В плену твоего тепла

женя любич – ритуальная (ost он - дракон) Небо было серым. Настолько, что белоснежная рубашка, в которую одели Пашу, казалась ненастоящей, будто бы вышедшей прямиком из рассказов бабушек о временах, когда деревья были выше, а солнце светило ярче. В воздухе кружился пепел, пылью оседая на волосах и щекоча ноздри. Гарью тянуло с моря, со всех его сторон, будто дым стелился по воде, выискивая свой путь в богом забытую деревушку. Небо было серым. Пашино настроение было не намного ярче. Толпа, собравшаяся на причале, выла на разные лады. Паше это не нравилось и даже, если честно, слегка злило, потому что это ведь они были виноваты в том, что трое молодых ребят – две девушки и он – сейчас лежали в лодках, сложив руки на груди, а по ногам их стекал рябиновый сок. Это ведь они были виноваты в том, что каждый год приходилось отдавать лучших своих сыновей и дочерей Дракону. А потому Паша не видел смысла в том, чтобы сейчас стоять и обливаться слезами, виня в своих бедах Провидение и Судьбу, тогда как на самом деле все обстояло гораздо проще. Их – всех троих, - как подобает традициями, обрядили в белое. На головы надели венки, сплетенные из листьев и ягод, алых, как сама кровь. Паша чувствовал, как его кудрявые волосы запутались, обернувшись вокруг одной веточки, но трогать что-то или поправлять было категорически запрещено. Затем их напоили колодезной водой – ледяной и кристально чистой. Это было символом их чистоты и невинности. А потом они шли по снегу, по дорожке, усыпанной теми самыми ягодами, чувствуя, как под ногами они лопаются и брызжут соком во все стороны. На белом снегу оставались красные следы, и ноги жертв казались выпачканными в крови. Когда они легли в свои лодки, старейшины обсыпали их ягодами, в ногах оставив корзины, полные рябины, брусники и красной смородины – дар Дракону. Так все это только сильнее напомнило жертвоприношение, хотя подобное в их деревушке не практиковали очень давно. Но почему-то все происходящее никто и никогда не называл жертвоприношением. Никто вообще старался не упоминать, что раз в год всем жителям приходится собирать душевные силы в кулак и выбирать троих – двух девушек и юношу, - чтобы отдать их Дракону в качестве не то платы за то, что зверь обходит их стороной и не сжигает беспорядочно избы, не то в качестве задабривания, этакой взятки, которая обеспечит хорошее будущее. Когда-то давно – Паше рассказывала бабушка, - Дракон требовал только одну девушку, и никогда не просил больше, чем люди могли ему дать. Взамен он защищал от воинственных племен, которые приходили то с Севера, то с Юга, и всем в деревне такая сделка казалась более чем выгодной. Даже сами девушки, говорила бабушка, считали за честь стать жертвой Дракона, потому что так они защищали родную деревню и близких им людей. Но время шло, Драконы менялись, и вот уже все обстоит так, как сейчас: жертв стало больше, а защита и покровительство Дракона канули в Лету. И теперь было непонятно, зачем все это. Зачем обряд и ягоды, зачем лодки и белые одежды. Паша никогда этого не понимал, потому что разве Дракону не плевать, во что одета его жертва, если он настолько огромный, насколько рассказывали люди, будто бы видевшие его? Человек – тем более, хрупкая девушка, - был ему на один зубок, но при этом он никогда не съедал всех своих жертв, которых жители, скрепя сердце, отправляли ему на закланье. Все это казалось Паше странным, но он знал, что никто не в силах положить этому конец. Особо храбрые жители деревни несколько раз собирались в большие отряды и военным походом шли на Дракона. Доплывали до места, откуда не было видно деревушку, и ждали, пока Дракон явится им навстречу. И тот действительно прилетал, потому что из походов обычно не возвращался никто, разве что море прибивало к берегу окровавленные обломки. А потому Паша не видел смысла в страхе и теперь спокойно лежал в своей лодке и даже, чего, наверное, не делал никто до него, одними губами вторил тягучему напеву обрядовой песни, разносящейся по берегу. Слова всплывали в памяти сами собой. Он не раз наблюдал с причала, как такие же юные и ничего еще в жизни не повидавшие ребята уплывали на лодках под надрывную песню односельчан. А после – вдалеке раздавался глухой