Сосед напротив

Ким Бонсу имеет привычку расчесывать пальцами свои длинные волосы, собранные в хвост, она может заниматься этим всю пару, Юна грызёт колпачки от ручек, Минхо катает по страницам тетради карандаш, Сону рисует узоры на полях, Намджун спит, скрываясь за учебником, открытым на рандомной странице. Чимин знает повадки своих однокурсников наперечёт, он наблюдает за каждым из них дни напролёт с галёрки уже третий год. Не такое уж бесполезное занятие, как считал Пак, замечая, что видя их «делишки», стал более снисходителен к самому себе. «Привет, как дела? Отличная сегодня погодка!», — произнёс он про себя, увидев на пороге учебной аудитории Тэхёна. — Привет, как дела? Отличная сегодня погодка! — проговорил, запыхавшись, Тэхён и плюхнулся на своё место. Для Тэхёна погодка всегда была отличной, даже если стеной лил дождь, и молнии жгли шпили высоток. — Привет… — Чимин не успел договорить и резко затих вместе со всеми остальными, услышав тяжёлые шаги по направлению к преподавательскому столу. Пак опустил голову, сжимаясь, и уставился на свои руки. Чувство стыда обожгло ему щёки. Он медленно выдохнул, представляя, как в этот самый момент его преподаватель поправляет запонки и окидывает взглядом присутствующих в аудитории, чуть хмуря при этом брови. Движения его неспешные, но уверенные, Мин будто сытый зверь, смотрит на всех отстранённо и лениво, потягивается, прохаживается мягкой поступью, приглядывается, но, кажется, одно неправильное действие, и он хищником разорвёт любого в клочья. Пак выучил и его тигриные повадки наизусть. Сейчас начнётся перекличка, и он назовёт его имя своим низким глубоким голосом, заставляя содрогнуться всем нутром и сжаться ещё сильнее. У Чимина ноги становились ватными при виде преподавателя литературы, и сердце ухало, камнем падая в пятки, стоило им хоть на секунду случайно встретиться глазами. Он тут же прятался от него, как от огня, но тайная сила всегда влекла его взгляд обратно. Надо же было так сглупить… надо же было влюбиться в Мин Юнги. Ох, если бы только тот знал, как же отчаянно Пак ищет его в своей постели, очнувшись посреди ночи от влажных снов, где Мин осыпает его поцелуями, а он тянется к нему в ответ, маясь от приятного напряжения внизу живота. Чимин всегда просыпался на пике своего возбуждения, и его стеснительная душа заходилась в рыданиях от предчувствия горького будущего. Он страдал бы гораздо меньше, если бы не развивал в себе так усердно силу воображения и не напоминал бы себе без конца о приятных, но мимолётных мгновениях, связанных с Мином. — Пак Чимин, — назвал его имя преподаватель, у Чимина свело желудок. — Здесь, — едва слышно отозвался парень, склоняясь ниже над партой. Заскрипел по доске мел. Пак несмело поднял голову, вчитываясь в безупречный почерк безупречного доцента. Юнги немного небрежно бросил мел на стол и со вздохом расстегнул первую пуговицу на рубашке. Чимин едва заметно улыбнулся одним уголком губ, догадываясь, как эта официальная одежда раздражает мужчину, ведь он с таким удовольствием меняет её на потёртые джинсовые шорты и растянутую футболку. А ещё он любит разгуливать в одном полотенце, обёрнутом вокруг талии или в одном белье. Кандидат филологических наук, доцент кафедры классической филологии и зарубежной литературы Мин Юнги живёт в доме напротив. Чимин видит его в окно из своей съемной квартирки каждый божий день и знает, что тот катастрофически мало спит, сидит до поздней ночи на кухне за ноутбуком, ест стоя у разделочного стола и читает много книг, а ещё он одинок и спит на диване, оставляя включённой настольную лампу. Пак ощутил, как его лицо вновь вспыхивает. Он испытывал огромную неловкость за то, что ему была доступна некая сокровенная часть жизни чужого человека, за которой он имел наглость время от времени подглядывать сквозь неплотно зашторенное окно. — Иоганн Вольфганг Гёте. Роман «Страдания юного Вертера», — объявил тему лекции преподаватель. Чимин вновь опустил голову, делая запись в тетради. — Итак, начнём с истории. Может быть, кто-то знает, почему в ряду государств книга была запрещена? — Мин окинул взглядом студентов. Кто-то ляпнул что-то про цензуру, кто-то про политический режим. Чимин прижал ко лбу ладонь, чувствуя странную усталость, словно то была не первая пара, а пятая. — Самоубийство, — тихо сказал он, как ему показалось, в собственных мыслях. — Что вы сказали? — переспросил Мин и подошёл ближе, останавливаясь прямо подле него. Чимин испуганно поднял голову, оглядываясь вокруг. Он совсем не собирался привлекать к себе внимание, он вообще не любил внимание, тишина и одиночество — вот его ценности, а теперь все смотрели только на него. Все. И Мин Юнги тоже. Пауза затягивалась, Пак застыл, как статуя, смотря неотрывно в лисьи глаза, блестящие, прозрачные, с бархатной, карей радужкой. Впервые он мог видеть их так близко, и сердце его, кажется, в этот момент забыло, что должно биться. — «Страдания Вертера» вызвали огромную череду подражающих самоубийств… — совсем несмело проговорил Чимин. Мин чуть склонил голову и несколько раз кивнул, разглядывая его так, словно видел впервые. — Абсолютно верно, — улыбнулся он, медленно отступая обратно. — Данный эффект в последствии будет назван эффектом Вертера. Именно волна самоубийств, прокатившаяся по Европе, заставила ряд стран запретить сие произведение. Пак немного расслабился, когда расстояние между ними вновь увеличилось. Однако Мин был всё ещё достаточно близко, чтобы тот мог разглядеть его руки, сложённые на груди, длинные тонкие пальцы, сжимающие собственные предплечья, его шею, красивые, по-девичьи нежные губы и глаза томные, глубокие и властные. Чимин не выдержал и первым отвёл взгляд, вновь опуская голову. Он слышал его тихий вздох. Почему-то ему показалось, что это был вздох разочарования. Преподаватель вернулся на своё место и зацарапал мелом по доске, Пак с облегчением выдохнул, обмякая на скамейке.

