Paint it Black

Love is just a history that they may prove And when you’re gone I’ll tell them my religion’s you When Punktius come to kill the king upon his throne I’m ready for their stones. Любовь — это небольшая история, которую можно прожить. И когда ты уйдешь, Я буду говорить, что ты — моя религия. Когда жестокий подлец убьет короля на троне, Я вынесу все удары камнями. (Lady Gaga — Bloody Mary)

Мо сжимает губы и в нерешительности переступает с ноги на ногу у кабинета менеджера. Форменная белая рубашка смята: он так и не успел ее выгладить, поэтому пришлось тащить хотя бы в таком виде. Смена началась два часа назад, а это значит, что менеджер, мягко говоря, в ярости. И для этого у него есть вполне себе весомые причины. В чем, собственно, и заключается пиздец всей ситуации. — Ты уволен, — именно с такими словами менеджер встречает Шаня у себя в кабинете. От этих слов внутри Мо все обрывается. Хоть он и готовился к этому разговору весь тот путь, пока летел до работы, но принять этот факт, как выяснилось, намного труднее.. — Какого хуя?! Я же пришел на смену.. Менеджер даже не поднимает на него глаз. Водит ручкой по таблице перед собой и беззвучно шевелит губами, что-то подсчитывая. Он уже все для себя решил. — Придешь через три дня за расчетом. И чтобы через пять минут тебя здесь не было. От духоты маленького кабинета лоб Шаня покрывается потом. Он вытирает его рукавом рубашки. — Да что я сделал?! — Вчера смену пропустил! А сегодня еще и опоздал! Как ты вообще смеешь заявляться после такого?! Я тебе давно говорил, что еще одна выходка – и ты полетишь отсюда впереди своего визга. Видимо, до тебя не дошло. — Это случилось всего один раз. Мне было плохо, я не мог прийти! Менеджер наконец-то поднимает на Мо глаза и злобно буравит его взглядом человека, обладающего небольшой, крохотной такой властью, но готового ее использовать на всю катушку. — Ты даже на звонки не отвечал, что за наглость! — Но я же стараюсь! Правда стараюсь! Мне и чаевые оставляют, которые мы всей сменой делим, все по-честному! И рубашку новую для униформы я купил за свои деньги! — тыкает себе в грудь. — А если кому-то нагрублю, я всегда извиняюсь. Вы только скажите, что мне сде... — Я сказал, ты уволен! Все! Забирай свои деньги и выметайся отсюда! — Но у меня в прошлом месяце было больше всего смен, я часто прикрывал других ребят! И жалоб почти не было! Если нужно, я возьму еще смены! Пожалуйста, мне очень нужна эта работа! — Ты меня не слышал? — вздох. — Иди отсюда. Таких, как ты, десятки желающих поработать. А безответственные бездельники мне не нужны. Мо судорожно соображает, как бы еще угодить менеджеру и что ему пообещать, чтобы не вылететь. Внезапно стрельнувшая в голову мысль показалась гениальной: — О, а позвоните Хэ Чэну! Я его знаю, он сможет за меня поручиться! Я помогал ему, он точно скажет! — Да как у тебя язык поворачивается?! Буду звонить многоуважаемому господину Хэ из-за тупого наглого мальчишки! Ты хоть знаешь, кто он такой? Да ты даже грязи на его подошве не стоишь! Мо спешно вытаскивает из рюкзака смартфон и тычет им в паре сантиметров от лица менеджера. — Вот, взгляните, у меня есть его телефон! Я могу позвонить и передать вам трубку... — Ах ты мерзкий лжец! — Резко подскакивает с выпученными глазами и отпихивает телефон подальше от себя. — Ни с кем я разговаривать и тратить свое драгоценное время не буду! Мо кривит губы. Ясно, менеджер просто до усрачки боится Чэна, поэтому бесполезно пытаться хоть что-то решить. Да и сам Мо на самом деле не хотел ему звонить. Как бы этот диалог выглядел? «Алло, Чэн, у меня проблемы, кстати, из-за тебя, поэтому впрягись за меня, а я тебе за это свое охуеть какое ценное спасибо скажу». Как ни крути, а звучит жалко, и вызывает те самые эмоции, которыми иллюстрируют выражение «очко сжалось». Но от этой импровизации в голове он ощутимо смелеет. Перед ним сейчас не Чэн, который весь из себя не въебаться. Перед ним мелкий лысоватый менеджер с раздутым чувством собственной значимости. И разница ощутимая. — Ну и иди в жопу! Нахуй в этой дыре за копейки батрачить! — выплевывает Мо и пулей выскакивает из кабинета. На улице становится чуть легче. От спертого воздуха кабинета Шань готов был взорваться и разгромить там все, да посильнее. Конечно, работу бы это точно не вернуло, но зато сколько морального удовлетворения от одной только мысли об этом. Мо расстегивает верхние пуговицы рубашки, закатывает рукава и бредет вперед по улице, сжимая лямки рюкзака. В голове не умещается ни одной мысли, поэтому он выбирает легкий путь: довериться ногам и вечернему субботнему потоку эпицентра ночной жизни города. Шань проснулся всего несколько часов назад. И это настоящая проблема. Потный, измятый, с тянущей болью в мышцах и жутким привкусом во рту, в момент пробуждения он не осознавал никаких ориентиров: «Кто я? Где я? Какой сегодня год?». Когда попытался выяснить