Капитан Гондора

      Дверь распахнулась, и Фарамир словно оказался на пороге своего несчастного юношества, казалось бы, давно оставленного позади. Все было в точности так, как когда он закрыл за собой эту дверь три года назад. Он помнил свое безутешное юношеское горе; помнил, как солнце падало на выцветший ковер, когда он пересекал комнату, чтобы последний раз коснуться любимых книг.       Они все еще были там, на полках высокого резного шкафа у окна с видом на любимые холмы Итилиена, зеленеющие вдали. Они верно дожидались его возвращения, и, взяв в руки небольшой сборник поэзии, он закрыл глаза, и слова, давно знакомые, ожили в его памяти, ибо они были прочтены десятки раз перед жаждущими слушателями вечерами, проведенными у костров в Итилиене. Но ни выцветший на солнце корешок книги под его пальцами, ни запах потемневших от времени страниц не могли избавить его от чувства, что отныне он принадлежал иному миру — словно он пересек Великое море, и не было уже пути назад.       Какое-то время он оглядывал комнату, некогда служившую ему убежищем: каменные стены, свидетели его радостей и горестей и хранители его детских тайн. Он возвратился — чужак — в дом, что не был больше его домом. И когда он упал на постель, внезапная мысль молнией поразила его: мысль, что, быть может, дом его был где угодно — в утратившем былое величие Итилиене, в Чертогах его дяди, наполненных музыкой и смехом, или даже в полуразрушенном доме Капитана в дебрях Анориэна — но не здесь…       «Прошу, откройте его после путешествия».       Как он мог забыть? Пробормотав проклятие, Фарамир приподнялся на локте и, дотянувшись до сумки, с юношеским нетерпением вытряхнул ее содержимое на грубое шерстяное одеяло. Ревнивым движением он взял в руки последнюю выпавшую из сумки вещь — белый вышитый футляр, перевязанный черной шелковой лентой. Три дня любопытство сжигало его, но даже когда ночью он в одиночестве нес дозор, держа меч поперек колен, пока Боромир спал у костра, он не открыл его. Она никогда не узнала бы, но он всегда держал свое слово.       С благоговением, он развязал ленту, футляр раскрылся, и к своему удивлению он обнаружил в нем странный тонкий предмет из слоновой кости с затупленным острием, и два скрученных листа пергамента. Он нетерпеливо развернул их и обнаружил, что один был покрыт рельефными точками, которые он мог нащупать кончиками пальцев, второй же был ключом к прочтению.       Он вскочил с постели, переполненный радостью, и почти бегом направился к столу у окна, и вскоре перевел с тайного языка, которым она поделилась с ним, ее послание, записав его своим аккуратным мелким почерком.       Моему Лорду Фарамиру, я, Ниенна, дочь Даэрона, шлю свои приветствия и узы дружбы и привязанности.       Надеюсь, Вы не сочтете мое письмо за дерзость, ибо я лишь желаю быть уверенной в том, что Вы возвратились в дом Вашего отца благополучно и в лучшем здравии, чем когда покинули мой.        Мой Лорд, не так давно Вы спросили меня, не могла бы я научить Вас письму, что мой отец изобрел для меня. Прошу Вас принять в дар перо и пергамент, что помогут Вам в изучении, как знак моего почтения.       Да пребудет с Вами благословение Валар. Прощайте.       — Нет, Ниенна, дерзость была лишь с моей стороны, и я докажу тебе свое почтение, — прошептал он, и его лицо все еще пылало от радости, когда дверь отворилась и в комнату вошел Боромир.       — Брат, я вижу, ты получил хорошие вести?       — Да, от друга, — с нарочитой небрежностью он закрыл ящик, в который положил свое сокровище, и повернул ключ.       Боромир, от острого взгляда которого ничего не ускользало, произнес легким тоном:       — Тайный друг? Что ж, я не буду спрашивать больше, но у меня для тебя новости.       — Как видишь, я жду с нетерпением. Поспеши же со своими новостями, пока тебя не разорвало.       Со смехом, Боромир ответил:       — Наш дядя прибыл сегодня утром, — Фарамир вскочил на ноги, но Боромир поднял руку: — Не спеши, отец затащил его в Зал Совета, как только он ступил в Цитадель, и никого из них не видели с тех пор. Но Нахар говорит, что все мы встретимся за ужином — по крайней мере, так распорядился наш отец.       Внезапно его брат замер, и вдруг он показался Боромиру недосягаемым, словно поднял щит между собой и остальным миром. Когда он заговорил снова, в голосе его звучало лишь тихое отчаяние:       — Сказал ли Нахар… Отец — он посылал за мной?       Боромир обнял брата за плечи:       — Нет, не посылал, но когда он сделает это, я буду рядом, как и наш дядя.