Настоящее время
Молодой мужчина сидел уткнувшись лицом в ладони. Худощавый, невысокий. В общем, совершенно безобидный на вид. Но Дмитрий Шепилов знал, что иногда самые безобидно выглядящие совершают наиболее отвратительные преступления. Мужчина поднял голову, и Шепилов с содроганием увидел, что его глаза налиты кровью. - Я этого не делал, - сказал он глухо. - Пожалуйста... - Так все говорят. - Моя жена. Моя Катя... Шепилов в нетерпении постучал по столу обратной стороной карандаша. - Если вы начнёте рассказывать мне всё те же самые сказки, я очень разозлюсь, молодой человек. Я проработал в ми... полиции тридцать лет. Думаете, я склонен верить бредням человека, боящегося ответить за своё преступление? - Я... - Ваша жена, Екатерина Смагина, была найдена ослеплённой и выпотрошенной. Может, ещё скажете, что она сама нанесла себе эти повреждения? И вы забыли, что ли, что были найдены возле её трупа весь в крови? Её крови. Вы совершили убийство! Антон Смагин вскочил. Его лицо покрылось красными пятнами. - Моя жена была... - Молчать, - Шепилов стукнул кулаком по столу. - Говорите правду, вы ведь мужчина, чёрт вас дери! Ладно, когда есть белые пятна, но отрицать очевидное!.. Антон сел обратно. Снова уронил лицо в ладони. Он рассказывал правду, рассказывал множество раз. Никто ему не верил. Не удивительно. В такое не поверит ни единый человек в здравом рассудке.***
За полгода до допроса
Катя пекла изумительно вкусные блинчики. Такие Антон ел только у покойной уже бабушки, в деревне. С маслом, самодельным вареньем, свежей сметаной... Когда Катя поставила на стол тарелку со стопкой румяных кружевных блинков, Антон с трудом проглотил обильную слюну. - Катя, ты чудо! Жена улыбнулась и положила ладони ему на плечо. Поцеловала в лоб. - Не трать время на похвалы. Ешь. Тебе на работу скоро. А мне нужно пройтись по магазинам. Антон хмыкнул. - Я быстро съем, ты и не заметишь. Их брак был венчанным. Антон в бога не верил, но Катя, воспитанная в строгой религиозной семье, настояла. И первый секс у них случился в браке. До этого они встречались два года, а познакомились, как бы то ни было банально, в кино. После сеанса они долго обсуждали фильм, который очень понравился им обоим. Катя оказалась знатоком киноиндустрии, и не в том смысле, что ей были известны имена актёров и актрис и все сплетни о них, нет, Катя знала многое про монтаж, работу переводчиков, режиссуру… В конце концов Антон спросил, не из семьи ли «киноделов» она сама. Катя рассмеялась и сказала, что родители хотели сделать из неё примерную девушку, знающую всё об искусстве. Они договорились встретиться на следующий день за чашечкой чая. С этого всё и началось. С той самой чашечки они разлучались мало. В определённых кругах Екатерина сошла бы за идеал: скромная, хозяйственная, мечтающая о семье и детях. Но Антон знал, что она не идеальна. Катя добра, отходчива, справедлива, но упряма, и переспорить её трудно — родители так и не сумели внушить ей, что при разговоре с мужчинами нужно поддакивать, а своё мнение держать поглубже. А если говорить про внешность, то у неё немного кривые передние зубы, короткие пальцы, нос с горбинкой. Впрочем, насчёт носа: недостатком его считала только сама Катя. Антон вообще считал, что у неё божественный нос, и, будучи в игривом настроении, целовал её только туда. Вот такая любовь: достоинства — причина для поклонения, недостатки — только альтернативные достоинства, которым, опять же, можно поклоняться. Когда Антон и Катя поженились, то поняли, что неопытность не всегда означает неудачу. В первую брачную ночь