Твой мир – корабли без бортов.*
Что-то не так... Как-будто бы внутри поломался механизм сердца, а затем снова начал работать дальше, только продолжил идти как-то по-другому. Что ж, это странно, но не менее необычно видеть режущий глаза свет, что так ослепляет и заставляет ещё несколько мгновений жмуриться, а не привычную и такую родную темноту. Как всегда бывает, — окутаные в вечную мглу, перестаём различать цвета палитры, и забываясь в этой боли, не замечаем ничего вокруг и не видим того, как глубоко мы тонем в бездне, потому что нам кажется, что мы стоим на месте. В свете лучей мы поднимаемся; в свете лучей звёзды угасают. Почему-то мысли в голове, словно листы бумаги, намокли и перестали быть полезными. Нет вопросов наподобие «где», очевидно же, что в больнице. В нос ударяет запах медикаментов, отчего голова начинает кружиться. У Обито такое чувство, будто он уже устал. Может быть, это и не кажется и Учиха уже правда устал смотреть на этот мир, только теперь не одним глазом, а двумя. Он безразлично переводит свой взгляд по комнате, в которой лежит; глаза немного покалывают и слезятся от яркости этого дня, – можно, пожалуйста, сделать яркость чуть ниже? Не чувствует холода. Не чувствует ничего – может, пора бы уже уйти с этого мира, итак много каких гадостей сотворил, которые даже своей душой и жизнью не оплатит. Слишком многое произошло, но это было как мгновение, и вот сейчас, когда Обито осознает свою бесполезность и неспособность принять жизнь и снова сделать шаг вперёд к новым приключениям, он понимает, что время, которое он тут пролежал, идёт слишком медленно. Прошло сколько уже? Минута или час? Ужасно, на самом деле. Валяется здесь, как ненужный кусок дерьма, неспособный даже почувствовать что-то. Только сожаление, печаль и боль оседает вековым слоем пыли в душе; возможно, было бы куда легче выносить физические пытки, чем моральные. У Учихи нет сердца – и Какаши видел это; продырявил чрево его криками тысячи птиц и не получил желаемой крови, пустота насквозь пробила тело давным-давно мёртвого Обито и не получило результата. Он не чувствует боль, но чувствует когти острые на своей совести, ну, хотя бы что-то. Обито ничего не добился в своей жалкой и ничтожной жизни. Его существование, в котором нет смысла, – как пластмассовая бутылка, которой воспользовались, а потом выкинули прочь на медленный процесс разложения. Тут даже жалеть нечего: тупость уже до самых костей пробила, как будто татуировка, от которой сложно избавиться; вечное клеймо на сердце. У него больше нет причин оставаться здесь. Почти серая, грязная дверь с тихим скрипом открывается и на пороге появляется, конечно же, Хатаке. Сейчас его левый глаз не сверкает привычным кровавым шаринганом, теперь на его месте такой же серый, затуманенный пеленой печали и доли наигранной радости, как и правый. Через маску он тянет свои губы улыбке и привычно поднимает ладонь в приветствии, а затем проходит и садится рядом неуверенно, но близко. А Какаши совсем не изменился: его серебряные волосы потускнели от пережившего горя и теперь не сияют бликами на солнце, а глаза с таким же безразличным взглядом, но только за ним Обито чётко различает печаль. Глупо играть в игры радостной жизни, когда на самом деле тебя топят в болоте смерти, но лишь так люди показывают свою "сильную" сторону, но на деле же бояться быть посмешищем для других, для тех, кто не показывает свои слабости. Но они сейчас видят друг друга насквозь, они знают слабости и места, куда можно было бы воткнуть хорошо наточеный кунай, правда, никто из них не делает этого, потому что их слабость – одна на двоих. Как же убого. Но Какаши всё равно выглядит потрепано, не от битвы, что была ранее, скорее, от жизни. Сахарной жизнь никогда не бывает, а потому люди в ней должны покрыть себя морской солью, чтобы не раствориться в очередной ледяной волне, которая накрывает с головой. Может, это не так заметно, но Обито уже повзрослел, чтобы не быть наивным до сих пор, и чтобы