***
Сегерим расталкивает в бока, когда становится совсем светло. Скоя`таэли уже вовсю снуют между убежищ, переговариваются и тарахтят посудой. Где-то неподалёку скользит оселок по изогнутому мечу. Запах битой птицы ударяет в нос, перьевой, кисловатый — кто-то ощипывает ночную добычу без воды. Оно и понятно: утвари на всё тут не напасёшься. Седрик вспоминает, какую цену заплатил за то, чтобы такие мелочи обходили его; а также ту, другую, которую ежедневно отдают сами скоя`таэли, ничего, впрочем, не получая взамен. «Белки» держатся в стороне, будто не желая будить гостей. Презирают, брезгуют, но всё-таки терпят — приказ есть приказ. Седрик кожей улавливает их взгляды, привычным образом отстраняясь от гадливых чувств. Легко достичь успеха в том, в чём тренируешься годами. Утренняя нужда тянет его в кусты, пока Сегерим поспешно собирает вещи. Седрик плутает по новым тропкам, стараясь удалиться от обжитой территории, а на обратном пути ныряет в арку и сталкивается лоб в лоб с Этель. — Уже уходите? — эльфка не спрашивает — утверждает. Свежие косички в её причёске отливают золотом и колосятся, как пшеница на ветру. Седрик знает, что говорить не нужно; вопрос и ответ мажутся на языке, когда она жадно его целует. Глубоко, неистово. Этель льнёт всем телом и тянет за волосы, но стоит шелохнуться — отталкивает назад. Укромный пролёт скрывает секундное непотребство, а оно, острое и ни к чему не обязывающее, обрывается на полуслове. — Лёгкой дороги. И машет рукой — иди, мол. Седрик уступает наитию и тянется к ней, по-простому сжимая бедро. Beanna шумно выдыхает, но тут же, опомнившись, исчезает в переходах. Бесхитростная ласка наверняка горит под её штаниной. Даже изгнанный из последнего цивилизованного угла, прорицатель всяко остаётся экзотикой. Как жаль, что это не льстит так, как раньше. — Va fail, — прощается Сегерим с остальными, едва заприметив его фигуру. Охотники направляются к витиеватому спуску, но никто из присутствующих не отзывается в ответ. Компаньон как всегда спокойно делится своими мыслями: — Ты солгал, Седрик. Должно быть, впервые на моей памяти. — Твоя память не такая длинная, чтобы иметь, с чем сравнить. — Седрик поддевает самого себя и потому усмехается. — Что ты имеешь ввиду? Сегерим озирается по сторонам, опасаясь, что за ними до сих пор следят. — То, что ты сказал «белкам». Что я займу твоё место. Сам не знаю, какой смысл ты в это вкладываешь, но я не смогу быть как ты. Он запинается, видимо, не закончив. Затем озвучивает то, что беспокоит на самом деле. В его голосе мелькает неловкость — то ли стыд, то ли аккуратно завуалированная вина: — Да я и не уверен, что хочу. Так уж вышло, что они никогда этого не обсуждали. Безусловно, Седрик рассказывал о многих вещах, о войнах, о скоя`таэлях — всё, чем он мог поделиться, покоилось на поверхности его разума и служило темой для непрестанных бесед. Однако столкновение с «белками», случившееся накануне, вызвало слишком много вопросов. Сегерим засомневался, что в действительности знал своего друга, а тот и не думал его в чём-либо разубеждать. Одним из самых ценных его подарков была свобода собственных суждений. Однажды старый эльф нарочно указал и на этот факт, и на то, каким важным он может оказываться по жизни. Сегерим был слишком юн, чтобы специально поставить себя на чужое место и осознать всё то замешательство, что Седрик кропотливо хоронил внутри. Но всё же он смутно чувствовал его сердцем. Как будто они двое застыли у дорожного камня, и именно он, Сегерим, решает, куда же проложить их путь. — Оставь волнение, mo gear, — Седрик притих на пороге вынужденного откровения. — Тебя не призовут к ответу за мои слова. У меня ещё есть немного времени, а потом… или Коветта не станет, или Флотзама, или тебя. Я не знаю, — сказал он честно, — но этому не бывать. Ты по-прежнему волен в том, чем заниматься и кем быть. Казалось, Сегерима удовлетворил столь невесёлый ответ. За деревьями уже рыжела пригородная дорога, когда он решил переменить тему: — Этой ночью я часто просыпался, правда, не