– Сагали, Сагали Кин, проснись. Сагали, вставай. Сагали!
– Да какой черт… Ты?!
Капитан вытянулся и уставился в янтарные глаза Золотой Птицы, как ни в чем ни бывало сидевшей под потолком его каюты. Убедившись, что Сагали проснулся, Глянц принялся чистить золотые перышки и время от времени расправлять крылья, как делал это всегда, обитая в каюте капитана. Сагали продолжал молча смотреть на сипуху, пытаясь сообразить, как она сумела незаметно вернуться на корабль и не сон ли это. Сам Глянц с рассказом не спешил.
«Безымянный» двигался от Бездонных островов, где все проходящие мимо корабли останавливались для пополнения запасов воды и провизии. Сагали, когда часть команды сходила на берег, неожиданно запретил всем говорить о Золотой Птице, будто она до сих пор находилась на борту. Довод, что «он все равно уже улетел», на капитана не подействовал. Плаха спросил его, не было ли у него договоренности с Глянцем, но Сагали только покачал головой. Пусть он и смирился с тем, что сипуха их оставила, в голове крутились однажды брошенные с грустью слова птицы: «Как же я жалею, когда кто-то что-то обо мне уже слышал». Сагали захотелось беречь тайну Золотой Птицы как можно дольше, что бы ни у кого и мысли не возникло, что она находится сейчас так близко к людям.
Оттого столь скорое появление Глянца было таким неожиданным. Сагали не думал, что вообще увидит его опять. Тем не менее, Золотая Птица снова сидела на своем насесте под потолком и бесстрастно рассматривала капитана.
– Какие новости? – не выдержал Сагали их молчаливых переглядываний.
– Я был на корабле капитана Тео Фустино, – сообщил Глянц.
– Знал бы, что ты навестишь его, передал бы привет.
Сагали постарался скрыть удивление. Возвращение Глянца казалось еще более невероятным, чем прежде. Тео Фустино, которого он знал, не смог бы расстаться с таким трофеем, как Золотая Птица.
О Тео Фустино и его корабле слышали во всех морях. От днища до вороньего гнезда его «Ведьмин поцелуй» был выкрашен в лиственно-зеленый цвет, сам капитан и вся его команда ходили с такими же зелеными волосами. Ходили слухи, что корабль был защищен чарами любовницы Тео Фустино, ведьмы из Рассадника, благодаря чему и капитана, и его команду сопровождала вечная удача. Фустино был контрабандистом, которого ни разу не проверили королевские суда, ни разу не обманули и не преследовали, который ни разу не потерял или испортил груз. Поговаривали, что ведьма сотворила эти чары, чтобы Фустино всегда возвращался к ней в срок, невредимый и с деньгами в кармане, но ради успеха капитан отдавал ведьме «на съедение» годы жизни матроса-другого, каждый раз заходя в порт близ Рассадника.
– Если бы ты задержался на Бездонных островах еще на день, ты и сам бы смог с ним поздороваться, – сказал Глянц.
– Такие истории в одиночку я слушать не буду.
Выйдя из каюты, Сагали обнаружил, что вся команда, даже те, кто закончил вахту и должен был сейчас отсыпаться, толпилась на верхней палубе. При виде капитана пираты начали тянуть шеи и даже вставать на цыпочки, заглядывая тому за плечо. Все они уже знали, что Золотая Птица вернулась, и им не терпелось снова увидеть ее своими глазами, убедиться, что она опять оказалась на борту «Безымянного». Уже давно чувствующий себя лучше и с облегчением отнявший руку от сердца Плаха только тихо усмехался, сидя на ящике в отдалении от остальных, и точил кинжал. Заметив капитана, пират выпрямился, а встретив взгляд Сагали, тут же поднялся и последовал за ним в каюту.
– Эту птицу я уже видел сегодня, – рассмеялся старик, быстро найдя сипуху глазами.
– А сказания этой птицы о том, как она завела дружбу с Тео Фустино, ты тоже уже слышал?
Под заинтересованное хмыканье Плахи Сагали обернулся к Глянцу. Янтарные глаза ничего не могли выразить, но капитан почти почувствовал обиду, с которой сова на него смотрела. Он даже развел руками, оправдывая свою язвительность натурой пирата, и Глянц, понимая этот жест и показывая свое недовольство, демонстративно взъерошил перья. Капитан и старпом устроились удобнее, готовые слушать историю Золотой Птицы, которая началась гораздо раньше, чем они предполагали.
