Вдвоём против всех

Маленький мальчик лет шести неторопливо вышел во двор старого здания, желая немного подышать свежим воздухом после душного затхлого помещения, что именовалось его личной комнатой. Он мог бы радоваться тому, что живёт один в комнате для двоих. Возможно, это и давало больше личного пространства, но ему порядком надоедало снова и снова избавляться от нежеланных соседей. Последнего он выдворил пару часов назад, с удовольствием глядя на полные ужаса глаза и дрожжащие губы, шепчущие: «Т-ты с-сумасшедший». Но просто сидеть в комнате, наслаждаясь триумфом, сейчас почему-то не хотелось, и он вышел взглянуть на такие редкие солнечные лучи для первого дня последнего месяца осени. — Эй, Реддл! — громко позвал его гнусавым голосом восьмилетний Стокерс. — И зачем же ты выполз на свет из своей норы? — его дружки вокруг противно захохотали. — Ты живёшь в такой же норе, как и я, — спокойно ответил мальчик. — Да неужели? Вот только почему-то ты один стал мерзким червём там. Том сжал кулаки от злости и обиды. Он понял, что у него не будет здесь друзей уже тогда, когда только смог держать ложку. Многие попали в приют Вула в сознательном возрасте, ведь тяжёлая война отбирала близких у многих детей. Как жаль, что она не отобрала жизнь у Стокерса и его друзей, думал часто Том. Этот коренастый верзила, выглядящий намного старше своих лет, быстро получил расположение других детей. Многие старшие легко собрались вокруг него, чтобы вместе вымещать свою злобу на более слабых. Те, кто был совсем взрослым, старше двенадцати, держались особняком и не обращали внимания на малолеток. Многие из них часто сбегали. Им было сложнее принять потерю родных, чем малышам, едва помнящим мам и пап, братьев и сестёр; они со временем довольно быстро забывали их лица, а потом и личности. Они привыкали к приюту. Но не Том. Хотя ему рассказали, что он родился на крыльце здания, что это буквально с рождения и есть его дом, Тома тошнило от мысли, чтобы считать это место таковым. Реддла боялись, считали странным, быстро сбегали с соседней койки в одной комнате. Ему стоило бы это намного больших усилий, если бы не Стокерс, стоило это признать. Наглый мальчик понял очень скоро после попадания в приют, что Том никому тут не был особо нужен, и быстро выбрал его объектом своих нападок. Поначалу Том даже плакал, доставляя неимоверную радость старшему. Тот снова и снова задирал его, наедине или даже при всех. Никто бы не встал здесь на пути Стокерса и его компании, а тем более никто не вступился бы за маленького нелюдимого мальчишку. Наоборот, дети предпочитали отходить в сторону и смеяться над ним все вместе. Обзывательства были очень грубыми, но отчасти правдивыми. Касались его одиночества, странности, даже факта его рождения на свет на пороге приюта. Это, конечно, было самым обидным, потому что и его самого этот факт расстраивал и злил. Но насмешки и глупые шутки были довольно посредственны, мало отличались друг от друга, и Реддл привык, вообще перестав реагировать. И тогда его стали задевать физически, что было уже большей проблемой, учитывая весовое и возрастное преимущество Стокерса и дружков. Том избегал встреч с ними, но они жили в одном небольшом приюте, ходили в одну столовую, гуляли в одном дворе. Это не было поводом безвылазно сидеть за закрытыми дверями, Том быстро понял это, хотя и не боялся их, но физическое взаимодействие всегда заканчивалось, мягко говоря, неприятно. Старшие дети окружали его кольцом, наслаждались любыми эмоциями