полностью. — Он смутился, но продолжил: — в одно из таких пробуждений я слышал, что Киаран говорил с тобой. О чём шла речь? Седрик не был удивлён подобному состоянию, однако ему и в голову не приходило, что его станут допытываться. Тем более после той авантюры, в которую неосторожно вляпался сам Сегерим. Он медленно заговорил: — Во-первых, мы подошли очень близко к фактории, не нужно понапрасну шевелить языком. А во-вторых, это личное. Я ведь могу иметь личные дела — так же, как и ты? Не будь их знакомство столь долгим, Сегерим подумал бы, что его упрекают. Или смеются. А лучше и то, и другое сразу — к чему мелочиться? Но Седрик всегда защищал свои границы мягко и умело. Так же, как и чужие.***
Киаран не смыкал глаз уже третью ночь. Временное затишье оставляло чересчур много свободы, такой желанной обычно и столь довлеющей в эти дни. Он тратил её на бесплодные, ни к чему не ведущие размышления, лишь ближе к утру погружаясь в дрёму. Это не то, чем должен маяться офицер. Старик-прорицатель поведал странное. Оно не стало новостью или открытием, однако суждение со стороны казалось почти оскорблением и в известной степени вызывало смуту. Эасниллен нуждался в подсказке, но тот, кто мог бы её дать, вероятно, и сам был довольно плох. — Hael, Ciaran, — хлёсткий говор Коветта выдернул из раздумий. — Связная фактории прибыла. Лейтенант встрепенулся, обрадованный донесением, и уточнил: — Это Малена? — Yed, — подтвердил тот. — Сделай вот что: Малену прикажи ко мне, а после — вели накормить. Хотя нет, стой. Лучше наоборот. Коветт замешкался с исполнением: — Так это, не голодная она. Вот, — он вытащил из-за пазухи кусок твёрдого сыра, — даже со мной поделилась. — Тогда сюда её. Как любой боец невидимого фронта, Малена много времени проводила в тени. Она встречалась с городскими эльфами и краснолюдами, ходила и среди людей. Киаран ни за что бы себе в этом не признался, но именно такой разный её опыт и заставил его обратиться к ней. Одна нога тут, другая там. Остальные члены бригады — что бусины в ожерелье — повязаны войной и кровью, обитают плечом к плечу. Так же и смерть встречают, и уклады свои бережно хранят. А Киаран очень не хотел бы ставить под вопрос честь самого уважаемого им seidhe, примеряя к тому общие понятия, как одежду. Вдруг мала окажется или смотрится нехорошо? В каком-то смысле Малена находилась за гранью добра и зла, то возвышаясь, то негласно выпадая из круга «настоящих» aen Seidhe. Хоть мало кто отдавал себе в этом отчёт. И уж точно не желал бы оказаться на её месте. Безусловное уважение, запятнанное неисправимым — ей можно было доверить всё. Салатовое платье да медь волос из-под платка — шпионка как всегда обманчиво проста на вид. Она без труда угадывает напряжённый разговор, но собственные новости волнуют куда сильнее. — Сколько-то времени не смогу быть такой полезной, как раньше, — говорит Малена. — Мы с шайкой Димитра разбежались, и в этот раз, видимо, навсегда. Теперь опасно через Биндюгу ходить, встречайте меня на окружной или со стороны причала. Киаран отстранённо кивает. An`givare выглядит уставшей, но и естественного облегчения скрыть не пытается. Он расстроен как скоя`таэль, однако видят боги — счастлив как seidhe. — Малена, — говорит он негромко, — мне нужно посоветоваться с тобой. Всё же некоторые вещи лучше оставлять на откуп женщинам.***
Йорвет не выносил на обсуждение собственные нужды, зато положением пользовался сполна: лишённый необходимости отчитываться, он делал что угодно и ходил куда угодно, при том далеко не всегда оповещая об этом остальных. «Даже меня», — подумал Киаран с негодованием. Впрочем, от внимательного взора лейтенанта не скрылось и то, с каким удовольствием тот посещал подконтрольный ему аванпост. Увитые многолетними розами купальни представляли лакомый кусочек для любой бригады. Дело-то прозрачное: тут тебе и крыша над головой, и возвышенность, и — о, Дана! — горячая водица прямиком из недр. Лучшее из всего, на что они могут уповать. В этот раз Йорвет прибывает с другими