— И батька мой, слышь-ка, ка-а-ак драпанёт оттудова!
— Ха! А тот-то чаво?
— Знамо чаво — за ним побёг.
— Ой, как у моей м-и-и-лой сиськи — сочны сли-и-ивы!
— Ой, а моя ж-и-и-нка — стройна, як оси-и-и-нка!
«Вот же глупые!» — поморщился я и перевернулся на другой бок, пытаясь не слушать пьяные разговоры мужиков, отмечающих осенний Эквинокций. К порядкам нордлингов тяжело привыкнуть. Только они могли сделать из праздника перерождения Великого Солнца в «старческое» состояние — день хвастовства и пьянства.
Рядом, у потрескивающего костра, корпел над своими «мимо ариями» Лютик, Регис тихонько беседовал с особо смурным сегодня Геральтом, а под боком, смешно приоткрыв рот, храпела Мильва.
«И козодои в лесу, как с ума сошли. Ой, что-то, да будет…»
Я ещё поворочался, но вскоре сознание притупилось, и раздражающие звуки сплелись в мерный, баюкающий шум. Когда же и он пропал, меня окутала тьма, привычная, словно родной нильфгаардский доспех. Я понял, что сплю и вижу желанный, как никогда, сон.
Нетерпеливо шагнул вперёд и оказался в самом пекле Цинтры. Резко вернувшиеся звуки оглушили, но я быстро собрался и, оглядевшись, заметил Цири. Напуганная, вся в грязи, она прижималась к одному из погибших нильфгаардцев, пыталась подползти под него… Словно котёнок рядом с убитой кошкой…
«Так странно, — думал я позже, пока скрывался от кары Белого Пламени. — С этим парнем, моим подчинённым, я шёл от самой столицы. Вместе кашу ели, пили, перешучивались бывало… Но его лицо, имя — забылись в одно мгновение. А вот девчонку я помню. Глаза её, зеленющие, дикие от страха, на всю жизнь в памяти отпечатались. И снятся каждую ночь».
Я добил оставшихся цинтрийцев и мы остались вдвоем — я и она, среди трупов и огня.
В тот раз я спешил и боялся до одури. Цири ползала в грязи, а вода и кровь уже начинали сильно парить. Рядом с нами завалился дом, я уже мало что видел сквозь искры и дым. Конь ни в какую не хотел туда подходить. Я кричал её, звал к себе, охрип, пытаясь перекричать гул пожара. Она видела меня и слышала, но не реагировала. Конь не хотел идти, и я не мог его заставить. Пришлось спешиться. Я никак не мог поднять её одной рукой, а другая была занята поводьями, конь вырывался, чуть не повалил меня. Когда я наконец поднял её, она принялась кричать. Потом потеряла сознание. Я накрыл её плащом, который намочил в луже, в грязи, навозе и крови.
Сейчас же страха не было. Я уже знал, что во сне нельзя изменить ход событий: тело будто не подчинялось мне, действуя по уже написанному сценарию. Я мог лишь смотреть, запоминая малейшие детали, стараясь не моргать лишний раз, и любить.
Мы поехали. Прямо сквозь огонь.
Я прижимал к себе её тёплое тельце в мокром смердящем плаще, не думая больше ни об огне, ни о цинтрийцах, ни о проклятом Эмгыре, и его странных миссиях. Просто гнал коня. Прочь из этого города.
Быстрее. Быстрее, Кэльпи. Йа-а-а-а-а! Только бы успеть. Уйти от погони. Йа-а-а-а, Кэльпи! Йа-а-а-а-а!
Я не сразу заметил, как Цинтра сменилась лесами. Вместо ребенка в седле теперь оказалась девушка. Она и правила лошадью, а я смотрел на них, паря рядом, словно призрак.
«Цири…»
Девушка гнала во весь опор, низко прижавшись к лошадиной шее. В руке — меч. Левая сторона лица залита кровью. Глаза бешеные.
«Что же с тобой случилось?»
Я оглянулся. Вдалеке, взбивая пыль, неслись несколько конников. «Погоня…» — понял я. — «Великое солнце, пусть они не догонят её!»
Неожиданно сделалось темно, вихрь пригнул деревья почти до земли. Хлынул дождь, загремел гром, засверкали молнии. За этой сумасшедшей гонкой я вновь не заметил, как сменилась местность. Лошадь выскочила на болото. Потеряв в скорости, тем не менее, она продолжала движение от островка к островку.
«Дорога за нами пропала — одна трясина» — удивился я.