Глянц знал, куда улетает, когда Нил довел его очередной неудачной охотой. По верным подсчетам сипухи, «Безымянный» и «Ведьмин Поцелуй» не пересекались на Бездонных островах, поэтому Сагали не смог бы добраться до Тео Фустино и вытрясти из него всю правду после того, как они бы разминулись. Глянц прежде планировал встретиться с капитаном другого судна, когда они были бы в достаточной близости друг от друга, чтобы недолгое отсутствие Золотой Птицы на «Безымянном» не выглядело подозрительно.
Глянц, свободный от границ королевств и районов Пяти Океанов, бороздивший лишь один океан – воздух, – давно уже выстроил путь, который мог бы привести его к разорванным частям карты, что вела к Желай-месту. Он выяснил, что один из членов команды Тео Фустино забрал с собой кусок карты, когда начинал новую жизнь в Людском королевстве. Рискуя своей свободой и безопасностью, Глянц отправился в Чайный город в надежде разыскать бывшего контрабандиста.
– Я нашел только пропойцу без гроша в кармане, – тяжело вздохнув, продолжала рассказ сова. – Мне удалось узнать, что в последние годы он терзался сожалением, что Сагали отобрал у него то, что наказывал хранить его капитан, и эта мысль съела его изнутри.
Сагали и Плаха переглянулись.
– Это был не я, а… Неважно, – тряхнул головой капитан «Безымянного».
Сова подобралась к тому, чего ей знать не стоило, и Сагали никак этого не ожидал. Он стал напряженно вслушиваться в каждое слово Золотой Птицы, но та оставила Чайный город и в истории перенеслась в радталийский порт, где настигла Сагали и упросила его взять пассажиром на свой корабль.
– Фустино-то жив? – спросил Плаха. – Не видел, чтобы ты вернулся к нам с куском карты в клюве. Он поделился с тобой курсом?
– Он давно избавился от карты, потому я и не хотел, чтобы вы гнались за ним понапрасну, – вздохнул Глянц.
По словам сипухи, Фустино уже бывал в Желай-месте и загадал себе безграничную удачу. Вместо успеха, который должен был свалиться на него с неба, контрабандист повстречал ведьму, а та уже одарила его своей любовью, защитой и удачей. Она же не так давно наградила его пророчеством: в море он заболеет, и ведьма не успеет прийти ему на помощь, но он обманет смерть, если поделится с золотом своей главной тайной. Когда Глянц оказался на «Ведьмином Поцелуе», Фустино заявил, что его появление было величайшей удачей в его жизни.
– Он открыл тебе дорогу к Желай-месту и выздоровел, потому что это напророчила ему ведьма из Рассадника? – с сомнением уточнил Плаха, и Золотая Птица кивнула. – Тогда я удивлен, что он потом не удержал тебя, сова. Пророчество не требовало отпускать золото на все четыре стороны.
– Фустино сказал, где находится вторая часть карты, и отпустил меня из благодарности, – заявил Глянц.
– Фустино не такой везучий, как ты, – хохотнул Сагали. – Будь у него не только здоровое тело, но и разум, мы бы с тобой уже никогда не увиделись, только на каком-нибудь запретном рынке. И где же он спрятал другой кусок карты?
– На острове Слепого Графа.
Сагали закашлялся, а Плаха покачал головой. Вопросы, прежде возникавшие у них при изучении карты, неожиданно обрели свои ответы. Остров, указанный Глянцем, на карте был отмечен и подписан именно этим названием, хотя на самом деле был еще несколько столетий назад прозван Ао-Э по боевому кличу дикарей, живущих на собственном клочке земли. Последние десятилетия над островом сгущались тучи из мрачных слухов, один из которых и дал острову новое имя, и суеверные капитаны предпочитали обходить остров за многие мили. Ао-Э называли островом Слепого Графа только те, кто не боялся привлечь на себя беды, окружавшие крошечный участок суши. Потому именно такое название на карте смущало и беспокоило Сагали многие месяцы. Возле острова на карте стояла чернильная точка, которую Сагали принимал за какой-нибудь прибрежный риф, но Глянц сказал, что так был отмечен берег, с которого стоило подойти к острову, чтобы быстрее добраться до другой части карты.
– Фустино рассказал тебе что-нибудь еще? – спросил Сагали притворно безразличным тоном. – Об ундине и с крылами? Или о белых линиях ниже Сырого пролива?