даже совсем немного испуганного Тома. Стокерс что-то говорил, все ржали над его шуточками, а когда не получали его реакции таким образом, добивались другим. Толкали от одного человека к другому, больно сжимая пальцы на хрупких ещë плечах, бросали на пол до ссадин на ладонях и коленках. Они ещë побаивались причинить серьëзный вред, потому что он был слишком мелким для них, к тому же у них были и другие объекты для нападок. Просто остальные жертвы слишком быстро сдавались: плакали и умоляли отпустить. А этот малолетка никак не хотел превращаться в запуганного блеющего ягнëнка, какой повеселил бы их от души, и они злились на него сильнее, задевали снова, и снова, и снова. Пока это не были серьёзные травмы, но к этому всё и шло, а Реддл не хотел усугубления ситуации. Жизнь заставляла его взрослеть быстрее сверстников, он буквально мечтал о достаточных знаниях и силе, чтобы отомстить Стокерсу, чтобы никто больше не смел его обижать. Раньше он терпел молча, но ему хотелось дать отпор, хотя бы на словах. — Конечно ты не стал червём, Стокерс. Ведь ты как был, так и остался тупым растением в одном горшке с твоими друзьями. — Что ты сказал? — опасно спросил собеседник. — Надо преподать ему урок, — согласно закивал Грэмс, лучший друг и телохранитель постоянного врага Тома. Он и в длину, и в ширину был больше маленького мальчика в два раза. Ребята медленно двинулись в направлении Тома, но внезапный шум за тяжёлыми железными воротами отвлёк всех участников ссоры. Одновременно обернувшись, дети увидели группу воспитательниц и монашек, сопровождающих какого-то ребёнка. Их приют был не очень далеко от церкви, там же было ближайшее место, более менее похожее на военный госпиталь. Туда иногда привозили раненых либо залечивать раны, либо же доживать последние дни. И туда же чаще всего приводили детей, внезапно ставших сиротами. Но этот мальчик был немного странноват и выглядел ещё меньше, чем Том. — Это точно последний? — донёсся ворчливый женский голос. — Из последней вечерней группы точно. — Почему же его привезли позже других? Почему к нам? Он же из какой-то очень дальней деревни? — Да. Его привезли оттуда на поезде. Когда его забирали, попутчики передали нам только, что им самим было сказано — большинство тех детей погибли, а других отвели в другие приюты. Этого нашли позже. — Говорили ещë, что его дом практически не пострадал, а вот родители умерли, всë там было в крови, его самого от неё еле оттëрли. Но мать вроде целая, но тоже вся в крови, хотя не могло же у двадцатилетней разорваться сердце без внешних воздействий? — торопливо поделилась сплетней одна из женщин. — А вот отец представлял собой практически фарш, — женщин слегка передёрнуло. — Непонятная какая-то история, мутно всë и вообще… Уж не знаю, чем задело ребёнка, но у него только странный шрам на лбу, видите? — на секунду все глянули на молчавшего мальчика. — Что же, он всё видел? — Скорее всего. Но он скоро всё забудет. Он же простой ребёнок, в их возрасте воспоминания ничего не значат. Женщины уже стояли у ступеней, очень близко к настороженно внимавшим всем доносившимся словам детям. — А сколько же ему лет? О самом ребёнке вообще что-то известно? Он в состоянии говорить? Том, слушавший всё это, закатил глаза. Он не понимал странной суеты вокруг очередного новенького, которых недавно прибыло человек двадцать со всей округи. Но всё же его раздражало, что всё это время о ребёнке говорили как о собаке, хотя он стоял рядом с женщинами. — Ну, что ты