заметить, что Хатаке искренне счастлив сейчас. Даже через печаль, через ностальгию, что они проходят каждую чёртову секунду, Учиха замечает в потускревших глазах проблеск счастья. Наверняка ладони у него холодные, но он чистит красное яблоко острым ножом, хотя мог воткнуть его в чужую глотку, а Обито даже не был бы против. Какаши делает это так, как будто между ними не было войны и как будто они не пытались убить друг друга. Учиха усмехнулся этим мыслям, но принял дольку яблока, хотя в пищи совершенно не нуждается, всё-таки забота от Хатаке по цене равна бриллианту. А вот Обито очень даже изменился. Так вырос, но ростом почти не отличается от самого Хатаке, однако мышцы у него куда лучше. Правая сторона лица вся в шрамах от тех камней, все-таки его почти придавило насмерть, но это делает его более привлекательным. Волосы приобрели белый цвет и теперь он не похож на настоящего Учиха, но это всё равно не так важно. От прошлого Обито ничего не осталось: его взгляд куда серьёзный, но такой же безразличный. В нём не читается печаль, как это происходит у Какаши, значит, он уже давно смог скрыть её в глубине своей мрачной души. Теперь он не смеётся громко, и не строит бессмысленные перепалки с Хатаке, его губы даже не дёргаются хотя бы в незаметной усмешке, кажется, что он позабыл о положительных эмоциях. Это наводит ещё большую грусть. Кожа в некоторых местах бледнее, чем обычно, но это также вызвано тем случаем с завалами огромных валунов. Теперь Обито умеет оценивать и анализировать, продумывать и внушать; теперь Учиха не тупой и не бесполезный. Он много думает, и это понятно по его выражению лица: оно, хоть и каменное, но не моргающие глаза, которые уставились в одну точку, выдают его. От прежнего Обито осталось только имя и фамилия. – Прости, Обито... – Тишину в белых стенах разрывает не только раздражающее гудение ламп, но и тихий голос Какаши, что стал намного грубее, чем был когда-то в детстве. Обито кидает на него холодный взгляд, и тут же отводит его, потому что уже достало смотреть на жалкого Какаши. Кто разрешал ему показывать свою слабость? Кто разрешал ему показывать в глазах своих всю боль и всё сожаление, чтобы Учиха мог почувствовать к нему что-то тёплое и раздражающее? Он хмыкает на эти слова не потому, что не принимает его извинения, а потому что не видит смысла в этих словах. А есть ли смысл во всем этом вообще? Дурак какой-то. Видно сразу: доверием от Какаши так и прёт. Думал, что Учиха со слезами на глазах набросится на него с объятиями? Никогда не дождётся, хотя Обито не обещает. Он приподнимается на белых простынях и усаживается удобнее, смотрит на давнего друга и понять не может, почему тот до сих пор здесь сидит. От него веет не только печалью, но и спокойствием, и это действует так, что хочется заснуть в мягких покрывалах и пушистых подушках. Это и правда раздражает, по крайней мере, Обито пытается себе это внушить, – у него же всегда это хорошо получалось. Какаши не смотрит. Может быть, всё-таки остерегается проклятых глаз, но в Обито слишком много пустоты и раздражительности, чтобы его это хоть как-то устраивало. Хатаке ни разу ещё не посмотрел на Учиху, его взгляд устремлён хоть куда, только не на него, но это слишком тупо – заставлять смотреть, когда больше ничего в этом мире не имеет значения. Всё равно как-то всегда тупо выходило. Абсолютно всё: их диалоги даже в детстве приводили к смущению или кипению, но отпустив прошлое и не смотря вдаль, уже и не знаешь, что приходится спрашивать. «Как твоя жизнь?». Да оно ж итак понятно. «Как настроение?» – ещё тупее. У них больше нет ничего общего, а если придётся при разговоре вспоминать старое, как это обычно делают давние знакомые, то это вызовет большую ностальгию и ещё больше грусти. Можно было бы молчать, но Обито льстит забота Какаши, он даже хотел бы как-то его задеть или что там делают лучшие друзья, хотя с какого он может позволить себе это? Между ними нет ничего – война, опасная война, которая убивает обоих