***

Часто мне хочется разодрать себе грудь и размозжить голову оттого, что люди так мало способны дать друг другу. Увы, если во мне самом нет любви, радости, восторга и жара, другой не подарит мне их, и, будь мое сердце полно блаженства, я не сделаю счастливым того, кто стоит передо мной, бесчувственный и бессильный…* Чимин провёл бережно ладонью по бумажной странице и закрыл книгу. Он поёжился, натягивая на руки рукава домашнего свитера, и обнял себя за плечи. В холодные осенние вечера горячий чай, как единственное спасение. Нагретый раствор танина — лучшее средство для борьбы с леденящим душу одиночеством. Чайник на плите стал потрескивать и тихо подвывать. Чимин отдёрнул шторы, впуская в полумрак кухни больше вечернего света, солнце уже почти скрылось, оставив за собой лишь тонкую розовую полоску на потемневшем небе. Интуитивно он бросил взгляд на окно напротив. В чужой кухне горел свет. Мин Юнги в своей безразмерной футболке стоял у стола, прижав к уху телефон. Пак прикрыл глаза, вспоминая томный, внимательный взгляд и тихий вздох в его адрес… Телефон в руке завибрировал, оповестив о новом сообщении. Тэхён Не хочешь немного выпить?

Чимин Сегодня не выходной, и даже завтра не выходной.

Тэхён Да брось, не будь таким заучкой. Чимин закатил глаза, недовольно вздыхая. Телефон в руке снова завибрировал. Неизвестный Ты хоть яркость убавь на телефоне. Слишком заметно. Пак медленно поднял голову. Мин стоял у окна и смотрел прямо на него. Чимин выронил телефон, резко присаживаясь и пригибаясь к полу. Вот это фиаско. Пак зажмурился, пытаясь понять, как давно дал понять своему преподавателю, что подглядывает за ним. А, может быть, тот знал это с самого начала? Может быть, он выдал себя в первый же день переезда? Он прижал к лицу ладони, чувствуя, как горят щёки. Паника волнами расходилась от груди по всему телу, руки затряслись, дыхание сбилось, Пак начал судорожно соображать, как мог бы объяснить своё поведение. Тэхён Так ты придёшь? Засвистел на плите чайник. Чимин чуть приподнялся, выглядывая в окно. Никого. Мин Юнги в отличие от него не высматривает чужих людей в окна, не пытается заглянуть в чужую жизнь и не вторгается в чужое пространство.

Чимин Я слишком устал.