seidhe, но подчинённые не горят желанием прерывать его уединение. Эльф раздевается догола, распускает волосы, вечно стянутые повязкой, и долгие минуты просто отмокает. Пока одни застарелые раны наливаются давлением, другие, напротив, постепенно перестают ныть. Приятные ощущения и довольно болезненные хаотично сменяются в причудливом цикле, и нет ему конца. Йорвет ныряет с головой. Жжение в разбитом лице колется до невозможности, но стоит лишь пересилить его, переждать пару долгих мгновений, как оно немеет. Будто царапина, посыпанная солью: сначала больно, потом никак. Он разбирает слипшуюся косичку прямо в воде, потому что иначе её уже не расплетёшь. Ему дают около получаса, примерно представляя необходимое время. Тихие шаги в купальном зале отзываются раздражением: командир свято уверен, что не имеет права вот так, бесцельно и праздно, болтаться в парилке. По крайней мере не тогда, когда кто-то наблюдает. Он убеждается в том, что всё правильно расслышал: посетителей правда оказывается двое. Оба без обуви и легко одеты — его лучший помощник и умелая осведомительница. Йорвет с досадой окунается в последний раз и выныривает под самым бортиком. — Я же отпустил вас, — говорит он. Малена с Киараном коротко переглядываются. Дети, придумавшие глупую шалость — ни больше ни меньше. И сами понимающие всю свою дурнину. Он взирает на подопечных с некоторым любопытством: какое такое дельце они здесь затеяли? Сквозь похожие маски собранности он улавливает только страх, столь нелепый и чуждый каждому их них. Посетители почти синхронно усаживаются на пол в какой-то паре футов от него. Киаран кладёт ладонь поверх колена спутницы, в жесте таком же невинном, как и прямолинейном. Та словно оживает под его рукой. — Хотим побыть с тобой. Йорвет с удивлением ведёт бровью: «Вот оно, значит, как». В изящных ладонях эльфки шуршит свёрток сухого льна. Она раскладывает ткань наполовину или в четверть, а мужчина рядом с ней неспешно помогает. Медленно и будто бы неловко — понимаешь сразу, что эта пара seidhe никогда не была дружна. Они разнились возрастом и происхождением, а их тропы войны пересекались крайне редко. Йорвет лениво цепляется за камень, но холодное изумрудное око пронизывает их насквозь. Он отмахивается от глумливого призрака вполне конкретной личности, что успела всунуть свой нос везде, где не просили. В конце концов, эльф подтягивается и выползает из бассейна, откидывает назад чёрные змеи волос. Он поднимается на коленях, выпрямляясь, и молча тянется за полотенцем. Его не дают. Малена и Киаран впиваются в пресловутую ткань, рьяно и несуразно, но спустя секунду женщина отпускает. Заслуженный трофей в руках лейтенанта аккуратно проходится по плечам и окутывает мокрое тело. Поджарое, испещрённое мириадами шрамов. Разве с такими ранами вообще выживают? Малена неотрывно смотрит на то, как они перекатываются на коже, повторяя движение мускулов под ней. Впервые видит его обнажённым, угадывает Киаран. Она зачарованно прослеживает сеть кривых линий и россыпь рытвинок от вражьих стрел… но так или иначе упирается в увечье на лице, и её хрупкие плечи передёргивает. — Потрогай, если хочешь, — Йорвет легко считывает эмоции, но по привычке не щадит их. Даже dh`hoine опознал бы неприкрытый сарказм, однако сейчас острота проносится мимо цели. Размоченный и от того потемневший шрам из бордового становится почти чёрным, сливается с татуировкой, как логическое продолжение. Яблоневые ветви обнимают рёбра и прорастают в шею, а застарелое, глубокое уродство на пол-лица — словно цвет и плоды на этом странном древе. Вряд ли Малена знала, насколько чудовищна эта штука была вблизи. Йорвет склоняет голову, будто бы насмехаясь, но он по-прежнему холоден и полон неприятия. Её рука несмело тянется, чтобы взять предложенное. — Позволь мне привыкнуть к тебе, — говорит она. Как если бы его согласие уже было получено. Пальцы гладят рваные отроги раны, обходят глазницу по дужке брови. Только так становится очевидно, как глубоко повреждены лицевые кости, и какую бурю