хотя бы время, еле нашел разряженный телефон и ждал, пока зарядка ниспошлет хоть немного энергии для пробуждения гаджета. Двадцать часов. Он проспал двадцать часов. Вчерашнюю смену он проебал, а его смена сегодня уже началась. И это главное, на чем стоило сосредоточиться. Картина прошлого вечера восстанавливалась слишком медленно, а собираться и бежать на работу нужно было быстро. Но теперь, когда уже никакой работы не было и в помине, можно плестись еле-еле, тупо уставившись вперед и переваривая все произошедшее. На телефоне находилось смс от Чэна. Тебя внезапно вырубило, пришлось отвезти твое тело домой. Куда закинуть денег за работу? Хэ Чэн. Пакет. Склады. Коридоры. Кровь. Обезглавленные тела. Грязь. Мусор. Машина Чэна. Последнее он практически не помнит. Помнит, что он как-то там оказался, а дальше полный провал. О чем они говорили? Мо рассказал, что он видел? Как он себя вел? Что вообще произошло? Тела без голов запомнились как-то на периферии. Желтоватые восковые куклы, будто ненастоящие. Как реквизит для какого-то фильма с низким бюджетом, потому что все выглядело так нереалистично, что мозг отказывался признавать, что это было на самом деле, а заляпанные подсохшей кровью туши когда-то принадлежали людям. Странно, что ему сейчас будто бы все равно, хотя тело еще помнит отголоски первого ужаса, но совсем тускло, отдаленно. Странно, что мир остался прежним, несмотря на то, что произошло, и что он увидел собственными глазами. Наоборот, мир теперь казался проще. Больше не нужно бояться жирного менеджера и оров охуевших клиентов. Да и какой был смысл бояться их раньше? Найти обезображенные трупы гораздо страшнее, но, как оказалось, даже это можно пережить. Он же пережил. Идет, вон, себе по улице не спеша, пока вокруг кипит жизнь в неоновых вывесках клубов и баров. На пешеходном переходе Шань останавливается и улыбается своим мыслям. На другой стороне его улыбку ловит группка девиц в коротких юбках. Одна из них смеется и кокетливо подмигивает. Мо замечает их знаки внимания, недовольно фыркает и отворачивается. «Дожили. Пусть идут крутят хвостами перед кем-нибудь другим, — думает. — И вообще, надо бы зайти куда-нибудь пожрать». Денег нет, но нужно написать Чэну, чтобы сбросил. Уговор есть уговор, хотя свою часть сделки Мо выполнил лишь наполовину: он не забрал второй конверт со складов. Может, Чэн согласится скинуть хотя бы часть? На это вполне возможно неплохо протянуть неделю-другую, а за это время найти еще способы заработать. Судьба Мо Гуань Шаня за последний месяц закручивалась в какую-то причудливую сторону. И он сам с трудом связал бы между собой все события, которые формировали новый виток его жизни. Вот, например, неделю назад Цзянь И притащил пистолет. Приперся без предупреждения, натопал грязными кроссовками, выпил последнее пиво из холодильника, а потом внезапно его рожа стала такой хитро-довольной. Он явно готовился выдать что-то ошеломительное. — Смотри. Цзянь И выложил черно-серебристый пистолет на гладкое дерево маленького обеденного столика. Просто спокойно положил, убрал руку и с заинтригованной улыбкой стал таращиться на Шаня. Комната оглохла от тишины. Мо приоткрыл рот, нижняя челюсть подрагивала в попытках поймать слова. Это пистолет. Перед ним лежал самый настоящий пистолет. Цзянь явно не стал бы тащить муляж – было бы не так эффектно. — Это что? — выдавил из себя Шань. — Пистолет. — Блядь, я понимаю, что это не мороженое. — Beretta 92. Девятый калибр. Один из самых популярных стволов в мире. — Откуда он у тебя? — У Би стащил. Капелька пота защекотала Мо висок. Ему было одновременно не по себе и от пистолета перед собой, и от Цзяня, гордо демонстрирующего стянутую игрушку. — Сомневаюсь, что он этому обрадуется. Он же тебе башку открутит. — Переживет. У него таких целый арсенал. — Откуда? Чем они там вообще занимаются? Цзянь сжал губы и многозначительно покачал головой. Он, естественно, знает, но говорить не будет даже другу. — Зачем он тебе? Ты вообще обращаться с ним умеешь? — Умею! И у меня хорошо получается. Би говорит, я стреляю кучно, а это самое главное. Смотри, — Цзянь обхватил длинными пальцами рукоятку и одним ловким движением передернул затвор, зарядив пистолет. Заметив расширившиеся глаза Мо, он сразу замахал руками, — Да успокойся ты, я же не дурак, чтобы здесь стрелять. Гляди, — проводит пальцами от мушки до целика. — Я однажды об открытый ствол обжегся, когда мы в тире стреляли. Темп стрельбы у этой крошки высокий, ствол разогревается. — Ого... Цзянь вытаскивает магазин и аккуратно проводит по нему указательным пальцем. — Смотри, здесь двухрядный магазин с переходом в один ряд. Пятнадцать патронов. А во всей пушке всего шестьдесят пять деталей. — А в обычных пушках сколько? Цзянь задумался, почесывая подбородок: — Не знаю. Но раз Би так говорит, значит это мало. Или много? Ну, в общем, круто. — Да ты сам ниче не знаешь, а