***

Невыносимо трудно было переступить порог аудитории, ещё труднее заставить себя сесть на своё место, тем самым окончательно отрезав путь к отступлению. Ещё минута, и вот Мин тоже тут, в одном с ним помещении, поправляет свои запонки и открывает журнал. Чимин спрятал лицо за ладонью, чтобы даже случайно не встретиться с ним взглядом. — Пак Чимин. — Здесь. Ничего не изменилось в голосе Мина или его интонации. Чимин отважился и взглянул на него. Мужчина долго перекладывал страницы лекции, потом прочистил горло и как ни в чём не бывало перешёл к разбору новой темы. К концу пары Пак понял, что абсолютно всё прослушал и ничего не записал. Вместо этого он пялился то в окно, то по сторонам. Сегодня он был совсем рассеян. Оказалось, что даже тетрадь перед ним предназначалась для языковедения, а вовсе не для литературы. Он тяжело вздохнул, собирая свои вещи обратно в рюкзак. Кажется, неловкость идёт в купе с рассеянностью. Чимин высыпал на пол из пенала всё содержимое, и ручки с карандашами раскатились по разные стороны. — Спасибо, — не поднимая глаз, сказал Чимин, забирая из чужой руки карандаш. Он не сразу обратил внимание на дорогие запонки. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, кому принадлежит эта крепкая ладонь и длинные пальцы. Пак медленно поднял взгляд, встречаясь с тёмными глазами преподавателя, что смотрели на него чуть прищурившись. — Пак Чимин, задержитесь на пару минут, у меня есть к вам несколько вопросов, — совсем ненастойчиво попросил Мин. Его голос звучал спокойно и тихо, но только не для Чимина. Колени его задрожали и вмиг ослабли, глаза защипало, сердце упало в пятки и, кажется, совсем перестало биться. Он интуитивно сжался, отступая, но упёрся поясницей в стол и со стоном выдохнул, чувствуя себя слабым, больным животным, загнанным хищником в угол. Надо молить о пощаде. Молить о сострадании и прощении. Иначе Мин Юнги вырвет его влюблённое сердце, пережуёт и проглотит, даже не осознав, что сделал. — Я больше не буду… — выдавил из себя Пак, чувствуя, что вот-вот расплачется. — Что не будешь? — Юнги приподнял бровь, подступая ещё на полшага ближе. — Не буду это делать… — голос Чимина дрогнул, дыхание совсем спёрло. — Что делать? — Мин нахмурил брови, неотрывно смотря во влажные глаза. Чимин ощутил себя провинившимся ребёнком, которого вынуждали сознаться в содеянном. Он вдохнул, с хрипом хватая ртом воздух, и зажмурился. — Не буду больше смотреть за вами в окно, — он прозвучал надломлено, в словах его чётко слышалась мольба о помиловании. — Отлично, буду признателен, — вздохнул Мин. — Но вообще-то, я хотел поговорить о твоём эссе, Чимин. — Эссе? — Пак распахнул глаза, в них всё ещё стояли слёзы. — Мм… Эссе по «Страданиям Вертера», — Юнги поднял на уровень глаз исписанный лист, что всё это время держал в руке и прочёл, — Гёте убивает себя на страницах своего романа и заставляет так же выдуманно умереть читателя. Однако посыл писателя оказался не понятым, или же восприятие наше нарочно трактует его иначе, рассматривая не как путь к спасению, а как призыв к действию. Самозабвенно мы ищем подтверждение своим мыслям, ищем им оправдание и видим его даже там, где его нет. Жаждущий освобождения от мучительных тягот не находит спасения в смертях понарошку, так можно умирать сотню раз, но самообман даёт облегчение такое же слабое, как подорожник прижатый к ране. Болит, как ни прикладывай… Юнги замолчал, посмотрев на застывшее и совсем побледневшее лицо Пака. — Я перепишу, — произнёс он шёпотом, выхватывая из рук преподавателя страницу. — Нет, нет… — завертел головой Мин, но Чимин обогнул его боком, как нечто смертельно опасное и теперь пятился к выходу. — Мне только нужно… — Я перепишу, — перебил его Чимин и выбежал из аудитории. Уже в вестибюле Пак вспомнил, что оставил куртку на своём столе. Он помедлил немного у дверей, взвешивая шансы вновь столкнуться с Мином, и шагнул навстречу мелкому осеннему дождю. Уж лучше простудиться и умереть, чем снова пережить такое позорище.

***

О чём я только думал… — сокрушённо вздохнул Чимин перечитывая своё эссе. Скомкав бумагу, он со вздохом швырнул её в мусорное ведро. Отчего-то ему казалось, что мысли его и чувства не смогут встревожить уже никого в этом мире. Он столько раз писал в своих сочинениях о несчастьях героев, крича между строк о своих печалях и любви без возможной взаимности, что в конце концов, ни разу не услышанный, стал слишком смел в своём отчаянии. Неизвестный Посмотри в окно. Чимин с опаской взглянул на плотно закрытые шторы. Немного поколебавшись, он всё же подошёл к окну, несмело его приоткрывая. Юнги на короткое мгновение встретился с ним глазами и опустил голову, принимаясь что-то писать в сообщении. Неизвестный Завтра перед парами зайди ко мне в аудиторию на пару минут. Он вновь посмотрел на Чимина на этот раз долго, словно ждал от него какой-то реакции или ответа. Но Пак только глядел на него в ответ, чувствуя, что серьёзно влип. Неизвестный Я буду ждать тебя, так что только посмей не прийти. Неизвестный И только попробуй потом сказать, что не видел, или не прочитал моего сообщения. Чимин не мог разглядеть лица Юнги, но уже мог представить, как тот хмурит брови и поджимает недовольно губы.