Я - Горго, раб.

Сколько я себя помню, всю свою сознательную жизнь был рабом. Я не знаю как и когда я попал в рабство. Я не помню своей жизни до этого. Каждый мой день начинался задолго до восхода солнца. До того как встанет хозяйка мне надо было накормить птицу и забрать от местного пастуха овечье и козье молоко, подмести дорожки, полить посаженные возле дома растения. Это было самым тяжелым. Тяжеленное ведро нужно было бесшумно, чтобы не разбудить хозяина, опустить в колодец и также бесшумно вытащить, перелить воду в лейку и полить растения. А цветов у господ всегда было много. Последнее, что я делал утром, это кормил хозяйских псов. И если поливка была тяжелой, то кормление страшным. Кормили их только раз в день – утром и они всегда были злые и голодные. Часто они кусали меня принимая за еду. Что очень веселило моего хозяина, толстого, похожего на откормленного на убой бычка, с поросячьими глазками, и он, смеясь, часто говорил, что когда собакам нечего будет дать, он скормит им меня. Позже вставала госпожа – холеная, красивая женщина. И снова нужно идти к колодцу наносить воды. Хозяева должны умыться, приодеться. Иногда она, шутки ради, выливала на меня воду, в которой умывалась. Мыльная вода стекала по моему телу и мои раны, отставленные зубами собак и кнутом хозяина, горели огнем. Я жмурил глаза и старался не закричать от боли. А хозяйка смеялась. - Умойся, замухрышка! – часто говорила она. Били меня, по словам господ, не часто, только три - четыре раза в день, для профилактики, чтобы не разленился и не забывал, что я. Всю свою жизнь я был вещью, которую, когда сломается, можно выбросить на помойку. После утреннего купания, я снова ходил за водой. Хозяйка – готовила. Завтрак, обед, ужин. А девушка, что была у них прислугой – мыла посуду, выливая почти еще чистую воду. Я даже удивлен, как колодец не истощился. Я думал, что со временем я стану сильнее и ведра уже не будут такими тяжелыми, но почему-то с каждым днем они становились все тяжелей и тяжелей. И били меня поэтому все чаще и чаще. Когда хозяин наедался на обед, приходил мой черед есть. Служанка приносила мне объедки и кости со стола господ и, иногда, корочку черствого хлеба. Единственное в чем я не испытывал недостатка была вода. Ее было вдоволь. *** Сколько лет я прожил так я не знаю. Дни сменялись днями, и года годами. Но однажды я увидел чудо. Ангела, как некоторые говорят. Я тянул воду из колодца и вдруг оно оказалось прямо передо мной. Удивление и недоумение отражалась на ее маленьком личике. Солнце, такое жаркое, палящее, кажется совсем не жгло ее золотых волос, а как бы просвечивало через них, заставляя жмурить от блеска глаза. Ее глаза небесного цвета, такие голубые, отливающие золотом. Ангел был в белом платьице, как ему и положено, весь такой чистый и красивый. Первый раз в жизни я познал стыд. Стыд за свою грязную тряпку, едва-едва прикрывающее мое тело. Стыд за свою уже почти черную, от грязи и загара, кожу. Стыд за свои раны, покрывающее мою спину. Я смотрел на нее, а она не отрывала глаз от меня. Вдруг она улыбнулась мне, своей ангельской улыбкой и что-то сказала. Как жаль что я не понял языка, на котором она заговорила. Это наверное язык богов, если это создание говорит на нем. Неожиданно выбежал хозяин. - Ты что, сука, делаешь?! – закричал он. – Я тебя кормлю, пою, а ты?! Ты работать не собираешься?! А?! Ну погоди у меня! Он схватил кнут и со всей силы ударил меня. Стыд. Мне было так стыдно, перед этим небесным созданием, за эти побои, так стыдно, что я уже почти перестал чувствовать боль. Вдруг она закричала. Заплакала. Хозяин удивленно оглянулся и увидел моего ангела. Я испугался, а вдруг он ударит ее, и схватил его за руку. Таким злым я его еще не видел. - Как смеешь, ты – собака, дотрагиваться до меня?! – загремел он, и снова