выебываешься, — фыркнул Мо. — Уж побольше твоего, — Цзянь картинно постучал пистолетом без магазина по виску. — Дай посмотреть, — Шань потянулся и выхватил игрушку из рук друга. Пистолет оказался довольно легким. Мо и не думал, что без магазина пушка весит так мало. Металл едва удерживает тепло человеческих рук и очень быстро становится поразительно ледяным. Рукоятка приятно ложится в ладони, потому хочется сразу встать в стойку и прицелиться. — Круто... — протянул Шань восхищенным шепотом. — Вот бы научиться стрелять. — Оно тебе надо? — А тебе? *** — В кого ты такой ограниченный уродился, не понимаю. — Я бы предпочел, чтобы ты посвящал меня в свои планы. Особенно если они касаются непосредственно меня. Очень весело узнавать все последним. — До тебя просто долго доходит, тут только ты виноват. Чэн крепче сжимает смартфон в руке, прикрывает глаза и трет пальцами переносицу. Голос отца по ту сторону линии высасывает из него все соки. Вместо того чтобы нормально все объяснить, он начинает любимую песню о никчемности сына. Удивительно, что за столько лет еще не надоело, но ради разнообразия мог бы и придумать что-нибудь новое. — Не так давно мое имя старательно везде подтирали. И это было твоей идеей. — Времена меняются. Не получится просто сесть на жопу ровно и из года в год идти в прибыль. Я, конечно, предполагал, что ты не видишь дальше своего носа. Но пора бы начать понимать, что сейчас нельзя делать бизнес, не имея имени. А раз тебе так вперлись клубы и рестораны, то занимайся ими как следует. Привлекай своей рожей всяких знаменитостей, блогеров, шеф-поваров, на кого там еще молодежь сейчас молится. У тебя сидит команда дармоедов в отделе маркетинга, вот и займи их чем-нибудь. Нельзя просто вбухать мои бабки в клубы и ждать миллионов. — Это даже не мой основной бизнес! — Все может в любой момент поменяться. Отмывай деньги так, чтобы они сияли. Поэтому давай, работай. Все равно И Тон за тебя уже полдела сделала, тебе даже особо стараться не нужно. — Я ее, блядь, об этом не просил. — Хоть кто-то из вас обладает зачатками дальновидности. Делай выводы. И не забудь поблагодарить свою невесту. Кстати, как ваши с ней отношения? Уже притерлись друг к другу? — Вот только не делай вид, что тебе не все равно. — Переживать за сына – мой долг как отца. — Ну, этот долг ты себе явно простил, — Чэн разве что зубами не скрипит. На том конце слышится веселый смешок: — Мне показалось, или ты яйца себе отрастил? «Да как же ты заебал», — думает Чэн, но вместо этого выдыхает: — Все у нас нормально. Она на днях ко мне переезжает. — Надеюсь, — коротко отвечает Хэ Канг и по неизменной привычке вешает трубку без всяких намеков на прощание. — Сука! Чэн швыряет телефон на стол и резко встает. Сильный удар ноги отправляет стул в другой конец кабинета, где он со всей эпичностью врезается в заставленный статусным хламом шкаф. Несколько предметов искусства теряют равновесие и падают, разлетаясь по полу дорогими осколками. — А-а-а-агх! У них всегда отличались взгляды на ведение бизнеса. И именно это стало камнем преткновения в их и без того неидеальных отношениях. Чэн под началом Цзяня-старшего выстраивал процессы и налаживал работу в наркоторговле. Хэ Канг же занимался основным бизнесом — венчурными инвестициями и строительством, благодаря чему мог оставаться в относительной безопасности, потому что рисковал за него Чэн, полностью взяв на себя то, что всегда оставалось в тени, включая работу с кланом. И он выстроил все так гладко, что за семь лет его руководства оборот вырос почти в пять раз. Цзянь-старший по-настоящему оценил старания, хотя далеко не сразу начал доверять старшему сыну Хэ. Отец первое время молча наблюдал и даже в какой-то понятной одному ему манере гордился сыном, но ровно до того момента, пока Чэн не начал скупать увеселительные заведения разного пошиба и переделывать их на свой вкус, получая тем самым прибыль в обход отца. Сначала он смеялся и не верил, что клубы могут приносить реальные деньги. Но в последние полтора года показатели резко пошли вверх, и Хэ Кангу пришлось пересмотреть свою систему ценностей, что, впрочем, заняло не сильно много времени, ведь деньги есть деньги, а хорошие вложения он любил сильнее всего на свете. И когда он сделал свои выводы, то решил вывалить на стол карту с семейством Лин и разыграть крайне выгодную – с чем не мог не согласиться даже Чэн – партию, связав старшего сына по рукам и ногам договоренностями о новых подпольных производствах веществ. Прекрасное оборудование, блестящие умы, производственные мощи: Чэн без сторонней поддержки никогда бы и на тысячи километров не приблизился к таким возможностям. Бесценное приданое И Тон, как ни крути. Фармацевтический конгломерат господина Лин являлся счастливым билетом для Хэ и Цзянь. Но вместе с этим счастливым билетом следует медийность. И пока его отец и господин Цзянь за стаканчиком виски с пляшущими