Кальмары-бисексуалы развратничают в морских пучинах (а осьминоги — нет)

Антон раздраженно отталкивается щупальцами и выплывает из ниши в скале — какое-то дерьмо опять заявилось именно в тот момент, когда он только уснул. Он полночи был на акульих боях, где акула, на которую он ставил, проиграла и трусливо уплыла с дырой в боку, оставляя за собой разводы крови. Так что с горя он напился, переел не очень свежих мелких кальмаров и в итоге еле дополз до дома, а уже остальную часть ночи мучился здесь, от боли в животе и вертолетов перед глазами. Камень, его морская щучья собачка, пучит глаза и с лаем пускает пузыри у входной двери — водорослевой занавески. Именно поэтому у Антона нет на входе колокольчиков, как у какой-нибудь гадалки — зачем, если питомец и так оповещает о чьем-то приходе. — Эй, — раздается подозрительно приятный мужской голос снаружи, — здесь кто-нибудь есть? Ведьма? Или… э-э-э, колдун? Мне нужна помощь. Антон трет лицо ладонями и пытается сообразить, о какой помощи может идти речь. Вроде вчера на боях никто с ним не связывался, визиток он никому не давал (да у него их и нет) — значит, это кто-то левый. С такими Антон работать не любит: мутное это дело, не хватало еще попасться и загреметь за решетку — или, того хуже, на царский трезубец. — Заходи, — вздыхает Антон устало, хотя все его щупальца напряжены, готовые схватить и разорвать добычу. Естественно, убивать он никого не собирается, но инстинкты не пропьешь — хотя если бы Антон мог, он бы пропил. Сквозь колышущиеся водоросли проплывает русалка (точнее, если говорить по-молодежному, русал) с длинным черно-синим хвостом, плавники которого полупрозрачные, как разбавленные чернила. Антон смотрит на изящное бледное тело, усыпанное родинками, на морскую звезду на его груди, на острые ключицы, на длинную шею. На не сказать что красивое, но запоминающееся лицо с по-русалочьи большими черными глазами без белков и радужек, взгляд которых направлен на Антона с вызовом, на слегка вьющиеся волосы — а затем он замечает диадему. Золотая диадема украшена огромным сапфиром — символом морского царства, и Антон мысленно молится, чтобы этот парень был похмельной галлюцинацией. Раньше он такими не страдал, но всё бывает впервые, особенно с его пристрастием к бутылке. — Я по делу, — выдает похмельная галлюцинация, брезгливо осматривая его жилище. Последний раз Антон убирался еще во время холодного течения, значит не меньше полугода назад. Его этот бардак полностью устраивает, порядок — это социальный конструкт. — Ваше высочество? — уточняет Антон, на всякий случай промаргиваясь, хотя в этом нет нужды: зрение у него отличное, как и у всех осьминогов. — Просто Арсений, я здесь неофициально. Антон кидает сиротливый взгляд на флаконы с антипохмельным, а затем на бутылки с бухлом. В данном случае он и не знает, что подойдет лучше: быть в трезвом уме или отключиться? Сам царевич притащился к нему прямо из дворца, причем без охраны, и любой уважающий себя колдун посчитал бы это высшей удачей — но у Антона ноль самоуважения, у Антона от этого сосет под ложечкой. Он не гонится за властью и наживой, ему хочется простого спокойствия, чтобы его никто не трогал, чтобы все отъебались. — И что тебе нужно, просто Арсений? Видимо, особа царских кровей не привыкла к такому обращению — он изумленно поднимает брови и глупо хлопает ресницами. Камень вдруг снова начинает лаять, и Арсений дерганно отплывает от него подальше. — Убери это, — холодно просит он, и Антон подзывает рыбу к себе — та, виляя плавниками, устремляется к хозяину, по пути чуть не врезается башкой в стеллаж со склянками. Существа тупее сложно представить, поэтому Антон ее к себе и взял — подобрал на какой-то помойке, буквально из чьих-то кишок выпутал. — Всё для вашего комфорта, — хмыкает он и всё-таки решает в пользу антипохмельного, отталкивается щупальцами от дна и плывет к стеллажу с бутыльками, краем глаза замечая, как напряженно Арсений наблюдает за ним. Русалки по своей натуре довольно опасные хищники, но только группами. Поодиночке же они просто большие рыбы, которую любой взрослый осьминог может сломать пополам или сдавить так же легко, как медузу. По сравнению с ним Арсений выглядит хрупким и уязвимым, хотя среди сородичей тот, пожалуй, довольно длинный. Антон специально берет флакон не руками, а щупальцами, скручивает крышку и выпивает в два больших глотка, пока всё не вылилось в воду. Гадость редкостная, с толчеными кораллами в принципе мало что приятного получается, но легче становится мгновенно. — И что, — оборачивается он к Арсению, — царь в курсе, где его сынок? Он произносит это с самодовольным нахальством, но это напускное: внутри всё сжимается от одной лишь мысли, что царь их найдет. В таком случае Антона ждет как минимум тюрьма, как максимум — смерть. Как середина — отрезание ног, без которых он станет тупо половиной человека. И целым-то человеком быть так себе удовольствие, а уж половиной так вообще. — Он ничего не знает. — Арсений опускает глаза, нервно трет звезду у себя на груди — она прилипла четко к соску, причем