– Ундина и с крылами – предупреждение, которое утратило свою силу спустя века, – вздохнул Глянц. – Сейчас это лишь подсказка, что речь идет о Желай-месте.
– Главный знаток Желай-места – Тео Фустино, а не ты, как мы выяснили. Может быть, твои старые слова не верны, – заворочался на своем месте уязвленный Сагали.
Он прекрасно помнил, как вместе с Глянцем и Плахой выбрал курс на восток только из-за строки «Там, где ундина и с крылами встречают вместе свой рассвет». Как он мог теперь отмахнуться от этих слов, только потому что они всего лишь намекали на Желай-место?
– А белые линии – тоннель небесного народа, который они проложили под водой, – добавил Глянц.
Сагали и его старший помощник снова переглянулись. Небесный народ строил тоннели по всем землям Пяти Океанов века назад, многие проходы, кроме тех, что соединяли города на небе, были заброшены. Тоннели эти позволяли быстро попасть из одного места в другое, сокращая время и расстояние в пути. Сагали иногда слышал, как их до сих пор находили где-то в лесах и даже под землей, но не интересовался ими. Он и подумать не мог, что небожители проложат дорогу под водой.
– Помнишь, мы слышали о каком-то белом течении на севере? – встрепенулся Плаха.
Сагали медленно кивнул. Они редко заходили в порты холодной Прогнившей части. Там всегда шептались о «белом течении», которое корабли пересекали с трудом, будто вязли в патоке, но попасть в само течение и пройти по его направлению было и вовсе невозможно. Если оно было указано на карте Фустино и действительно являлось подводным тоннелем небесного народа, значит, где-то на другой части карты должно было быть отмечено его начало. В любой тоннель нельзя попасть с середины, нужно пройти его от начала и до конца, чтобы оказаться в нужном месте. Сагали и Плаха видели на карте лишь горизонтальную дугу, идущую со стороны неровного разорванного края и исчезавшую за его пределами, не показывая, куда эта дуга ведет.
– Может быть, белое течение выводит в воды, где живут ундины? – предположил Сагали. – Ундина и с крылами, – он покосился на Глянца, – встречают вместе свой рассвет. С крылами, небесный народ! Вдруг есть местечко, где они проводили время вместе?
Плаха пожал плечами, уже готовый принять на веру любую новость. За одно утро Глянц рассказал им больше, чем они выясняли за несколько месяцев без его помощи, и Плаха соглашался со всем, что имело хоть каплю смысла. Сагали же жалел, что Глянц уберег его от встречи с Тео Фустино. Едва ли зеленый капитан раскрыл бы ему тайный путь к Желай-месту добровольно, а Сагали вряд ли бы смог прорваться через защиту, наложенную на Фустино его ведьмой, но даже те же объяснения, что принес ему Глянц, из уст контрабандиста звучали бы куда убедительнее.
***
– Остров Слепого Графа? – Лесли нервно сглотнул и побелевшими пальцами крепче вцепился в штурвал, когда Плаха ткнул ему пальцем в карту.
– Если страшно, зови его Ао-Э, – усмехнулся старпом.
– Я теряю веру в Золотую Птицу, – пробормотал пират, покачав головой.
– А почему мы должны ему верить? – одновременно с его словами выкрикнул Нил, пока Сагали кратко рассказывал команде о встрече Глянца и Тео Фустино. – Он где-то летал несколько дней, а теперь говорит, что мы идем неверным курсом?
Сагали удивился, услышав от Нила нечто разумное, остальные едва заметно кивали, неохотно соглашаясь с братом капитана. Мысли о походе в знакомый, проверенный Сырой пролив были куда приятнее, чем возможность получить неизвестное проклятье или сглаз на зачумленном слухами острове Слепого Графа. Сагали и сам бы с удовольствием отказался от нового курса, который, по подозрениям команды, тоже мог оказаться ложным.
– Что же, Нил, тебе и всем вам, – капитан повысил голос, осматривая пиратов, – придется положиться на слова нашего пернатого друга. Хитрый лис Фустино не побоялся сунуться на Ао-Э, чтобы спрятать там всего лишь кусок карты, а мы не решимся его оттуда забрать?
– Это не ловушка? – тихо спросил Триглаз.
– Фустино сдох бы без удачи и своей ведьмы, если бы не разоткровенничался с совой, – покачал головой Сагали. – Я не знаю кого-то другого, кто так же бы трясся над пророчествами и колдовской силой.
– Так Фустино смертельно болен? – переспросил кто-то.
