Одно за двоих

— Деку, смотри, куда прешь! Растерянный юноша едва смог уберечь себя от жёсткого столкновения с мачтой, но по инерции тело все равно врезалось в твердое древо, а корабль-то продолжал раскачиваться на волнах, шел полным ветром, и без ощущения твердой почвы под ногами парню только и оставалось, что обхватить эту самую мачту руками и повиснуть на ней, как коала. — Тупой ботан! — прилетело ему следом от другого молодого человека, стоявшего за штурвалом по пояс обнаженный, гордый и дерзкий. — Прости, Каччан, — облегчённо обмякнув на мачте, выкрикнул Мидория, но, кажется, его высокий голос заглушили порывы мощного ветра, скрип палубы и плещущие гребни океана, а может, его друг детства просто притворился, что не слышит, потому что не захотел обращать внимания на такую обузу. — Лучше бы и дальше валялся в каюте с морской болезнью, дьявол… так нет же, привык и теперь ползает, мешается под ногами у матросов, — думал юный капитан Бакуго. А Деку наконец-то мог почувствовать эту мощь, этот вой, этот рев. И неизвестно, что его восхищало больше — сила океана или человека, твердо стоящего перед ним, пропитанного бахвальным напряжением и способного совладать с темно-синей, волнующей, сбивающей с ног морской стихией. Хотелось прокричать во все горло, а потом рассмеяться от всей души, но юноша только слабо улыбался, сожмурив глаза от яркого солнца. Наконец-то ушла слабость, наконец-то к лицу вернулся румянец, что не могло не обрадовать одного тощего старика. — Юный Мидория, — поприветствовал тот паренька, — засмотрелся на русалку? — Ах, Тошинори-сан, — улыбнулся Изуку своему главному и любимому наставнику, — нет, всего лишь на дельфинов! — Тоже мне ещё! — подал голос Бакуго. — Русалки! Х-ха! Их не существует! Но проживший достаточно долгую жизнь и всякого навидавшийся старик не был так уверен, а потому просто снисходительно улыбнулся. Ах, если бы кто-то из них знал, что прямо под водной гладью, на которой держалось их судно, действительно развернулось целое морское царство… Яркое и красочное, оно светилось на дне океана, манило к себе густой порослью кораллов и колышущихся трав невероятной длины, но также открывшиеся виды могли вселять страх и сожаление от вида останков затонувших кораблей, раскиданных по белому песчаному полю. Но даже в этих погибших, мрачных судах просыпалась новая жизнь. Их заполняли скользкие и подвижные растения, в них спокойно прятались морские обитатели, а ещё порою можно было заметить одного прелестного русала. На все морское царство он славился своей необычной красотой. Косы у него были наполовину белые, как месяц, наполовину — как насыщенный коралл, — один глаз был холодным, словно море в ненастье, а другой — бирюзовым, как вода на солнечном отмеле. Кожа мерцала, как самый отборный жемчуг, постепенно переходя в длинный и изящный коралловый хвост. Но при всем этом красота молодого русала отдавала смутной холодностью, навевала одиночество всякому, кто на него посмотрит, ведь он никогда не улыбался и эти разномастные глаза всегда были устремлены куда-то вдаль или ввысь, искали что-то, как будто сказочно прекрасного подводного мира ему не хватало. А было в этом облике и то, что вызывало тепло: его мягкий, тихий, мелодичный голос, способный ласкать уши даже самого предвзятого и капризного слушателя, голос, убеждающий в том, что несмотря на внешнюю холодность, русал обладал очень мягким и нежным нутром. Так чего же ему не хватало, на что могло отозваться его внутренняя теплота? Он не знал. И довольствовался просто тишиной, которая царила в стенах сломанных кораблей. Но какой шум мог утомить его душу? Ведь всем известно, что рыбы и другие морские обитатели безголосы… Однако это факт — лишь заблуждение людей, и жители морского царства не только обладали голосами, но и любили хвастливо демонстрировать это при