Реинкарнация

Последнее, что он запомнил — это нож в сердце. Нож, что держал один из них, ассасинов. Брат, одурманенный лживыми словами, одним выверенным многочисленными тренировками, милосердным ударом вонзил холодную сталь, в грудь, где огненной болью горело осознание, что вчера, на рассвете, был казнен младший сын друга. Те, кто ранее могли защитить спину в бою, и пролили кровь по лживому навету. Остро заточенный клинок пронзил ядовитую горечь, волнами распространяющуюся по телу, от понимания, что вновь змея предательства свила свое поганое гнездо в Масиафе. И только одна мысль горела, сияющим маяком, в черноте беспамятсва: «А какое оно, будущее?» Смуглый, черноволосый юноша с тихим вскриком вскочил на постели. Небольшая, но светлая комната, так не похожая ни на келью в Масиафе, ни на его дом в близлежащей деревне. Ни тем более на тюремную камеру, где оборвалась жизнь даи. Или…? Он задохнулся, когда память с натиском песчаной бури ошеломила, даже можно сказать оглушила его. Его имя Малик Аль-Саиф. Семнадцать лет. Школьник. Будущий выпускник. Его родители живы и счастливы. И Кадар. Его единственный брат, погибший в Храме Соломона. Жив? По щекам потекли слезы. Он помнил. Помнил ту злосчастную миссию, когда потерял брата. Высокомерные слова Альтаира. Режущий свет Яблока Эдема. Дикая боль в отрубленной руке. Яд в словах крестоносца. Он даи. Информатор ассасинского братства. Умерший в возрасте шестидесяти двух лет от удара ножом. Он ученик старшей школы. Любит волейбол и рекордсмен в беге на короткие дистанции среди школ. Малик помнил многое. Но он совершенно позабыл каким засранцем был его лучший друг в молодости! -Малик, ты долго! — Альтаир с укором посмотрел на друга, обнимая красивую, черноволосую девушку — Адху. Тот только медленно моргнул. Слишком уж дико было видеть Ла-Ахада не с его будущей женой, хотя Малик уже почти смирился. Привычка даи, сначала наблюдай, слушай, вникай и только потом делай выводы, вновь уберегла его от похода к лекарю разума. Одного раза хватило, когда Аль-Саиф с рыданиями повис на живом младшем брате, доведя того до истерики и заикания. С тех пор прошло около месяца и скрываться стало проще. — Я вовремя вышел, — заметил Малик, — это вы все куда-то спешите. — Нам невыносимо быть порознь, — улыбнулась Адха, положив голову на плечо Альтаира, а что даи только закатил глаза. — Пристрелите меня, если я растеряю свои мозги и стану слащавым идиотом, — сленг давался сложнее всего, но… это было даже забавно. — Эй, госпожа староста, — Альтаир с превосходством уставился на черноволосую девушку, с туго затянутой косой. — Что у нас нового сегодня? Малик, по понятным причинам не мог видеть Марию до крестового похода, но почему-то представлял ее эдаким сорванцом. Девочка со смешными косичками, размахивающая мечом. Но не такой: холодной, чопорной, высокомерно-отстраненной девушкой. Хотя, в действительности, что они знали о стране, в которой родилась жена его лучшего друга?  — Третьим уроком будет окно, — сухо оповестила та, не удостоив Ла-Ахада даже взглядом, листая учебник. — После шестого урока сдать сочинение по литературе. Расписание спортивных тренировок на доске объявлений. — Вау, у вас прекрасная память госпожа староста, — восхитился парень. — К сожалению, моя жизнь состоит не только из школьных занятий, — он притянул улыбающуюся Адху ближе. — Какое счастье, что я всегда могу спросить у вас, если чего-то не вспомню. От этого приторно-вежливого тона даже Малику захотелось врезать по самодовольной морде лучшего друга. Для повышения рассудочной деятельности, так сказать. Но Малик оценил выдержку давней подруги, прекрасно помня о ее взрывном характере. Но, может быть, здесь все по-другому? А, нет. Опытный взгляд даи сразу отметил побелевшие пальцы Марии, сжимающие учебник, стиснутые до скрипа зубы, и лишь воля, достойная восхищения, не позволила ей запустить книгой в голову одноклассника. Альтаиру повезло. Или нет. — У Марии просто феноменальная память, — раздался голос их одноклассника — Фредерико Аудиторе. — Она прекрасно помнит и о школьных делах, и о… — голос черноволосого, кареглазого парня стал низким, почти мурлыкающим, — личных, — его рука скользнула по ее плечу. — Фре-е-ед, — Малик содрогнулся, слыша знакомые, яростные нотки. После таких, Альтаира приходилось спасать, и, судя по скорости реакции, старшего сына Аудиторе, тот знал этот тон. Альтаир прищурился, а улыбка на мгновение превратилась в оскал. Но лишь на мгновение. — Неужели госпожу старосту можно поздравить? Фредерико, ты герой… — Просто свали к черту, Ла-Ахад! — рявкнула Мария, вскочив. Она ожгла Альтаира взглядом, полным холодной ярости, и стремительно вышла из класса. В классе воцарилась тишина. Все настолько привыкли к их стычкам, что не обращали никакого внимания, но столь бурная реакция у Марии была впервые. Фредерико выдохнул. — Альтаир, не будь ты с дамой, — короткий кивок в сторону Адхи, — то я бы тебе врезал. — Будет тебе, Фредерико, — та лишь улыбнулась ему. — Ты же знаешь, что это просто шутка. Они так общаются. — Или ты сам на нее запал? — ухмыльнулся Альтаир, но Малик уловил нотки напряжения в его голосе. — А что если да? — карие глаза смотрели на него исподлобья. — Тебе какое дело? — Да так, жаль будет лишиться любимой игрушки. Малик еле успел среагировать и повис на руке Аудиторе, не давая ему ударить его, все еще друга. — Через минуту начнется урок, незачем устраивать потасовку перед учителем, а ты, Альтаир, — бросил злобный взгляд на самодовольно ухмыляющегося, да, чтоб его друга, — лучше отвянь от Марии, а то я решу, что ты изменяешь своей девушке! — Эй, — возмутился тот, но прозвенел звонок, и всем пришлось разойтись к своим партам, а через минуту вошел преподаватель истории. С которым лучше не ссорится, а то выслушивать половину урока о разнообразных пытках — невыносимо. Особенно, если говорят с таким сожалением, будто несчастному не дают подопытной материал для вивисекции. Мария Торпе на урок так и не вернулась. И на следующем ее тоже не было