второй сосок трогательно обнажен. Какая-то новая мода? Или это что-то типа секс-игрушки, живой стимулятор сосков? Антон не в курсе, он редко бывает в центре, с его профессией это опасно, да и делать ему там нечего. — Я не хочу проблем, — вздыхает он. — Так что разворачивайся и давай плыви, откуда приплыл. — Нет, — отрезает Арсений на удивление строго, вздергивает воинственно подбородок. — Я не уйду, пока ты мне не поможешь. Ты моя последняя надежда. Антон заинтригован: во дворце полно магических созданий разной степени силы, зачем царевичу понадобилось идти на самое дно в прямом и переносном смысле? — Малек, — мягко говорит он, хотя Арсений его очевидно старше, — если твой батя узнает, он превратит меня в осьминожий фарш, а потом наделает котлет и скормит любимому дельфину. — Альберт не ест осьминогов. Подумать только, у царя и правда есть любимый дельфин — Антон это вообще от балды сказал. — Я тебе говорю пока вежливо: разворачивай свой хвостик и греби отсюда. Арсений хмурится и подплывает к нему чуть ли не вплотную, его диадема сияет в тусклых лучах, просачивающихся через толщу воды. — Если не поможешь, — цедит он, — то я расскажу отцу, чем ты тут занимаешься, и он тебе вырвет щупальца голыми руками. — Какой борзый мальчик. — Антон закатывает глаза, а Арсений в ответ ухмыляется, открывая ряд белых и острых, как у акулы, зубов. — Так чего ты хочешь? — Стать человеком. Антон поднимает одно из щупалец и крутит им у виска — а царевич-то у них, оказывается, совсем башенкой поехал. Все знают, что Сергей тиран и деспот, но довести сына до сумасшествия — это ж кем надо быть вообще. — Тут я тебе не помощник. — Ты этого не можешь? — Могу. — Антон щупальцем отодвигает от себя Арсения, потому что близость того удваивает и без того взыгравшую в нем тревожность. В отличие от рыб, русалки — теплокровные, и он мимолетно наслаждается теплом чужого тела. — Могу, но не буду. — Почему? — Потому что ты ебнулся. Зачем тебе на сушу? Там ничего хорошего нет. Антон лукавит, потому что на земле есть много классного, но меньшей дырой это ее не делает. И всё же Арсения жалко: внешний мир не создан для хрупких русалок, которые всю жизнь росли в теплых водах родного дворца. Будь Антон приличным колдуном, он бы уже обобрал дурачка до последней ракушки, но у Антона просыпается совесть — это у него похмельное. — А ты откуда знаешь, что на суше? — щурится Арсений. — Ты что, там был? — Был. Его глаза загораются жадным блеском, губы растягиваются в улыбке — и все три сердца Антона тоскливо замирают в груди. — Расскажи! — Что тебе рассказать? Там либо слишком жарко, либо слишком холодно, света либо слишком много, либо слишком мало, глаза болят, постоянно хочется пить и есть, а вместо водорослей там… — Нет, расскажи про людей. — Плавники Арсения нетерпеливо подрагивают, а потом тот делает круг вокруг Антона — его движения грациознее, чем у морских змей. — Какие они? — Отец должен был тебе рассказывать. Грубые, жестокие, наглые, меркантильные. — Не все, — блаженно выдыхает Арсений, раскинув руки — он «парит» на спине, и Антону открывается великолепный вид на плоский живот с аккуратной выемкой пупка. — Что значит «не все»? — Он, — Арсений вкладывает в это слово весь спектр чувств, так что заглавная буква прямо слышится, — не такой. Он добрый и милый, а еще очень красивый. Просто замечательный, самый лучший на свете! Даже Камень охуевает и лупит на Арсения выпуклые глаза, в которых читается ужас. У Антона и вовсе едва рот не открывается от шока: царевич, наследник престола, влюбился в человека — в тупое двуногое создание, которое ни на что не годится. Скажи Антон о таком на Дне, никто не поверит — смеяться будут не только боевые акулы в клетках, но даже мертвые русалки на черном рынке. Арсению вообще не следовало приходить сюда — тут столько сброда, что если поймают, то вряд ли он выплывет отсюда живым, скорее уж всплывет на поверхность пузом кверху. При условии, конечно, что папочка не прискачет на морском драконе и не спасет дитятку от злых дяденек и тетенек. Хотя вряд ли Сергей хоть к кому-то испытывает теплые чувства, даже если речь о сыне. — Ты сошел с ума, — ошеломленно бормочет Антон и уже планирует отказаться, но назойливый голос внутри просит обратного, и отказ озвучить почему-то не получается. В мире должно быть равновесие. Есть добро, есть зло, а есть Антон, который что-то между. Он убеждает себя в том, что не делает плохие вещи целенаправленно — это всё вина обстоятельств, а он всего лишь рычаг судьбы. С другой стороны, он старается не браться за что-то серьезное и обычно перебивается заказами попроще: понос там наслать на шумного соседа, приворожить кого на денек. Хотя кого он обманывает: он зло в чистом виде. Бесчувственная рука тьмы. — Может быть, — спокойно соглашается Арсений со счастливой улыбкой, по которой легко определить влюбленного идиота. О чем он там? Ах да, он сошел с ума — точно сошел. — Это будет дорого. В конце концов, Антону надо на что-то жить. Из развлечений в его жизни лишь выпивка, акульи бои и гонки морских коньков — а это