каждом удобном случае! Ни одно движение рыбных косяков не обходилось без радостных напевов, музыка настолько же сильно ценилась в этих глубинах, насколько людьми ценились бессметные сокровища, а музыкальные инструменты были редкостью, которую могли себе позволить только самые могущественные и влиятельные особы. Во время торжеств город и вовсе взрывался стройным хором голосов и струящимися со всех сторон волнами музыки, кстати об этом: — Я совсем забыл! — ужаснулся гетерохром. Будучи младшим сыном правителя загадочного подводного мира, он забыл, что сегодня все королевство должно праздновать долгожданный день его совершеннолетия. Хотел бы он отказаться от этого всего, но как объяснишь подданным, что он не заслуживает к себе столь трепетного отношения из-за своей неблагодарности подводному миру, из-за своего бессилия что-либо дать взамен. Тем не менее в точеном сверкающем замке царя Старателя уже все ждали выхода именинника на сцену украшенного морскими лилиями амфитеатра и предвкушали впечатление от совершенного голоса принца Шото. Два ската с торжественным и деловитым видом вынесли на сцену золотую арфу, и публика замерла, приглушив восхищённый ропот, вместе с ней замерла и королевская ложа, которая возвышалась над всем амфитеатром. Но принц не торопился выплывать, а Старатель уже заподозрил что-то неладное, потому кашлянул в кулак, нахмурив брови, подле него темноволосый русал в очках тут же кивнул и удалился — приближенные понимали царя без слов. Зал начал тревожно и недовольно шептаться, по левую руку от Старателя сидела молодая русалка с белыми волосами с коралловыми вкраплениями, она растерянно посмотрела на беловолосого русала, что сидел по правую руку от царя, а тот пожал плечами. Но тут на сцену выплыл все тот же приближенный Старателя, и пока скаты уже не с таким деловитым и не с таким торжественным видом уносили арфу, он сказал следующее: — Мы приносим свои извинения. К сожалению, принц Шото неважно себя чувствует, а потому позвольте пригласить на сцену королевский хор мурен! Прошу! Ещё на первой фразе вода вблизи амфитеатра ощутимо нагрелась, а рядом со Старателем и вовсе вскипела, что, к счастью, не затронуло его детей, которые предусмотрительно отплыли подальше. А вместо чарующего пения королевского хора мурен на весь замок разлетелся громогласный вопль: — Шо-о-о-то-о-о-о! В этот момент принц, находясь у самых ворот в замок, вздрогнул. — Ну вот, — подумал он, — кажется, кому-то сейчас достанется. Юноша, понурив голову, потрепал хвостом умиротворенно колышущиеся водоросли и выдохнул крупное облако пузырьков. Но, подумав, взял себя в руки и выпрямился, ведь даже пред лицом свирепствующего отца, точнее, тем более перед ним нужно было держаться достойно и принять свое наказание в полной мере. Он поплыл по витиеватым коридорам дворца, надеясь, что никто из свиты царя не встретится ему по пути. Однако все надежды разбились о грозный профиль личного помощника Старателя — Ииды. Тот выжидающе замер, окидывая уничижающим взглядом провинившегося русала. — Принц Шото, — начал он, — вы понимаете, что наделали? — Иида, — хотел было ответить юноша, но его тут же перебили. — Вы понимаете, с какой стороны показали себя перед поданными, перед самим царем?! Вы! Принц! Вы — лицо нашего королевства! Как может наш народ жить в благополучии, если самые выдающиеся и высокопоставленные лица ведут себя так?! Шото терпеливо вынес все эти удары, он мог бы ощетиниться, прикрикнуть на Ииду в ответ, ведь как принц он имел больше власти, имел право свободно приказывать, даже ставить на плавник, но он этого ни за что бы не сделал, ведь в их королевстве признавалось равенство. Мнение простого сословья должно было быть учтено, каждый имел право говорить свободно, особенно, когда был прав. А Иида был ещё как прав, потому продолжал и продолжал рубить