без шанса на перерождение. Между ними только океан из пролитой крови, в котором плавают трупы тех, у кого они отобрали жизнь, и возвышенная в небо Рин. Больше ничего. – Уже глупо извиняться, Какаши. – А голос Обито звучит совсем по-взрослому. Грубый, с нотками хрипотцы и малого раздражения, наверное, больше безразличия, чем интереса. От этого у Хатаке внутри что-то больно сжалось: всё-таки непривычно слушать от того, кто был всегда на позитиве, слова, пропитанные печалью. – Мне это не нужно было тогда, а сейчас тем более. Просто оставь меня. Даже удары не помогают заглушить боль, что разрастается внутри, заражая клетки, – юный Какаши уже пробовал. Он помнит, как бил себя кулаками по груди, когда было невозможно терпеть эту ношу, и когда было некому выговориться, впрочем, со временем люди часто привыкают к тому, что их не устраивает, потому что бороться с этим слишком утомительно. Наверное, Обито тоже привык быть в одиночестве. – Обито. – Звучит громко в палате, даже так, что стены дрожат, пытаясь скрыть то, о чем они пытаются говорить. – Раз ты здесь живой, то можно мне остаться с тобой? Я скучал по тебе. Глупости. Разве можно скучать по тому, кто пытался окунуть весь мир под воду? Кто убил множество людей, кто пользовался душами умерших и кто просто уничтожил себя? Таких людей никто не может любить, и по ним никто не может скучать. Но у Какаши такая уставшая улыбка, и морщинки вокруг глаз. Не видно, но он поднимает уголки губ в фальшивой улыбке, потому что именно так делают люди, которые хотят контролировать ситуацию. Но сердце Обито такое чёрствое, его не пробить камнем или самым острым кунаем, – от него нет противоядия. Ему даже всё равно, знает лишь, что у Хатаке на сердце тоже броня есть. – Послушай, Какаши. – В его взгляде нет лучей солнца, что спасали бы утопающую надежду Хатаке, лишь ледянящий душу взгляд, что пробивает еле заметную дрожь в его руках. Сердце колотится, а перед глазами вспоминается глупый, но такой тёплый и родной Обито. Хотелось бы зарыдать в голос от неистерпимой боли, но Какаши всё ещё должен оставаться сильным. – Я уже не тот, кем был раньше. И от прежнего меня осталось только то, что мы друг друга знаем. Выключить бы эти провода, что заставляют чувствовать самого себя, или хотя бы заснуть навечно, чтобы просто перестать быть. Быть – здесь и сейчас, в этой деревне и в этой стране, даже в этом мире, потому что всегда так: прошлое не вернуть, и Какаши, вроде как, должен довольствоваться тем, что есть, но этот Учиха вызывает раздражение, но и в то же время заставляет заткнуться и уйти. Дурацкий этот Обито, да и весь его клан такой же. Хатаке просто может не продолжать. Он может встать и уйти, даже может плюнуть что-то больное в это каменное лицо напоследок, но не унижаться перед ним, и не чувствовать себя раздавленным насекомым. Он может просто забить; мог бы, если бы не желание использовать шанс всё исправить, когда жизни уже надоело дёргать за ниточки полуживое тело, что она решила в последний момент стать настолько щедрой, что даже не верится. Он тоже хочет быть счастливым хоть ещё на какое-то время. Какаши просто хочет быть рядом тогда, когда между ними больше не будет острых лезвий, которые перепалками назвать невозможно; просто быть рядом и наслаждаться жизнью, хотя бы ещё какое-то время. Но Обито слишком жесток, он не видит надежд в этом глупом мире. Ему больше не нужны друзья, которых он будет защищать ценой своей жизни, хотя Наруто, вроде бы, дал ему понять, что по-настоящему важно. Лучше миллион, чем один. Но это гордое одиночество... И Какаши прекрасно понимает, каково это. Он как никто другой понимает его, и потому хочет находиться рядом. – Пятая поручила мне за тобой смотреть. Поэтому после выписки из больницы мне придётся наблюдать за тобой какое-то время. – И ещё одна долька, которую Обито, не нуждаясь в ней и, может быть, не хотя её, но все же принял.***