перед глазами баснословными суммами обсуждают расширение, Чэн пока еще в упор не понимает, как самому удержать баланс и не рухнуть в водоворот последствий любого неверного шага. В голове всплывают пьяные слова одного актера, которого Чэн когда-то периодически звал играть в бильярд по выходным: — Когда тебя знают и узнают, ты больше не принадлежишь себе. Ну, как бы принадлежишь, но уже не так уж сильно. Ты все время паришься, как не облажаться и не просрать все. И самое хуевое — не знаешь, когда этот момент наступит. А он, сука, наступит. В какой-то момент Чэн перестал играть с ним бильярд: этот актер спился и повесился. Даже жалко стало. Чэну нравились напыщенные мудрые речи этого со всех сторон творческого человека, по-своему расслабляло после трудных рабочих будней. Под подошвой черных кожаных туфель хрустит битый фарфор. Чэн аккуратно возвращает на место кинжал и две вазы, то единственное, что еще осталось целым. Поднимает стул. Он в очередной раз наблюдает, как крепко его связывают по рукам и ногам. Ящик рабочего стола невольно приковывает взгляд, пока Чэн бездумно шарит глазами по кабинету. В его темных деревянных недрах находится пару таблеток для особых случаев. Может, штук пять от силы. Чисто символически. Такой запас просто необходимо иметь при такой тяжелой и стрессовой работе. Чэн вытаскивает белую таблетку из небольшой пластиковой коробочки и крутит ее между указательным и большим пальцем. Рассматривает и спрашивает себя, можно ли ему позволить себе сегодня небольшую слабость. Три часа дня, а впереди несколько созвонов и одна личная встреча. Все они касаются расправы на складе. Прошло уже два дня, а никаких подвижек так и не случилось. Одно радует: отец еще не знает о случившемся, ведь Чэн приложил к этому все мыслимые и немыслимые усилия. И это все нужно выдержать. И продержаться до ужина дома. Таблетка оказывается на языке. *** На следующий день после увольнения Мо предстоял еще один квест — сходить на ужин в доме Хэ. Вечер был посвящен поездке Тяня и Цзяня, но Тянь решительно отказался идти туда без Мо, о чем сразу же заявил всем. Предполагалось, что госпожа Цзянь и Лин И Тон должны обсудить детали и согласовать их с Чэном, а Чэн планировал познакомить брата с невестой. Задачей же Тяня было вести себя как хороший мальчик, поэтому рядом с ним усадят Мо и никто не пострадает. Шань имел лишь смазанные представления о невесте Чэна. Они базировались на ее упоминаниях в ту ночь в клубе, когда братья Хэ позвали Мо посидеть с ними, а также на растиражированных стереотипах о жене богатого и влиятельного человека. Он думал увидеть молчаливую молодую женщину с сугубо правильными чертами лица естественного и не очень происхождения, точеной фигурой и скромным флером. Обязательно с красной помадой и безупречным макияжем, на высоких каблуках и в черном обтягивающем платье, но закрытом ровно настолько, чтобы считаться элегантным, а не старомодным. Она должна была дополнять Чэна, аккуратно придерживая его под локоть, но не отсвечивать лишний раз, чтобы ненароком не опозорить будущего супруга своим шумным поведением или, упаси Боже, не перебить его. Но реальность, как это водится, предстала несколько иная. Лин И Тон и Хэ Чэн оказались на редкость не гармоничной парой. Они не похожи друг на друга той самой громадной разницей, когда люди уже не дополняют партнера, а лишь подчеркивают недостатки. Чэн в ее компании теряет весь свой шарм мрачного молчаливого мужчины и становится похожим на унылого исполина с бледно-серой кожей, равнодушным потухшим взглядом и синими кругами под глазами. И Тон же рядом с ним выглядит слишком маленькой, слегка полноватой, с грубыми непропорциональными чертами лица и до ужаса деятельной. Ее становится много уже через пять минут, а чрезмерно живая мимика начинает раздражать. Она не стесняется улыбаться и смеяться зубами, даже не прикрывает рот рукой в эти моменты, что вызывает диссонанс на ужине, имитирующем светское и благовоспитанное общество. Она пьет много вина, громко водит ножом и вилкой по тарелке и постоянно говорит, говорит и говорит, чем дает фору даже Цзяню. У нее буквально на каждый повод найдется история, причем довольно увлекательная. И она испытывает какое-то невообразимое удовольствие, постоянно поправляя кого-то то в произношении, то в датах и фактах, прямо как ходячая энциклопедия. И достаточно быстро становится заметно, что это бесит Чэна, который явно не привык, что его кто-то поправляет или дает его репликам оценивающие комментарии. А, возможно, он просто никогда близко не общался с подобного рода людьми. — Мы наняли дополнительного оператора, поэтому в этот раз картинка будет очень сочной. — И Тон, я так рада за тебя. Твои работы явно выходят на новый уровень, — с улыбкой произносит госпожа Цзянь. — И мне очень приятно, что ты будешь учить мальчиков всему этому. — Только без фанатизма. Это просто развлечение. Они не