сгоряча: — Ваш отец просто в ярости. Ваши брат и сестра волнуются, а я себе места не находил! Куда вы пропали, почему никого не предупредили?! — Иида, прости, — спокойно произнес русал, что-то в его манере или даже в голосе, заставило наконец успокоиться помощника царя. И когда тот тяжело выдохнул накопившееся недовольство вместе с пузырями, Шото попросил о сопровождении его к царю. Темноволосый русал неодобрительно покачал головой, но все же повернулся и поплыл в сторону тронного зала. С ним проплывать все эти коридоры было как-то спокойнее, ведь если кто-то с нервным и обеспокоенным видом и попадался на пути, потому что младший принц весь замок поставил на уши, то сразу было понятно, что его высочество уже дома и под присмотром, хотя сам гетерохром скорей ощущал себя как под конвоем. Спустя некоторое время они приблизились к тронному залу, и две вышколенные акулы-стражи пропустили их, выпятив белые брюха. В зале было угрожающе тихо, Старатель восседал на золотистом коралловом троне и смотрел свысока, как из входной арки выплывает его младший сын в сопровождении помощника. — Итак, — холодно начал царь, выпрямляя руку с золотым трезубцем, как будто тот был его опорой в этой неприятной беседе, а Шото поднял полные неубедительного спокойствия глаза на отца. — Я жду твоих объяснений. Юноша знал, что отец не сможет понять его, никогда не понимал, потому, выдержав небольшую паузу, он согнул хвост и присел на плавник. — Я прошу прощения, ваше величество, за то, что пренебрег своим долгом. — Мне не нужны твои извинения. Я их ем каждый день вместо обеда, хватит! Лучше объясни мне, что на этот раз? — Отец, — Шото вновь оторвал взгляд от пола, — я просто далеко отплыл и забыл, но когда вспомнил, уже не успел вернуться. Ну не мог же он сказать, что просто не хотел, что ему не приносило никакой радости исполнение этого чертова долга. А вода в тронном зале постепенно начала нагреваться, но русал не сдвинулся с места и все также глядел в суровое лицо Старателя. — Забыл значит…прекрасно. И что же нам делать с твоей забывчивостью? Иида, что находился подле трона уже успел попятиться, ведь быть рядом со Старателям сейчас довольно опасно. — Ну и? Куда же ты так далеко отплыл, — выгнул хмурую бровь его величество. — Я… был у развалин кораблей за городом, — ответил Шото, не скрывая напряжения во всем теле, ведь знал же, какой будет реакция отца. — Опять эти человеческие штучки! Сколько можно?! Сколько тебе можно говорить, Шото?! «Да, опять», — думал про себя юный принц, стискивая зубы, напрягаясь пуще прежнего, но сдерживаясь от ответных реплик. Сколько раз он терпел эти вопли, сколько раз они вонзались ему прямо в сердце, сколько раз он был «виноват»? А в чем собственно? В том, что просто хотел жить для себя, интересоваться тем, что ему нравится, хотя бы интересоваться, ведь об осуществлении его надежд и мечтаний речи быть не могло. — Сын, неужели ты забыл? — уже спокойнее говорил Старатель, но всё ещё крепко сжимая трезубец. — Нет. Ты не мог забыть о чудовищности внешнего мира, ведь напоминание об этом ты носишь на своем лице! Посмотри на себя, Шото, — Старатель махнул в сторону, где висело крупное зеркало. В нем отражался тот самый, славящийся на весь подводный мир своей красотой русал с разными по цвету волосами и глазами, с длинным и изящным коралловым хвостом и с таким безучастным, холодным выражением, которое вот-вот грозились треснуть от внутренних яростных переживаний. И на лице его красовался лиловым пятном старый шрам от ожога, на фоне которого ещё прекраснее светился бирюзовый глаз. Конечно же, Шото помнил о том, как получил его от рук собственной матери, что сбежала на сушу. Отец пытался вернуть ее, ведь долго на поверхности было опасно находиться не только для нее самой, но и для всех обитателей морского царства. Но она уже никого