опустил кнут на мою спину. Во второй раз он уже не успел меня ударить. Какой-то мужчина, золотоволосый и с небесными глазами, перехватил его руку. Развернул к себе моего господина и что-то ему сказал. Его голос был похож на раскат грома и схватив хозяина за шиворот, выхватил у него кнут. - Это ты попробуй сначала на себе свое средство воспитания! – с неожиданной яростью закричал он, опуская кнут на тяжелый зад моего хозяина. Он закричал, завизжал, точно поросенок, а кнут все извивался в руках громовержца и избивал собственного владельца. Ударив всего пару раз, он отбросил его от себя с отвращением, вытащил кошелек и деньги. - Этот мальчонка мой, я забираю его. Завтра приду за документами. Только посмей их не приготовить. И швырнул деньги на землю, как мы швыряем собаке кость. - Пошли со мной, - сказал он мне и махнул рукой. Поднял маленького ангела с земли и пошел прочь. Я пошел за ним. За ангелом. Прочь от этого дома, от этого ада, от этих зверей, именующих себя людьми. *** Снова не знаю сколько прошло времени. Мужчина отвел меня в больницу, где на меня смотрело очень много людей, они снова, как и хозяин, делали мне больно и поэтому я забился в угол под столом. Мужчина-гром, подошел ко мне и сказал: - Ты ведь сильный мальчик, ты много пережил. Неужели эта, совсем маленькая боль в сравнении с тем, чем тебе пришлось пройти, тебя пугает? Врачам нужно обработать твои раны, как можно скорее, я хочу поехать домой, меня дочка ждет. - Ангел? – это было первое слово, которое я сказал ему. - Ангел? – переспросил он. – Ты хочешь ее увидеть? Я не смог ответить и только кивнул. - Давай, тогда покончим поскорее с этой неприятной процедурой и поедем к ней. Я снова кивнул и вышел из угла. Часы и дни я просидел у ее кровати. Я боялся. Что моего маленького ангела заберет какой-нибудь демон. Она побледнела и синева под глазами была очень заметна. Но через несколько дней она проснулась и, посмотрев на меня глазами цвета лазури, улыбнулась своей ангельской улыбкой. Что-то быстро-быстро заговорила. Но я не понял и слова из ее речи. Знать язык ангелов мне было не дано. Однако она не отчаялась. Она показала на себя и сказала: «Дина». Потом показала на меня. Я понял, что она хочет, но не знал что ей сказать, у меня никогда не было имени. Хозяйка звала меня «замарашка», а хозяин «шавка», но мне не хотелось, чтобы она меня так называла. Она пыталась узнать мое имя, но я не мог ей его сказать. - Дина, - сказал я, пытаясь научиться новое для меня слово, - Дина. Она захлопала в ладоши и запрыгала от радости. В комнату вошел ее отец, человек-гром. Она что-то пролопотала ему и он ей ответил. - У тебя есть имя? – спросил он меня неожиданно, и я покрутил головой. – Как ты хочешь, что бы мы тебя называли? Я пожал плечами и посмотрел на ангелочка. Она меня поняла и тут же выдала мое новое имя – Горго. - Дина, - она показала на себя, - Горго, - маленький пальчик уткнулся мне в грудь. - Горго, - повторил я. Я кивнул и повторил ее жесты. - Дина, - я показал на нее, - Горго, - теперь уже мой палец уперся в меня. Она снова засмеялась и захлопала в ладоши. - Папа, - сказала она, обнимая мужчину. Через минуту мы сбежали по лестнице, вернее она бежала, держа меня за руку, а я летел прямо за ней. - Мама, - воскликнула она, подбегая к невысокой, хрупкой женщине с красивыми каштановыми волосами и каре-зелеными глазами. Я сразу понял, что это ее мать, они были очень похожи. Она повернулась и подбежала к двум детям, сидящим за столом. - Коля, - сказала она, обнимая мальчика, с точно такими же каштановыми волосами и каре-зелеными глазами, как у мамы. – Таня, - теперь уже она обняла девочку, точную ее копию, золотоволосую и голубоглазую. За нашими спинами раздался смех, вошел мужчина-гром. - Ну раз мы уже все познакомились, нам нужно поесть. Я никогда не ел всех