Цири ослабла в седле, теряя сознание. Выпущенные ею вожжи запутались в кроваво-черные ветки свидины, что росла на островах вместе с ольхой, кизилом и терновником. Лошадь рванула и девушка мешком свалилась с неё, приземлившись в яме от вывороченного дерева, лицом в грязь и мох. Застонала. Нелепо дёрнулась. Пальцами судорожно вцепилась в землю и замерла. Я подбежал ближе. Попытался перевернуть, но руки проходили сковь её тело.
— Ну же, Цири! Вставай. Не смей, — крик сменился шепотом. — слышишь…
Тщетные попытки перевернуть девушку продолжались, когда я услышал какой-то шум.
— Холодно, холодно, холодно, бррр… — по болоту, ежась от холода, торопливо пробирался старичок. — Холодно, холодно, бррр… — Он что-то бормотал и, то и дело, останавливался, чтобы достать что-то из воды.
— Помо… — я попытался крикнуть, но закашлялся. — Эй! Мы здесь! — поднявшись, стал махать руками, но старик никак не реагировал. «Оглох он что ли?! — я вскипел было, но вспомнил, что дед не мог услышать бесплотного призрака. — Что же делать?»
Я огляделся. Ничто не могло помочь, но… Я подбежал к лошади и схватил ее голову с двух сторон. Не встретив преграды, пальцы погрузились внутрь черепа. Прижав уши, лошадь фыркнула, попятилась и заржала. Я вновь взглянул на старика. Тот замер прислушиваясь. Тогда я приблизился к лошади снова, и вновь она заржала, нервничая, а старик заметил её за ветвями терновника.
«Слава Великому Солнцу! Он идёт сюда».
Дед опустился на колени, осторожно повернул Цири и присвистнул, разглядывая чудовищную маску из грязи и запёкшейся крови. Он осторожно собрал мох, листья и песок с покрытого слизью и слюной рта, попытался оторвать от щеки сбившиеся в твёрдый колтун, слепленные кровью волосы.
Меня бросило в пот. Чужая боль ощущалась, будто своя. И хотя повидать я успел многое, да и сам ранен бывал не раз — замутило, словно впервой.
Цири застонала.
— Девочка, — сказал старик громко, не в силах поверить в увиденное. — Это девочка.
Несмотря на дряхлый вид, дед, с трудом, но сумел донести Цири до затерянной среди трясин хаты. Благо, это оказалось не далеко.
Он уложил Цири на топчан, застланный какими-то шкурками. Затем зажёг свечи и достал лекарские инструменты.
— Ну, Высогота, приступим. — пробормотал себе под нос старик. Ещё раз осмотрев рану, он аккуратно срезал несколько не получающих крови лоскутков кожи и запёкшуюся кровь, чем-то промыл и зашил грубой, как мне показалось, для этого нитью. Поверх наложил компресс и повязку. — Вот и всё…
Вздохнув, Высогота принялся раздевать девушку. Я напрягся. Из-под земли достал бы, посмей эта развалина ей навредить. Но отшельник ограничился лишь осмотром, хотя и излишне тщательным.
«На ней же места живого нет…»
Я смотрел на покрытую синяками и ссадинами бледную девичью кожу. В другом сне я видел его — высокий, усатый, глаза застывшие, будто рыбьи. Он держал её на цепи, и Цири боялась. Боялась его, больше, чем меня.
— Убью. — прошептал я, мелко трясясь от… Ярости ли? Не знаю. Эмоций не было. Только ком в горле и понимание — убью.
Старик обработал, как мог, её раны, тяжко вздохнул и прилёг отдохнуть. Цири спала неспокойно: металась и стонала во сне. Я сидел у её топчана на коленях и смотрел.
«Нежная, но сильная — словно ласковая весна, что таит бурлящие половодьем реки и неистовые костры Беллетэйна. И пьянящая, хлеще августовского сидра…»
Время шло, как-то странно. Неправильно. Цири звала Геральта и ругалась, разбудив в какой-то момент Высоготу. Тот походил вокруг, поохал, поцокал, уселся что-то записывать, да, от волнения наверное, забыл обмакнуть в чернила перо. Что ничуть его не смутило.
— Мамочка… — всхлипнула сквозь бред Цири.
Старик бросил перо на стол. Несколько секунд сопел, раздражённо ворчал, сморкался. Поглядел на топчан, прислушался к исходящим оттуда звукам.
— Необходимо отметить и записать, — сказал он утомлённо, — что все обстоит очень скверно.