не слушала — настолько ей нравилось сидеть на берегу моря и встречать закаты и восходы, — морской мир со всеми вместе взятыми красками и огнями не мог подарить ей этого, а сложный и суровый характер Старателя ещё больше омрачал ее жизнь, всячески ограничивал, как сейчас ограничивает Шото. Понимал ли принц сейчас свою маму? Безусловно да. И потом, тот случай с ожогом вышел совершенно случайно, когда маленький принц устремился вслед за отцом, чтобы узнать, где же мама и куда она уплыла. Он смотрел с лазурного дна отмели, как отец выплывает наружу, как быстро вода вокруг него начинает вскипать и бурлить. И тогда маленький Шото тоже вынырнул, испугался, что отец слишком разгневан и может навредить матери, а та, лишь взглянув на малыша-русала, всплеснула хвостом, увидев в сыне тень от угнетающего все её существо мужа. Понять, что она натворила, русалка смогла лишь тогда, когда почувствовала жгучую боль в своем плавнике и услышала, вовсе не пронзительный, но жалобный детский крик, как будто ребенок и не почувствовал, насколько ему было больно. Зато это почувствовали его связки, которые моментально сорвались. Обжигающая вода попала ему в лицо, а морская соль сделала ещё больнее, и даже трезубец отца не смог исправить уродство, которое получил Шото, а тем более не смог унять боль, страх и горечь, которые свалились на русала в столь юном возрасте. Всматриваясь сейчас в свое отражение, принц был равнодушен. Безусловно хотелось возразить, что в этом несчастном случае никак не замешан внешний мир. Гораздо больше вины лежало на его отце, капелька на матери и ещё чуть-чуть, возможно, на нем самом. Однако следующему напоминанию Старателя уж никак нельзя было возразить. — Если тебе мало твоего шрама, вспомни Тойю! Вспомни! Как он погиб! Старшего брата Шото убили пираты. Он едва помнил его, но казалось, что брат был очень смелым и жизнерадостным. И все это случилось потому что тот, ослушавшись отца, выплыл наружу. С тех пор своим детям да и всему морскому народу Старатель строго на строго велел не уходить на поверхность, не подплывать к кораблям и берегам суши. И за исключением его жены, никто не нарушал этого запрета. Всю свою жизнь после получения ожога Шото жил, как в темной клетке, — он туманно представлял себе свет солнца и луны, ветер и облака для него и вовсе были загадкой, а уж если речь шла о людях, то тут молодой русал скорей о них, нежели о себе думал, как о мифических существах. — Я помню, отец… я все прекрасно помню, — заставил себя выдавить принц. И только после этих слов вода в тронном зале, наконец, стала холодеть и сгущаться. Старатель успокоился, но отпустил сына лишь после того, как взял с него обещание, что тот отныне всегда будет беречь себя от внешнего мира. Ничего не оставалось, кроме как принять волю старика, но беречь себя — не значит полностью исключать возможность вылазки за город к кораблям или плавания наружу. Шото мысленно пообещал отцу, самому себе и погибшему брату, что будет сверхосторожен. Он и не думал, что в этот же день случится нечто такое, что вынудит его подняться к краю водной глади и посмотреть, что же происходит там, где кончается вода и начинается спокойный ночной воздух, где расстилается что-то темное и большое, гораздо более глубокое, чем океан, и усыпанное причудливыми огоньками, где весит крупный, сияющий, словно большая жемчужина, диск. Юного русала привлекли к себе необычные хлопки, прорезающие водную гладь. Чем дальше он отплывал от дна, тем отчётливее становились странные звуки, непривычный шум и даже музыка… Такой музыки он никогда не слышал. Если в морском царстве отдавали предпочтение чему-то мягкому и мелодичному, то здесь было что-то безудержное, веселое, довольно ленивое, немного фальшивое и нестройное, но такое свободное и независимое пред лицом презрения, лицемерия и снобизма. А потом