должны забывать об учебе и тренировках, — возражает Чэн. — Ага, папу инфаркт хватит, если я вдруг решу стать режиссером. — Цзянь И! — В этом нет ничего плохо, Чэн, — с подчеркнутой вежливостью заявляет И Тон. — В его возрасте полезно пробовать новое и искать себя. — Не в его случае, — за дежурной улыбкой Чэна прячется строгость, отчего Цзянь обиженно дует губки, скрестив руки на груди. — У меня от каждого его поиска себя волосы седеют. — О, брат, — вмешивается Тянь. — Как это мило, что ты переживаешь о судьбе нашей принцессы. Звучит ревниво. И Тянь этого не скрывает. Чэн пропускает реплику мимо ушей. — Два месяца — слишком долго. Я видел маршрут, так что все эти дыры, куда вас хочет затащить И Тон, не вызывают у меня восторга, прямо скажем. Поэтому с вами поедет Цю и его ребята. — Ну конечно, потащимся целой толпой, — И Тон уже в открытую выражает недовольство. — Таковы условия, дорогая. — Это мой фильм, не забывай об этом. Я не могу работать, когда стайка амбалов кошмарит всех моих будущих персонажей, а потом в кадре они будут со взглядом испуганных оленят. И как это будет выглядеть? Чэн отпивает еще виски и медленно поясняет, четко выговаривая каждое слово: — Не забывай, кто финансирует эту блажь. — Мне жаль, что ты мыслишь так ограниченно, раз для тебя это блажь. — Я мыслю реалистично и расставляю приоритеты, а не пытаюсь навязать мальчишкам свое идеалистическое видение. Мне важнее их защитить. — Вот как. То есть мне ты не доверяешь? Становится неловко. Мо уже давно не по себе, а тут атмосфера накалилась еще на пару градусов. Ощущает неловкость не только он, поэтому госпожа Цзянь спешно пытается разрядить обстановку. — Чэн просто слишком переживает за мальчиков и тебя, И Тон. Перестраховка никогда не помешает. Уверена, твой профессионализм сгладит все шероховатости и все получится блестяще. И Тон делает вид, что купилась на лесть, поэтому больше не пытается идти на конфликт. Или же она просто решает смириться с обстоятельствами. Мо нравится госпожа Цзянь. Она тихая, спокойная, но в ней ощущается внутренний стержень, такой несгибаемый, что буквально за считанные минуты начинаешь питать к ней уважение. Шань видел ее и раньше, но всего пару раз и вскользь, а тут выдался случай узнать эту женщину получше, к тому же он сидел прямо напротив нее. Она выглядит молодо, может, на пару лет старше Чэна. В каждом ее движении – завораживающая грациозность. Длинная светлая коса, утонченные украшения из белого золота, зеленая шелковая блуза и молочного цвета брюки с открытыми щиколотками. Она настолько красива, что Мо периодически ловит себя на мысли, что рассматривает ее с детским восхищением, не в силах отвести взгляд. — Чэн, а тебе спасибо, что так переживаешь за безопасность. Рядом с тобой надежнее, чем за спиной у председателя. Все благодаря твоим стараниям, — и чуть приподнимает бокал в его честь. — Это мой долг, госпожа Цзянь. Двери моего дома всегда открыты для вас и вашего сына. — Ой, мне сейчас плохо станет от этих любезностей! — Цзянь И картинно закрывает ладонями уши, но все же в глазах блестит довольная искорка. Ему нравится, когда все вокруг заботятся о нем как о важной персоне. — О, ну наконец-то нормальная еда, а то я так сопьюсь на голодный желудок! Чэн недовольно ковыряется в тарелке, пытаясь понять, почему ему не нравится этот салат, если шеф-повар учился в одной из лучших кулинарных школ Парижа. Судя по всему, от салата не в восторге не только он. Только Цзянь делает это громко, вызывая искреннее осуждение на лице своей матери и задиристый пинок в плечо от Тяня с комментарием: «Это тебе не KFC, деревенщина». — Ради Бога, ведите себя прилично! — восклицает госпожа Цзянь. Мальчишки от этого прыскают со смеху, на что она закатывает глаза. — Вот Мо Гуань Шань умеет держать себя за столом. Шань от внезапности чуть ли не давится и слегка краснеет, не зная, куда деться от стыда. А Тянь еще больше смеется, хлопает Мо по спине и комментирует: — Да, Малыш Мо у нас умеет быть паинькой. Чэн откладывает вилку, оставив попытки сражаться с отвратительным салатом, отпивает виски и прокатывает его во рту, размышляя, как бы сменить тему, чтобы втянуть Мо в беседу. Он единственный, кто молчит весь вечер, опустив глаза тарелку, и одним своим видом тоску наводит. А тосковать этим вечером Чэн не намерен, поскольку впервые за долгое время у него выдалось прекрасное настроение после снюханной в спальне дорожки кокаина минут сорок назад. — Гуань Шань, твой отец же повар? Судя по вытянувшемуся лицу Мо, сменил тему Чэн херово, но как бы и ладно, светская беседа есть светская беседа. Тянь тоже среагировал и теперь злобно прожигает дыру в брате, но хотя бы больше не ржет, потому что Чэна это слегка подбешивало. Когда Цзянь и Тянь собираются вместе, это вечно становится головной болью всех окружающих. — Да... — Ох, до чего же чудесно! И какая у него специализация? — спрашивает И