разнобойных чувств оно способно призвать из небытия. — Ты не должна, — предостерегает эльф, но забывает о слепой зоне с правой стороны. Киаран прерывает его широким объятием, касается виска и по влажной челюсти ведёт носом. Его трогают губами рядом с местами, где только что прошлась рука Малены. Обнимают настойчиво, даже немного грубо. Рубашка лейтенанта расцветает пятнами, когда тот приникает крепче и выискивает ухо среди спутанных мокрых косм. — Йорвет, — просит он обо всём и сразу. Просит дать Малене шанс. Прощения за нетерпеливый порыв. И главное, — просит его самого не прогонять тоже, такого преданного и близкого, готового на всё в эти трудные для них минуты. Киаран знает, как по-дурацки выглядит; как мала вероятность, что командир прислушается к его словам в таком откровенном деле. Йорвет был перед ними беззащитный и нагой, но казалось, столь ничтожные качества не убавляют, а лишь множат его уверенность в собственной правоте. До тех пор, пока Малена не целует его запястье, задевая вены языком. Киаран придвигается плотнее, давая ощутить обезоруживающую твёрдость, а она отчаянно ластится щекой к натёртой оружием руке. Оба хотят его, признаёт Йорвет, пускай и каждый по-своему. Эльф не помнит в точности, как следует ласкать женщину, если её не нужно целовать. До Дракенборга вопрос не был актуальным, а потом… потом попросту не приходилось задумываться о таких вещах. Он умело лавировал между отрядами, заставляя каждого из подчинённых полагать, будто его постель уже согрета кем-то другим. А такие праздники, как минувшая Лита, и вовсе проводил в одиночестве. Не всегда, но довольно часто. Киаран мягко прикусывает за шею, и тот понимает, что всё же где-то свернул не туда. Он привлекает Малену к себе и возвращает её заботу в первозданном виде. Он целует кисти и сгибы локтей, переманивает её всю, дабы приласкать небольшую грудь. Выверенными движениями стягивает платье, а сделать это до смешного просто, ведь Киаран не отказывает ему в помощи. Как и всегда. Немного возбуждённая, она уже не так чурается шрама и его чрезмерной близости. Йорвет внимательно следит за тем, как её внутренние барьеры ослабевают, а любая нежность, даже самая откровенная, делается позволительной. Малена зарывается в спутанные после купания волосы, когда её начинают разоблачать уже в четыре руки. — Не так, — тянет она, а звонкий голос вырождается в стон. Эльфка бросает беглый взгляд на компаньона, и тот подхватывает неозвученную мысль. С готовностью кивает в ответ. — Потом, — она старается выпутаться из объятий, словно из силков на дичь. — Я потом, Йорвет, сначала ты. У того собственное мнение на этот счёт. Он тесно обхватывает её за талию и от этого становится только ближе. Ладони Малены цепляются за распаренные, налитые чернилами ветви, когда её настойчиво усаживают сверху, а платье и шёлковый поясок безжалостно отнимают. Пускай командир упрям и строг, он отнюдь не лишён тактичности: древний, как вся эльфская культура, этикет — в первую очередь и в последнюю — велит позаботиться именно о ней. И никакие уговоры не подействуют, потому что Йорвет старше, сильнее, а половина его лица, bloede arse, напоминает слипшийся портал в преисподнюю. Он не имеет права. Даже поза, столь органично вплетённая в водоворот нежности, сулит удовольствие, ласку Киарана и безусловную свободу действия. Малена принимает Йорвета, возвышаясь над ним совсем немного, но этого достаточно, чтобы мимолётно мазнуть губами по скуле и кончиком носа уткнуться в волосы. Ей не придётся таращиться на неприятное зрелище и корить себя за чувства, что не способна унять. Влажные поцелуи стелются по ключицам, но замирают пред невидимой чертой. Заалевшие мочки ушей прикусывает уже Киаран, его же рука плавно перетекает вниз. Вышивка на офицерской рубашке неровно трётся об обнажённую спину, а жаркое, давящее ощущение становится невыносимым под его чуткими пальцами. Малена сдаётся раньше, чем за минуту. Удача это или случайность, но она отчасти понимает, что переживают мужчины, заканчивающие слишком