русал увидел и вспышки света, появляющиеся вместе с теми самыми хлопками. Что-то взрывалось в воздухе россыпью золотистых огоньков. Что же это такое? Хотелось посмотреть ближе, но юноша также видел массивное дно корабля над собой. Оно нависало над его головой, угрожающе поскрипывая, как бы говоря: «Лучше не приближайся». Но кто же мог остановить русала, который всегда мечтал хотя бы раз увидеть что-то подобное. Хотя бы раз — и ему на всю жизнь хватит… С одной стороны, на него всячески давил отец, а с другой, всегда хотелось понять, что же его мама нашла в том мире, что решила больше не возвращаться в морское царство. Что же заставило ее остаться снаружи несмотря на то, что солнце иссушало ее кожу до тех пор, пока она не превратилась в белый пепел? Он так и не нашел слов, чтобы описать происходящее, но он это почувствовал, когда робко поднял голову из воды. Перед ним открылся вид на живой и величественный трехмачтовый корабль на золотисто-алых парусах. В воздухе то и дело взрывались с таким пугающими для существа неизвестным доселе звуком огоньки, а музыка и хор мужских голосов был слышен настолько ясно без преграды в виде водяного экрана, что Шото даже слабо поморщился. И все же, как бы не было ему тревожно и непривычно, он и сам не заметил, как тонкие губы растянулись в восхищенной улыбке, а глаза боялись сморгнуть. Он огибал корабль то с одной стороны, то с другой, но как вблизи, так и на расстоянии не было ничего внушающего опасность. Где же прятались суровые моряки со шпагами и смертоносным оружием, которое убивало одним выстрелом? Где же были сети, из которых не вырваться назад, и гарпуны, несущие мучительную смерть? Шото внимательно осмотрел весь деревянный корпус и, окончательно убедившись, что нет никаких ловушек, оттолкнулся хвостом от воды и взметнулся к высокому и массивному бортику, опоясывающему палубу корабля. Он не был самонадеян и глуп, а потому после прыжка оказался за толстой деревянной колонной, способной скрыть его от глаз тех, кто находился на палубе. Юному русалу хватило одного взгляда, чтобы не смочь больше оторвать его от действа, что творилось перед ним. Он и вправду впервые видел людей, и они его вовсе не пугали. Матросы разодетые в выглаженные белые рубашки и с закатанными по локоть рукавами плясали босиком и орали песню о прекрасной девице, что ждёт их на берегу. Одни играли на инструментах, которых Шото никогда не видел, но сейчас жадно вслушивался в их звучание, другие каким-то образом создавали из рук маленькие огоньки и поджигали странные трубки, а потом отбегали от них, и те, спустя пару секунд, взмывали в небо и взрывались теми самыми огоньками. Юный русал не знал куда смотреть: то ли ввысь на огоньки, то ли на странно танцующих рослых парней, в особенности на их удивительный конечности, которые, кажется, назывались ногами. Босыми и покрасневшими стопами моряки то и дело оттаптывали чужие, путались, и вот кто-то со смехом шлепался всем телом на деревянный пол. — Ха-ха-ха-ха, Киришима, ты мне за это ответишь! — восклицал блондинистый парень, что споткнулся о ногу красноволосого, чьи волосы торчали вверх и были перевязаны на лбу белой лентой. Чуть поодаль от них за подвижным деревянным колесом с ручками стоял хмурый блондин в алом одеянии с золотыми пуговицами, и своим видом внушал русалу да и, похоже, всем остальным, что все эти танцы его не касаются, а в центре всей пляски находился темноволосый юноша с яркими блестящими глазами, то и дело извлекающий из аккуратной точечной трубочки милую и незатейливую мелодию. — Принесите кто-нибудь стул! — прочистив горло, потребовал красноволосый парень, которого звали Киришима. Два матроса с хитрыми улыбками кивнули и куда-то убежали, а через минуту вернулись с предметом на ножках и спинкой, который величался стулом. Несколько рук толкнули темноволосого