всё недешевое удовольствие. Все его внутренние инстинкты в один голос твердят, что он летит на гиперзвуковой ракете прямо в жопу, и это ничем хорошим не кончится. — Денег нет, — печально отвечает Арсений, выпрямляясь. Его длинную челку приподнимает течением воды, и это красиво — Антон хотел бы запустить в нее пальцы. — Еще варианты оплаты? — Ты живешь во дворце, и у тебя нет денег? — Я получаю всё, кроме денег. — Арсений кисло улыбается и отводит взгляд в сторону, рассматривая кучу хлама в углу. — Мою знакомую ты на три дня сделал некрасивой, со мной так можно? Антон хорошо помнит эту даму: самодовольная и говорливая, но бесплодная русалка, которая хотела ребенка. Антон отобрал у нее красоту и сделал уродиной, а затем прописал в контракте условие, что она должна забеременеть за три дня, иначе ее красота навсегда остается у него как плата. Вообще-то, ее красота ему в хуй не уперлась, он это сделал чисто по приколу и потому что таковы условия магии — однако проебался, и даже с перекошенным лицом она умудрилась захомутать какого-то мужика. Всё-таки внешность не главное (хотя и не в случае Антона). — Хочешь стать некрасивым? — Он поднимает бровь. — Без обид, но ты и сейчас не звезда подиума. — Звезда чего? — Долго объяснять. Я о том, что ты и сейчас не до пизды красивый. «А до хуя», — мысленно добавляет он, хотя Арсений очень даже ничего и ниже хуя, скрытого за широкими темными пластинами. Вслух он признавать это не собирается, но вообще, несмотря на тонкие губы, синеву под глазами и будто откусанный (а, может, и действительно откусанный) нос, Арсений красивый. Или нет, не красивый, а привлекающий внимание — взгляд от него оторвать сложно, он словно актиния, на которую хочется смотреть бесконечно. Интересно, а если его коснуться, он так же ужалит? Нет, не ужалит — Антон ведь уже касался. — Ты, между прочим, тоже не царевна из сказки, — язвит Арсений, а затем бросает: — Сесаелии весьма безобразные создания. С молниеносной скоростью, чисто на рефлексах, Антон обхватывает щупальцами его запястья и вздергивает — Арсений как будто совсем ничего не весит. Его руки тонкие, как спички, а хвост агрессивно мечется из стороны в сторону, пытаясь не то помочь хозяину освободиться, не то ударить мучителя. Для верности Антон обхватывает и его тоже, заключая Арсения в импровизированные кандалы. — Какое я создание? — с ухмылкой уточняет он, кончиком свободного щупальца оглаживая щеку Арсения, медленно проводя по шее, окутывая ее кольцом и едва ощутимо сжимая. Арсений сглатывает, но в его глазах страх смешан с упрямством, а кулаки сжаты, и он продолжает ерзать — всё так же пытается освободиться. — Безобразное, — упрямо, хотя и хрипло, выдавливает он. Антон усиливает хватку на шее, закрывая рельефные прорези жабр. — Ты чудовище. Его потряхивает от страха, он еле дышит, но всё равно не молит о пощаде — и Антон это уважает. Он ослабляет кольцо на шее и ведет щупальцем ниже, гладит по груди, чувствуя бешеное биение сердца под ребрами, присоской касается соска — того, что не прикрыт морской звездой. Арсений смотрит на него возмущенно, вырывается еще активнее, даже пытается укусить его, но это бесполезно: в одиночку он в разы слабее. Русалки проворные, и поймать их обычно сложно, но если уж попадают в ловушку, то их песенка спета. Антон пару раз дрался с ними в подпольных клубах — не до смерти, так, до вывихов и сломанных ребер. — Знаешь, чего я хочу? — хмыкает он, продолжая пощипывать и оттягивать кончиком щупальца сосок, который краснеет и напрягается от ласк. — Тебя. Как плату. Стоп, что он сказал? Он сам не понимает, что на него нашло. Может, дело в недотрахе или в приливе адреналина, в неожиданной власти над кем-то столь высокого ранга, но от близости Арсения ему сносит голову. Как-то он нажрался наркотических водорослей, и его так же перло — или слабее. — Что? — Арсений хмурится сильнее. — Секс. — Я тебе не проститутка, — рычит он, изворачиваясь. Разумеется, он не проститутка, более того — у него даже секса не было. И Антону не нужно прибегать к магии, чтобы это понять, он способен почувствовать невинность по запаху. Да и какая проститутка из русалки? Смех, да и только — сексуальные утехи по части кальмаров. — Тебе нужны ноги, — Антон медленно продвигается щупальцем по животу, ощупывает место перехода нежной кожи в жесткую чешую, — а мне нужен секс. Справедливо? Он касается жестких пластин на передней части хвоста, а затем резко отпускает Арсения — и тот пулей отплывает назад так, что едва пену не взбивает. — Ты больной, — бросает он, разворачиваясь и быстро уплывая через дыру в потолке, прорывая магический блок на ней своей злостью — только и мелькает чернильный хвост. Антон встряхивает головой, отгоняя наваждение, и сам себе поражается: вот это его вдарило, с ним прежде никогда подобного не случалось. Он кидает взгляд на стеллаж с алкоголем, прикидывает время — судя по освещению, еще даже не полдень — и берет ближайшую бутылку. Камень смотрит на него осуждающе, но Антону всё равно: ему надо выпить, а потом пойти и сделать ставку на морского