быстро нашинковать. Трубку берет Брок, но на том конце провода молчат. Брок пожимает плечами – проблемы с линией. Через какое-то время звонят еще раз. Они уже ужинают. Брок снова подходит к телефону и снова ничего. Звонок сбрасывают. А потом уже на следующее утро Брок печет оладьи, у него руки в муке, и он орет Баки взять трубку. Баки берет. Приветствует человека на том конце провода, но тот почему-то молчит.       – По поводу щенков-хаски? – спрашивает Баки, подталкивая того к беседе. Потому что если это не Роллинс, то кто-то из покупателей – третьего не дано. А это явно не Роллинс. Ответ следует не сразу, но Баки ждет, не кладет рубку, потому что линия не сорвалась, он слышит чужое дыхание, чужое присутствие. А потом сквозь тишину и километры смущенное и далекое:       – Привет, Бак…       От неожиданности он роняет трубку, провоцируя какое-то невероятное количество шума. Брок оборачивается и смотрит на него в недоумении. А Баки вновь подносит телефон к уху, откашливается и говорит:       – Привет, Стив.       И смотрит на Брока. Брок смотрит на него. Вытирает руки и вырубает огонь. Приготовился слушать. Никуда он не уйдет ни из какого уважения к личному пространству. И Баки не даст выйти с кухни, даже если тот попытается.       – Как дела? – неловко интересуется Стив на том конце линии.       – Все хорошо. А твои? –Баки старается звучать как можно более приветливо. И в то же время не слишком, потому что Брок смотрит на него в упор с тем выражением лица, которое не сулит ничего хорошего.       – У меня тоже все в порядке. Послушай, Бак… Я бы так хотел увидеться с тобой. Если ты не против? Я понимаю, что ты, может, не захочешь, я все понимаю. Тебе необязательно… Это ненадолго. Я приеду, куда скажешь. Если тебе нужно время подумать, перезвоню. Прости, если помешал…       – Нет, все в порядке, Стив. Да, конечно. Давай увидимся. В Анкоридже, ладно? Послезавтра. В полдень. На центральной площади. Сможешь?       Брок поджимает губы в неверии и обиде. Бьет кулаками по столешнице и уходит с кухни, захлопывая дверь с такой силой, что, кажется, весь дом сейчас рухнет. Собака заливается лаем. А Баки зажимает ухо ладонью, пытаясь сосредоточиться на голосе Стива, который подтверждает, что приедет и будет очень ждать. Баки тоже говорит, что будет ждать. И будет рад его увидеть. На этом они неловко прощаются. Он кладет трубку и сразу же идет за Броком.       Тот курит на крыльце, но при приближении Баки резко встает, вышагивая куда-то за пределы двора. Баки ловит его за руку, с силой притягивая обратно.       – Брок, прекрати это! Я просто увижусь с ним и все!       – Да, блять! И все! А если он снова тебя обнулит?       Но это сущий бред. Они оба это знают. Просто попытка резануть по больному. Напомнить самое мерзкое в их отношениях со Стивом.       – Брок, успокойся! Он раскаялся во всем! Еще тогда раскаялся! Сейчас он просто хочет поговорить и извиниться – я его знаю. И я не могу не поговорить с ним, когда он просит. Он мой друг! Как Джек для тебя, понимаешь?       – Вот только мы с Джеком не трахались!       – Ты всерьез считаешь, что я еду с ним трахаться? – рычит Баки, тоже начиная закипать.       – Нет, блять! Ты едешь повидать своего друга! Вот только ты не вернешься! – орет Брок в сердцах и тут же отворачивается.       – Ты с ума сошел? Брок!       Баки пытается обнять его, но тот отталкивает его руки.       – Отстань от меня! Зачем ты вообще возвращался? Нужно было выставить тебя еще тогда! Я ведь знал, что этим все и закончится!       – Брок!       – Знаешь, что? Пошел ты нахуй! Езжай к своему Стиву и не возвращайся! Ты нахуй мне не нужен! Я прекрасно проживу и без тебя! Я справлялся без тебя! И ничего хорошего от тебя нет и не было! Проваливай! Если уедешь к нему, то проваливай, не возвращайся! И мне плевать – будете вы трахаться или не будете! Выбрал своего друга – вот и оставайся с ним! Потому что ты всегда выбираешь его! Ты знал, как я отреагирую! Но тебе плевать! Твой друг у тебя постоянно на первом месте! И так будет всегда!       – Это неправда!       – Тогда не встречайся с ним. Что, это так необходимо? – он даже не спрашивает, а будто просит. Баки замирает, не зная, как быть. Пытается заставить его понять:       – Брок, Стиву это необходимо…       Брок уже просто орет, не слушая ничего:       – Да мне похуй на твоего Стива! И на тебя похуй! В аду я вас видел! Собирай нахуй свои вещи и проваливай с концами! Или я вышвырну их сам! Порог моего дома ты больше не переступишь!       Больше они друг с другом не разговаривают и не пытаются. Баки остается спать внизу на диване. Злится на Брока страшно, особенно за то, что тот вдруг высказал – сказать что-то хорошее у него вечно язык не поворачивается, а как вывалить поток гадостей, так пожалуйста. И он же все так обесценил в момент – их два года вместе. Орал проваливать. Просто из-за того, что Баки хочет поговорить со Стивом, с которым не виделся уже семь чертовых лет.       Несмотря на злость и обиду, Баки принимает решение не ехать. Это нехорошо по отношению к Стиву, он ведь даже предупредить его не может, номера телефона нет, тот будет ждать. Накрутит себе что-то. Баки невыносимо об этом думать, больно за Стива, обидно невероятно, но Брок уперся, так неудачно все вышло, а поехав – Баки просто его потеряет. Он с таким трудом выстраивал это доверие. Тот капризничает сейчас, ведет себя нечестно, но Баки не может все это разрушить. И в то же время Стив…       Он мучается всю ночь, не спит, ворочается, пытаясь понять, как ему поступить. Как правильно. Но изначально принятое решение остается неизменным. Не поедет он никуда. И при этом он до боли обижен на Брока, который отказывается ему доверять и пойти навстречу из-за надуманных страхов.       Баки просыпается от резкого света в лицо – Брок распахивает в гостиной шторы. Не желая разговаривать и видеть его вообще, Баки с головой накрывается пледом.       – Уже полдень, – сообщает Брок.       – Плевать.       – К вечеру метель обещали.       – Плевать.       – Если ты проебешь мой снегоход…       – Да не поеду я никуда, заткнись!       Баки по-прежнему лежит, целиком спрятавшись под пледом. Слышит, как Брок подходит, ждет, что тот захочет сдернуть плед, и готовиться защищать свое право на уединение. Но Брок лишь аккуратно садится на край дивана и как-то очень ласково гладит Баки по спине. Наклоняется и говорит сквозь шерстяную ткань нечто совершенно невозможное:       – Баки, прости меня, я был неправ. Иди в душ, я пока приготовлю тебе завтрак. Давай собирайся, время еще есть. Успеешь.       Легонько шлепает по заднице и уходит. Баки выбирается из своего укрытия и удивленно смотрит ему вслед. Брок, видимо, тоже промучился всю ночь и тоже принял решение в его пользу.       Наскоро собравшись, Баки заходит на кухню, где его уже ждет завтрак.       – Почему ты передумал? – спрашивает он осторожно.       Брок пожимает плечами и говорит:       – Ты мне не простишь, если не поедешь.       – А так ты мне не простишь, – хмурится Баки.       – Да ладно… ты же, вроде, сделал по моему, а я типа смилостивился и сам разрешил. Езжай, блять, уже. Только…       – Чего? – Баки шумно проглатывает молоко, предчувствуя что-то нехорошее вслед за этим многозначительным «только». Брок ковыряет вилкой омлет и наконец говорит, решившись:       – Вернись, ладно? Даже если решишь остаться с ним – вернись и попрощайся, обещаешь?       Баки хмурится, пиная его под столом ногой.       – Прекрати это, слышишь? Брок, я просто с ним увижусь и все. Мы ведь с ним даже и не поговорили после «Озарения». Мы просто поговорим. И я вернусь. Сразу же. К утру вернусь.       – Не надо к утру. Переночуй там. Не надо ехать ночью. Давай, тебе давно уже пора выезжать.       Баки прощается с ним в дверях, целует коротко и уже идет к снегоходу, но Брок вдруг кричит ему вслед:       – Баки! Все, что я наговорил – забудь! Ты лучшее, что у меня было! Независимо ни от чего!       