молчишь, говори, — строго сказала одна из монашек. Том напрягся, заинтригованно ожидая ответа. Мальчик поднял лицо, до этого опущенное вниз. Оно оказалось опухшим от слёз, сильно покрасневшие глаза смотрели безжизненно. Голос оказался таким же безразличным, глухим, тихим. — Гарри Поттер. Мне пять. Больше ничего. Он снова опустил голову вниз, безразличный к своей судьбе. Казалось, он находится очень далеко отсюда, возможно, его сознание до сих пор не хотело принимать последние события его жизни, и он до сих пор пытался вернуться мыслями прошлое. Вспоминал родителей? Или их смерть? Это могло быть что угодно. Том пожал плечами. Он не знал, что такое родительская любовь. Ему было не по чему тосковать, а потому понять странного мальчишку было ещё сложнее. — Ясно, — сварливо произнесла одна из женщин. — Сейчас запишем всё, что знаешь о себе, а потом возьмёшь форму и отправишься в комнату, — очень неприятным тоном закончила она и подтолкнула ребёнка внутрь. — А вы, — она словно только заметила собравшуюся компанию, — марш по спальням, после восьми на улицу нельзя, или мне заставить вас выучить и рассказать мне весь устав наизусть? Дети нехотя зашли внутрь, хотя Реддл и вздохнул с облегчением. Эта драка состоится хотя бы не сегодня. Стокерс с дружками сразу же прошли к себе в комнаты на первом этаже под пристальные взгляды наблюдательниц. Незаметно отстав, поднимаясь в свою комнату на втором этаже, Том проследовал за новеньким, не в силах бороться со странным желанием узнать больше. Этот мальчик казался ему не таким, как остальные, больше похожим на него самого, к тому же история показалась Тому интереснее, чем очередная бомба или обстрел. Конечно, эти вещи тоже безумно страшны по своей природе, но Тома они не касались. Прижавшись к двери, он снова услышал голоса. — Ты помнишь, когда ты родился? Сколько тебе лет? — Тридцать первого июля. Мне недавно стало пять. — Хорошо. Как звали твоих родителей? — Лили и Джеймс Поттеры. — А ты у нас, значит, Гарри. Мальчик молчал, видимо, не счёл нужным отвечать на это. — Что ж, совсем скоро придёт миссис Коул, она смотрит всех новичков, даст тебе форму. Том отвлёкся и резко обернулся, услышав стук невысоких каблуков по деревянному полу. С лёгкостью найдя укрытие за выступом в стене, он услышал, как закрылась дверь и продолжил подслушивать. — Здравствуй, — намного мягче, чем все остальные до неё, проговорила вошедшая женщина лет тридцати пяти. Заглянув в журнал, она продолжила, — Гарри. Я заведую приютом Вула. Зови меня миссис Коул, — оглядев мальчика, женщина с тяжёлым вздохом вынула из шкафа маленького размера форму. — Где у нас есть свободные кровати, Марта? Задумавшись и ещё раз пролистав последние страницы записей, она угрюмо выдохнула: — Осталась только одна. На минуту воцарилась гробовая тишина. В то же мгновение до Тома дошло, что имеется в виду кровать в его комнате. Он и сам не хотел соседей, он привык держаться особняком, в одиночестве, но именно этот тихий мальчик мог бы, кажется, его устроить. Марта наконец продолжила. — Есть ещё места в спальнях самых старших, но вряд ли это хороший вариант для столь маленького ребёнка. — Тогда оставим это на крайний случай, Марта. Если мальчики…не уживутся. — Да тот — сущий кошмар, он же просто убьёт его! Посмотрите, какой этот тихий, зашуганный. А тот — просто бес! — визгливо воскликнула какая-то женщина. Том ухмыльнулся. Тем более, он словно чувствовал, что Гарри так и не поднял головы. Ему было всё равно. — Марта проводит тебя, Гарри.

