Дар

      Лало слышит тиканье и понимает, что даже попытка бежать будет до смешного бессмысленной. Надо же было вляпаться в такую парашу! Недаром сегодня снилась покойная бабка и предостерегала от выхода на любые мероприятия… Но воровские законы, мать их… Взрыв отбрасывает всех словно кукол. «Не так я себе это представлял – думал, хоть в перестрелке погибну или, на крайний случай, кто порчу наведет…». Больно. Кожа горит, в ушах омерзительный писк перемешивается с шумом. Но самое страшное не это, самое страшное – перед глазами Лало возникает образ его деда, умершего уже давно. Образ тянет к Лало свои скрюченные пальцы и пробивается хрипом через помехи в ушах: «Ты должен передать свой дар!». Цыган стонет. Колдовской дар, передающийся в его роду через поколение по мужской линии, перед смертью нужно было обязательно кому-то передать, иначе так и будешь мучиться, а умереть спокойно не сможешь. Лало не может больше выносить жуткой боли, но вокруг нет ни единой живой души, которая примет его дар. Или есть? В поле зрения цыгана попадает лидер «Алюминиевых штанов», ноги которого многообещающе шевелятся.       Теряя остатки сил, Лало подползает так близко к лидеру конкурирующей с ним ОПГ, как может. Лало начинает тянуть свою руку к нему, чтобы коснуться и отдать дар. Последнее, что видит цыган – руку, тянущуюся к нему в ответ.       Ужасная боль. Такая, что при каждом вздохе словно стальные пальцы сжимают грудь. Лало надеется, что это просто от сильного удара, но резкий тычок в бок невидимым кинжалом при попытке пошевелиться разбивает эту надежду. Цыган обмякает. Неужели так и пройдут последние мгновения жизни великого лидера «Серебряных шорт»? На холодной земле, как собака…       – Э, слышь, ты живой что ли?       Лало вздрагивает и морщится от боли. Звук идет откуда-то слева.       – Слышь меня, нет?       Перед лицом цыгана возникает сначала козырек кепки, потом очки, потом губы, покрытые густыми усами. В конце концов, мозг Лало складывает пазл в единую картинку и понимает, что голос принадлежит человеку, которому он отдал дар, чтобы умереть спокойно – лидеру «Алюминиевых штанов». Но, кажется, что-то пошло не так… Или?..       – Я в раю или в аду? – хрипя, спрашивает Лало.       – Че? С дуба рухнул, дядя?       – Я не умер?       – Пока нет, но я тебя ща лично кокну, если не объяснишь, что ты со мной сделал!       – Что ты видел? – Лало щурится, пытаясь не распускать фокус с кепки.       – Да свет какой-то… Искры, хрен их знает, не искры… Потом такое ощущение появилось, будто шпалу воткнули внутрь… – яркий рукав олимпийки делает неопределенное движение.       – Чакры заработали. – Констатирует Лало, заходясь в приступе лающего кашля, стонет от боли.       – Кто заработал? – хмурит брови мужчина. – Слышь, у тебя, по ходу, с ребрами че-то.       – Помоги мне… – шепчет цыган.       – С чего бы? Да и как?!       – Ты теперь можешь лечить руками… – каждый вздох дается Лало все сложнее. – Это часть того, что я тебе отдал… Рейки…       – Кого-о-о? Какие, блин, рейки?       – Никакие… Положи ладони мне на грудь и представь, как от них идет яркий свет… Обязательно белый…       – А больше ниче не надо сделать?       – Если поможешь, освобожу тебя от того груза, которым наградил…       Тяжелые руки опускаются на грудь цыгана. Лидер «Алюминиевых штанов» колоссальной силой воли заставляет воображение рисовать поток белого света, текущий сквозь пальцы. В какой-то момент он начинает чувствовать физически реальное тепло, превращающееся в жар. Ему не верится, что все это происходит, но грудь цыгана начинает вздыматься сильнее, вздохи становятся глубже. Наконец, тот дергается, жадно ловит ртом воздух и резко садится.       – Имя спасителя могу узнать? – цыган принимается поправлять тонкую блузку, успевшую пропитаться кровью.       – Че? Мое че ли? – теряется лидер «Алюминиевых штанов». – Тончик.       – Я Лало. Идем, надо укрыться от лишних глаз.       «Лало-Лошало» – думает Тончик, следуя за цыганом вглубь леса.       Таясь вместе с цыганом за широкой стеной разросшегося кустарника, Тончик думает, что до этого момента никогда не видел лидера «Серебряных шорт» так близко. Он смотрит, как Лало извлекает откуда-то маленькое зеркальце, открывает его и тут же захлопывает с фразой: «Разбитое – семь лет счастья не будет!». Зеркальце исчезает, и цыган начинает поправлять свои локоны наугад. Тончик раздражается.       – Слышь, красивый, – обращается он к цыгану, – может, потрудишься объяснить, че это было?       – Не восприми за идиота… – вздыхает Лало.       – Уже. – Мрачно констатирует Тончик.       Потирая руки, цыган принимается объяснять не шибко одаренному умом молодому человеку («И как он только главарем банды стал?»), что же именно произошло после взрыва. Во время своего повествования, Лало видит, как на лице Тончика впервые появляется что-то, кроме недовольной мины. Мужчина искренне удивлен, он нервно смеется и уже хочет обвинить Лало в шарлатанстве и навешивании лапши на уши, да только вот… То чувство внутри Тончика, которое так точно описывает цыган, действительно есть… И старика он видел…       – …забрать обратно я это смогу только в следующее новолуние, то есть через неделю.       – Зашибись, и че мне эту неделю делать?       – Что нам эту неделю делать. Если «Железные рукава» узнают, что мы живы, они мигом прилетят по нашу душу. А у нас ни банд, ни денег… – Лало прикрывает глаза и потирает переносицу, заставляя браслеты на руке отозваться звонким переливом.       – Че предлагаешь? – Тончика совсем не прельщает перспектива проводить время с цыганом, но какой-то (совсем крошечной) частью своего мозга он понимает, что это не столько неизбежно, сколько действительно необходимо.       – Есть у меня одна идея… – начинает Лало и тут же вздрагивает, потому что крупная капля холодной воды падает ему прямо на лоб.       Следом вздрагивает и Тончик. Небесные тучи разрождаются хлестким дождем. Тончик, громко матерясь, стягивает с себя олимпийку и укрывает ею голову, а Лало счастливо улыбается, подставляя лицо под удары капель, потому что: «Дождь для начинаний – добрый знак».