Баки разворачивается и идет обратно. Брок обнимает его так крепко, будто, и правда, верит, что это в последний раз.       – Перестань, боже. Ну, что с тобой? Хватит устраивать из этого трагедию, Брок, серьезно. Я скоро вернусь. Ничего не изменится. Я люблю тебя. Люблю.       Брок кивает, отпуская его, и до самого конца стоит во дворе, провожая взглядом.       Баки в итоге, конечно, опаздывает. Почти на три часа. Но Стив его ждет. Баки замечает его издалека –высокий, меряет строевым шагом площадь – сложно не заметить. Удивительно, как его еще не обступила толпа фанатов, но при ближайшем рассмотрении становится ясно. Капюшон сдвинут максимально низко, а еще у Стива борода. Самая настоящая борода – Баки отродясь с бородой его не видел. Да и на последних фотографиях в инстаграме Стив начисто выбрит.       Видеть его таким непривычно, и все между ними вдруг стало таким непривычным и неловким. Раньше они бы бросились друг другу навстречу и сгребли в объятия, а теперь Стив даже лишний раз прикоснуться боится. Машет рукой, вроде бы, приветливо, но лицо у него напряженное. Баки пытается улыбнуться, но тоже выходит как-то вымучено.       – Прости, что опоздал. Там дорогу замело, пришлось ехать в обход.       – Неважно. Я рад, что ты все-таки приехал, Бак.       Стив неуверенно кладет руку ему на плечо, и Баки похлопывает его по спине в ответ, подтверждая, что все в порядке. Они по-прежнему друг другу дороги, несмотря на годы разлуки и не самое приятное расставание.        Они заходят в небольшой ресторан, и тот так старомодно оформлен, что отчаянно навевает воспоминания о сороковых, когда между миссиями они ходили по ресторанам и кабакам в полуразрушенной Европе. Для Баки это было единственной отдушиной, а Стив, наоборот, тихо ненавидел это разгульное времяпровождение, но шел ради него. Баки тогда казалось, что это и есть настоящая любовь – ведь Стив потакал ему по малейшему поводу. Но в том и дело, что, говоря нежности и уступая ему в мелочах, в самом важном Стив подминал его под себя. Да, они ходили по ресторанам, которые Стив ненавидел. Но в полуразрушенной Европе и на вечной войне они были из-за Стива. В Бруклине Баки бы его за собой на танцы и не таскал бы, раз тот так уж не хотел. Ну, раз в несколько месяцев. Да и Стив бы не так охотно шел у него на поводу. А там, на линии фронта – каждый день был как последний. Баки обвинял, Стив испытывал вину и замаливал ее ресторанами.       Делая вид, что изучает меню, Баки украдкой разглядывает Стива. С бородой тот кажется гораздо старше, да и вообще он очень изменился за эти годы. По фотографиям в соцсетях это не так бросалось в глаза, да и Стив там в основном в этом шутовском костюме и с дежурной американской улыбкой. А здесь и сейчас он такой, как есть. Рядом друг с другом они всегда такие, как есть. Немного уставший, все еще ненавидящий рестораны и общение с официантами. С этими девчачьи длинными пушистыми ресницами и ясно-ясно голубыми глазами. Такой знакомый и родной, и в то же время он изменился. Возмужал, стал каким-то спокойно-уверенным в себе, мальчишеская бравада сменилась холодным достоинством. Статный и лощеный. Одет он просто, но в дорогую и качественную одежду. И рядом с ним Баки чувствует себя неотесанным деревенщиной, хотя так и есть. Он последние два года дальше Уиллоу и не выезжал, одет в первое, что под руку попалось, и весь, наверное, пропах псиной. Но он не жалуется. Наоборот, вполне счастлив.       Они делают заказ и, чтобы нарушить неловкое молчание (потому что если уступить эту прерогативу Стиву, они просто утонут в неловкости), Баки непринужденно сообщает с широкой улыбкой:       – Подписан на твой инстаграм. С фейкового аккаунта, разумеется.       Стив смеется, заметно расслабляясь.       – Серьезно, Бак? Я, честно говоря, вообще мало слежу за тем, что там происходит.       – Ну вот. Хорошо, что я не начал написывать тебе в директ. А то твои пиарщики, наверняка, обделались бы от страха. Или от смеха.       Баки шутит. Конечно, шутит. Он не идиот и прекрасно понимает, что Стив к этому аккаунту отношения не имеет и даже пароль – вряд ли. Но Стив вдруг так смотрит, с такой расщепляющей тоской и надеждой, что Баки успевает миллион раз пожалеть о том, что ляпнул, не подумав.       – Ты, правда, хотел со мной связаться?       И Баки не знает, что ответить. Сказать «нет» – значит, соврать. Сказать «да» – дать толчок в неверную сторону. Он опускает взгляд, мнет в руках салфетку и говорит:       – Наверное, если бы я действительно хотел, я бы это сделал?       – Но ты согласился встретиться?       Баки счастлив появлению официанта, потому что к этому разговору он не готов. Он прекрасно понимает, к чему клонит Стив – к возможности начать все заново. До этого мгновения Баки такую возможность и не рассматривал. Стив завуалированно спрашивает, остались ли у него чувства, и Баки понимает, что остались. И навсегда останутся. Они слишком многое прошли вместе, чтобы Баки смог когда-нибудь его забыть, перестать о нем думать, перестать вспоминать, интересоваться его жизнью. И он знает, что для Стива это так же.       Баки ничего не отвечает, но Стив все прекрасно понимает по его лицу. И говорит сам:       –Когда ты ушел, я понял, что моя жизнь зашла в тупик. Я ведь променял ЩИТ на ГИДРУ в попытке быть рядом с тобой, сделать этот мир лучше для тебя, а вышло еще хуже. Я был ослеплен верой в собственную правоту и отказывался замечать, слушать и слышать. Когда ты ушел, все разом потеряло смысл, и я просто решил начать все заново. Сначала я, правда, думал пустить себе пулю в лоб, но понял, что не хочу так с тобой поступать. Я сам чуть не пережил твою смерть дважды – и это страшно.       Это действительно страшно. От одной мысли об этом Баки буквально парализует. Пытаясь прогнать навязчивые ужасающие образы, он спрашивает:       – Как быстро ты восстановил воспоминания?       – Практически сразу. За пару месяцев. Я все не мог избавиться от убежденности, что на геликерриере это был именно ты. Выдумал себе, что ГИДРА промыла тебе мозги, пытался тебя искать. Меня долго мучали кошмары, будто и я тоже в ГИДРЕ с тобой. Сновидения казались такими реальными, я буквально сходил с ума. А потом Наташа мне все рассказала. Сжалилась. Я просматривал пленки, снимки, общался с пленными гидровцами. Искал триггеры и находил.       Баки хочет сказать, что ему жаль, но не находит в себе сил. Потому что Стив своими благими намерениями раз за разом заставлял его проходить через это – искать триггеры, мучиться кошмарами и восстанавливать воспоминания по крупицам, сомневаясь между иллюзией и реальностью.       – Все это время я думал, что ты меня презираешь и никогда не сможешь простить. И в то же время я так надеялся, что ошибаюсь. Что однажды ты все-таки захочешь меня видеть. Выйдешь на связь. Станешь искать. Я этого ждал. Выспрашивал у Айо, вспоминаешь ли ты обо мне, но она молчала.       – Ты знал, что я в Ваканде?       Стив кивает, а Баки начинает догадываться, что Стив не просто знал. Он припоминает, как Брок, рассматривая его новый протез, сильно удивился – ведь Ваканда закрыта для случайных людей, особенно для белых. Теперь становится ясно: в Ваканду его привел Стив. И со ЩИТом договорился по поводу него – ведь Баки никто не преследовал и не преследует. Видимо, благодаря Стиву. Тот позаботился, чтобы его оставили в покое. Но эмоции это вызывает смешанные – будто он все еще под колпаком. Хотя все это безусловно из благих побуждений и очень ему помогло.       Больше всего удивляет другое:       – То есть, зная, что я в Ваканде, ты ни разу не захотел со мной увидеться?       – Я хотел, но, наверное, не совсем понимал как… Прежде всего, мне казалось, что ты не слишком хочешь меня видеть. Я боялся нарушать твою свободу, которой ты так добивался. И потом – не все так просто было со ЩИТом, Бак. Я долго скрывал от Фьюри, что воспоминания вернулись. Иначе нам бы снова пришлось прятаться и убегать, а так… они оставили тебя в покое. Да и в Ваканду лезть никто не хотел. Я договорился с Т’Чаллой, он пообещал, что снимет коды. Когда это произошло, я поговорил с Фьюри, и тот пообещал тебя не трогать. Тебя удалили из баз ЩИТа. По крайней мере из тех, что я знаю. Я думал как-нибудь приехать в Ваканду, поговорить с тобой, объясниться, но… ты вдруг занялся поисками Рамлоу.       Стив смотрит на него с молчаливым «почему» во взгляде, но Баки этот невысказанный вопрос игнорирует, сосредоточенно размазывая соус по тарелке. Вслух Стив спросить не решается, лишь качает головой и говорит:        – В конце концов, я сам виноват. Ведь это я притащил его в нашу жизнь.       Баки хмурится и откладывает вилку.       – Стив, я говорил тебе уже: дело не в Броке, а в нас. У нас с тобой не получалось никак быть вместе.       – Но мы же были? – мягко возражает Стив, тоже аккуратно откладывая приборы.       – Вот только какой ценой. Мы оба были несчастны в этих отношениях. Все хорошее осталось в Бруклине, а дальше… началась одна бесконечная война, то против ГИДРЫ, то за ГИДРУ. Я еще и за Советы успел повоевать. Я все, я устал. А у тебя снова миссия за миссией. Хватит тянуть меня за собой, я этого не хочу.       Баки выдыхает судорожно, настолько сложно ему далось это сказать, но он рад, что наконец это сделал.       Стив кивает и сжимает в ладонях его бионическую руку. Снимает перчатку, но там все равно бинт. У Баки бионика теперь почти всегда замотана из-за Брока и его шрамов.       – Ты прав, родной. Я виноват перед тобой страшно. Прости, что заставил тебя через все это пройти. Я действительно с детства лезу в неприятности и вечно втягиваю в это тебя. Прости, Бак. Особенно за то, как поступал с тобой. За эти обнуления. Я слишком боялся тебя потерять, одновременно понимая, что все больше тебя теряю. Но в тот самый первый раз, когда ты чуть не убил себя – я до сих пор не знаю, как должен был поступить и мог ли я поступить по-другому… Я знаю, это я спутался с этим чертовым Рамлоу, все из-за этого, из-за секундной животной слабости – боже, если бы я только знал, чем все это закончится…       – Мы оба виноваты, Стив. Не ты один. А твое желание нормально потрахаться с тем, кто буквально на тебе виснет, –как раз очень понятно. Я удивлен, честно говоря, как ты держался так долго и не потрахался с ним после. Или с кем-то еще. Потому что так невозможно существовать, Стив. Невозможно все и сразу. Невозможно быть таким идеальным. Ты упахивался на миссиях, вливался в ГИДРУ, от которой тебя внутренне воротило, – как ты считал ради меня – а потом возвращался домой и там я, которому это нахуй не надо. Все, как и на фронте, только хуже в разы. Я в разы больше ною. Я полностью от тебя завишу. Я угрожаю себя убить. И если ты думаешь, что я не понимаю, как тяжело было тебе, то это не так. Я понимаю. И я тебя ни в чем не виню. На твоем месте сложно было не сойти с ума. Но дело не в Рамлоу, Стив. И не в любом другом смазливом страйковце, который мог оказаться на его месте. Дело в нас. И это началось еще в сороковые. И если ты готов услышать – я готов сказать, как ты должен был поступить. Точнее не то что бы должен. Но как я бы хотел, чтобы ты поступил. И чего я ждал от тебя всю жизнь. Хотя, наверное, ты и сам догадываешься.       – Вернуться в Бруклин? – грустно улыбается, Стив. – Я был там, кстати, недавно. Но он действительно изменился до неузнаваемости. При всем желании тот, наш, Бруклин уже не вернуть. Ты был там в новом времени?       Баки качает головой.       – Нет.       – Получается, не так уж он тебе нужен, этот Бруклин? Аляска тоже ничего?       Баки вспыхивает, высвобождая руку из его ладони.       – Да потому что дело не в Бруклине, Стив.       – А в чем?       – В тебе. Во мне. В том, что мы очень разные и хотели всегда разного. Я во многом тебе благодарен, ты действительно меня любил абсолютно, делал для меня бесконечно много. А мне всегда было мало – это правда. Я был вечно недоволен. Вечно ныл. Требовал еще и еще. Постоянно упрекал тебя этим Бруклином. И меня самого это убивало – я ведь тебя обожал, ты был для меня идеален, я должен был быть счастлив рядом с тобой, но я никогда не был. Моя депрессия во время реабилитации лишь усугубила те страхи, которые жили во мне всегда. Что я не тяну. Что тебе меня недостаточно. Я не вытягиваю эту супергеройскую жизнь. Я жалуюсь. А ты устанешь от моего нытья рано или поздно. Пусть ты так не думал – но так думал я. Потому что мне всегда было тебя мало. Мало априори. Я вот такой. Избалованный эгоист – пусть так. Но мне нужен был ты весь, целиком все твое внимание. Так, как я этого хочу. В чертовом Бруклине – будь он неладен. Вот и получилось, что ты сходил с ума от необходимости нянчиться со мной, а я, как и прежде – даже еще больше – сходил с ума от невозможности угнаться и быть тебе под стать. Тебе казалось, ты делаешь все, а мне все равно не хватало. И я рад, что мы с тобой смогли друг друга отпустить. Я любил тебя, но я ненавидел ту жизнь, которую ты вел. И я так и не смог стать ее частью. Я не могу и не хочу таскаться за тобой, как этот Уилсон. А ты не будешь сидеть со мной вечерами у камина, как Брок. А если будешь – то возненавидишь такую жизнь. Это и происходило со мной. Потому что мне надо, чтобы со мной сидели вечерами и целыми днями. Я хочу вот этой скучной обывательской жизни с елкой на Рождество, покупками по воскресеньям, где каждый новый день похож на предыдущий.       Стив вздыхает и смотрит в окно. Официант уносит тарелки и приносит десерт. Баки смотрит на свой кусок шоколадного торта, и понимает, что не сможет съесть и грамма. Стив так же молча смотрит на свой кофе, размешивает его ложкой зачем-то, хотя там ни сахара, ни молока.       – Мне кажется, при желании мы могли бы найти компромисс. Хочешь… уедем вместе в Ваканду?       Баки весь сжимается внутри. Вот и зачем Стив его мучает? Баки ведь пробыл в Ваканде больше двух лет, но Стив не приехал ни разу. Да, он объяснил почему, но все равно кажется, что главная причина в том, что Стива все устраивало именно так – Баки в Ваканде в безопасности, сам Стив спасает мир. Так оно и будет, а компромисс лишь в том, что раз в пару месяцев Стив в образе героя, вернувшегося с войны, будет заезжать к нему потрахаться.       – Я не хочу, Стив. Хватит. Давай просто позволим друг другу наконец быть счастливыми. И ты, может, не веришь, но я люблю Брока. Правда, люблю. Это нечто совершенно другое, чем то, что у нас было с тобой. Более осознанное. Более спокойное. Но от этого не менее важное. Я его не оставлю. И я с ним действительно по-настоящему счастлив. Это моя жизнь, и я свой выбор сделал. Все.       Стив кивает, отводя взгляд. Баки смотрит на него и думает о том, как же невозможно он его любил. Он и Брока любит, но это несравнимо с тем. Но окунаясь в отзвуки того больного всепоглощающего чувства, Баки в который раз приходит к мысли, что сейчас ему лучше. Легче. Счастливее. Тогда он без Стива буквально не мог дышать. И со Стивом не мог. А сейчас он дышит полной грудью, ему счастливо и ему хорошо. Он не хочет ничего возвращать. Моргает, прогоняя эту тягостную тяжелую иллюзию.       – Я думал, что мы всю жизнь будем вместе.       Баки упрямо молчит. Хотя он тоже так думал. И решение уйти, тем более, попробовать с другим далось ему нелегко. Даже сейчас он ловит себя на мысли – а не совершает ли он ошибку. Они со Стивом с пятнадцати лет вместе, так хочется этой красивой истории любви – одной на всю жизнь. Но потом Баки понимает, что нет, не хочется. Потому что при всей некрасивости их истории с Броком в ней он гораздо счастливее.       Когда приносят счет, Стив спрашивает:       – Ты хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни?       