звериный рык, который в самом нутре вызывал страх и отчаяние, захлестывавшие волной. И песня – та самая, от которой у всех замирало сердце, - отпечаталась в его голове, и сейчас выходила наружу тихим шепотом, еле заметным паром над чуть посиневшими от холода и приносимой с моря сырости губами. Ветер был тихим, но все равно кончиками своих воздушных пальцев трепал ворот Пашиной рубахи, забираясь под витой льняной узор и скользя по коже. Было не слишком холодно. Календарь, высеченный на стене родной для Паши избы, гласил, что зима только-только вступила в свои права. Но каждая зима в этой деревне начиналась с горя, потому что именно в это время прилетал Дракон, которому необходимы были все новые и новые девушки и юноши. Никто не знал, что с ними происходило, но было известно, что еще никто не возвращался оттуда живым. Бывало, лодки возвращались с насмерть замерзшими людьми, вцепившимися в деревянные ее бока. Внутри все было запорошено пеплом и снегом, но даже через это серое покрывало пробивался ярко-красный, алый сок, который застывал ледяной карамелью на коже. Иногда к берегу прибивались обгоревшие обломки некогда красивой, резной лодочки, которая несколько дней назад отошла от берега в сторону острова, скрытого туманом. И следом за обломками по воде густо стелился дым, горечью закрывавший глаза. Он забирался в легкие и сковывал все ледяным ужасом и отчаянным осознанием того, что снова никто не смог помочь тем несчастным, кто погиб на благородной деревни. И все, кому должно было исполниться семнадцать лет, сглатывали тугой комок в горле, малодушно надеясь, что их эта учесть обойдет стороной. Паша, лежа в лодке и чувствуя стекающий по ногам сок, не надеялся на чудесное избавление от мучительной смерти, но он не боялся грядущего. Может, только глубоко-глубоко внутри что-то непрестанно трепетало, не давай спокойно вдохнуть, но в остальном он был спокоен и расслаблен, тогда как девушки, находящиеся в соседних лодках, дрожали, кажется, вместе с самой водой, которая твердо и уверенно несла их в лапы Дракону. Паша знал, что бояться не имеет смысла. Если ему Судьбой предначертано быть разорванным когтистыми лапами или через несколько дней замерзнуть посреди моря, то так тому и быть, и он, семнадцатилетний юноша, не в силах изменить хоть что-то. Разве что выпрыгнуть из лодки в холодную воду самому, не дожидаясь, пока отвратительные лапы разорвут его на куски. Но Паша предпочитал встретиться со своей опасностью лицом к лицу, не труся и не выискивая легкий обходной путь. Пусть все идет так, как задумала Судьба. Постепенно обрядовая песня стихла, и единственными звуками вокруг остались плеск воды и тихое всхлипывание девушек. Чем ближе был остров, к которому течение вело их лодочки ровной дорогой, тем сильнее сгущался туман и пахло гарью. Увидеть что-то даже на расстоянии вытянутой руки было сложно. Все вокруг казалось серым, тоскливым и мрачным. Самому Паше цвет неба, которое висело над ним низко натянутым покрывалом, не нравился и будто даже выедал глаза, давя своим весом. Паша зажмурился. Под сомкнутыми веками то и дело вспыхивали яркие воспоминания из детства: резные игрушки, которыми с ним играла бабушка; ярко-желтое поле, усыпанное одуванчиками; жужжание шмелей, снующих туда-сюда; небесная лазурь, расчерченная белоснежными линиями облаков, - все те пасторальные картинки, из которых складывалась его жизнь. Короткая, но яркая, проведенная в любящей семье. Паша не хотел думать о том, как сейчас переживают мама и бабушка или как обычно скупой на эмоции отец задумчиво кусает губу и пытается успокоить их, как умеет, – тихими репликами в никуда. Ему было достаточно собственного нарастающего с каждой секундой волнения. На многие метры вокруг было слышно только всхлипывание и тихий шелест воды, бьющейся о бока деревянной лодочки. Паша лежал, мысленно считая до ста и обратно, потому что заняться – в его-то ситуации, - было решительно нечем. Разговаривать с девушками он не хотел, зная, что им нужно стойко перенести это горе самим, выстрадать его, выплакать и переболеть. Паша открыл глаза. Вокруг по-прежнему было серо и пусто. Но на горизонте, совсем еще далеко, маячило черное пятно, которое становилось все больше и больше. Сомнений не было – это