Обито часто вспоминал Рин. Мягкость её волос, к которым он смог прикоснуться только тогда, когда она лежала мёртвая у него на коленях; её смех и улыбку, и даже её восхищение в глазах, когда её взгляд всегда задерживался на Какаши. Его сердце трепетало, стоило ей попасть в его поле зрения. Её голос был нежным и сладким, как мед, для его ушей. Нохара была беззащитной, она была солнечным одуванчиком, красивым цветком и чистым небом на фоне ужасного. Её хотелось защищать. Он не чувствовал к ней похоть или что-то подобное, просто он хотел быть всегда с ней. Обито всегда хотел дарить ей счастье и радость, он хотел, чтобы она тоже всегда была рядом, и чтобы она наблюдала за ним. Он жаждал её внимания, её заботы, которую она ему давала; ему было мало её.Но Рин не стало.
В какой-то момент он перестал чувствовать её любовь, а потом он и вовсе перестал чувствовать. Учиха обещал себе вернуться как можно скорее, когда этот надоедливый полудохлый старик Мадара на каменной статуе, что спас его от гибели, наконец уйдёт в мир иной. Он ждал, когда он сможет обнять её, когда слёзы польются по их щекам, потому что они безумно скучали друг по другу; он – хоть и любил её, но она тоже дорожила им. Но бездыханность её тела заставила его обезуметь и погаснуть. Рин была прекрасной, и умерла она такой же. Её смерть была тоже вполне эстетичной, – её приоткрытые губы были испачканы кровью, как и вся она, волосы были растрёпаны, а глаза навсегда сомкнуты. Пульса не чувствовалось, ведь Какаши ударил её в самое сердце. Она умерла мгновенно; как говорил Дейдара: «Искусство – это то, что расцветает лишь на миг, перед тем как исчезнуть навсегда». Её жизнь мгновение, потому что она умерла ещё совсем молодой, но познавшая боли и любви, но не взаимности, хоть Хатаке тоже был не безразличен по отношению к ней. Рин умерла красиво, мгновенно, – острые полосы молнии цветом хмурого неба, нависшим над разбушевавшимися волнами одинокого океана, издающие звуки криков тысячи птиц, задели её стеклянное сердце, и тотчас её фарфоровые глаза разбились с кровью и слезами. Она успела лишь проговорить то, что любила всю жизнь, – «Какаши» хриплым голосом; Обито лишь верил в то, что когда он умер, она тоже плакала, потому что она оплакивала не свою смерть.Она оплакивала смерть Какаши,
потому что в тот момент умерло три человека: дважды – Обито, прекрасная Рин и Хатаке. Обито даже ненавидел Какаши. Раньше они не ладили, всегда дрались и ссорились, но Учиха знал, что каждый день, но он также любит и Какаши. Лишь в тот момент он за секунду смог возненавидеть его, чтобы потом просто забыть обо всем; просто стереть себе память, навязать дурацкое воображение и забыть о реальности. Обито просто сошёл с ума, но он знал, что все равно любит; они же умерли вместе. Учиха помнит ливень из крови тех, кто забрал жизнь у Нохары, а Какаши упал в безсознании на место грязи и трупов; Обито лишь сейчас верит в то, что на той земле выросли цветы, питаясь алой жидкостью, ведь с помощью страданий создаётся новое зрение. В этом мире в темноте можно наблюдать за звёздами, а можно и забрести не туда, и потеряться на просторах жизни и боли – Обито же стоит на грани, разделяющей эти вещи. Он смотрит на сияние звёзд, но в то же время утонул во тьме; пустота внутри не то, чтобы заполнила его, – она вычерпала всё его нутро и опустошила своей заполненностью, почему Учиха и не знает, что ему стоит чувствовать. Сплошное разочарование и одиночество в его жизни не давало покоя, но сейчас же, когда все его планы рушились, и когда Мадара обвёл его вокруг пальца, и когда Мадару обманул Куро Зецу... В общем то, что держало его в этой жизни, а точнее то, за что он цеплялся, исчезло и провалилось с треском. Его секундная ненависть к Какаши превратилась в ужасное осознание, что этот мир прогнил, и виной этому совершенно не Хатаке; но Учиха больше незачем жить. Ему стоит лишь наблюдать за тем, что происходит за пределами его мыслей, каков мир сейчас и как сильно он изменился с появлением героя Наруто Узумаки. А Обито помнит, как мечтал о том, что станет героем