Еще один ужасный вопрос. Конечно, Баки этого не хочет. Но и иного пути он пока не видит. Отвечает уклончиво:       – Мы не сможем общаться. Брок на это болезненно реагирует.       По лицу Стива ясно читается «да кто такой вообще этот Рамлоу и какое до него дело».       – А ты? Чего хочешь лично ты?       – Я бы хотел сохранить теплые отношения. Восстановить именно нашу дружбу. Но это будет не сразу.       – Из-за Рамлоу?       – Да.       – Бионику ты прячешь тоже из-за него?       Стив заметил бинт. И Баки подтверждает:       – Да. Из-за его ожогов.       Стив улыбается, осторожно, но очень обидно подначивая:       – Я думал, ты хотел свободы. А теперь прячешь бионику и отпрашиваешься у Рамлоу для встречи со мной.       – Это не так, Стив.       – А как?       – Я могу не прятать бионику и могу не отпрашиваться. Но этим сделаю ему больно. Я этого не хочу. Я абсолютно свободен – он же не принуждает меня. Это каждый раз мой выбор, и я делаю этот выбор в пользу него.       Они уже рассчитались, и Баки поднимается из-за стола. Он хочет постараться вернуться к утру, чтобы Брок не надумывал лишнего. Но Стив мягко удерживает его за руку.       – Каким бы ни был твой выбор, родной, просто знай, что я тебя люблю. И всегда буду любить. Так, как твой Рамлоу не будет любить никогда.       Осознанно или нет, но Стив бьет по больному. Баки все еще обижен на Брока за вчерашнее, тот сказал очень много обидного. С такой легкостью сказал убираться. Сказал, что ничего хорошего и не было у них. Что Баки ему не нужен. Много всего сказал. А вот то, что любит, не говорил ни разу. И на его «люблю» по-прежнему никак не реагирует. В целом Баки знает, что Брок любит его, но время от времени ему действительно не хватает от Брока именно вот этих проявлений любви.       Стив смотрит внимательно, как и прежде, считывая его мгновенно.       – Ты счастлив с ним, Бак?       – Да, я счастлив, – отвечает Баки уверенно, высвобождая руку из его пальцев. Проблемы с Броком никак не влияют на его решение прекратить эту вечную заведомо проигрышную борьбу за Стива.       – Помнишь, ты сказал, что должен был дать мне уйти в сорок пятом? Сесть на поезд? Так дай мне уйти, Стив. Я наконец могу это сделать. Тогда не мог. А теперь могу. Отпусти меня наконец. Зачем ты начинаешь?       Стив кивает, но, когда они прощаются, все-таки спрашивает:       – Ты позволишь звонить тебе хоть иногда? Просто узнавать, как дела. Слышать твой голос. Мне большего не нужно.       Баки вздыхает.       – Я поговорю с Броком. Давай ты пока не будешь звонить? Я сам позвоню. Может быть, когда-нибудь мы пригласим вас с Уилсоном на Рождество.       – Я был бы очень этому рад, Бак. До встречи.       – Пока, Стив.       Домой Баки возвращается ранним утром, как и хотел. Замечает, что пес лежит у камина – как назло не пошел спать с Броком, засранец. Баки поднимается в спальню и, раздеваясь, ложится поверх одеяла – он с холода, тело еще не успело согреться. Целует Брока в выступающий позвонок на шее. Тот тут же поворачивается, утягивая его к себе под одеяло. Видимо, Баки все-таки разбудил его своим приходом.       – Я же сказал тебе подождать до утра. Зачем было ехать ночью?       – Слишком соскучился.       Брок целует его, заключая в объятия. Баки закрывает глаза, но несмотря на усталость не может заснуть. Его преследует мысли о Стиве и их прошлом, мысли бессвязные, без всякого вывода. Вспоминается как назло только самое светлое и самое хорошее, и становится так горько и больно, что все это закончилось так плохо.       – Что-то случилось?       Брок проводит ладонью по его щеке, и Баки вздрагивает от неожиданности. Он думал, что тот спит.       – Нет, ничего.       Брок хмыкает и объятия становятся холоднее. Потом он и вовсе убирает руки, закидывая их за голову, и лежит один. Они больше не касаются друг друга. И Баки вдруг чувствует себя так отчаянно одиноко. Так хочется, чтобы Брок обнял его и не отпускал, сказал что-то теплое и хорошее, чтобы перекрыть все эти неприятные мысли, которые лезут в голову. Но тот лежит, отвернувшись. Ближе к шести утра поднимается с постели и молча уходит вниз.       Баки выходит из спальни только к ужину. Он проснулся гораздо раньше, но показываться не хотелось. Он знает, что выяснения отношений не избежать и хотелось перед этим выспаться и немного отойти от встречи со Стивом. Чтобы эмоции улеглись и он тоже не начал высказывать то, о чем будет жалеть.       Когда Баки заходит на кухню, Брок готовит к ужину пасту.       – Проснулся наконец? Я уже хотел идти тебя будить.       Настроен он, кажется, вполне миролюбиво, и Баки немного успокаивается, устраиваясь за столом. Но расслабляется он преждевременно. За ужином Брок устраивает самый настоящий допрос.       – Ну? И чего он хотел?       – Поговорить. Извиниться.       – И все?       – Сказал, что хотел бы дружить. Если это возможно.       – А ты?       – Я ответил, что ты вряд ли согласишься.       – То есть сам ты хочешь с ним дружить?       – Это вопрос с подвохом, верно?       Брок смотрит на него совершенно нечитаемо и ждет ответа. Баки вздыхает и пытается донести до него то, что чувствует на самом деле:       – Он мне дорог, Брок. Я не знаю, как это объяснить. Он мне просто дорог. Мы с ним всю жизнь вместе, понимаешь?       Брок коротко кивает и продолжает:       – Он трахается с крылатым?       – Не знаю. Думаю, что да.       – Ты не спросил, что ли?       – Да мне как-то… все равно.       – Потому что знаешь, что он будет весь твой, стоит только пальцем поманить?       – Брок.       – Он тебе предлагал начать все заново?       Баки хочет соврать, но зачем-то все-таки отвечает честно:       – Да.       – И что ты ответил?       – Что я счастлив с тобой.       Брок усмехается и смотрит на него в упор:       – Я не нуждаюсь в твоей жалости и твоих жертвах, ты же понимаешь?       Баки швыряет вилку и уходит с кухни. И из дома вообще. Закуривает на крыльце. Он даже не злится уже – сил нет. Наоборот, его накрывает странная апатия и безнадежность. Брок никогда ему не поверит. Никогда. Что бы Баки ни делал, все одно и то же. Появление Стива вскрыло давно существовавшую проблему, на которую Баки закрывал глаза, которую пытался решить, которая была с самого начала. Ведь если задуматься, они и тогда в прошлом разделились из-за того, что Брок так и не смог ему поверить. Посчитал, что Баки выберет Стива при любом раскладе. И вот они уже два года вместе, а не изменилось ровным счетом ничего. Брок по-прежнему ему не верит нисколько. Есть ли тогда во всем этом смысл? Баки держался все это время, был сильным, терпел его недоверие и откровенную грубость. Но больше не может. Эти отношения он, кажется, тоже не вытягивает. Ему нужна отдача, нужна чертова отдача, которой Брок сознательно его лишает. И, наверное, никогда не даст.       Брок садится рядом на крыльцо, ловит его взгляд и говорит:       – Я готов тебя отпустить. Без обид.       Баки вскакивает на ноги. Теряя контроль, швыряет в него сигаретами и зажигалкой.       – А я не хочу, чтобы ты меня отпускал! Я хочу, чтобы ты за меня боролся! А ты с самого начала, как я вернулся, делаешь вид, что тебе плевать! Ты настолько трус – что тошно! Что с тобой стало, черт возьми?! Ты элементарно даже стремаешься сказать, что любишь меня! И просто, блять, готов уйти с дороги не мешать? Мы два года вместе! Да что с тобой, в конце концов!       И почему бы вот Броку не завершить эту ссору простым «я тебя люблю». Ведь это так легко – открыть рот и сказать эти несчастные три слова. Но нет. Брок швыряет в него зажигалкой в ответ и уходит в дом, бросая напоследок:       – Пошел ты нахуй!       – А вот это я слышу по сотне раз на день! Спасибо, Брок!       Остаток дня они не разговаривают, сидят по разным углам. Спят тоже раздельно, утром все еще дуются друг на друга, но они уже настолько неразрывно связаны этими собаками и общими делами по дому, что вынуждены коммуницировать. К вечеру следующего дня все уже как обычно, хотя обида еще осталась. Но постепенно день за днем она рассасывается, никто ни перед кем не извиняется, они просто молчаливо забывают.       