конька, чтобы отвлечься. И найти себе менее проблемного клиента, а то ставки делать скоро будет нечем. Ах да, и потрахаться тоже найти, а то так и до сумасшествия недалеко — чокнется вместе с Арсением. *** Антон чувствует себя плывущим по течению говном, потому что буквально пять минут назад проснулся зажатый между чьими-то хвостом и плавником в обрывках игральных карт — и он абсолютно не помнит, как там оказался. Но на запястьях и пальцах еле заметные ожоги, а значит он вчера переусердствовал с магией, так что после такого ему пора залечь на дно — и пока не появляться на Дне. Никто не должен знать, что лимит его магии больше, чем у средненького колдуна, поэтому для всех он теперь «отлеживается» и восстанавливается. А это в свою очередь означает, что в ближайшее время у него не будет клиентов: блеск, теперь надо экономить. Можно, конечно, обменять человеческие деньги на морские, но это вызовет подозрения, так что это паршивая идея. Подплывая к дому, он решает, что зелье восстановления памяти пить не будет: ему точно не стоит знать, что за дичь он творил вчера. Как говорил Томас Грей, «невежество — это блаженство», а Антон порой чересчур сентиментален, когда речь заходит о человеческой культуре. Стоит ему подумать об этом, как он замечает у своего дома Арсения. Сначала ему опять кажется, что это похмельный глюк, но тот слишком реально наворачивает круги у его двери, плюс неподалеку к кораллу привязан красный морской пегас — специально выведенная королевская порода, два метра в длину, в отличие от обычной плавающей в округе мелочи. Антон соврет, если скажет, что не думал об Арсении эту неделю. На самом деле мысли о нем появлялись у него так часто, что он уже сомневается в своей адекватности: Арсений ему даже по ночам снился. Вернее, по дням: Антон спит днем, он же сова — осьминог-сова, такая вот шутка. Вместо того, чтобы прямо поплыть к двери, Антон зачем-то прячется в ближайших зарослях водорослей и трусливо наблюдает исподтишка — от чудовища, который распял Арсения собственными щупальцами, не остается и следа. Ему стыдно за произошедшее и неловко от мысли, что подобное повторится — не хочется иметь репутацию больного извращенца, ему хватает и репутации алкоголика. Хотя о какой репутации речь, если он ни с кем не общается, и все люди и нелюди в его жизни одноразовые? Он не понимает, чем именно Арсений его зацепил и чего бы от него хотелось. О сексе теперь не идет и речи (да и раньше не шло, в самом деле), что-то большее — вообще за гранью разумного. Так что самым логичным вариантом будет грозно посмотреть на него и сказать, чтобы свалил во дворец, к папочке под хвостик. Но Антон чувствует себя, как в том меме с большим мускулистым псом и маленькой плачущей собачкой, причем он собачка вторая — определенно, человеческая культура не идет ему на пользу, это верный путь к отупению. Но что поделать, если в его жизни две любви: бухло и мемы. Тем не менее, проанализировав всё это, он приглаживает волосы (что под водой делать бессмысленно, но он никак не привыкнет после суши) и плывет к дому. За одно из щупалец зацепляется ком водорослей, поэтому по пути он пытается его стряхнуть, что со стороны вряд ли выглядит впечатляюще — но Арсений улыбается. Он такой же, как и в прошлый раз: та же диадема, та же морская звезда на груди, чешуя так же блестит синевой. Разве что в кулаке он теперь сжимает маленький трезубец, чем-то похожий на царский, но куда менее эффектный — вылитая вилка. Вряд ли им можно нанести хоть какой-то вред, эта штука только для ковыряния в макаронах и подходит. — Привет, — здоровается Антон, отправив наконец водоросли в свободное плаванье. — Какими судьбами? — Я обдумал твое предложение. Антону нужно несколько мгновений, чтобы понять, о каком предложении речь. Он не сразу догоняет, что «девственность или ноги» (почти как хэллоуинское «кошелек или жизнь») и было предложением. — И? — уточняет он глухо. — И я согласен. Антон сглатывает. Прилива радости он не чувствует, скорее наоборот: грустно, что Арсений так легко согласился ради такой нелепой цели. Но делать нечего, Антон свое слово держит, так что взмахом руки снимает блок с двери и приглашает гостя внутрь. Тот с гордо поднятым подбородком заплывает в пещеру, однако по тому, как сильно он сжимает трезубец и как подрагивают его плавники, можно понять — нервничает. Антон бы тоже нервничал, если бы ему надо было трахнуться с каким-то чудовищем. Ну, если бы при этом он сам чудовищем не был. — Зачем тебе это? — спрашивает он, завешивая за собой водоросли. Камня дома нет — видимо, выплыл через верхнюю дверь наружу, шляется где-то, гоняет морских котов. Главное, чтобы те его не ужалили в ответ, а то в прошлый раз Антон его еле выходил. — Зачем я хочу стать человеком? — заторможенно реагирует Арсений. — Потому что я давно об этом думал. А сейчас появились некоторые обстоятельства. — Напомни, как зовут эти обстоятельства? Антон двигается к большому котлу, в котором густой черной жижей лежит на дне заготовка для зелий. Ее плотность выше воды, но очень скоро она будет разбавлена другими