этих яств. За те несколько дней, мне приносили в комнату еду. Хлеб, яйца, молоко. Я никогда ничего вкуснее не ел. А теперь стол прямо ломился от еды и я не знал что я могу есть. - Вот, держи, - сказал папа, накладывая на мою тарелку мясо с овощами. – Ешь. После завтрака папа ушел, а я не понимал ничего из речи этих небесных созданий. Я попытался повторять за ними отдельные слова. Дина захлопала в ладошки и начала меня водить по доме, показывая на предметы и называя их. Я повторял за ней. Через несколько дней за мной пришел папа и сказал, что завтра мы возвращаемся в Москву и что я должен буду поехать с ними. Не буду рассказывать обо всем, что произошло со мной в Москве. Как Дина пошла в первый класс и как ее мама нас обоих учила писать и читать. Как я учился язык ангелов, так я продолжал называть русский. Как мама – Наташа обучала меня школьной программе, так как мне было уже двенадцать. Как папа – Юра начал обучать меня дзюдо. Не смотря на то что я любил их всех очень сильно. К Дине я чувствовал наибольшую привязанность. Часто, в разговорах с отцом, я говорил на языке моего хозяина, когда не хотел что бы Дина поняла меня. - Горго, ты долго был рабом, - сказал однажды отец. – Но ты был рабом физическим. А теперь ты стал рабом по собственной воле. Не загоняй сам себя в капкан. Не становись зависимым от своих чувств. Дина не твоя госпожа, она твоя сестра. Такой разговор состоялся только один раз, но я его прекрасно запомнил. Однако одно дело сказать, а совсем другое сделать. С каждым днем я становился все более и более зависимым от нее. *** Прошло шесть лет. Шесть самых прекрасных лет в моей жизни. На мое восемнадцатилетие папа нашел моих настоящих родителей. И первый раз в жизни сказал мне мое настоящее имя – Кёрк Свантенсон. Позже я уехал в Швецию. И, честно, чувствовал себя почти также как тогда, когда в первый раз попал в свою семью. И хотя я знал немецкий и английский, я точно также изучал новый язык, вспоминая веселые и лукавые глаза Дины, когда она учила меня первым русским словам. Ее семья, нет моя семья, научила меня любить, радоваться жизни. Родители дали мне образование и воспитание. Коля и Таня стали моими настоящими братом и сестрой. А Дина, сама о том не ведая, стала моей госпожой. Несколько лет я прожил с новыми родителями в Стокгольме. Однако, тепла как у своей первой семьи я не почувствовал. Я закончил университет и начал работать переводчиком. *** В один пасмурный октябрьский день, меня как-будто что-то кольнуло около сердца. И появилось непреодолимое желание позвонить Дине. Только я потянулся к трубке, что бы набрать номер, как вдруг телефон взорвался громким треньканьем. - Алло, - сказал я поднимая трубку. - Горго, - услышал я. Только Дина продолжала так меня называть, игнорируя мое настоящее имя. - Привет, - сказал я. - Горго, - тихо повторила она, - папа умер. Мы замолчали. Она не могла больше говорить, боялась заплакать, а я не знал, что сказать. Слов не было. - Как? – единственное слово, что пришло мне на ум. - Инфаркт, похороны послезавтра, - все-таки всхлипнула она. - Я буду завтра. - Хорошо. Похороны отца не были помпезными или пышными. Небо плакало провожая в последний путь этого достойнейшего человека. Он умер, человек-гром. Такой сильный, такой отважный, с такими моральными устоями, каких я не встречал ни у кого в просвещенной Европе. После похорон, Таня и Дина отвели маму в дом. Я один остался рядом с могилой. Я упал на колени и заплакал. Тихие слезы текли по моим щекам, а я не хотел их останавливать. Неожиданно я почувствовал руку на своем плече. - Дина, - тихо прошептал я. Она не ответила, только затянула тихую песню-плач. Она всегда красиво пела, и вот теперь она поет, а я рыдаю у ее ног, на могиле нашего отца. - Папочка, - слышу ее тихий шепот, - я так сильно люблю тебя, папочка.