Дальше я его уже не слышал. Думал о Геральте и нашей дружине. «Если бы ты только знала, что мы идём к тебе. Все мы. Даже Мильва и Регис, которые и знать о тебе ничего не знали, до встречи с ведьмаком. — я усмехнулся. — Его любовь к тебе вдохновила бы даже горы».
Прошло ещё время. Цири била дрожь. Она кричала от боли. Высогота кусал губы, причитал, но лекарство дал ей лишь тогда, когда девушка потеряла сознание, а ее лицо свело спазмами. Я молился. Великому Солнцу и богам нордлингов. Даже эльфскую Дану молил помочь драгоценной Старшей Крови.
Дед снова взялся за перо и пергамент. Помолчал, затем отложил все, потер припухшие веки, прижал ладони к вискам.
— Я дал ей смесь датуры и аконита, — глухо сказал он. — В ближайшие часы должно решиться все…
Мы ещё долго сидели вдвоем: он — за столом, а я — подле Цири. Как-то случайно, я осознал, что прошло уже больше суток, и за окном снова стемнело. Старик заснул. А я всё смотрел на неё: девушка затихла, едва дыша. Я не знал, хороший это знак или плохой. Было страшно.
— Цири… Знаю. Ты боишься меня, и… — я вдруг растерял все слова. — Прости. Мне жаль, что всё вышло так. Но я ведь спас тебя тогда! Не знаю, что это было — случайность или Предназначение — но ты свела меня с ума. Маленькая большеглазая девочка… Женщина, прекрасная, всё понимающая, будоражащая! Ты не захочешь меня, понимаю… — я с силой выдохнул, чувствуя, как запылали щёки. — Прошу тебя, выживи. Позволь увидеть тебя ещё раз!
Я хотел было взять Цири за руку, но пальцы прошли насквозь. Мне вдруг показалось, что её дыхание замерло. Вниз по спине пробежала волна мурашек.
— Проснись, ну… — слёзы мешали говорить. — Я… Я люблю тебя, Цири.
Поддавшись какому-то необъяснимому порыву, я склонился над девушкой и, как мог, нежно поцеловал её губы. Странно — я чувствовал их тепло, хотя и не должен был. «Великое Солнце…»
У девушки вдруг задрожали ресницы. Я отшатнулся, застигнутый врасплох. Она резко вдохнула, как после погружения под воду, открыла глаза. Зелёные.
— Ты! — выдохнула она, удивлённо.
Всё закружилось в бешеном водовороте: топчан, Высогота, болото, Цинтра. Усатый мужчина, лошадь, и снова Цинтра. Козодои кричали. Цири звала Геральта. Наконец, остались только её глаза — бешеные, полные ужаса.
Я закричал и резко вскочил, разбудив и перепугав Мильву:
— Ты, нешто, ополоумел?! Чего орёшь почём зря?
— Прости. — пробормотал я. — Это просто плохой сон.
***
— Цири умерла. — глухо заметил Геральт.
— Неправда. Я не верю в её смерть… И ты тоже не веришь. Признайся.
— Я не хочу верить.
Снаружи свистел ветер, шумел дождь. В пещере было уютно.
— Геральт?
— Ну?
— Цири жива. Я опять видел сон… Верно, что–то случилось во время Эквинокция, что–то фатальное… Да, несомненно, я тоже это чувствовал и видел… Но она жива… Жива наверняка. Поспешим… Но не ради мести и убийства. А к ней.
— Да. Да, Кагыр. Ты прав.
— А ты? Уже не видишь снов?
— Вижу, — сказал он с горечью. — Но после пересечения Яруги очень редко. И вообще, проснувшись, их не помню. Что–то во мне оборвалось, Кагыр. Что–то прогорело. Что–то во мне кончилось…
— Это не страшно, Геральт. Я буду видеть сны за нас обоих.
***
Цири на бешеной скорости вылетела из коридора и замерла прямо передо мной. Живая. Нечеловеческий — звериный ужас промелькнул в её взгляде на долю секунды.
«Не помнит…» — понял я.
Слышались крики, топот подбегающих наёмников.
Я заставил себя оторвать взгляд. Из коридора за девушкой выбежали наёмники. Я шагнул вперёд. Цири выхватила из ножен меч.
— Ты не коснёшься меня!
«Не бойся!» — я замешкался, но выручила Ангулема. Девушка рысью промчалась рядом с Цири, ударом сабли распластала одного из прислужников. Я разрубил второго, и остальные отступили в коридор.