парня в центр, и он оказался сидящим на этом самом стуле, а потом матросы с ревом подняли его и начали качать на руках, выкрикивая фразы «С днём рождения» и «Принцесса». — Так значит, — подумал Шото, — они празднуют день рождения этого парня… А тот тем временем хохотал и кричал, чтобы его отпустили. Сердце русала заходилось в груди как никогда, было так радостно и немного грустно. Но почему же, вопрошал он, тот парень в красном был так хмур и недоволен? Но вдруг к тому подлетел довольный и раскрасневшийся Киришима, сжимая в руке неизвестный для не сведущего русала, сосуд. — Хей, Бакубро, не хочешь выпить? Блондин посмотрел на того строго и подал низкий хриплый голос, от которого Шото пробила дрожь. — Не видишь, я за штурвалом?! Кто-то должен оставаться в своем уме и держать корабль на плаву! А иначе, не заметил? Тучи сгустились. Начнется шторм, и что тогда? Кто будет спасать ваши задницы и этого придурка-именинника?! — Да ладно тебе, от одного глотка рома ничего не будет, а мы достаточно трезвы, чтобы справиться! Давай же, выпей за здоровье нашего друга! На это блондин только цыкнул, но опрокинул в себя, задрав подбородок, неизвестную жидкость. — Доволен? — произнес Бакубро (Шото подумал, что его так зовут), утерев губы тыльной стороной руки, — а теперь марш к остальным и только попробуй не ответить в случае чего на команду! — Есть, капитан, — усмехнулся красноволосый и убежал к матросам, которые всё ещё качали принца на руках. А тучи действительно сгущались, и водяные гребни становились все больше и живее. Поднимался ветер, и надсадно поскрипывали корпус корабля и мачты. Шото не знал, чего ждать, но его-то океан точно ничем не мог запугать. — Царь Старатель беспокоится, — вдруг долетело до слуха русала и он вздрогнул. Хилого вида старик, что сидел рядом с капитаном, глядел куда-то ввысь и его впавшие глазницы выдавали беспокойство. — Откуда они знают об отце, — задался вопросом Шото. Но не успел он себе ответить, как раздался невиданный грохот, от которого вдоль спины и хвоста расползались не испытываемые до этого дрожь и напряжение. — В каюту, старик! И захвати с собой Мидорию, — прокричал блондин в алом одеянии, — шторм начался! По местам! — Так значит, это шторм, — подумал Шото, сильнее цепляясь за колонну, ведь удерживаться на корабле становилось проблематично. Его бросало из стороны в сторону, корабль кренился то вверх, то вниз, волны с раздражением бились о борт, и ветер начал срывать паруса. Раздался ещё один раскат грома, и на корабль хлынула вода. Она сыпалась с неба, и Шото не мог не поднять взволнованное и восторженное лицо к небесам. Там по тучам пробегали яркие вспышки, которые русал никогда не видел, но это было так же прекрасно, как и золотистые огоньки, ещё не так давно взрывавшиеся россыпью над кораблем. Вот только эти вспышки были грозные, а праздничная атмосфера, сменившаяся напряжением всей команды корабля, заставила подумать, что происходит что-то не очень хорошее. Матросы торопливо убирали паруса, но это не особо помогало, ведь небо и океан наращивали гнев, а громадный корабль теперь был подобен мелкой лодочке, что вот-вот норовила качнуться и перевернуться вверх дном. И неизвестно, что удерживало на плаву это судно, неизвестно, что удерживало людей на ногах… впрочем не всех. Темноволосый паренек, едва перемещавшийся по палубе, держался что есть силы, но вдруг сорвался и оказался у борта, за которым прятался Шото. Тот испугался несмотря на то, что юноша, который сам был напуган до чёртиков, едва ли мог принести ему вред. — Каччан! — только и успел выкрикнуть он и свалился за борт, а Шото не мог оторвать теперь взгляда от тела человека, которого быстро уносили морские гребни. — Мидория, мальчик мой! — прохрипел ему вслед тощий старик. Но было поздно, а он был уже не в том возрасте, когда мог вытаскивать