скоро. Йорвет снимает её с колен и опрокидывает наземь, не забывая притереться здоровой щекой к груди. В разомлевшее тело теперь вбиваются с неистовой силой, агрессивно и быстро. Йорвет не причиняет боли, но толкается внутри, будто впопыхах. Последние капли воды срываются с его прядей, однако разгорячённая кожа с лёгкостью вбирает их в себя. Малена сама влажная от испарины. Киаран аккуратно смахивает с её лба пот. Он гладит раскрытые губы, бегло щекочется по выступающим рёбрам. Малена находит его ладонь и сжимает одной рукой, другой же притягивает к себе командира. Последнему не достаёт малого, но чего именно — ускользает от них обоих. Их бессменному предводителю не занимать выносливости, но возможно — дело лишь во времени, которого требуется чуть больше. Киаран небольшой знаток Йорветовых души и плоти, потому лишь снова дарит ненавязчивые объятия и соблазняет шёпотом. Это Йорвет был тем, кто научил его рисковать. «Тоже хочу быть твоим». Йорвету кажется, что он тонет. Кажется, что их слишком много для него одного — не хватит ни сил, ни страсти, ни даже дыхания, он истлеет и умрёт от старости на этом мраморном полу, а другие seidhe будут разводить руками и сетовать: «Ну как же так?» Он будет последним глупцом, если упустит хотя бы крупицу. Малена несильно царапает плечи и поддаётся любому движению, а Киаран, его милый Киаран, так отчаянно желает оказаться на её месте, но терпеливо ждёт. Как долго он колебался, не решаясь предложить ласку? Лейтенант нашёптывает непреложные истины, и те подталкивают за край. — Малена… — Как и ты, Йорвет. Он не называл точный возраст, но женщина понимает: будь эльф по-прежнему фертильным, так запросто не оставил бы в ней своё семя. Они сошлись лишь для того, чтобы склеить разрозненные осколки себя самих. Временно и неровно — многие фрагменты займут случайные, не предназначенные для них места, но это только их взрослый танец. Бесплодный и конечный, как и вся их борьба. Не то, что следовало обсуждать излишне. Йорвет плавно отстраняется и опускается рядом. Ещё один его партнёр остался пока не обласканным, и существуют тысячи причин, чтобы это исправить. Впрочем, хватило бы и одной. — Киаран, иди ко мне. Лейтенант, так откровенно искавший внимания всего минуту назад, несправедливо тушуется: чем бы его жажда не казалась со стороны, никто из присутствующих не находит её постыдной. Малена хорошо считывает чужие страхи, поэтому поднимается на локте и приглашает взглядом. Всё ещё одетый, он не стремится к вожделенному, будто в неверии, что ему можно. Командир теперь расслаблен и тих, а пронзительный зелёный глаз не выдаёт сколько-то явной страсти. Касаться Йорвета здорово, однако что тот сам думает о Киаране? Он садит его к себе на колени — почти как Малену до этого — но, внезапно, — лейтенант мягче, податливей, и действовать с ним необходимо так же. Йорвет ловит его ладонь своей и едва заметным усилием пристраивает на своё бедро. Чёрные глаза Киарана вспыхивают ещё большей тьмой. Сбитое дыхание шумно струится меж распахнутых алых губ, делая его настолько хищным и прекрасным, что горло Йорвета пережимает стыд. Стыдно за то, что не замечал раньше ни этой очевидной красоты, ни той голодной страсти, готовой стать его в абсолютно любой момент. Киаран принадлежал ему незыблемой преданностью, но и самим собой — тоже. Задолго до «здесь» и «сейчас». — Ну же, только не говори мне, что не предполагал, — Командир почти улыбается, но стянутая шрамом губа не позволяет это уловить. — Стекло стукнулось о камень и пахло розой, однако не такой, какая здесь растёт, — мелкой, светлой. Обычно её добавляют в мёд, но в этот раз положили в масло. Малена невольно хмыкает, и это не укрывается от его ушей. Он знает, он всегда и всё про всех знает. Масло на чайной розе — самое дешёвое ароматное масло, доступное по карману жительницам Флотзама. Его покупают булочницы и торговки, жёны бакалейщиков и девочки Гарвены. Ведь всё остальное — это выбор между грубым подсолнухом и драгоценными жидкостями, разлитыми по паре граммов в