***

Том отскочил от двери и почти в мгновение ока очутился на своей кровати, сделав вид, что сидит и удручённо смотрит в окно. Ожидаемо, через минуту дверь распахнулась. — Реддл, — выплюнула Марта, — у тебя новый сосед. — Она пропустила Гарри в комнату и указала на свободную кровать справа от входа. Сев, мальчик вроде бы заинтересованно приподнял голову, глядя из-под пушистых ресниц большими зелëными, практически изумрудными глазами прямо в глаза Тому несколько долгих секунд, а затем снова опустил взгляд. Том почти обиделся, он не был скучным. Слегка сменив тон на более усталый и, возможно, даже отчасти дружелюбный, женщина, так и не подойдя, тихо сказала: — и, Том, ему правда больше некуда идти, если только ты не хочешь заставить его отправиться к самым старшим мальчикам. Дай ему хотя бы шанс. Пожалуйста. Печально взглянув на Гарри, она сочувственно вздохнула и, посоветовав лечь спать, закрыла дверь. Том чувствовал, что надо начать разговор. Более того, он хотел это сделать. — Итак, — привлекая внимание, произнёс Реддл, — Гарри. — Том, — кивнул ему собеседник, показывая, что тоже умеет слушать чужие имена. Но голос звучал так же безжизненно и незаинтересованно. Том незаметно нахмурился. — Расскажешь мне, что это за невероятная история с тобой? — Ты мне не поверишь, — явно привычным жестом ероша тёмные волосы, превращая причёску в воронье гнездно, ответил мальчик, не смотря на собеседника, — решишь ещё, что я странный. — А ты попробуй. — В другой раз, — неуверенно сказал Гарри. Ему не хотелось ни о чëм говорить, но, в отличие от всех взрослых, общавшихся с ним только что, Том и то казался более заинтересованным. — Ладно, — не стал настаивать Том, пока что. — Знаешь, многие здесь считают меня странным. — А есть за что? — Не знаю. Я никогда не считал себя похожим на кого-то из них. — Это ещё не значит, что ты странный, — пробурчал тихо Гарри, всë ещё желавший забыться в своих мыслях. — Да, пожалуй, — кивнул Реддл чуть насмешливо. Том не собирался жалеть нового соседа, но вместе с тем хотел приблизиться к нему, узнать больше, может быть, даже выразить сочувствие. Словно что-то внутри откликнулось на присутствие новенького, что-то, из-за чего он казался знакомым. Его и самого порядком это удивляло, поэтому он решил не развивать тему и обдумать всë. Наступило молчание, в котором каждый думал о своём, не мучаясь обществом соседа. — Обычно мне с первого взгляда не нравятся мои соседи, и я выживаю их из комнаты. Но к тебе я не чувствую такого. Надеюсь ещё, ты не храпишь. Гарри тихонько хмыкнул. — Нет, но мне рассказывали, что я говорю во сне, — честно поделился мальчик. — Если это так, я тебя задушу подушкой, — полусерьёзно сказал Том. — О нет, скорее посмеёшься перед сном. Ты не станешь меня душить, — Гарри тихо хихикнул, к своему удивлению, и Том тоже негромко рассмеялся. — Не думал, что вообще смогу когда-нибудь ещё хотя бы раз просто улыбнуться, — признался Гарри расстроенно. Он держался хорошо, но пятилетний ребёнок просто не может так долго держать всё в себе, не говоря никому ничего. Он решил сказать Тому. И пусть они мало знакомы. Плевать, что его посчитают сумасшедшим. Он не мог не выговориться. — Всё так плохо? — тихо спросил мальчик. — Том… Я… Я до сих пор вижу перед глазами это лицо… Он пытал его, отец так кричал, я видел, что с ним стало. Потом пытал маму… Она кричала и плакала, а потом зелёный свет, и она резко замолчала. А потом я… Гарри понял, что сказал многие вещи, нуждающиеся в объяснении, но замолчал. Том тоже задумчиво молчал. Затем резко встал, перешёл через комнату и присел рядом с ним на кровать, неловко сжав его плечо. — Я знаю, ты скажешь всё позже. Понимаю, как тебе, должно быть, трудно сейчас. Всё будет хорошо, Гарри. Он не понимал, но знал, что так нужно было сказать. В конце концов, ему было очень интересно. — Откуда ты можешь это знать?! Ничего больше не будет хорошо! — взорвался вдруг мальчик, но Том лишь приобнял его за плечи ещё крепче. Гарри заплакал, сначала тихо всхлипывая, а потом упал лицом в подушку и плакал громко и долго, рука Тома всё это время невесомо лежала на спине Гарри, и он чувствовал, как дрожат его плечи. Том хотел бы ему помочь, хотя его порядком раздражало и его странное желание, и проснувшееся сочувствие, и рыдания, но он терпел и всё ещё хотел помочь. Он не знал как, но он умел влиять на эмоции людей, как-то же он выгонял своих бывших соседей. Он хотел внушить что-то и Поттеру, но почему-то не захотел случайно навредить, ведь раньше он только пугал, а не защищал. Он просто слегка поглаживал чужую спину, и вот Гарри, спустя, казалось, пару часов, всё же успокоился. — Надо спать, — очень тихо сказал Том. Гарри молча кивнул, и, лишь разувшись, залез под одеяло. Том ушёл к себе на кровать, но тоже не стал переодеваться этой ночью.