деревни и всего мира, – будет носить красный головной убор и плащ с надписью «Хокаге», спасать деревню и быть самым уважаемым человеком в мире, а ещё он бы стал первым Хокаге из клана Учиха. Он так сладостно верил в эти глупые мечты, что не исполнилось бы никогда, если бы не его первая смерть и потеря Рин. Страдания помогли ему стать крепостью, скалой, которая сокрушилась своим же воображением, своим представлением о том, что будет в мире Цукиёми, – он хотел стать героем, но довёл этот мир до сокрушения. Он всегда был слаб от своих чувств, и Обито всегда пытался научиться управлять эмоциями и сделать так, будто он ничего не чувствует; правда, когда Какаши молниеносным ударом сделал отверстие в груди Учиха, он ничего не почувствовал. Никакой боли, что должна была убить его ровно через секунду, да даже капли крови не пролилось, потому что внутри него – пустота; Обито – полумёртвый, тот, кому суждено умереть от самого себя. Для него не существует времени, потому что оно ни к чему, но он уже давно просидел один в наскучившей палате, рассматривая закат в окне. Небо напоминало чакру хвостатых, но Обито не желал об этом думать; персиковый цвет переливался с нежно-розовым, а вдалеке насыщенный красный напоминал о том, что скоро сущая тьма накроет деревню. Облака плыли спешно, и они выглядели как пушистый синтепон; Учиха слышал шелест листьев об невидимый ветер, что заставлял закрыть глаза в ностальгическом наслаждении, ведь как давно он спокойно не находился в деревне. Слышался гогот людей, детский плач и родительское наставление, и это успокаивало душу. Обито вдыхал свежесть воздуха, наполнял им себя, чувствуя боль, что спокойно и так привычно колышится внутри. Всё вокруг пропитано печалью, но от этого тоже спокойно; больные глаза начинают постепенно слезиться от нахлынувших воспоминаний. В нем ещё есть что-то живое. Даже среди сгоревших до пепла деревьев может вырасти прекрасный цветок; но Обито хочет оставить всё так, как есть. Поздно что-то менять, он уже сам решил, что не будет дышать, но имеет ли он право решать что-то за себя? Это его жизнь, но она ему больше не принадлежит, – Учиха будто вырвал себя, как лист из целой тетради: есть только он и его жизнь, которой он когда-то жил, но лист обратно не вставить – выпадет. Потому он и не хочет вставать, он потратил всю свою жизнь на какой-то провалившийся "могущественный" план, он потратил слишком много времени и сил для этого, так что за время, которое у него осталось, он не сможет встать, потому что не хочет смотреть на очевидную мотивацию жить заново, потому что когда идёшь на свет во тьме, этот путь кажется бесконечным. Поэтому он и потратил всю свою бесконечность на бессмыслицу. А он так желал увидеть красную луну, которая залилась алой кровью его страданий и тех людей, кто видит прекрасный и счастливый сон в мире Цукиёми. Когда бы он увидел красную луну ещё хотя бы раз, это был бы знак, что наяву, её мир в его ещё не погас.** Учиха бы смог притронуться к ней, к ненастоящей, не существующей Рин, и он бы почувствовал снова. Обито не страшно не ощущать боли на теле или радости внутри, – он всего лишь боялся забыть её запах и её присутствие в сердце, которого больше нет; он боялся темноты, которая накрыла бы его, как ночное небо город, боялся ослепить себя желанием быть кукловодом мира и всех живых существ на земле, и он до безумия боялся забыть о ней. Ему просто было страшно, и всю свою жизнь он провел в сумасшествии, в заперти вместе со страхом и холодным безразличием. Может быть, все разрушенные стены это к лучшему. Неудачникам почему-то суждено смотреть за чужим успехом и мечтать о бессмысленном будущем, ставить себе какие-то цели, на которые можно было бы положиться, но такие цели – тоньше обычного листа бумаги, которые запросто сдует ветром. И этот ветер перемен снова прошёлся по его жизни. Как странно: обычно всегда главные герои сначала не имеют при себе ничего, но с помощью друзей, боли и точных целей они могут ходить по