Ангулема кинулась к дверям, но не успела их запереть. И хотя она грозно крутила саблей, прислужники вытолкнули её из-под портала. Один ткнул ее палицей, и девушка упала на колени. Цири прыгнула, от уха взмахнув мечом. Я подбежал с другой стороны. Ангулема, все еще стоя на коленях, вытащила из-за пояса топорик и метнула, попав одному из наёмников в лицо. Потом подскочила к дверям, захлопнула их, а я опустил засовы.
— Фу, — выдохнула девушка. — Дуб и железо! Не сразу они пробьются.
— Они не станут терять времени, поищут другой путь, — бросил я и тут же нахмурился, видя, как штанина Ангулемы набухает кровью. Она махнула рукой — мол, ерунда.
— Бежим отсюда! — я снял шлем, взглянул на Цири. «Просто начни сначала, Кагыр», — Я Кагыр Маур Дыффин, сын Кеаллаха. Пришёл вместе с Геральтом. Тебе на спасение, Цири. Я знаю, что это кажется тебе невероятным.
— Я видела и более невероятное, — буркнула Цири. — Дальний же ты проделал путь… Кагыр… Где Геральт?
«Поверила!» — я любовался ей. — Спасает чародейку. Ту.
— Йеннифэр. Идем.
— Да! — сказала Ангулема, перехватывая ногу на бедре. — Надобно прикончить еще несколько задниц! За тётечку!
— Идём, — повторил я, как вдруг услышал шаги.
— Бегите, — шепнула Цири, видя, кто приближается по коридору. — Это воплощение дьявола. Но ему нужна только я. Вас он преследовать не станет… Бегите… Помогите Геральту…
«Это он. Тот ублюдок».
— Цири, — мягко начал я, — ты поражаешь меня. Я ехал сюда с края света, чтобы отыскать тебя, спасти и защитить. И ты хочешь, чтобы теперь я бежал?
— Ты не знаешь, с кем имеешь дело.
Я подтянул перчатки, скинул плащ, обернул его вокруг левого предплечья. Взмахнул мечом, завертел так, что зашипел воздух.
— Сейчас узнаю.
Я увидел его. Высокий, усатый, он смотрел на Цири своими рыбьими глазами. «Убью!» — думал я, пока Цири пыталась его запугать. — «Убью паскуду».
— Если ты и вправду ведьмак, — скрежетнул мужчина зубами, — то знай, твой личный знахарский амулет сейчас украсит мою коллекцию. Если же не ведьмак, то будешь трупом прежде, чем успеешь моргнуть. Поэтому умнее было бы сойти с моей дороги и бежать куда глаза глядят. Мне нужна эта девка, на тебя у меня аппетита нет.
— Силён ты в речах, — спокойно ответил я. — Проверим, не только ли. Ангулема, Цири. Убегайте!
— Кагыр…
— Бегите, на помощь Геральту.
Они побежали. Цири поддерживала хромающую Ангулему.
«Я люблю тебя».
— Ты сам того хотел. — усатый прищурил белёсые глаза, сделал шаг, вращая меч.
— Я сам того хотел! — глухо повторил я. — Нет. Того хочет Предназначение!
Мы бросились навстречу друг другу, сошлись быстро, окружили себя дикими розблесками клинков. Коридор наполнился звоном металла, от которого, казалось, дрожит и колеблется мраморная скульптура женщины.
— Недурно, — кашлянул рыбоглазый, когда мы разошлись. — Недурно, парень. Но никакой ты не ведьмак, маленькое змейство обманула меня. Конец тебе. Готовься умереть.
— Силён ты в речах.
Я глубоко вздохнул. Стычка убедила, что победить у меня шансов мало. Этот тип был слишком быстр, слишком силён. Надеяться можно было лишь на то, что противник спешил догнать Цири. И явно нервничал.
Он напал снова. Я парировал удар, сгорбился, прыгнул, ухватил противника за пояс, толкнул на стену, ударил коленом между ног. Рыбоглазый схватил меня за лицо, сильно саданул в висок оголовком меча, раз, другой, третий. Третий удар отшвырнул меня. Я увидел розблеск клинка. Машинально парировал.
Слишком медленно.
***
Удар Бонарта рассёк ему висок, щёку, губу. Кагыр выпустил меч и покачнулся, а охотник с полуоборота рубанул его между шеей и ключицей. Кагыр рухнул под ноги мраморной богине, и кровь, словно языческая жертва, омыла цоколь статуи.