ингредиентами и начнет, пузырясь, распространяться по всей комнате — придется потом полдня всё тут чистить. — Я пока не знаю его имя, — стремительно краснея, отвечает Арсений. — Но если бы ты видел его, ты бы сразу всё понял. — Запал на красивую мордашку? — хмыкает Антон, собирая нужные склянки и кораллы со стеллажа. — Мыслишь уже как человек. У них внешность решает всё. — Не только в этом дело. Ты его просто не знаешь. Он добрый, милый и веселый, и я сердцем чувствую, что это моя судьба. — И откуда же ты его знаешь? — Он плавает на своей яхте в нашем море. Я за ним давно наблюдаю и, поверь, успел хорошо его узнать. Узнать? Маловероятно, что Арсений выучил хоть какой-нибудь из человеческих языков, а язык тела всё-таки не такой уж познавательный. — Так у него есть яхта, — присвистывает Антон. — Арсений, ты с ним даже не общался, даже не слышал его. Все богачи — это известные придурки, вспомни хотя бы своего отца. Придурок — это еще мягко сказано. Сергей захватил власть лет двадцать назад и, судя по рассказам, вода тогда три дня держалась красной: такое кровавое месиво там устроили. — Мой отец не придурок, — хмурится Арсений, но тут же тушуется, отводя взгляд, и скулы у него по-прежнему покрасневшие. Он такой красивый, что Антон засматривается и случайно выпускает банки, и те медленно расплываются в стороны — приходится ловить по одной. А ведь в прошлый раз он его красивым не посчитал... — Не придурок, ага, — заторможенно отзывается Антон. — Просто тиран. — У него есть на это причины, и не мне осуждать его политику. — Тебе, потому что ты займешь престол после него. — Антон умалчивает о том, что если Арсений подпишет контракт, то у него будет два варианта: либо он останется человеком, либо он останется рабом — наследным принцем ему не быть точно, не получится. — Не займу, потому что я останусь на земле. Пусть правит моя сестра, ей это интереснее... Хотя не думаю, что отец когда-нибудь, — он оглядывается, — умрет. — Ох, Арсений, — вздыхает Антон, тем не менее, магией зажигая зеленое пламя под котлом, — если хочешь знать мое мнение… — Я не хочу знать твое мнение. — …то ты совершаешь большую ошибку. Обычно Антон не отговаривает своих клиентов от сделки, потому что эта сделка в его же интересах, но и подобных сделок у него раньше не было. Арсения жаль, из такого мало кто выкарабкивается сухим из воды — или, в данном случае, остается в воде каким угодно. — Ты дерзко себя ведешь с тем, кто собирается тебе помочь. Это выдает твое волнение. Арсений кидает злой взгляд, но не отрицает, лишь отворачивается и рассматривает скудное убранство комнаты. Дома у Антона мало личных вещей — всё, что он когда-то любил, осталось наверху. Занимаясь зельем, он больше смотрит на Арсения, чем в котел: не в дно же ему смотреть, да и на Дне мало что красивого, а уж про «кого» даже рассуждать бессмысленно. Здесь абсолютно все кривые, косые, безобразные животные, и Антону среди них самое место — Арсений был прав, он ведь на самом деле чудовище. А этот принц, он же и правда прекрасное создание. Русалки редко бывают непривлекательными, а Арсений среди них — венец грациозности, воплощение моря: такой же завораживающий, независимый и с характером. У Антона сердца болят от осознания, что тот втрескался в обычного человечишку, какого-нибудь сопляка, который от папочки получил яхту и дом на берегу. Деньги портят даже самых хороших людей. Зелье варится долго, и Арсению, вероятно, становится скучно, так что он, отложив трезубец, начинает вытворять в воде пируэты: то на руки встанет, то изогнется спиралью, то кольцо сделает. От этого зрелища у Антона с трудом получается удерживать зелье в котле — отвлекает. А закончить его вообще получается чудом, хотя не факт, что он не сварил лекарство от запора или, наоборот, от диареи. — Готово, — негромко сообщает он, держа горячую бутылочку — золотистая жидкость в ней мечется как живая. Впрочем, некоторые считают, что магия действительно живая, а у Антона по этому поводу своего мнения нет. У него вообще мало по какому поводу есть свое мнение, если не считать обширных знаний по части алкоголя. Арсений оборачивается к нему и мгновение смотрит непонимающе, а потом видит зелье и смущенно улыбается. — И… ну, где у тебя тут спальня в этой халупе? — Он кидает взгляд на нишу, в которой несложно угадать предназначение кровати. — Или ты предпочитаешь у стенки, как плебей? Антон бы хотел подшутить и сказать, мол, вставай у стенки, открывай пластины — но у него для этого слишком плохое настроение. Он винит в этом похмелье и вчерашний магический всплеск, а не то, что молодой русал хочет отрастить ноги и отдаться человеку. Разумеется, не это, он же в своем уме — пока еще. Арсений взрослый, он властен над своей жизнью, пусть делает что хочет. — Это потом, — качает головой Антон, а затем, сосредоточившись, пропускает магию через один из браслетов, и перед Арсением появляется контракт. — Условия такие: у тебя есть месяц, чтобы этот твой конченый возлюбленный тебя полюбил. Как подтверждение, займешься с ним сексом, и это должен быть не просто трах