Тон. — Французская высокая кухня. Цзянь присвистывает, за что получает сжатые губы и неодобрительный взгляд матери. Забавно наблюдать за ее тщетными попытками вылепить из сына нечто приличное. — Ну надо же. И где можно познакомиться с его работами? У него есть свои заведения? — интересуется И Тон. — Он в тюрьме, — коротко отрезает Мо, поднимает взгляд и открыто, чуть с вызовом, смотрит прямо на нее, мол, ну давай, спроси еще. Повисает крайне неловкая и мрачная тишина, не прерываемая даже звоном посуды. И Тон в растерянности приподнимает брови и прячет глаза, Цзянь ведет немой диалог с мамой, а Тянь придвигает правую руку чуть ближе к Мо, едва касаясь его пальцев, сжимающих вилку. Эта драматичная картина маслом так и норовит подпортить настроение Чэну, но не сегодня. — Тянь говорил, что ты прекрасно готовишь. Как оценишь этот салат? Мо вылезает из легкого оцепенения и пытается что-то выдавить из себя: — Ну... Не знаю... Наверное, рукола здесь лишняя, мандарины слишком кислые... И, кажется, в соусе не хватает соли. — Так и знал, — удовлетворенно произносит Чэн и вздыхает. — Что ж, придется уволить повара. — Э-э-э, ты серьезно? — впервые за весь вечер Шань смотрит прямо на Хэ-старшего. — Да. Вывод очевиден. Плохо работает. — Что? Нет-нет, не надо! — мальчишка недоуменно машет руками перед собой. — Я же... Да я же не разбираюсь! — Ой, да ладно тебе, Малыш Мо. Этого уволит, нового найдет. Ты чего разнервничался? — весело произносит Тянь. — Нельзя же так просто... — О-о-о, ты такой милый! — Он игриво кладет голову Шаню на плечо, отчего в глазах И Тон рождается немой вопрос. Чэн почти видит, как мысли бегают у нее в голове из пункта в пункт, пытаясь приписать какое-то оправдание такому поведению. И, черт, это его ужасно веселит – можно за чужой счет легально позлить будущую жену. После ужина все расходятся по разным углам гостиной. Женщины садятся у вычурного кофейного столика, где И Тон на планшете демонстрирует планы по будущему документальному фильму. Чэн уходит к выходу на террасу, располагается в широком вычурном кожаном кресле и закуривает. Чуть позже появляется Хуа Би. Он по-хозяйски разваливается на диване и расслабленно попивает пиво из банки, пока к нему не подскакивает Цзянь и не начинает что-то тараторить, тыкая пальцем в смартфон. Би пододвигается и с неподдельным интересом смотрит, кивает. А потом с лицом знающего человека начинает рассказывать о тренировках и спортивном питании. Цзянь и Тянь внимательно слушают и периодически перебивают с тупыми вопросами, от которых Би закатывает глаза, но потом все равно с удовольствием продолжает делиться знаниями. Мо остается немного в стороне и наблюдает, потому что тема ему не особо интересна. Он весь вечер пытается понять присутствующих, но каждый раз утыкается в тупик. К примеру, он готов был поклясться, что у Цзяня с Чэном и Би не самые теплые отношения. Цзянь вечно ноет, что его гиперопекают, не дают продыху и обращаются со всей суровостью. На деле же два взрослых мужика носятся с ним как с писаной торбой и чуть ли не сопли подтирают, что трудно скрыть и, по мнению Шаня, крайне нелепо. Все происходящее на этом ужине пропитано абсурдом. Здесь даже конфликтуют на каком-то метауровне, где никто никого нахуй не посылает, а старается поливать говном со вкусом и достойно. А еще все врут. Даже приятная во всех смыслах госпожа Цзянь не забывает улыбаться в нужные моменты, но она явно напряжена, словно вот-вот ее улыбка резко сползет и она начнет точить ножи ради сына. Но Мо может лишь отдаленно догадываться, что не все так гладко. Он не силен в подковерных играх, но его «жопой чую» относительно неплохо работает. От скуки он прохаживается по гостиной, рассматривая интерьер. Все слишком белое, слишком современное, но с налетом претензии и антиквариата. Особенно выделяется рояль, стоящий на небольшом возвышении, словно здесь каждые выходные дают домашние концерты. Шань все ходит вокруг него, пока никто не видит, а потом не сдерживается, открывает крышку и осторожно нажимает по одной клавише. Это, разумеется, не остается без внимания. — Чэн, это же тот самый рояль, что ты выкупил на аукционе? — спрашивает госпожа Цзянь и направляется к инструменту, будто он появился только сейчас. Шань ежится, когда она подходит, но старается выровнять дыхание и не выдать свой дискомфорт. — Он самый, — слегка оборачивается Чэн и кивает. — Сложно поверить, что он так прекрасно сохранился еще со времен империи: пережил две войны и культурную революцию... Какая красота! — длинными тонкими пальцами она с нежностью ведет по крышке. — Даже страшно спросить, сколько он стоит. В твоем стиле, — понимающе улыбается. — Боже, Малыш Мо, смотри, какой мой брат выпендрежник, — за спиной вырастает Тянь и тоже начинает тыкать по клавишам. — Ну да, если бы у тебя были бабки кроме карманных расходов, ты бы их вкладывал с умом, ни юаня мимо рынка ценных бумаг, — вклинивается