Пока однажды вечером Брок, вернувшийся из города, не швыряет ему большой почтовый конверт. Это от Стива. И он вскрыт.       Сам Брок уходит тут же, и Баки решает разобраться с ним после. А пока берет в руки конверт, вытаскивая из неаккуратной прорези альбом и небольшую винтажную открытку с видом Бруклина. Баки берет сначала ее, проглядывая текст. У него через неделю день рождения, и все приурочено к этому.              Баки, родной мой,       Очень рад был бы увидеть тебя в твой День Рождения, но полагаю, что это невозможно. Надеюсь, ты простишь меня за это письмо – не мог не поздравить тебя и оставить без подарка. Этот альбом я заполнял рисунками в первые месяцы после обнуления, мучаясь от тоски по тебе. В нем собраны мои лучшие воспоминания. Надеюсь, и твои тоже.       Даже если ты решишь, что больше не хочешь меня знать – помни, пожалуйста, то светлое, что между нами было.       Желаю тебе счастливейшего Дня Рождения и исполнения всех твоих желаний! Будь счастлив, родной!       Люблю тебя бесконечно,       

Твой Стив.

             Внизу он приписывает свой телефон.       Баки откладывает открытку и листает альбом, рассматривая внимательно, страницу за страницей. Он не сильно отличается от того, что вел Стив в ГИДРЕ – Бруклин, Бруклин, немного военных воспоминаний, снова Бруклин, снова Баки в форме и снова на войне.       Это все, конечно, безумно мило. Баки понимает желание Стива не обрывать связь, он и сам хотел бы дружить, именно дружить, встречаться время от времени в общей компании, он бы с удовольствием пригласил его с Уилсоном на свой день рождения, но Баки уже не верит, что получится. Потому что Брок. И Стив этим письмом все усугубил. Прекрасно ведь знал, какой эффект оно произведет. Но в этом весь Стив – прет напролом. И не верит, что Баки может быть счастлив с другим. Брок, к сожалению, тоже не верит.       Баки находит Брока в спальне, перебирающим шкаф. Они ждут Роллинсов на празднование в конце недели, и тот уже начал подготовку, сортируя комплекты постельного белья. Баки окликает его несколько раз, Брок делает вид, что безумно занят. Баки захлопывает шкаф и загораживает его собой.       – Мне кажется, на конверте ясно было написано, что он предназначен не тебе, – говорит он, хмурясь. Потому что больше всего в этой ситуации его выбешивает это патологическое недоверие и доведенная до абсурда ревность.       Брок скрещивает руки на груди, демонстративно вскидывая подбородок:       – И что?       – Зачем ты открыл?       – Захотелось.       – Ты считаешь, это нормально?       – Для меня – абсолютно. Не благородный я, уж прости.       – Брок, я устал! – орет Баки, срываясь.       – Я тоже устал!       Прооравшись, они оба замирают в тишине, прислушиваясь друг к другу. Ждут, кто первым решится заговорить о расставании – раз оба устали, то значит, к этому все и идет. Но оба упорно молчат.       Пес жалобно скулит и трется между ними. Брок треплет его по голове и садится на кровать, устало растирая руками лицо.       – Зачем ты здесь? Я ведь никогда не буду для тебя, как он. Вы, блять, на этих рисунках такие счастливые и идеальные. Вы даже смотрите друг на друга по-особенному. На меня ты так никогда не смотрел.       – Брок. Это рисунки. И рисовал их не я.       – На старых пленках ты именно так на него и смотришь.       – Хотелось бы заметить, что с тех пор прошло семьдесят лет.       Но Брок его не слышит.       – Ты правильно тогда сказал – он всю жизнь ради тебя положил. Вы будто созданы друг для друга. Да что я тебе объясняю? Ты даже преодолел свою водобоязнь ради него, лишь бы спасти – настолько сильно любил. И давно ты ему все простил, да и он теперь изменился – весь такой ахуительный и положительный. Ты после встречи с ним сам не свой. Ты думаешь, я не замечаю? Бороться за тебя говоришь – да каким образом? Что я могу сделать? Обнулить тебя, как делал он? В этом для тебя борьба? Это твой выбор, я не собираюсь бороться против тебя. Я – лишь твое временное спасение от одиночества, а он всегда был для тебя особенным.       – Был! Вот именно что был, Брок! Он был моей первой любовью, которая не пережила проверку временем. Да, это было красиво. Но оказалось совершенно нежизнеспособно.       Баки садится рядом на кровать и легонько трогает его коленом.       – И если уж на то пошло, то плавать меня научил ты. Выплыл я и спас Стива – благодаря тебе. У меня в голове звучал твой голос, уговаривал не сдаваться и быть сильным.       Брок щурится недоверчиво:       – Ты врешь.       – Брок, врать – это твое. И лазить по чужим конвертам.       – Вот видишь, – снова хмурится тот, отворачиваясь.       Баки вздыхает.       – Слушай, я Стива любил, сильно любил, я не могу это изменить и не собираюсь отрицать. Тебе придется это принять. Да, это та самая первая романтическая любовь, от которой сносит голову. Ну, может, и не смотрю я на тебя так, но и мне уже не двадцать, а под сотню, я вообще на мир другими глазами смотрю. Да и тебе тоже не двадцать, как тому Стиву. У тебя свой багаж проблем. Я их вижу. Я их осознаю. И я знаю, что нам вдвоем лучше, чем по отдельности. Без Стива я не мог жить – это правда. Но и с ним жить я не смог. Мы с тобой прекрасно справимся друг без друга, но зачем? Если вместе нам лучше и проще. Мне есть, что тебе дать. Тебе есть, что отдать мне. Идеальных не бывает, с твоими заскоками я научился жить, как и ты с моими. Я тебя люблю, я здесь, с тобой, и я счастлив. Что еще тебе нужно? Да, нам сложно притираться, сложно тащить с собой прошлое, но мне кажется, мы оба успешно справляемся. Я не хочу ничего другого. И никого другого. При всех наших несовершенствах мы даем друг другу то, чего нам не хватает в себе. Я счастлив с тобой, Брок. А ты со мной?       Он молчит. Баки начинает злиться – это уже доходит до абсурда. Но Брок вдруг так беспомощно смотрит на него и говорит со всей искренностью:       – Я слишком боюсь тебя потерять, чтобы быть счастливым. А я уверен, что потеряю.       Баки привлекает его к себе, обнимая:       – Помнишь, когда ты учил меня плавать, то выдумал историю про то, как прыгнул с волнореза и выплыл на слабо, потому что было стыдно бояться? И якобы шрам у тебя на виске из-за этого.       Баки целует его в висок, хотя того шрама уже и не видно под ожогами.       – Если ты прыгнешь, ты выплывешь, Брок. Поверь мне. Ты не один – я рядом и всегда тебя подстрахую. Но в любом случае – даже если ты не веришь мне – я знаю точно: Броку Рамлоу, каким он был, было бы стыдно бояться. Подумай об этом, ладно?       Брок коротко кивает, высвобождается из его объятий и возвращается к сортировке белья. Баки кажется, что тот что-то понял, но вечером все равно застает его украдкой листающим альбом Стива и перечитывающим открытку.       Оставшаяся часть недели проходит в суете и подготовке к приезду гостей, так что выяснять отношения становится просто физически некогда. Роллинсы приезжают за день до праздника и это стратегическая ошибка, потому что Брок привлекает к готовке всех, кто на это способен. А кто не способен – отправляются надувать воздушные шары, развешивать буковки «С Днем Рождения, Баки» и заниматься собаками, потому что куда их денешь. Баки, ожидаемо, во второй группе вместе с детьми – чему несказанно рад.       Подготовка в этом году в разы масштабнее, чем в прошлом. Тогда Брок вообще не собирался праздновать – в его вселенной такие вещи не отмечают, ну, либо отмечают с пивом и пиццей, не заморачиваясь. Когда Баки стал объяснять, что для него это важно и он хотел бы собрать друзей и устроить праздник, Брок очень удивился, уточнил, сколько ему лет с намеком, что такой фигней занимаются дети до четырнадцати. Баки не стал больше ничего объяснять и просто взял и пригласил Роллинсов. Волей-неволей Броку пришлось вовлекаться в процесс, и еще раз – уже на свой день рождения.       