по пьяни, а занятие любовью. — Что? — Занятие любовью. Люди так называют секс. Ну, знаешь, когда он по любви, — глупо объясняет Антон, сдерживая порыв хлопнуть себя по лбу: ну какой же он дурак. — Хорошо, — без заминок соглашается Арсений, оглядываясь в поисках пера. — Мне нечем подписать. — Да стой же ты, идиот, — оттолкнувшись щупальцами, Антон в секунду оказывается рядом с ним. — Если ты не сможешь заставить этого парня себя полюбить, то ты навечно останешься моим рабом. Потеряешь волю. Если бы Антон мог не заключать контракт, он бы не заключал. Но магия так не работает, даже люди понимают соль физики: чтобы что-то получить, надо откуда-то забрать. Так и с магией: за нее всегда нужно платить. Будь это подвластно Антону, он бы сделал условие проще и смешнее: в течение месяца пукать на каждом слове или там налысо побриться. Но это решает не он, таковы правила магии: цена должна быть соразмерна сути, а изменять природу тела — это не шутки. Правда, вписать в контракт секс — это ни разу не необходимость, и Антон бы рад его убрать, но отступать уже поздно. Как говорится, слово не воробей, Воробей — это капитан. — Я понял, — спокойно говорит Арсений, протягивая руку. — Так чем мне подписать? — Арсений, блядь, — Антон, взяв того щупальцем за плечо, хорошенько его встряхивает, — башку включи свою царскую. Ты станешь моей собственностью, вещью. Я смогу делать с тобой что угодно, а ты будешь вынужден выполнять мои приказы. — Этого не случится. Я в своей любви уверен, а истинная любовь всегда взаимна. Антон смотрит в большие черные глаза, которые разве что молнии не мечут, подобно скату, и вздыхает. Очевидно, что Арсений не отступится, а если он не найдет помощи здесь, то найдет ее где-нибудь в другом месте, и всё наверняка закончится еще хуже. Отпустив его плечо, Антон осторожно берет щупальцем его кисть, поворачивает ладонью вверх и рассматривает тонкие линии — жаль, что он не хиромант и не может читать судьбу. Он может лишь дотянуться другим щупальцем до стеллажа и взять тонкий нож, протянуть его Арсению, который послушно принимает его свободной рукой. — Режь сам. Контракт подписывают кровью. — А как же плата? Ну, секс? — Ты не читаешь контракты, — цокает Антон. — Согласно контракту, я могу прийти за платой в любое время. Сегодня я тебя брать не планирую, у меня нет настроения. — Лучше сделать это быстрее, — морщится Арсений, глядя на нож. — Отмучиться уже. — Неужели ты думаешь, — слабо улыбнувшись, Антон ведет щупальцем по его хвосту, ласково оглаживает покрытую чешуйками кожу сзади, — что тебе не понравится? У меня две руки и восемь ног — поверь, я на многое способен. Или нет. В осьминожьем теле Антон занимался сексом нечасто, а трезвым в принципе никогда, но даже пьяный он обычно заботливый — по крайней мере, никто вроде не жаловался. — Секс с тем, кого не любишь, вряд ли будет приятным, — раздраженно отзывается Арсений, изворачиваясь и хлестко шлепая его плавником по щупальцу. — А у меня уже есть возлюбленный. — А ты не думал, ну, как ты собрался его искать? И вообще выживать среди людей? Язык ты знать будешь, — Антон встряхивает флакон с зельем, — а остальное? Связи, деньги? — Деньги — не главное. — Деньги — не главное, когда они у тебя есть. — Ты циник и совсем не веришь в любовь и справедливость. Не то чтобы я ожидал чего-то другого от существа со Дна. — Двор не намного лучше Дна, разве что жители тут честнее, — цедит Антон, а Арсений, глядя ему в глаза, полосует ладонь ножом — из раны выплескивается кровь. Антон втягивает носом красновато-мутную воду, и ее запах приятный и терпкий, так что в каком-то смысле ему понятно, почему некоторые так любят есть русалок. У самого Антона разумные существа аппетита не вызывают, разве что аппетит совсем другого рода — особенно Арсений. Тот подносит руку к контракту, оставляя на нем кровавый отпечаток, после чего свиток вспыхивает зеленым пламенем и исчезает — магия приняла условия, назад пути нет. Не дожидаясь предложения, Арсений выхватывает у него из щупальца пузырек и выпивает, морщится, потому что по вкусу это зелье горькое, а по консистенции как расплавленное золото. Он спешит, и зелье тоже не медлит: русалочье тело тут же выгибает дугой, хвост сводит судорогой, на глазах расщепляя. Это больно, и Арсений загребает воду руками и беззвучно кричит — зубы во рту уменьшаются, из лезвенных пик становясь человеческими, зрачки в распахнутых глазах уменьшаются, жабры на шее сглаживаются. Но дальше случается то, чего Антон совершенно не планировал. Морская звезда с груди Арсения, это телесно-розовое бесполезное нечто, отделяется от его тела, и ее начинает так же крючить. Она стремительно увеличивается в размерах, приобретая очертания человека — и наконец действительно становится человеком. Худым и щуплым, его бледная кожа покрыта татуировками, и зрелище это ужасное во всех смыслах. И Арсений, и незнакомец барахтаются в воде, задыхаясь, и Антон колдует им по два воздушных пузыря на головы, чтобы те не умерли в ближайшие две минуты. — Что произошло? — ошарашенно и уже по-человечески спрашивает