удивительной красоты флаконы. Иногда такой дарят на большие праздники, а затем он годами пылится на полке, невозможно яркий и бесполезный. — Ты взяла его у Дэрэ? — спрашивает Йорвет без укора. Поистине всеведущий. Малена кивает, доставая пузырёк из брошенного, как шкура змеи, пояса. — Я приношу свои извинения, Киаран, — Йорвет снова бездействует, только стелется по лицу Эасниллена цепкий, глубокий взгляд. — Я не был внимателен к тебе, а потому слеп. Но ты должен понять: мне в некотором роде простительно… Он едва заметно прячет увечье, словно бы в покаянии и в грехе одновременно. Киаран не верит его игре ни на грош: тот не склонен к самобичеванию. Тем временем театральный вздох срывается со строго очерченных губ — выразительный, как и всё, к чему Йорвет прикладывает свою волю. Киаран не верит ему, но и обманом это считать не может. Не сейчас, когда всё, что происходит, делается для него. — Я тоже не был, — говорит он. — Наверное. На этом слова оказываются исчерпаны. Киаран вынуждает взглянуть на себя. Не словами он утешает ярую свою нужду и не безликой поспешной лаской: его горячие губы, истосковавшиеся по тому, чего он никогда не ведал, находят перечёркнутый шрамом рот. Тот невообразимо сладок. Вот теперь Йорвет действительно искренен и до самого дна разоблачён. Он откидывается назад, но деваться некуда — ниже каменной кладки не сбежишь. Волнистая жилка на шее трепыхается, как птица в клетке, и его ловят по второму кругу. Руки командира дёргано, но слабо упираются в грудь. Это не настоящий волевой протест — его оставляют без внимания. Ожидание и так было слишком долгим. А тяжёлый, душный аромат чайной розы продолжает свою экспансию. — Я твой, — хрипло шепчет Киаран, с трудом осознавая, что надо бы раздеться. Ловкие руки Малены стаскивают безрукавку, частично мокрую и липнущую к телу, а его такта хватает лишь на то, чтобы не препятствовать это делать. Йорвет мирится с нестройной чувственностью Эасниллена и помогает тоже, стараясь не касаться слишком уж провокационно. Киаран горит огнём. Возможно, это не так уж здраво — переложить всю ответственность на его плечи. Однако Йорвет давно не чувствовал себя таким расслабленным и мягким. Таким желанным. И чего греха таить, таким невообразимо усталым. Как будто все тяготы его народа свалились на него сверху, а короткая, но яркая близость с женщиной — словно точка в его бесконечном жизнеописании — не будет иметь продолжения. Не хотелось больше быть ни умелым, ни терпеливым, ни знающим. Киаран не ранит его — это читалось в его глазах, полных и тёмной похоти, и страха разочаровать. — Можно… несколько быстрее, — признаётся Йорвет, когда цветочное масло оказывается внутри, на кончиках чутких пальцев. Его лейтенант, порывистый, но исполнительный seidhe, оказался совершенно не по-мужски нежен с ним — со всей его израненной плотью, зарубцованной в самых неожиданных местах, — но не только с ней. Киаран был милостив к чужим сомнениям и слабостям, а ведь Йорвет полагал, что ничего подобного у него нет. И не ясно, что кольнуло больнее: признание этих внутренних недостатков или та безусловная любовь, с которой их стараются бережно сгладить. Пылких поцелуев Эасниллена не избежали ни губы Йорвета, ни его руки, плечи, ходуном вздымающаяся грудь, косточки на лодыжках, до сих пор влажные и от того холодные под горячим языком. Его ласкали целиком и полностью, то было признание абсолютной верности, но скорее — попытка залатать невидимые прорехи в прогоревшей почти до остова Йорветовой душе. «Или же что-то третье», — смутно предположил тот, когда томительный жар заставил рвано податься навстречу, а прелюдия всё никак не завершалась. Это было так просто и очевидно, что губы Йорвета на миг исказила ухмылка, тут же развеянная его прямой просьбой: — Возьми, — глухо прошептал он и со всей мстительностью самому себе добавил: — прошу. Эасниллен никогда не проявлял садизма, а сегодня не лучший день, чтобы начинать. Какая-то жёсткая, крайней твёрдости частица Йорвета, в которой он являлся лидером и вождём, кричала