В этом году все иначе. Брок делает именно праздник – с шарами, буквами из бумаги, тортом и свечами. Баки не знает, чем обусловлены такие перемены – тем более, в последнее время они только и делали, что ругались. Откровенно говоря, Баки ждал, что Брок будет ходить с кислым лицом и портить настроение всем. Но нет. Наоборот, проявляет несвойственный энтузиазм. И если таким образом он демонстрирует свою любовь, то Баки безусловно счастлив.       Баки вообще любит праздники, особенно свои. Когда вместо счастливого Рождества, счастья желают непосредственно ему, еще и говорят кучу приятностей. Что поделаешь – он всегда любил быть в центре внимания, и это наконец вернулось.       Они уже накрыли стол. Дети в нетерпении таскают что-то оттуда, пес тоже пытается последовать их примеру, но Баки вовремя его отгоняет. Он и сам ужасно голоден, еще все это выглядит таким вкусным, все уже собрались и можно начинать. Но Брок отходит на кухню, потому что умудряется еще что-то там доготавливать. Баки зовет его, чтобы садиться, но тот орет свое «пять минут», растянувшееся уже на полчаса.       Баки бессовестно отправляет в рот несколько канапе, потому что ну, сколько можно в самом деле. Марта не выдерживает и идет к Броку помогать. Джек идет за женой. Баки думает подтянуться следом, но дети начинают беситься, вскакивают из-за стола, и вдруг все как один кучкуются у окна – что-то увидели. Неясно, что могло привлечь их внимание – там только лес и снег, собаки давно загнаны в дом. Разве что кто-то из диких зверей забрел – тогда лучше с этим разобраться сейчас, пока никто другой случайно не вышел во двор.       – Что там такое? – спрашивает Баки, подходя к окну.       – Летающая тарелка.       Он действительно замечает в небе отблески прожекторов. Возможно, самолет, – тут многие пользуются небольшими частными самолетами, – но свет слишком мощный и движется эта штука очень быстро.       Баки надевает ботинки и выходит на улицу. Идет через двор, слыша все нарастающий гул воздушных лопастей. Это не самолет, кого он обманывает. Это боевой джет, и, взметая снег мощными потоками воздуха, он идет на посадку.       Это Стив. Конечно, это он. Когда снег оседает, Баки видит, как тот спрыгивает на землю вместе с предположительно Уилсоном и машет ему издалека. Спешит навстречу быстрыми шагами, а Баки беспомощно замирает посреди двора, предчувствуя катастрофу.       Выходка в целом вполне в характере Стива. Он упрямый до жути и никакого Брока в расчет принимать не собирается. Баки думает о том, что, наверное, стоило ответить жестче, более однозначно – но как он может быть жестким со Стивом, да и сказал же он все. Вот и зачем Стив сейчас приехал? Какая необходимость? Брок ведь еще надумает, что это Баки его позвал. Разразится страшнейший скандал. Баки уже хочет поговорить со Стивом в отдалении, объяснить ситуацию и попросить не вмешиваться, уехать – потому что ничем хорошим это не кончится все равно.       Но уже поздно. Он слышит, как хлопает дверь дома, как скрипит снег под тяжелыми ботинками позади – Баки и оборачиваться не надо, чтобы понять, что Брок уже все видел. И неумолимо приближается.       И Баки беспомощно замирает на месте, не зная, куда идти и что вообще делать.       Стив подходит к нему первым, с ходу заключая в объятия. Баки их даже не возвращает, стоит как тряпичная кукла.       – С праздником, родной. Прости, мы только с миссии, – Стив, на этот раз начисто выбритый, действительно в тактическом костюме, как и Уилсон, подошедший следом. – Твой партнер слишком поздно позвонил, уже не получилось перенести.       – Партнеры у тебя на переговорах, Кэп, а я любовь всей его жизни, – слышит Баки над своим ухом.       Стив на Брока не реагирует, может, даже и не слышит, устремляя все внимание на Баки. Брок же притягивает Баки к себе и коротко целует в щеку, будто обозначая для ясности – «мое». Так и не отпускает, перекидываясь приветствиями со Стивом и знакомясь с Уилсоном.       Они идут в дом, а Брок руку так и не убирает. Представляют новоприбывших и Роллинсов друг другу, а Брок так и держит Баки рядом с собой, правда, теперь смещая руку на талию.       – Зачем? – спрашивает Баки шепотом.       – Решил последовать твоему совету и встретиться со своими страхами лицом к лицу.       Не слишком этот расплывчатый ответ обнадеживает. И ничего не объясняет. Что Брок задумал на самом деле? Позлить Стива? Проверить его? Создать повод для скандала и посмотреть, на чьей Баки будет стороне?       Стив тоже хорош. Вот зачем он принял это приглашение? От Брока. Хотя в случае Стива – Баки знает зачем. Стив отличается непроходимой упертостью и намерен завоевать свое место в его жизни любой ценой и на любых условиях. И если для этого надо терпеть Рамлоу, то он готов делать это с вежливой улыбкой. Вот и сейчас он мило расспрашивает Брока про собак, ласкает подбежавшего пса, который к явному неудовольствию Брока дается Стиву в руки. Говорит, что и сам всегда мечтал именно о собаке, но кочевая жизнь и плавающий график к этому не располагают.       Брок на удивление не хамит, не дерзит и вообще общается со Стивом так, как, наверное, общается только с Мартой – подчеркнуто любезно и дружелюбно. Даже пытается контролировать количество мата в речи. Баки не понимает, что за комедия абсурда тут разыгрывается, тем более, Брок по-прежнему не отлипает от него. Его рука неизменно либо у Баки на талии, либо на плече, либо на бедре. И в определенные моменты это мешает нормально есть. Им обоим. При этом в обычной жизни Брок не особо любитель пообниматься, а уж тем более при посторонних.       В какой-то момент Баки чувствует, как тот пальцем поддевает висящий у него на шее жетон, вытягивая из-под рубашки. Его собственный жетон тоже болтается на всеобщем обозрении – очевидно, чтобы Стив видел. Но Баки недооценивает масштабов задумки, пока молчавший до этого Джек Роллинс не выдает, пожалуй, первую сложносочиненную фразу за вечер:       – У вас парные цепочки, что ли?       Баки смотрит на него удивленно – потому что вот уж Джек про эти парные цепочки знает с момента их появления. Но тут Брок в лицах начинает рассказывать, как Баки эти цепочки подарил, перевирая все просто до невозможности – так что романтическую комедию можно снимать. Подходит к Джеку, показывая гравировку и очень громко комментируя все это вслух, – хотя Джек эту цепочку видел миллион раз и столько же раз про нее слышал – причем в неприукрашенном варианте.       – Очень мило, Бак, – улыбается Стив. Вроде бы, искренне, но он не может не думать о том, что для него Баки никогда ничего подобного не делал. А Баки и не знает почему – наверное, потому, что ему всегда казалось, что Стиву это не нужно, что Стив занят другим, ему не до этого ребячества. Да и Баки тоже как-то было не до этого, сидя в окопах. Хотя Стив был бы рад однозначно. Но все-таки существовал в их отношениях какой-то странный перекос – Баки только брал, не отдавая. Почему-то со Стивом он мог быть только таким, а с Броком, наоборот, вышел полноценный обмен.       – Ты у меня самый лучший, – Брок возвращается обратно, целуя его в макушку. Баки не может сдержать смешок, потому что наедине его самым лучшим что-то не называют и все это показушно донельзя. Но в целом мило. Он наконец начинает понимать, что делает Брок. Это вовсе не попытка спровоцировать его или Стива – нет. Это действительно попытка встретиться лицом к лицу со своими страхами и посмотреть, получится ли выйти победителем. А еще то самое «бороться», которое Баки бросил ему в пылу ссоры. Вот она «борьба» в исполнении Брока Рамлоу, наконец решившему, что ему стыдно пасовать перед Стивом. И Баки улыбается широко, начиная наконец наслаждаться этим спектаклем, режиссированным вовсе не для Стива, а для него.       