людей из воды сотнями. — Киришима! Штурвал! — громко скомандовал капитан, и только красноволосый успел взять управление с криком «есть», как блондин устремился к краю борта. Он схватил длинный трос, что был всегда под рукой для подобных случаев, обвязал им свой пояс и кинулся вслед за парнем. Но не он один окунулся в бурный океан. Шото быстро пришел к мысли, что хрупкому человеку в такой стихии не выжить. Он не успел себя спросить, а умеют ли люди плавать и дышать под водой. Конечно, они не могли, ведь тогда бы жили в океане, подобно русалкам. Он только расслабил руки, цепляющиеся за колонну, и быстро оказался под водой. Хоть его глаза и были привыкшими к сумраку, а все же он не мог отыскать человека, которого унесло течением, потому просто плыл со всей присущей русалу скоростью в ту сторону, куда волны могли унести принца. И он не ошибся, ведь спустя некоторое время руки сами схватили слабо сопротивляющееся волнам тело. И оно было теплым. — Теплое, — промелькнуло в голове Шото, — оно… теплое… Юный русал растерялся и уже не помнил, в какой стороне плыл корабль, пришлось решать: либо вынырнуть и подвергнуть свою жизнь страшному риску, либо позволить человеку исчезнуть в морской пучине. Почему-то выбор был очевиден, и Шото, крепче обхватив тело принца, поднялся над водой и устремился вместе с нелёгкой ношей туда, где чернел под вспышками молний корабль. — Каччан, — пронесся растерянный голос рядом с его ухом. Человек не мог видеть, кто находится за его спиной и несёт его тело вперёд вопреки сокрушительным волнам. — Все будет хорошо, — почему-то сорвалось с уст русала, за что он успел дать себе мысленный шлепок по губам. Но вдруг между вспененными вершинами черных волн он заметил парня, что плыл им навстречу. — Деку! — послышалось ему, а потом ещё раз: — Деку! Шото не знал, что делать, ведь тот блондин точно его увидит. А Бакуго, собственно, уже видел, но все вопросы поспешил оставить на потом. — Сюда! Тащи его! — заорал он, махнув рукой. Его алое одеяние сейчас казалось почти черным, волосы тоже потемнели, за счёт чего бледность искаженного необъяснимой яростью, но все же красивого лица осязалась лучше, чем можно было бы представить. Ещё немного, и Шото оказался лицом к лицу с блондином, но тот как будто не придал этому значения, лишь вытянул руку вперёд, и русал передал ему почти что безвольное тело Деку. — За мной! — крикнул блондин, направляясь к кораблю, и Шото на секунду подчинился, но вдруг вспомнил, кто он есть, и, подумав, что принц уже в надёжных руках, юркнул под воду. Тревога и неизвестно откуда взявшееся сожаление одолевали его тело, когда он стремительно отплывал подальше от корабля. Что же он наделал?! Как мог так подставить себя? Впрочем, человек никак не мог увидеть его яркий рыбий хвост, потому русал немного успокоился. А Бакуго тем временем путался в действиях. Он уже добрался до корабля, осталось дёрнуть за трос и команда поднимет его вместе с ослабшим Деку на борт, но ведь там, за черными пиками был ещё кто-то, то ли девушка, то ли парень с волосами разного цвета и беспокойным, но решительным взглядом. — Эй! — крикнул он. Потом ещё раз, и ещё раз, и ещё раз… Однако никто ему не ответил, а волны грозились унести его вместе с Деку обратно в открытый океан. Потому, стиснув зубы, Бакуго дёрнул пару раз за трос, и их вместе с принцем наконец вытащили на палубу. Изуку сразу свалился обессиленный на твердый пол, и один из матросов потащил его в каюту, где старый наставник не находил себе места от волнения и вины. А Бакуго тем временем схватился за подзорную трубу, но разве можно было разглядеть что-то в такой темноте, да ещё за плотной стеной из дождя? — Капитан, что такое?! — прокричал Киришима, всё ещё удерживающий штурвал. Но Бакуго не ответил. «Там был ещё кто-то, — думал он. — Дьявол! Там точно кто-то был!»