Несколько пиратов, что стояли близко к сидевшему на бочке Глянцу, с подозрением покосились на него и отодвинулись от Золотой Птицы, как от прокаженной. Капитан закатил глаза.
– Нет, Фустино выздоровел, как только поделился секретами с совой.
– Я сипуха, – еле слышно напомнил Глянц.
– Плевать, – Сагали махнул на него рукой. – Золотая
Сипуха – вещь с душой, если вы забыли, и не умеет врать. И не обманывает друзей, даже если они пытаются ее поймать. Ничего не изменилось, слышите? Никто не ловит Золотую Птицу и держит язык за зубами, а Золотая Птица и дальше помогает нам по доброте душевной.
Пираты, отводя глаза или опустив головы, бормотали что-то, соглашаясь с приказами капитана. Нил демонстративно сплюнул за борт. Сагали, поймав его взгляд, предупреждающе провел большим пальцем по горлу, а затем указательным ткнул в сторону брата. Сагали знал, что Нил все равно не сможет по-настоящему навредить Глянцу, хотя может попытаться снова, и это раздражало. Нил знал, что Сагали не сможет от него избавиться, хотя мечтает об этом денно и нощно, и это его радовало. Заскрежетав зубами от кривой ухмылки Нила, капитан вернулся в свою каюту.
– Курс на остров! Слепого! Графа! – для убедительности прокричал Плаха пиратам за его спиной.
Золотая Птица пробралась к капитану и устроилась на краю стола, клювом перебирая перья на груди. Глянц поражал Сагали. Заявлявший о чистоте души, зацепившейся за тело из золота, он с легкостью вернулся на борт к людям, основным занятием которых было нападать и отнимать. Так как капитан всецело занял их мыслями о поисках Желай-места, грабежи были временно забыты, но Глянц, как живая, вечно маячившая перед глазами мишень, то и дело напоминал им об оставшейся возможности нападать. Будь Сагали на его месте, он ни за что бы не прилетел обратно на «Безымянный», где вряд ли получил бы благодарность за всю оказанную помощь. Он бы уже был на пути к острову Ао-Э.
– Почему ты защищаешь меня? – вздохнул Глянц, вырывая Сагали из мыслей, и тот уставился на сипуху так, словно видел ее впервые.
– Потому что ты не представляешь для меня угрозы. Ты можешь быть неуязвимым, но опасным – нет, ты самое добродушное существо, которое я только встречал. Тебя не хочется выкинуть за борт, – признался он после некоторого размышления.
– Если я окажусь в воде, я пойду ко дну, потому что золото тяжелее воды, но жив я все равно останусь, – заметил Глянц занудным тоном.
– Да знаю я, – зевнул капитан, – я начинаю забывать, что ты из золота, и говорю с тобой, как с человеком, а не с совой.
– Сипуха, именно сипуха, – буркнул Глянц, нахохлившись. – Неужели это так трудно запомнить?
– Сова, сипуха – какая мне разница? Здесь вопрос о твоем составе. То есть не о мясе и пучке перьев, а о чистом золоте, внутри которого застряла чья-то безгрешная душонка. Ты лучше об этом думай, а не о своем названии.
– Для меня важнее…
– Знаю, знаю: душа, – перебил его Сагали. Когда Глянц начинал болтать про свою душу, терпеть это он долго не мог. – Но ты смотри на вещи не своими глазами из янтаря, а глазами того же Нила. Моими глазами. Для нас металл важнее, понимаешь? Другие будут делать вид, что помнят про твою светлую душу, только пока я капитан.
– Капитан! – раздалось снаружи.
Сагали с улыбкой на лице назидательно поднял палец вверх, будто чей-то окрик еще раз напоминал, кем он являлся на корабле и какую роль играл. Глянц демонстративно отвернулся от него и возвратился на свой насест под потолком, отпуская пирата к его подчиненным.
***
Сагали с ворчанием перебирал бумаги на столе, бросая на пол ненужные скомканные клочки пергамента. Глянц не прислушивался к бормотанию пирата, застыв на месте. Качка убаюкивала, снаружи шел сильный дождь, заливавший палубу, и сипухе не хотелось делать ни малейшего движения в такую погоду. Он уже не раз попадал в дожди, и механизмы, сокрытые под слоем перьев, успели заржаветь от просачивающейся внутрь влаги. Он не мог этого увидеть, но не без удивления чувствовал, как что-то неприятно двигается внутри. Когда-то мастер предполагал, что Глянц будет ходить и двигать крыльями и головой, приводимый в действие шестеренками, спрятанными в его теле, но сейчас, когда каждой детали потребовалась бы смазка или замена, Золотая Птица продолжала двигаться только благодаря чужой жизни, зацепившийся за ее металлическое нутро. Спустя два века Глянц боялся только, что однажды достаточно заржавеет под перьями, чтобы оставаться живым, но обездвиженным, потому в непогоду предпочитал найти укрытие, как всякое существо из плоти и крови.