Джек с чувством выполненного долга возвращается к еде, но зато на сцену выходит его жена, начиная вздыхать, как это все мило, какой Баки романтичный и какая у них с Броком любовь. Брок во всеуслышание сообщает, как ему с Баки повезло (еще одна вещь, которую Баки слышит от него впервые), и они дружно пьют за любовь.       Баки смотрит на все это, начиная замечать детали, на которые не обратил внимания раньше. Брок в слепяще-белой, черт возьми, рубашке – при том, что все предыдущие праздники встречал в свитере или в толстовке и вообще не парился. Как и Баки, которому утром тоже было сказано надеть рубашку – к счастью, темно-синюю, потому что он уже умудрился поставить на ней пятно. А сейчас он присматривается, понимая, что рубашка выглажена и вот уж явно не им самим. Пес, ластящийся к ноге, не просто вымыт накануне, но еще и расчесан так, что шерсть буквально блестит. На столе красивый сервиз, которого у них отродясь не было, а пьют они из красивых бокалов, явно привезенных Роллинсами. Продумано все до мелочей.       А в торте, который Брок торжественно вносит с кухни, под всеобщее «HappyBirthday», дирижируемое Мартой, зажжены свечи – две фигурные по сорок пять и восемь одиночных.       – Все? Я могу? – спрашивает Баки в нетерпении, потому что это с детства его любимый момент. Собственно, с детства такого момента в его жизни и не было. Со Стивом все это происходило чаще всего в походных условиях, всегда с подарком, но никогда с тортом и праздником. В прошлом году с Броком был торт, но без свечей, потому что «мне что, нахуй, девяносто семь свечек туда тыкать?». Но сообразил-таки, как сделать девяносто восемь.       Баки уже предвкушает момент, готовый загадывать желание, но Брок его останавливает:       – Подожди. Сначала я хочу тебя поздравить.       Это уже что-то совершенно запредельное. Брок никогда его раньше не поздравлял – тем более, вот так официально, при всех. Даже наедине ему сложно выдать связанную приятную речь, а тут за общим столом. Еще и перед Стивом. Но Брок решительно встает с бокалом вина, и прямо чувствуется, как он волнуется. Баки поднимается следом и улыбается широко и приободряюще – как бы неловко это ни вышло в итоге, его уже распирает от счастья, что Брок пошел на такое ради него. И он кажется таким невероятно красивым в этой белой рубашке, нервно улыбающийся и почесывающий кончик носа от смущения. Баки давно привык к его шрамам, он уже и представить Брока без них не может и не хочет, и совсем они его не портят, а делают еще более любимым и особенным. Брок, наоборот, так и не привык и, вполне возможно, весь вечер думает о том, как он смотрится на фоне идеальнейшего Стива. Но что до Баки, то он устал от вечной погони за этим идеалом. Ему идеально вот так, с неидеальным Броком на краю света.       – Когда-то давно ты спросил, что мне в тебе нравится. Я ответил «все», и ты обиделся, потому что я якобы говорю тебе слишком мало приятных вещей. Отныне я постараюсь исправляться. И говорить больше. Но... мне, правда, нравится в тебе все. И сложно выбрать что-то одно. А если я начну перечислять, то наверняка что-то забуду. Мне нравится твоя улыбка, твой характер, то, как ты... ну... какой ты... мне нравится, – он, видимо, все-таки что-то забывает, потому что наступает неловкая пауза, в ходе которой Джек прячет лицо в ладонях, а его жена активно шевелит губами, подсказывая. Брок, судя по всему, мысленно посылает все нахуй и переходит сразу к концу: – В общем… я тебя люблю. Очень люблю. И обещаю, что никогда не устану за тебя бороться, и постараюсь сделать все, чтобы ты был счастлив. С днем рождения, любимый.       Все встают, аплодируя, а Брок с таким облегчением Баки обнимает, будто эти пять минут были для него пыткой – впрочем, зная его – действительно. Баки ловит его взгляд, чтобы тот почувствовал, как он счастлив. Брок расплывается в улыбке, взъерошивает ему волосы и говорит:       – Все, можешь задувать свечи и загадывать желание.       – Нет, подожди. Я тоже хочу сказать.       Брок садится, а Баки остается стоять, теперь уже сам не убирая руку с его плеча. Он начинает с общих слов благодарности всем, кто пришел. Перечисляет Роллинсов поименно, что само по себе занимает несколько минут. Шутит, что, связываясь с Броком, не ожидал, что у него столько родственников. Джек улыбается и обменивается с ним одобрительным взглядом «хорошо сказал».       Со Стивом сложно. Если абстрагироваться от всех отягчающих обстоятельств, Баки безумно рад, что Стив здесь. Благодарен ему за многое. Рад, что тот снова появился в его жизни, потому что они действительно связаны неразрывно – так уж случилось. И они все равно любят друг друга той абсолютной родственной любовью, которая будет жить даже если они годами не будут видеться. И Баки не хотелось бы его терять. Как друга. Как близкого человека. Видеться хотя бы иногда. Вот так, как сегодня. И хочется сказать Стиву что-то теплое и в то же время не ранить Брока, и без того крайне уязвимого в этот момент.       Ласково поглаживая толстый рубец на его шее, чтобы показать Броку, что он мысленно с ним и только, Баки говорит Стиву, что очень рад его приезду. Рад, что тот нашел время. Шутит, что особенно рады, конечно, Роллинсовы дети, которым Стив пообещал показать изнутри капитанский джет. Слова выходят простыми, но они со Стивом прекрасно считывают друг друга по взглядам.       Стив широко улыбается, шутит в ответ, что надеется впредь видеться чаще, и в следующий раз даже покатает на джете всех желающих. В разговор тут же вклинивается его Уилсон, обещая покатать всех желающих и без джета. Несколько перехватывая у Баки инициативу в его благодарственной речи, Стив решает сказать спасибо Броку за то, что тот пригласил его, зная, как для Баки это важно. Вряд ли Стив хотел обидеть этой фразой, скорее, наоборот, но Брока как раз коробит именно эта важность Стива для Баки. Его плечо напрягается под ладонью, и Баки уже готовится к тому, что Брок не сдержится и нахамит. Но тот сдерживается, отвечая Стиву лишь секундной вежливой улыбкой, которая, правда, больше напоминает оскал.       Но выражение его лица мгновенно меняется, когда Баки наконец поворачивается к нему. Брок смущается и отводит взгляд, понимая, что настал его черед слушать про себя приятное. Теряется настолько, что даже не догадывается при этом встать. Так и смотрит снизу-вверх.       Баки на мгновение замирает – в отличие от Брока, он нисколько не стесняется говорить слова любви и благодарности перед всеми. Он делал это десятки раз, и перед Роллинсами в том числе. Но вот только не перед Стивом.       Это очень сложный момент, но Баки изначально на него пошел, вызвавшись сказать речь. Стив будет вслушиваться в каждое слово, сравнивая. Брок точно так же будет сравнивать. Можно сказать нечто вежливо-осторожное, общие фразы, не обижая Стива. Наверное, это было бы правильно, раз они оба здесь: делать больно Стиву не хочется. Если бы Брок реагировал на все это не так остро, Баки бы так и поступил – отделался абстрактными приятностями. Но тогда он просто обесценит все старания Брока, ведь тот буквально переступил через себя сегодня. Нужно сказать столько и так, чтобы Брок почувствовал наконец, что он для Баки один, самый любимый и самый особенный – и перестал в этом сомневаться. Иначе ничего не имело смысла.       