криком и корчилась. Отринуть её было нелегко. Он инстинктивно отвернулся от лейтенанта, наткнувшись на взгляд Малены, блуждающий по его лицу в поисках малейшего проявления эмоций. Она изучала его неотрывно. Теперь в зрачках её плескались странные огни, но лишённые всякого отвращения. В них было любопытство и по какой-то причине — глубокая удовлетворённость. Киаран высвободил из него первый стон в этот самый момент. А затем ещё один. И ещё. Йорвет уже не различал, где кончается предыдущий и начинается следующий, стоны срывались и на выдохе, и на вдохе. Сомкнулись веки на уцелевшем глазу, а руки, всяко не достающие до партнёра, беспечно раскинулись по сторонам. Постепенно он ощутил чужое дыхание, касающееся подбородка. Вроде бы ничего не изменилось, а значит, оно принадлежало женщине. Той самой, что неловко избегала его, пускай и жаждала всем естеством. Йорвет туго сглотнул, представляя, как хорошо видны с такого ракурса выломанные зубы. Стыдливо прикрывать рот было уже поздно. Он снова застонал. А затем почувствовал ласковые губы на своих, а ласковые руки — именно там, где они так нужны. Отворачиваться от Малены было бы нечестно, она по праву хотела взять не менее, чем Киаран. Тот целовал с присущим лишь ему трепетом, но Малена… она делала то в своё удовольствие, привольно и бесхитростно. Вероятно, это и было той важнейшей деталью, что позволила наконец получить желаемое. Он снова чувствовал себя здоровым и… нормальным, а сам находился во власти тех, кому можно довериться без остатка.***
— Что этот отступник наплёл про меня? — вопрос звучит словно бы невзначай. Когда страсть исчерпала себя, Киаран покинул их по новому донесению, и сделал он это без всякой ревности. Йорвет не был единственным, кто имел обязательства перед скоя`таэлями, вычленяя для самого себя редкие, драгоценные минуты. — Отступник? Ты, верно, за Седрика говоришь? Малена выдерживает напряжённый взгляд, но перестаёт юлить: — Сказал, что тебе одиноко. Только и всего. — Она пожала плечами. — Ты несправедлив к нему. Йорвет в корне не согласен: — Несправедлив? — стайка эмоций проносится на лице, делая его лет на сто моложе. Или наоборот, древнее. — Он оставил всё, за что мы отдаём жизнь и смерть, так просто, будто это ничего не значит. — Неожиданная догадка посещает его, и тот кивает собственным мыслям: — ты защищаешь его, потому что была с ним. Скажи, разве достойные seidhe избегают тебя? Малена легко и будто бы насмешливо отражает жест. — Была, и мне даже нравилось, что с того? Седрик избрал свой путь и, как мне известно, у него было довольно времени, чтобы определиться. — Повредился умом на старости лет, вот что он сделал. — Йорвет презрительно дёрнул губой. — Он был отмечен нашим знаком, но даже с ним умудрился притереться к dh`oine… Рука рефлекторно прошлась по татуировке, впаянной, казалось, в саму Йорветову суть. Затем качнулась в сторону собеседницы: — Тебе напомнить, почему ты не можешь получить её? Какую цену платишь за всех нас? Эльф кривится с бессильной злобой, но почти сразу берёт себя в руки: — Squaess`me, Malena… я не должен был поднимать эту тему. Выражение её лица становится ледяным, как закалённый эльфский клинок, брошенный на снегу. По металлу, лишённому изъяна, не прочесть ни слова. — Знаешь, Йорвет, было так хорошо разделить близость с тобой и Киараном. Когда один двигался внутри меня, а второй насаживал на его бёдра, и ласкам его не было конца… Люди делают это совсем не так, уж я-то знаю. Я была со многими dh`one, — она улыбается, смиренно и зло, — однако не со всеми из них испытывала отвращение. Теперь Йорвету кажется, что между ними заиндевела каменная стена, а пробиться сквозь неё нет силы, ни инструмента. Тем не менее он делает усилие над собой и заключает женщину в решительные объятия. Ему не сопротивляются. — Если бы все aen Seidhe были такими же бесстрашными, как и ты — нам не пришлось бы отвоёвывать этот мир. Он по-прежнему был бы нашим. Медноволосую макушку кладут аккурат на яблоневые веточки, и Йорвет понимает, что прощён.