– Ах да, вот почему здесь эта куча мусора, надо же было забыть такое, – выдохнул Сагали, говоря сам с собой.
Глянц не шевелился и был рад, что пират только так может определить, погрузилась ли Золотая Птица в подобие сна или нет. Замерев, он во все глаза продолжал следить за капитаном. Тот, словно чувствуя на себе чужой взгляд, обернулся и всмотрелся в глаза сипухи. Глянц подумал, что на его месте пират бы сейчас сделал какой-нибудь резкий выпад и до смерти напугал своего наблюдателя. Но ему не хотелось показывать, что он бодрствует.
– Ты не спишь? – осторожно спросил Сагали, склонил голову на бок, помахал рукой. – Черт тебя разберет.
Он снова повернулся к столу и пальцами осторожно провел по его поверхности. «Брат без брата», – пробормотал он так тихо, что Глянц едва расслышал его слова. Сагали снова украдкой посмотрел в сторону сипухи и прикрыл освободившийся от бумаг участок стола картой Фустино. Помедлив, сверху он поставил масляный фонарь и придавил им карту. Глянц едва удержался от вопроса, что капитан пытался спрятать. Оглядевшись, Сагали с протяжным вздохом накинул на плечи плащ и вышел на палубу.
Глянц еще с минуту сидел на насесте, прислушиваясь к голосам снаружи, шуму дождя и волн, бившихся о борт корабля. Решив, что Сагали пока не собирается возвращаться, он перелетел на стол и клювом ухватился за неудобное кольцо фонаря в попытке сдвинуть его с места. Когда его старания не принесли результатов, он когтями подцепил край карты и оторвал его от стола. Какие-то царапины на столешнице мелькнули перед глазами, а затем карта соскользнула с его когтей, возвращаясь на место. Глянц недовольно нахохлился.
– Да, понял, знаю!
Сипуха вздрогнула от неожиданности и поспешно слетела со стола, но притворяться спящей было бессмысленно. Резко открывший дверь Плаха сразу заметил его неуклюжий побег и медленно приблизился к столу. Глянц делал вид, что ничего не произошло, деловито зарывшись клювом в перья левого крыла. Плаха, то и дело бросая в его сторону подозрительные взгляды, что-то отыскал в бумагах, ранее сложенных Сагали в подобие аккуратной стопки, и выудил нужный лист, спрятав его за пазухой.
– Не думал, что твоя душа позволит тебе рыться в чужих вещах, – хмыкнул старик.
– Это душа ребенка, детям присуще искреннее любопытство, – ответил Глянц.
– Ребенка? – Плаха нахмурился. – Ты утаил от нас еще одну историю, золотце?
– Не люблю об этом говорить.
– Как пожелаешь. Что ты искал на столе Сагали?
– На самом столе, – Глянц, поколебавшись, снова слетел вниз и наступил на самый край карты. – Под ней что-то есть.
Пожав плечами, Плаха приподнял фонарь и отодвинул карту в сторону. На дубовой столешнице были вырезаны одно под другим три имени: Лютый Джек, Лютый Росс, Сагали Кин. Дерево вокруг первых двух имен и поверх их букв было усеяно царапинами и глубокими бороздами, как будто их безуспешно полосовали ножом. Увидев имена, Плаха выругался сквозь зубы и тут же снова вернул на место карту и фонарь, заторопившись обратно к двери. Глянц недоуменно провожал его взглядом.
– Кто это? – позвал он старшего помощника, не давая ему выйти из каюты. – В команде нет людей с такими именами.
– Они были капитанами до Сагали, – неопределенно махнул рукой Плаха, не оборачиваясь. – Мой тебе совет, сова. Если не хочешь беды, ни у кого, даже у Сагали, не спрашивай, кто это. Ты не сможешь оправдаться перед ним детским любопытством.
Он выскочил под дождь, втягивая голову в плечи, а Глянц так и остался сидеть на столе.