Цзянь, пихая его локтем. На это Тянь очень хочет как-то красиво подъебать, поэтому выдает: — О, жаль, что Чжэнси нет, он бы сыграл. — Блядь, Тянь! — вырывается у Мо. — Тсс! — госпожа Цзянь злобно упирает руки в бока. Она явно из тех дам, при которых категорически запрещена обсценная лексика. — Вот ты козел, — бросает И, глядя прямо Тяню в глаза, и сбегает на диван к Хуа Би в поисках зоны комфорта и утешения. — И нахуя ты это сделал? — с обидой за друга спрашивает Шань, когда идет за сигаретами ко входу в дом, где оставил рюкзак. — Он просто слишком нежный. Когда они шагают по коридорам, прислуга тенями расходится и исчезает, словно их и нет. Дом слишком большой, в нем легко заблудиться, что Мо быстро понимает, когда в очередной раз не туда поворачивает. — Туалет ищешь? — Тянь все это время тащится за ним. — Не, сижки у входа оставил. — Давай свои дам. — Сам кури свое дорогущее говно. — И кто еще тут нежный? Мо останавливается и всем видом демонстрирует, что никуда дальше не пойдет, пока его не сопроводят в нужное место. — Ладно-ладно, но с одним условием. Он осторожно берет Шаня за запястье и тянет за угол, где приятный полумрак, большой горшок с экзотическим суккулентом и никого нет. Мо не успевает что-либо сообразить, как его губы втягивают в аккуратный поцелуй. Очень мягкий, неторопливый. Тянь не пытается проникнуть глубже, он иногда отрывается, отодвигается и снова едва касается щекотными прикосновениями. Его нетерпение выдает только частое дыхание, но он пытается его обуздать. Шань привыкает к поцелую, расслабляется и делает полшага вперед, чтобы быть ближе, но не прижиматься вплотную. Медленно скользит пальцами снизу вверх по плечу Тяня, вызывая под подушечками дрожь: он всегда так реагирует на это движение. Может, на них особенным образом действует необычное место, где им, по-хорошему, не стоит подобным заниматься, но они будто открывают друг друга в первый раз. Все совершенно не так, как они привыкли. Сам воздух между ними как с другой планеты, а тела перестают вести погоню за привычными сценариями. Внезапно искрящая нежность окутывает их плотно, завораживает, увлекает. И они поддаются, ненадолго оставив позади скопившиеся обиды. Они так увлечены друг другом, что пропускают силуэт неподалеку. — Мне нужно с тобой поговорить. Сейчас же, — И Тон садится на корточки рядом с креслом Чэна. — Говори. — Давай отойдем? — шепчет. — Говори уже. — Твой брат и этот парень, как его, Гуань Шань... В общем, я видела их в коридоре. Чэн не дурак и вполне себе догадывается, что она могла увидеть, но все же спрашивает. — И? И Тон морщится, пытаясь нащупать подходящие слова. Ее лицо буквально съеживается от неприязни, которую она даже не пытается из вежливости скрыть. — Они... Кхм, в общем, ты, наверное, не поверишь, но я говорю тебе правду. — Да скажи уже нормально! — Они целовались, — едва слышным шепотом произносит И Тон и вопросительно глядит на будущего мужа, мол, как тебе такое. Теперь уже шестеренки Чэна забегали, дабы подобрать подходящую реакцию. Он, конечно, подозревал, что рано или поздно придется объясняться на тему предпочтений своего брата, но не думал, что это будет в первый же день их образцового семейного знакомства. Где-то в глубине души Чэн лелеял мысль, что Тянь может при должном старании произвести положительное впечатление, а некоторые детали можно будет отложить на потом. Да и он понятия не имел о позиции И Тон по поводу нетрадиционных отношений, так что придется выяснять прямо на месте. Говорят, парам неплохо бы сначала обговорить политические, религиозные и прочие взгляды, но в их случае все происходит с точностью наоборот. — Ты слишком много выпила, показалось, — плохая попытка, Чэн. — Ты меня совсем за дуру держишь? Я прекрасно знаю, что я видела. — Тогда зачем шпионила? — Я не шпионила! Просто заблудилась в твоем громадном доме, уж прости. — Не думаю, что они хотели, чтобы их застали. — Я тоже не мечтала увидеть пид... Гомосексуалистов. — Гомосексуалов, — машинально поправляет ее Чэн. Ну хоть где-то он ее может поправить. Не то чтобы он большой сторонник толерантной лексики, но от Цзяня и не такое подхватишь. — Не суть! Как это вообще возможно? Еще и вот прям так, в твоем доме! Это ужас! Твой брат из "этих"? Ты бы поговорил с ним, это же ненормально. — Давай я сам разберусь со своим братом. — Видимо, плохо разбираешься. — У тебя какие-то претензии по этому поводу? — Теперь да! Я вроде как в процессе переезда, и скоро это будет и мой дом тоже. А я не потерплю в своем доме подобного. Чэн прикрывает глаза и сжимает пальцами переносицу: — У меня от тебя голова болит. Давай ты не будешь портить приятный ужин. — И как мне теперь себя вести? — Да как обычно. Переживешь. И Тон замечает, как в гостиную заходят Тянь и Мо, и кривится так, чтобы видел Чэн. — Вернемся к этому разговору позже. Пока Мо курит, он пропускает момент, когда гостиная пустеет и он