Арсений, глупо махая руками и глядя то на татуированного парня, то на свое новое тело — обнаженное, к слову. Если бы Антон не был в таком шоке, он бы залип — впрочем, он и так залипает, бесстыдно осматривая длинные худые ноги и аккуратный член. — Прикройся, — всё-таки просит он, хотя вообще джентльмен из него, как из навоза палатка. — О боже, у людей всё просто так болтается, что ли? — Арсений прикрывается ладонями, хотя и без должного смущения. Пузырь удерживает его на плаву, не давая встать ногами на дно, и выглядит он как огромный чупа-чупс — но почему-то эротичный. Эротичный. Приплыли. Спасибо. — Какого хуя? — наконец, очухавшись, хрипит татуированный парень, вертит головой в пузыре. Он, судя по всему, тоже нисколько не стесняется своей наготы, его куда больше волнует окружающая толща воды — что логично. — Блядь, я снова выгляжу как человек, ебать-копать, слава богу. — Снова? — уточняет Антон, на автомате вставая между ним и Арсением, готовый в любой момент схватить чужака и разорвать напополам. — Да, спасибо, братан, — облегченно выдыхает тот, глупо улыбаясь. — Ток я не понимаю, шо случилось и как я тут оказался. Бля, я отупел чутка, вам не кажется? — Не знаю как раньше, а сейчас ты определенно не обременен интеллектом, — хмыкает Арсений, выплывая вперед — Антон останавливает его, обхватывая щупальцем за талию. — Ты был человеком? — Я… Я не помню ни хуя, — морщится тот. — А вы типа кто? И почему мы под водой? Это что, какая-то виртуальная приколюха? — Видимо, зелье случайно попало на твою звезду, — говорит Антон Арсению, но тот не слушает, агрессивно пытаясь освободиться из щупальца — но в теле человека, да еще и с ограниченным запасом воздуха, он еще уязвимее. — Точно, я ж был морской звездой! — догоняет парень. — Помню твой, — он тыкает пальцем в Арсения, — сосок. Норм такой, симпотный. — На мне всё время было это? — в голосе Арсения слышится отвращение. — Я был уверен, что ты милая зверюшка! — Где ты вообще его взял? — Антон честно пытается скрыть улыбку, но у него не получается. — Нашел в замке, — уклончиво отвечает тот. — Что ты с ним сделаешь? — Я — ничего. Это твое зелье на него попало. Ты его расколдовал, ты с ним и разбирайся. На самом деле Антон без понятия, что делать и кто виноват. Прежде он не попадал в такие ситуации, а инструкции к таким случаям ему никто не выдавал. Ладно, всегда можно списать это на профессиональную ошибку, хотя от профессионала в нем только последние буквы — и тоже с ошибкой. — О чем вы там шепчетесь? — любопытствует ошибка другого рода, не рискуя, впрочем, к ним приближаться. — Я Эд, кстати, а вы кто? Ариэль и эта, Урина? — Ее звали Урсула, — холодно поправляет Антон, не оценив новый псевдоним. — Кто, что? Какая Ариэль? Какой еще Эд? Что за нелепое имя? — Арсений перестает пытаться выбраться и просто складывает руки на груди — его тело такое горячее, что Антон еле сдерживается, чтобы не обхватить его и остальными щупальцами тоже. — Нормальное имя. — Эд недоуменно хлопает глазами. — Мы че, реально в море? Как в «Русалочке»? — Как в чем? — Это мультик, история которого подозрительно схожа с твоей, — поясняет Антон, мимолетно вспоминая, что в конце мультика Урсулу убили. Ему бы не хотелось такой же участи. — По-прежнему непонятно. Определенно, Антону не хочется выпускать Арсения из объятий — тот же точно по миру пойдет, он ничего не знает о людях. И, несмотря на то, что это в интересах Антона же, такой вывод ни капли не радует. Ну и какой из него злой, сука, колдун? Какая из него бесчувственная рука тьмы? Он максимум палец. Ему бы феей-крестной быть, как в «Золушке». — Ты не знаешь, шо такое мульт? — удивляется Эд. — Братан, вам тут на глубине не достает культурной глубины. Ну, понял? Глубины… Антон не понимает, Эд действительно тупой или это временный отходняк после пребывания звездой. Но он замечает здоровенную татуировку короны у него на пузе и думает: нет, сделавший это по собственной воле адекватным быть не может. — Постой пока на месте, — приказывает Антон, для большей уверенности приковывая его магическими кандалами к полу, а затем плывет вглубь комнаты, где есть небольшой тоннель в подвал — Арсения куклой тащит за ним. — Да отпусти ты меня, — протестует тот, снова дергаясь, и Антон наконец разжимает щупальце — но только когда они оказываются в подвале. Тут еще темнее и тише, и через толщу воды слышно лишь дыхание Арсения в пузыре и недовольное ворчание Эда, доносящееся из комнаты. Антон взмахивает рукой, и узоры под потолком начинают светиться, как ночное небо — Арсений наблюдает за ними, задрав голову. Всплывая на поверхность, он наверняка такое видел, но не здесь, не на дне. Его опять дергает и выгибает, руки и ноги сковывает судорогами, кожа срастается, вновь образуя хвост, который стремительно покрывается чешуей, пузырь вокруг головы лопается. Он снова становится русалкой, и это по-любому болезненно — но Арсений сам виноват, что хлебнул зелья под водой. — Почему? — беспомощно спрашивает он, оглядывая новоприобретенный хвост. — Мы так не договаривались! — Надо читать контракт. Там