Баки улыбается, легонько поддевая пальцами его подбородок, чтобы смотрел в глаза, и говорит:       – Знаешь, я понял, что тоже люблю в тебе все. В отличие от тебя, я, наоборот, всегда пытался конкретизировать и разделять, выбирать отдельно, что мне нравится и что не нравится тоже. До этого момента я думал, например, что мне недостаточно красивых слов, каких-то красивых жестов, но понял, что я идиот и, на самом деле, это неважно. Я чувствую твою любовь, и я никогда в ней не сомневался. Сегодняшний праздник, который ты для меня устроил, еще одно тому доказательство – я знаю, сколько труда и нервов тебе все это стоило. И не только это. Со мной было непросто и до сих пор непросто, наверное – но ты умудряешься каким-то образом справляться. Любить меня в мелочах и ежедневности. Принимая мои несовершенства, но при этом подталкивая становиться лучше. Прислушиваясь ко мне и уступая. В разумных пределах, – тут же добавляет Баки, смеясь, зная, как не любит Брок уступать. Притягивает его к себе, сминая идеально-выглаженный воротник рубашки, и, улыбаясь, продолжает: – Я люблю тебя, Брок. И кроме тебя мне никто не нужен и ничего не нужно, кроме нашего уютного мира в вечной мерзлоте на краю света. Ты мой самый любимый, самый прекрасный, самый для меня особенный. Спасибо тебе за то, что ты рядом. Всегда рядом. С тобой все мои мечты становятся реальностью.       Брок улыбается во весь рот и целует его порывисто, но кротко – все-таки тут полно детей, еще и Стив. Хотя Баки надеется, что о Стиве тот думает уже в последнюю очередь.       А вот сам Баки избегает на Стива смотреть. Перед ним стыдно, неловко. Баки знает, что сделал больно, но уже не может иначе. Он с Броком, тот стал центром его вселенной, он выбрал и не может разрываться между ними двумя.       Стива он провожает один, Брок даже не пытается увязаться, довольный и без того. Уилсон грузится в джет, а Баки со Стивом остаются внизу, чтобы попрощаться наедине. Кусая губы, он пробует извиниться:       – Стив, если что-то не так, прости. Ни я, ни Брок не хотели обидеть. Я вообще не знал, что он тебя позовет. Мне жаль, если…       – Все в порядке, Бак, – ласково перебивает тот. И Баки в который раз удивляется его способности улавливать суть, не отвлекаясь на шелуху. – Наоборот, я рад, что увидел это все, ваши отношения изнутри. Знаешь, мне долго не давала покоя мысль, что когда я обнулил себя, то смалодушничал: бросил тебя с Рамлоу, хотя должен был защитить. Мне он всегда казался… не самым лучшим человеком, мягко говоря. Но сегодня я как-то… Не знаю, дело в нем или ты у меня такой особенный, но я увидел его другим. Я боялся, что ты с ним из-за обиды на меня или по каким-то своим надуманным причинам, но теперь… Наверное, он, и правда, тебя любит. Как умеет, но… главное, что ты счастлив. А я вижу, что ты счастлив. А все остальное – неважно.       Рядом с ними крутится пес, и Стив тянется, чтобы потрепать того за ухом напоследок.       – Я всегда так хотел собаку, а из-за миссий никак не заведу. Даже собаку. Но знаешь, я не могу по-другому и не смогу. И, наверное, я тоже счастлив, раз так ничего и не поменялось в моей жизни. Я всегда находил войны, и для меня они никогда не закончатся. Ты прав. Каждый сделал свой выбор.       Возвращаясь к дому, Баки видит в окне кухни Брока, сидящего на кухонном столе с бутылкой вина.       – Я устал пиздец, – жалуется он стоящему рядом Джеку. Тот, впрочем, по обыкновению скуп на сочувствие:       – Марта всю ночь строчила для тебя эту хуйню, как можно было забыть половину?       – Да пошел ты, Роллинс! Это была стрессовая ситуация, – Брок злится, отпихивая его. Но затем вдруг спрашивает неуверенно: – Все равно же нормально вышло? Он же доволен остался, да?       Джек отвечает со свойственной ему степенью эмоциональности:       – Да, вроде.       Щурясь, Брок смотрит в окно:       – Кэп же отчалил уже. Где он болтается?       – Может, с ним улетел?       Баки со смешком вспоминает, как когда-то сказал Джеку, что с такими друзьями и врагов не надо, и сейчас вновь думает, что был недалек от истины. Он не видит, как реагирует Брок, слышит только смех Джека:       – Сделай лицо попроще, куда он нахуй денется?       – Никуда! – хохочет Баки, кидая снежком в оконную раму. Брок высовывается к нему, строя из себя недовольного:       – Ты тут уши стоишь греешь, что ли?       – Неблагородный, как и ты. Мы нашли друг друга, – улыбается Баки. Притягивает его к себе через подоконник, намереваясь поцеловать. Но Брок отстраняется, потому что «что ты творишь, здесь же Роллинс».       Баки все равно умудряется коротко поцеловать его в подбородок.       – Это был лучший день рождения в моей жизни. Да вообще лучший день в моей жизни.       – Это ты еще подарок не видел, – вставляет Джек, тоже высовываясь в окно. – Брок, иди вручи ему.       Баки не знает, что там за подарок, но судя по тому, как Брок вдруг смущается – ему понравится. Определенно.       – Потом. Сейчас надо убрать со стола.       – Мы уберем. Расслабься, приятель. Хуже, чем твое сегодняшнее выступление, уже точно не будет, – хохочет Джек. Брок показывает ему средний палец, а Баки орет, что это было лучшее выступление и лучшая речь. И теперь он ждет этого на каждый праздник. Брок смотрит на него в нескрываемом ужасе.       Они уходят в спальню, где Баки и получает свой подарок. Это нечто прямоугольное и жесткое, на ощупь похожее на большую книгу. Но срывая оберточную бумагу, он понимает, что это не книга, а фотоальбом, и даже с фотографиями. Их не так много – в основном с общих праздников. Дети Роллинсов вечно снимали что-то на телефоны: Баки позировал, но никогда не задумывался о дальнейшей судьбе этих снимков. Брок или тот, кто ему помогал, собрал их все. Но не только их. О существовании некоторых фотографий Баки даже не подозревал. И вот уж эти снимки точно собирал Брок. Несколько кадров с тренировок, где Баки крупным планом и настолько ужасно получился, что хочется развидеть. А Брок, выходит, хранил все это время. Фотография, снятая сверху – как он спит в мотеле. Издалека – как тупит у автомата с кофе. Немного смазанная – обедает в общей столовой, отвернувшись в сторону Мэй.       Баки перелистывает очередную страницу, натыкаясь на пустующие слоты. Альбом не заполнен даже на треть – все-таки у них слишком мало фотографий. Но в первый же пустой разворот вложена открытка с видом океана. Баки улыбается и поворачивает ее другой стороной, почти не надеясь найти послание – но удивительно, Брок даже это сделал. Подписал ему открытку. В своем стиле – сбивчиво и по делу.              Будем вместе заполнять этот альбом новыми воспоминаниями. Начнем с поездки к океану. Я взял билеты на пятницу, Джек согласился посидеть с собаками. С Днем Рождения, волчонок! Ты лучшее, что у меня есть. Я тебя люблю.              – Мне кажется, меня сейчас разорвет от счастья.       – Тебя разорвет от торта, ты умял три куска. Полюбовался на себя в прошлом? Хочешь снова стать таким? – ворчит Брок в ответ. Видимо, лимит нежности и любви на сегодня исчерпан. Но Баки только хохочет, притягивая его к себе и с наслаждением комкая в пальцах эту уже не такую идеально выглаженную белую рубашку.       – Зато ты, я смотрю, любовался и насмотреться не мог, раз запечатлел.       – Это правда. Не могу на тебя насмотреться, – шепчет Брок ему в губы.       И все это прекрасно, но Баки, кажется, умрет, если не узнает:       – Брок, так все-таки – что было в твоей речи? Что конкретно тебе во мне нравится?       – Ты издеваешься?       – Нет, просто интересно.       Брок лишь закатывает глаза.       – Я завтра скину тебе файл, почитаешь.       – А все-таки? Без файла. Лично от тебя.       – Я же сказал – все, – безапелляционно заявляет тот. И Баки отстает, смеясь. Похоже, некоторые вещи не изменятся никогда. Но это не важно. Он счастлив и без этого.       Брок кладет ладонь ему на шею, поглаживая цепочку с жетоном и фигурку белого волка, подаренную Айо. И вдруг говорит:       – Ты весь – моя сбывшаяся мечта. Это я хотел, но не сказал тогда. В ту ночь. В ответ на твой вопрос.       – Главное, что сказал сейчас, – счастливо жмурится Баки, обнимая его.       – И есть еще кое-что, что я тогда не сказал, хотя должен был.       – Я весь в внимании.       Догадываясь, что Брок имеет в виду, Баки расплывается в улыбке. Но тот превосходит все его ожидания. Наклоняясь к самому его уху, наговаривает шепотом, как и Баки тогда– я люблю тебя, люблю, люблю… Бесконечное число раз.       И Баки наконец бесконечно счастлив.