остается один на один с Чэном. На террасе прохладный воздух и вид на небольшой пруд с золотистыми рыбками и затейливой подсветкой. Загородная вечерняя тишина завораживает своей экзотичностью; Мо наслаждается каждой ее секундой, глядя на звездное небо. Кажется, вот так и осуществилась его маленькая мечта: уехать подальше от города и смотреть на звезды. Правда, не в таком контексте он подобное планировал, но это лишнее доказательство, что жизнь по-своему интерпретирует твои желания. Неспешный стук каблуков приближается к Мо по деревянному настилу. Останавливается в полушаге от него. Слышится щелчок зажигалки. — Куда все ушли? — Цю включил режим фитнес-тренера и решил показать парням пару упражнений. — Здесь есть спортзал? — округляет глаза Шань. — У меня обычно нет времени куда-то ездить, так что да. — Ого. Они оба замолкают. Шань рассматривает аккуратно подстриженные кусты и высаженные друг за другом персиковые деревья. Наверное, с одного этого сада урожай просто огромный. И как же круто должно быть сидеть здесь в летний зной, прятаться в тени узких тропинок и жевать сладкие сочные персики. Шань чуть мнется, прокручивая меж пальцами сигарету, и поворачивается к Чэну. — Ты мне скинул в два раза больше, чем договаривались. Мне стоит вернуть лишнее. — Оставь себе, — Чэн не смотрит на него. — Считай это моральной компенсацией. — Что еще за «моральная компенсация»? Если ты обо всем произошедшем… — теряется. — Я не испугался. — Какой смелый мальчик, — Чэн улыбается, выпуская дым краем губ. — А тогда ты таким не был. Шань тушуется, но всем своим видом стремится показать, что он не трус. Совсем как ребенок, который храбрится перед друзьями и первый лезет на дерево. — Я просто немного растерялся, но такого больше не повторится. Чэн заинтересованно поворачивает голову и с хитроватым прищуром рассматривает Шаня: — А ты хочешь еще попробовать? — Ну, вообще-то… — Мо неловко чешет шею, — меня уволили из клуба. И если вдруг у тебя есть работенка, где я могу пригодиться… — И в чем ты можешь пригодиться? — Ну… Я могу быть курьером, доставлять что-то, вести учет, планировать маршруты, давать какие-то простые указания. — А еще что? — Много чего могу. Я ж не знаю, чем вы там занимаетесь. Но быстро учусь, — Шань крепко задумывается, в голове всплывает визит Цзяня с пистолетом. — Если нужно, стрелять научусь! — Стрелять научишься? — Чэн легкомысленно посмеивается над такой бравадой. — А в кого стрелять собрался? — Бля, да не знаю я! — Вот и я не знаю, где ты собрался с пушкой гулять, — в глазах все еще веселые искорки. — Серьезно думаешь, что я суну пистолет в руки и отправлю неопытного пацана убивать? Я таким не занимаюсь. — Но я видел стволы у тебя и твоих людей. — Они нужны для защиты. И максимум попугать. Брось, мы же не киллеры какие-то. За кого ты нас принимаешь? Мо немного смущается от этого снисходительного тона и сказанной глупости, но ему на самом деле интересно было спросить про оружие. Пару бокалов вина за ужином придали смелости, вот и нужно было ею пользоваться, пока пёрло. — Ну так что? Найдется что-то для меня? Чэн бросает окурок в напольную металлическую пепельницу и облокачивается спиной о деревянные перила террасы. На него падает слабый свет окон гостиной, тенями подчеркивая красиво сложенную фигуру в идеально подогнанной одежде. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты наперекор строгости образа, и ямочка между ключицами слегка поблескивает от влаги. Ему идет быть в этом огромном доме с роскошным садом, под него будто подстраивается все вокруг, словно он рожден для богатства во всех его проявлениях. И это завораживает Шаня. Он хочет прикоснуться к этому, стать ближе к такому статусному человеку, к его невозмутимости и власти. Вроде бы Чэн расслаблен и доволен, не пытается запугать, а если бы хотел отказать, то сделал бы это сразу. Такой вид вселяет в Мо уверенность: вот он, шанс, за который нужно ухватиться, чтобы вытащить себя из финансовой ямы, наполненной беспросветным дерьмищем нищеты. — Найдется. Такие инициативные люди всегда нужны. Из тебя может выйти что-то путное, если постараешься. — Я буду стараться, честное слово! — Шань в порыве приближается на шаг и со всем энтузиазмом пытается убедить Чэна. — Буду делать все, что скажешь! — Хах, я запомню. Но есть одно очень важное условие. — Какое? Чэн наклоняется ближе и, немного понизив голос, произносит: — Тяню ни слова. Пусть думает, что ты до сих пор в клубе работаешь или где там еще. Ему пока знать не обязательно. Мо чуть тормозит, а потом с готовностью кивает. Тянь все равно на два месяца уезжает, так что какое-то время он без проблем потянет миф о предыдущей работе, а дальше видно будет. Конечно, реакция Тяня будет катастрофой местного масштаба, но Шань слишком очарован мыслями о возможностях, которые открывает перед ним работа с Чэном. Так что сейчас ему попросту поебать. Он выживает как может.