***

Странные звуки доносились снизу. Гарри спустился на половину лестничного пролёта, желая выяснить источник, не показываясь, и еле успел прикрыть рот ладошкой, чтобы не закричать. Страшный высокий человек в мантии стоял у них в прихожей. Родители лежали, связанные, на полу, там же. Мама ближе к стене, папа прямо у ног страшного человека. — Прошу тебя, не надо, — плачет и кричит мама. Странный человек тыкает в папу какой-то короткой палочкой, а Гарри даже не знает, почему мама так боится. Гарри ничего не говорили о палочках, его не хотели посвящать раньше времени, он даже не видел их раньше, и он ничего не мог сделать сейчас. Он боится, как и мама, и молчит. Вдруг красный луч срывается с кончика предмета странного жуткого гостя. Папа корчится и кричит от боли. Потом еще лучи, появилась кровь, много. Почему её так много? Гарри слышит крики боли папы и отчаяния мамы, видит, как папе больно. Его кости хрустят, ломаясь и вылезая наружу, протыкая кожу и мышцы, каждая по очереди, в руках и ногах, на груди, льётся кровь из вспоротого заживо живота, оттуда выпадают какие-то внутренности, Гарри ещё совсем в этом не разбирается, даже не понимает толком, что это такое. Изо рта вылетает отрезанный язык, кровь льётся ещё хлеще. А папа всё ещё мог кричать, только это и мог, со странным неприятным бульканьем, вырывающимся из горла. На какое-то время Гарри зажмурился, надеясь, что так всë это быстрее закончится. Очередной луч прорезал горло, и вместо крика теперь только булькающие звуки и хрип, красный фонтан бьёт из шеи. Мама кричит надрывнее, срывая голос, но находятся силы кричать снова. Ей и самой, кажется, больно, Гарри не понимает, но ему так страшно и жалко маму, он хотел помочь. Мама почти воет, когда всё ещё судорожно корчащийся папа отступает на второй план для гостя, а в маму летят красные лучи друг за другом. Еë крови не видно, только тонкая красная струйка внезапно побежала из уголка губ, хотя весь пол красный от крови папы. Одежда мамы — когда-то белое прекрасное платье — насквозь ей пропиталось, став полностью алым, мантия гостя тоже. Гарри плачет, не в силах произнести ни звука, и отчаянно бросается к маме. Казалось, увидев его, она закричала намного, намного громче, хотя как это вообще возможно. От отчаянного страха за сына её магии хватает, чтобы избавиться от жутких магических пут, броситься к Гарри и прикрыть его своим телом. Она насквозь промокла в тëплой липкой крови, и одежда Гарри тоже начала ею пропитываться. Капелька с маминого лица упала ему на щëку, перемешиваясь с его солëными слезами. Она старается не кричать, но не может, когда ей в спину снова донеслось мало что значащее для Гарри слово «Круцио!». Она сжимает малыша и успевает прокричать ещё: «Только не Гарри!», когда её настигли другие непонятные слова, как будто на другом языке, «Авада Кедавра». Её тело подлетает в воздух, ударяется о потолок и падает рядом с Гарри. «НЕТ!» Кричит теперь Гарри. Только он один. «Кто вы? Что с мамой?» - спрашивает сквозь слëзы. Адская боль сопровождает красный луч, и ему кажется, что он умирает от боли, что тело сейчас взорвëтся. Человек лишь смеётся, начинает что-то говорить, но Гарри отказывается это воспринимать, он физически не может сделать этого, всë его тело словно разрывает на кусочки, он сам кричит и плачет, когда человек что-то тихо бормочет, а потом громко и отчëтливее проговаривает, наклоняясь ближе: «...раз твои родители не захотели. И в тебе, очевидно, ничего такого. Тогда считай, что я твоя смерть, малыш Гарри!» Потом он хохочет, Гарри видит зелёный луч, а затем резкую, ослепляющую боль в голове и, к своему удивлению, слышит крик страшного гостя. Кое-как раскрыв глаза, он видит, как человека окутало зелёное пламя, а потом в глазах потемнело. Очнулся он нескоро, среди незнакомых людей. Поезд покачивался под ним. Странная апатия не давала Гарри чувствовать что-либо, не давала думать, не давала вспоминать. Только Том смог рассеять её, и Гарри перестал плакать лишь когда слёзы просто устали течь из глаз и стали приносить им боль.