они идеально подошли друг другу. Антон был нежен, и Катя почти не испытала боли. Катя преодолела стеснение, и зацеловала мужа всего — с Антон понял, что значит быть на вершине блаженства. Они взяли ипотеку, завели аквариумных рыбок и стали помышлять о ребёнке. Оказалось, Екатерина знала толк и в театре, и в живописи, и в скульптуре. Антон, воспитанный улицей, сперва комплектовал, но потом, чтобы не теряться на фоне жены, стал изучать искусство. Со временем они смогли разговаривать не только о кино. Прошёл год. У Кати обнаружились какие-то проблемы по женской части, так что проект «ребёнок», как это называл Антон, пришлось отложить. На какое-то время Катя стала капризной и плаксивой, но это состояние быстро прошло, когда ей было назначено хорошее лечение, и она обрела надежду. Ещё у них были разногласия по поводу бюджета: Антон был довольно расточителен, а Катя привыкла к бережливости. Однажды они даже поругались из-за купленного Антоном без повода букета роз, и не разговаривали друг с другом два дня. Как-то Антон отловил часть рыбок, начавших жрать своих товарок, поместил их на время в баночку и забыл на подоконнике, на самом солнцепёке. Рыбки, конечно же, погибли. Узнав об этом, Катя страшно разозлилась. Как любил поговаривать лучший друг Антона, Владимир Соколов: «пушной зверёк бывает разным». Что такое беда? Невозможность родить ребёнка? Гибель живых существ, пусть это всего-навсего рыбёшки? Покупка дорогущего букета чайных роз не по поводу дня рождения или восьмого марта? Но скоро пришла ОНА. И по сравнению с НЕЙ другие беды показались ерундой.***
За три месяца до допроса
В то утро Антон и Катя неторопливо занимались любовью. Он целовал её небольшую, но ладную грудь, она негромко стонала, притягивала его к себе и шептала на ухо слова любви. После Антон делал жене массаж стоп. Не удержавшись, стал целовать и посасывать её пальцы. Катя хихикала и говорила, что он занялся глупостями, что люди ногами ходят, а он… В ответ Антон, тоже смеясь, сказал ей, что рад целовать её где угодно. - Правда? - лукаво спросила она. - Так поцелуй, куда там ты ещё хотел. Антон перевернул Катю на спину, расположился между её бёдер и поцеловал туда, куда хотел. - Ох… - только и успела выдохнуть Катя. Дальше она кричала, дёргая его за волосы. К полудню хорошее настроение улетучилось. Катя собиралась в парикмахерскую, а Антона терзало нехорошее предчувствие. - Не ходи, - сказал он наконец. - Пасмурно, скоро пойдёт дождь. Катя отмахнулась: - А я зонт возьму. Только глянь, какие у меня секущиеся кончики! Но дело было не в дожде. Антон не мог сказать, почему ему так страшно, до мурашек. Он, чёрт возьми, армию прошёл, а там от дедов такое было… Трусом с детства не считался, а поди ж ты. В пять лет он, гостя у бабушки, потерялся в лесу — так и тогда такой жути на него не нагнало. Ну какая, какая, скажите, может быть разумная причина не пускать жену в парикмахерскую? Смотря на любимую, Антон почему-то видел её посиневшей и костлявой, будто она давно мертва, а он нашёл тело. Сквозь миловидное, полное, с лукавыми ямочками лицо Кати проглядывало другое: страшное, холодное, равнодушное. Марта… Марта Смагина, его мать. Умершая в возрасте всего пятидесяти лет — наложившая на себя руки. Мать болела шизофренией, много раз лежала в психбольнице. Всё зря — не выдержав давления голосов, она перерезала себе горло. А нашёл труп он, пятнадцатилетий тогда Антон Смагин. Потом Антон нашёл и труп отца — с горя Пётр Смагин начал безбожно пить, и однажды отравился палёной водкой. С тех пор единственным страхом Антона было сойти с ума. И сейчас, когда он смотрел на другое лицо, проглядывающее сквозь лицо Кати, его охватила ледяная дрожь. - Ну её, эту парикмахерскую, - повторил он, как заведённый. - Ты и так красива, без стрижки. И всё-таки Катя ушла, посмеиваясь над его беспокойством. Парикмахерская располагалась недалеко, всего лишь на другой стороне дороги — что могло случиться по пути?***