канату, что висит высоко над землёй; Учиха же знал путь, которого он будет держаться оставшуюся жизнь, он имел неизлечимую боль, которая даже любовью не покроется, так почему же он упал в пропасть? В книгах и фильмах говорится о том, что без друзей ты ничто, но Обито не нужны друзья, когда вокруг лес из крови своих врагов, которым являлся весь мир, что его окружал; он не нуждался и никогда больше не будет нуждаться в этом, потому что Обито уже вырос, и он больше не дышит детскими мечтами плясать вокруг людей и называть их "любимыми", теперь он сам может решить, что для него добро, а что зло. В таком случае, главные герои всегда отвечают за добро, и они делают всё для того, чтобы мир был окутан дневным светом, даже выступают против отрицательных персонажей. Учиха знал, что Рин – ангел во плоти, что она само сияние в чистоте добра, и он следовал её пути. Он мечтал вернуть её к жизни и он мечтал воплотить мечты в реальность, думая о том, что отрицательным персонажем являлся мир, а не он сам. Но Учиха уже устал об этом думать, когда все его надежды вдребезги разбились и стёрлись в порошок. Его мысли окутал ветер, и он знает, что ветер уйдёт, захватив весь ненужный мусор с собой. Когда-то пустота заполнила и вечерпала все его нужды, но теперь кое-кто вырезал эту пустоту кунаем, надеясь вложить туда что-то более ценное, чем кровавое месиво, однако Обито не способен больше заживать: раны, что были каждый раз вспороты острым клинком, теперь не сростаются, и он даже боли не чувствует, а нервные клетки, которые помогали думать о том, что Учиха всё ещё жив, не восстанавливаются. Он мог вспоминать, кем являлся до того, что у него сейчас есть. Но он никто. И как он говорил прежде: он не хотел быть кем-то, потому что в мире страданий больше не осталось ничего светлого, что могло бы заменить Рин. Для него это даже не было печалью, – умереть, не являясь кем-то, потому что когда люди умирают, у всех одна большая могила, где не имеет значения кем ты был; мирское оставляется в мире, ибо прозрачные души не могут утащить всё свое имение туда, куда им суждено уйти. Обито так и остался никем. У него даже нет того, что останется от него после смерти, только выгравированное имя на камне двадцатилетней давности, к которой продолжит ходить Хатаке. Обито не видел ничего прекрасного за последние двадцать лет, и боль, которая могла дать ему новое зрение, всего лишь ослепила его. Почему-то именно сейчас, он как ребёнок смотрит на небесную даль, и в его глазах отражаются персиковые корабли. И возможно, что облака, плывущие в небе – это скопившиеся души когда-то умерших людей; они метаются по всему миру, но, может быть, даже не знают, кем они являлись ранее. Обито уверен: Рин смотрит за ним. Но помнит ли она, кто он такой? Понимает ли она предназначение её наблюдений? Гордится ли она им? Что за глупости. Если это так, то Нохара по-любому уже ушла с того места, где должна была ждать их; Обито более, чем уверен, что Рин разочаровалась, когда узнала, что он жив. Как хорошо, что когда Учиха перестанет дышать, он больше никогда не вспомнит о ней. Потому что всё, что он делал для неё, было напрасным, было лишь ещё одной причиной для разочарования. Он бы не смог посмотреть ей в глаза. Он бы не смог сказать ей что-то в своё оправдание. Но всё же... Обито хотел бы стать облаком и плыть по небесному течению, но когда-нибудь, он тоже уйдёт – он тоже будет под землёй и его тело будет гнить и разлагаться до костей. Было бы чем плакать, – Обито бы упал лицом в пыль, рыдая от всего пережитого, хотя бы жалея самого себя. Но ему не нужно этого: он не хочет ничего. И пока Учиха всё ещё будет дышать, он продолжит достигать самого дна безразличия, потому что возвышаться до Небес всё равно, что идти против течения реки. Когда пылающий диск солнца скрылся за горизонтом и тяжёлые волны мрачного неба грянули на деревню, Обито, уже давно потеряв надежду уснуть, перестал крутить в своей голове мысли. До безразличия оставалось совсем чуть-чуть.