***

Белые волосы, голубой правый глаз, карий левый. Безумие в этих глазах. Безумное ликование. «Я твоя смерть!» Дикий хохот. «Посмотри на своих родителей! Они мертвы! Посмотри, папочка вывернут наизнанку, мамочка не дышит! Они не помогут тебе, никогда! А что же ты не помог им, а, Гарри? Ты ведь мог прийти раньше, а не смотреть? Может, твоему папе не было бы так больно, а? А на белоснежном потолке не осталось бы красного следа от пропитанного кровью платья? Ты такой эгоист, Гарри, они страдали из-за тебя! Хочешь, попытаем их ещё?! Или перейдём к тебе? Они ведь мучались из-за тебя, и только так, Гарри, только ты виноват!» «НЕЕЕЕТ!» «Проснись же!» — Неееееееет! — Гарри, Гарри! Проснись! Гарри резко распахнул глаза, и тогда это случилось первый раз. Том тряс Гарри, крепко держа его за плечи. Его голубые глаза были точно напротив изумрудно-зелёных. И ему очень хотелось знать. Том почувствовал в себе странную уверенность и сказал: — Покажи мне. И увидел. Увидел всё, что видел Гарри. Это было само по себе странное ощущение, перед глазами было лицо мальчика, широко распахнутые яркие глаза, но в мыслях он ясно и чëтко видел совсем другую, ужасающую картину. Как будто собственными ушами слышал тихие насмешливые обвинения, а потом и угрозу. Под конец мальчик начал вырываться, разрывая длительный зрительный контакт и часто-часто моргая. — Что ты сделал, Том?! Как…? — Я не знаю, правда… Гарри! Боже, Гарри… — Это я! Я во всём виноват! Я должен был!.. — Нет, дурачок, замолчи! Этот человек убил бы вас троих, а так ты остался жив. — Я смотрел, как они умирают, Том! - в отчаянии воскликнул он. - Они страдали! Они... — он громко всхлипнул, прерывая сам себя, пытаясь стереть со щëк слëзы. — Кто бы это ни был, он чокнутый. Вы бы все страдали ещë больше. Но вышло так, понимаешь? Я рад, что ты жив, Гарри, — удивляя сам себя, сказал Том чистую правду. То, что он увидел, было просто непередаваемо ужасно, и он не знал, как бы пережил это, окажись он вдруг на месте Гарри. — И я… Я не хотел говорить никому об этом. — Послушай. Я никому не скажу, если ты так хочешь, честно. Мы можем… Мы разделим эту тайну… на двоих. Слышишь, Гарри? — Да, Том. Да, хорошо… — Я тебя не брошу, — твëрдо пообещал мальчик. Он пока не был уверен, зачем ему это, но, в отличие от остальных детей, в Гарри чувствовалось какое-то родство. — Постарайся забыть, что сможешь, ладно? Просто постарайся, так, наверное, будет лучше. — Я не хочу забывать семью. — И не надо, — качнул головой Реддл, — забудь только тот день. Ясно тебе? А не-то я снова попробую влезть в твои мысли. — Научи меня, — совершенно неожиданно вырвалось у Гарри. Он всё ещё чувствовал боль в груди, легче почти не стало, но он смог немного отвлечься. — Я не знаю, как сделал это, честно. Но я выясню, — пообещал Том уже сам себе, слегка задумчиво ухмыльнувшись. — До подъёма где-то час. Думаю, ложиться не имеет смысла. Так что ты, например, можешь наконец переодеться.