черным по белому написано это условие, так что советую не принимать долгие ванны. — Долгие что? — Не погружайся в воду дольше, чем на несколько минут, иначе станешь русалкой. Высохнешь — вернешься в человеческую форму. Но твои внутренние органы даже в человеческой форме русалочьи и такими останутся в любом случае. Уж прости, перекроить тебя полностью даже магии не под силу. Арсений смотрит на него зло, раздувая ноздри, но ничего не говорит. Наверняка если бы не выронил нож во время первого превращения, попытался бы Антона пырнуть — хотя у Антона восемь вариантов, как его остановить. Считая руки, все десять. — Ты должен был сказать с самого начала, — злится Арсений, сжимая кулаки и скалясь — его зубы опять выглядят острее ножей. — Я тебе ничего не должен был. Лучше бы поблагодарил, что сделал тебе пузырь, без него бы ты уже умер. — Антон открывает старый сундук, в котором хранится его одежда времен жизни на земле. — Хотя ты же сын царя, о какой благодарности речь. Зря он отвернулся — потому что Арсений с размаху шлепает его хвостом по заднице, и это ой как больно, потому что русалочий хвост — одна большая мышца. Антон от удара чуть не улетает головой в сундук. — Ты охренел? — рявкает он, поворачиваясь и намереваясь схватить Арсения, но тот ловко уходит в сторону и смеется. От неожиданности — и только по этой причине — Антон промахивается: он очень давно не слышал чей-то искренний смех. На Дне никто не смеется, максимум усмехается, а Арсений и правда веселится: взмывает к потолку, прямо к звездам, и самодовольно смотрит оттуда вниз. — А я слышал, что сесаелии ловкие, — дразнится он. — Я буду очень ловко тебя трахать, — едко отвечает Антон и, сунув руки в ящик, кидает вверх одежду, которая цветными парусами раскрывается в воде. — Тебе пригодится. — Что это? — Арсений ловит футболку и расправляет ее. — Откуда у тебя столько человеческой одежды? — Бери и вали, — ворчит Антон, не желая сознаваться в том, что так долго жил на суше. — Высуши, прежде чем надеть, иначе снова рыбешкой станешь. — Рыбешка у тебя между ног, а я русал, — раздраженно бросает Арсений и вдруг замирает. — Или не между ног? Я не очень разбираюсь, как у вас там всё устроено. — Ты не знаешь, где мой член? — Антон хмыкает и сует ему в лицо гектокотиль, который с виду кажется почти обычным щупальцем, за исключением небольшого уплотнения на конце. — Вот он. — Фу! — Арсений отплывает подальше, но Антон с усмешкой следует гектокотилем за ним — его щупальца могут растягиваться, чуть ли не удваиваясь в длине. — Что значит «фу»? Ты полюбишь это, не переживай! — Какая мерзость! Зачем я вообще согласился на это! Подвал небольшой, и Антон быстро загоняет его в угол — но даже в ловушке Арсений не выглядит жертвой. Наоборот, он рычит и оголяет клыки, и если бы это было не в шутку, Антон вполне рисковал бы лишиться парочки ног. При опасности русалки даже поодиночке могут быть очень кровожадными, хотя группами они вообще едва ли не самые опасные убийцы в море. Но сейчас его агрессия возбуждает, и Антон рад, что в полумраке не так заметно, как гектокотиль, то есть попросту член, набухает и багровеет. До этого момента он и не подозревал, что у него такой фетиш на русалок. Или дело конкретно в Арсении? На его лице блики «звезд», они же отражаются в больших черных зрачках, челка водорослью плавает у лица — это красиво, хотя Антон никогда не был экспертом по части красоты — чудовищам не положено. Арсений перестает скалиться, в его взгляде мелькает любопытство. Несмотря на зрелый возраст, во дворце он вряд ли много времени проводил с кем-то наедине, так что в плане отношений всё равно что подросток. Или, наоборот, они во дворце там все развратные и устраивают оргии по вторникам? Хотя нет, Арсений ведь девственник, да и русалки чересчур романтичны для оргий. — Не смотри так на меня, — наконец говорит тот. — Как? — Так. — Я тебя пугаю? — уточняет Антон разочарованно, хотя это для него и не неожиданность. — Меня ничего не пугает, — фыркает Арсений, вздергивая подбородок. — Просто… Эм, мне же пора, у меня же не так много времени. Всего месяц. — Ясно. — Антон отплывает от него, открывая проход, возбужденное щупальце прячет за спину. — Советую взять того придурка с собой. Если он в прошлом был человеком, тебе он пригодится. — Зачем? — Затем, что мир людей опасен, Арсений. Я не шучу, это ужасное место, и один ты не справишься. Антон знает, что не должен говорить это всё, но у него сердца сжимаются от мысли, что Арсения изнасилуют где-нибудь в темном переулке. Этот русал слишком наивен, он к этому всему не готов — ему и на Дне-то не стоило появляться. — Ладно, — соглашается Арсений после недолгих раздумий, а затем плавно перемещается по комнате, собирая парящую одежду. — Когда ты придешь за долгом? — спрашивает он как бы между делом. — Это будет сюрприз. — Ничего другого ответить Антон не может, потому что он и сам не знает. Мысль об Арсении в постели одновременно будоражит и пугает — по крайней мере тем, как сильно этого хочется. — Ненавижу сюрпризы. — Я тоже, — бормочет Антон себе под нос.