Тишину время от времени разрывал писк приборов. Это хорошо, эти звуки означали, что Катя жива. Господи… Не верящий в бога Антон стал вспоминать бабушкины молитвы. Выходило плохо, ведь за несколько часов едва ли можно уверовать. Но проклятье… Что угодно. Нужно переливание крови? Антон готов отдать всю до капли, лишь бы она жила. Пекла блинчики, говорила о Толстом, Чайковском, Лермонтове, Гюго. Лишь бы… дышала. Ему нельзя быть тут. Это реанимация. Он вымолил эти пять минут подле Кати. Кати… Катеньки… Катюши… К ней нельзя прикасаться. Даже взять за руку нельзя. Антону, мужчине двадцати семи от роду, хотелось плакать. В палату заглянула медсестра: - Вам пора, Антон Петрович. Бросив последний взгляд на белое лицо жены, Антон вышел. Из зловещей тишины он вынырнул в разговоры, запахи хлорки, лекарств. Антона окружили люди — здоровые, живые люди, в отличие от манекена за дверью, когда-то бывшего женщиной, другом, женой… Нет, нельзя так думать! Она будет жить. Будет... - Блять, - Антон закусил костяшки и сполз по стене. - Вы не посмеете, суки, не отнимите… Говорил он это непонятно кому. Но врачи сказали, что шансов мало. Кто-то обнял его за плечи и поднял, уже осевшего на пол. - Не сходи с ума, брат. Володька Соколов. Но не одетый с иголочки «чистюля», как его любя называли в дружеском кругу, а непонятное напуганное существо с растрёпанными волосами и кругами под глазами. - Да ты сам, смотрю, сошёл, - прошептал Антон. Надёжная рука друга придала ему сил. - Как она? - Спит, - коротко ответил Антон. Врёшь. Ничего она не спит. Она в коме. Второй степени. У неё разрыв печени, кишечника, переломы таза, бедра, рук, ушиб мозга. С таким не спят. По ней чуть ли не проехался беспечный урод. Она не спит, чёрт возьми! Володька усадил его на скамейку. - Здесь хорошие врачи. Они её вытащат. А ту гниду посадят. Не выберется. Горло Антона стиснул гнев. - Она тут… Как маникен из магазина… А он ходит, дышит, говорит… - Хотел бы его убить? - Да! Убить. И машину урода разбить кувалдой, разобрать по винтику. А урода потом сунуть в оставшееся от машины, и поджечь. - Не надо о таком думать, - сказал Владимир, угадав мысли друга, и обнял его за плечи. - Сбивший Катю ублюдок, но тебе от расправы над ним легче не станет. На самом деле, брат. - Я его простить должен?.. Объятия стали крепче. - Не прощай. Но держи себя в руках. Улыбаясь, Катя протягивала ему тарелку со стопкой блинов, политых малиновым вареньем. Тут Антон не выдержал и разрыдался.***
Екатерина Смагина пошевелила пальцами рук и ног. Открыла глаза, оказавшиеся молочно-белыми и тусклыми. Впрочем, они скоро закрылись. Руки упали обратно на белую простыню. За дверью плакал муж Екатерины, а лучший друг его утешал. Екатерина слабо улыбнулась. Она долго, долго, долго, долго спала, а теперь пробудилась. Она хотела жить, царапая окровавленными пальцами асфальт. Плача, умоляя, лёжа в луже собственной крови. Умирала, чувствуя невыносимую, непередаваемую боль, и всё равно смотрела в лобовое стекло. Мужчина в автомобиле победно улыбнулся. А потом надавил на газ... Екатерина хотела жить, пусть и в переломанном, измочаленном теле. И она будет. Потому что месть — достойная причина, чтобы выкарабкаться.