был Дракон. Одна из девушек, видимо, увидев его, завизжала, зажимая рот ладошками. Паша нервно дернул плечом и снова закрыл глаза. Страха все еще не было, но дрожь, объявшая его тело, почему-то никак не хотела исчезать, лишь сковывая сильнее и не позволяя сделать глубокий вздох. Он вдавил ногти в ладонь, сжав кулак, и, чтобы как-то успокоиться, снова зашептал ритуальную песню. Раньше не было ни времени, ни земли, ни пыли – ничего. Паша шептал и шептал, теряясь в знакомых до боли строчках, все сильнее надавливая ногтями на мягкую сторону ладони, чтобы унять дрожь. Крылья хлопнули совсем рядом. Паша зажмурился крепче. Он не боялся, но чувствовал, что Дракон был совсем рядом. Паша продолжал шептать. Приходи, прилетай, забирай, забирай, на века отдана… Он не успел произнести последнюю строчку. Тяжелые лапы сомкнулись вокруг его тела и легко оторвали от лодки. Паша вздрогнул. По позвоночнику молнией скользнул нервный холодок, отдавшийся усилившейся дрожью в руках. Ягоды, которыми была усыпана лодка, лопнули под натиском драконьей силы, и на рубахе расползлись влажные алые круги, отчего ткань в тех местах сразу же противно прилипла к телу. Он чувствовал, что драконьи лапы держат его уверенно, и они – Дракон и зажатый в его когтях Паша, - летят над морем, заботливо укутанным туманом и смогом. Это было странно. Паша никогда прежде не ощущал себя так, будто все его внутренности смешались в один большой ком, и теперь никак нельзя различить, что есть что. Казалось, будто сердце намертво прилипло к ребрам, а душа застряла где-то в горле. Паша будто не чувствовал ничего, но вместе с тем – чувствовал все: то, как сжимают его тело огромные лапы, которые могут убить его, если только сожмутся чуть сильнее, и которые отчего-то не сжимались; то, как от Дракона пахло огнем и пеплом, и этот запах щекотал ноздри; то, как вода, судя по тихим всплескам, оставалась все ниже и ниже, а вокруг с каждым взмахом крыльев становилось холоднее и сырее. А потом вдруг – Пашу обдало сухим жаром, и резко стало тепло. Он открыл глаза. Неловко дернул плечом, осознав, что все это время летел так, зажмурившись. Под ногами разверзлась темно-синяя бездна. Стояла ночь. Море было спокойным и гладким даже на вид. Казалось, будто оно раскинулось под ними мягким бархатом, который при первой же возможности укутает своей теплотой. Небо, отражавшееся в этом бархате, сияло мириадами звезд и выглядело, как дорогое полотно, искусно расшитое жемчугом. Паша засмотрелся на отражение, на секунду даже забыв, что он находится в лапах опасного Дракона. Но потом его взгляд скользнул ниже, и он увидел, как в море отражаются они. Дракон был поистине огромным. Паша не смог бы описать словами, насколько большими были его крылья и насколько страшно выглядел хвост – тяжелый, с крупной шишкой на самом его кончике. В ночной темноте он не мог разглядеть ничего больше, но и увиденного бы с лихвой хватило на несколько бессонных ночей, раздираемых кошмарами. Впереди темнела огромная скала, и даже в темноте Паша видел, что верхушка у нее острее самого заточенного копья в их деревне. Ему не хотелось, чтобы Дракон скинул его на эту самую верхушку, а потому он только крепче сжал кулаки, пообещав себе, что будет держаться до последнего. Даже если это не поможет. Когда они подлетели ближе, Паша понял, что здесь было несколько скал, и все вместе они образовывали остров, затерявшийся в океане. Паша ждал, что сейчас Дракон приметным броском приложит его об эти самые скалы, и на этом кончится его короткая жизнь. Но Дракон удивил его: он не скинул Пашу на скалу и даже не выкинул в море, над которым они летели. Он спустил его – аккуратно, без лишней агрессии, - в огромную яму. Острые камни на ее дне яростно впились в его ребра, оставляя синяки и отметины, которые завтра – если это завтра наступит, - обязательно нальются темным цветом на его коже. Но кроме этого не было ничего. Паша был жив, но, пролетев вглубь ямы, он ударился затылком о каменную стену, и сознание потихоньку затухло, налив глаза свинцом и сделав их неподъемно тяжелыми. Все, что Паша помнил из того вечера, - это тихий звериный рык, который разнесся по окрестностям, и неестественно яркий зеленый цвет драконьих глаз, который он видел, пока падал вниз.