Кальмары-бисексуалы развратничают в морских пучинах (а осьминоги — нет)

Как только Арсений уходит, Антон честно говорит себе забыть об этом случае и не вмешиваться. Однако уже через пять минут он убеждает себя, что смотреть — это не вмешиваться, и готовит Зеркальное зелье, позволяющее наблюдать за кем-то, как через камеру. К счастью, Арсений оставил свой крошечный, будто детский, трезубец, а для активации зелья подходит любой личный предмет. Или не совсем предмет: пегас бы тоже подошел, но его пришлось отпустить — жалко стало зверье. Антон с весельем наблюдает, как Арсений выплывает на сушу недалеко от грота Дианы, чудом избежав пристального внимания туристов, как Эд ходит воровать у этих же туристов шлепки, как потом они вдвоем поднимаются по высокой лестнице, ведущей с пляжа. И если первые ступеньки Арсений перескакивает, радуясь, что теперь у него есть ноги, то после сотой — а всего их четыреста — начинает ныть, что быть человеком не так-то легко и «ноги — это ну такое». Вообще наблюдать за своими «жертвами» в правилах Антона: необходимо следить за тем, как всё продвигается, чтобы в случае чего вмешаться. Хотя обычно он наблюдает просто ради развлечения, а вмешивается примерно никогда — ему тупо лень. Но, пожалуй, в случае с Арсением он слишком увлекается, потому что теперь не отходит от котла ни на секунду, не считая походы в туалет (и те вынужденные, хотя он тот еще любитель посрать). Почему-то он был абсолютно уверен, что Арсений с Эдом уже в первый день будут ночевать с бомжами в подворотне или начнут продавать свои тела за банку кукурузы, но он не учел находчивость Эда. Тот через какого-то мутного парня по прозвищу Лоскин добывает немного денег, что позволяет им поселиться в неплохом отеле на окраине Севастополя. Ну, если за неплохой считается тот, где завтрак включен в стоимость номера, но лебедей из полотенец никто не складывает. Арсений сидит на своей кровати и, изогнувшись рогаликом, с интересом рассматривает свою ступню. Он выглядит придурковатым и милым одновременно, и Антон не может отвести от него глаз, хотя под боком Камень угрожающе рычит — хочет есть. — Отстань, — ворчит Антон, щупальцем отпихивая рыбу подальше. Он покормит питомца позже, когда Арсений ляжет спать. Вообще-то, раньше Камень кормился самостоятельно, но в последнее время совсем обленился и выпрашивает еду. Правильно говорят, что животные чем-то похожи на своих хозяев. — Думаешь, я правильно сделал? — спрашивает Арсений, отвлекаясь от ноги и оборачиваясь к вышедшему из душа Эду. Вышел тот, разумеется, в чем мать родила, потому что в его природе стеснение по отношению к собственному телу явно не заложено. Или, может, он использует любой шанс посветить татуировками — у него весьма специфическое чувство прекрасного. — В смысле? — уточняет тот, падая на кровать. — Шо ты стал человеком? — Да, я об этом. — Очевидно, Арсению одиноко, раз он интересуется мнением какого-то левого чувака. С другой стороны, какой же он левый, если кучу времени провел на его соске? Антон с опаской косится на кораллы в углу пещеры: они ведь тоже вроде как живые. А он при них столько раз дрочил — дерьмовая же у них жизнь. — Я хз, брат, — вздыхает Эд. — Если тебе по кайфу, то да. Мне кажется, быть человеком охуенно. Я о себе мало че помню по делу, но помню, знаешь, кучу всяких отрывков из прошлого — и я точно люблю жизнь и быть человеком тоже люблю. Любил. Судя по их дневным разговорам, у Эда действительно всё туго: тот и правда ничего не помнит, кроме арсеньевского соска. Ни что было до превращения в звезду, ни причин, почему его, собственно, превратили. Чистый лист, белая пропасть — Антон бы тоже хотел не помнить о своем прошлом. И для этого есть зелья, но зелье способно лишь заблокировать воспоминания, а нанесенные прошлым душевные раны так и останутся. — То есть ты считаешь, что быть человеком — классно? — уточняет Арсений явно не столько чтобы узнать мнение, сколько для оправдания своих надежд. — Ага. Но у вас, наверно, и в море там охуенчик? — Вообще-то, — Арсений заметно грустнеет, — не очень. — Тогда не парься, просто расслабься и наслаждайся. Это ты от перемен так загнался, когда чет новое происходит, крыша всегда немного катится. Выход из зоны комфорта, все дела. — Наверно, ты прав. — Арсений ему кисло улыбается. — Я просто задумался, правильно ли поступил. Антон готов ему похлопать: ну что за идиот, только сейчас думает, а не натворил ли дичи. Каждый из клиентов Антона рано или поздно задумывается о том, что заключать сделку было плохой идеей — но ни разу в его практике никто не подумал об этом до подписания контракта. Все существа на этой планете идиоты, буквально все (кроме, возможно, дельфинов, но это не точно. Хотя тот факт, что они дрочат дохлой рыбой, Антон считает показателем интеллекта). — В душ пойдешь? — Куда? — В душ. От тебя воняет. Антон бьет себя по лбу: Арсений действительно ничего не знает о человеческом мире. И, хоть Эд ему терпеливо (и не очень понятно) объясняет, что это такое и как работает, он понимает с трудом — но всё-таки идет в ванную. Камень снова начинает рычать, Антон рычит на него в ответ, но тоже идет — только доставать из ящика относительно свежих дохлых рыб, которых днем купил на рынке. Отплыв к рынку занял у него полчаса, не больше, но он пропустил рассказ Арсения о своем детстве и пришел лишь под конец — с тех пор и решил больше не отлипать от котла совсем. Да уж, пора бы уже пораскинуть мозгами и придумать зелье, которое не только происходящее транслирует, но и запись может делать. И всё же, когда он, покормив Камня, возвращается, Арсений уже стоит в душевой кабине — Антон видит всё даже не через мутную стеклянную стенку, а вблизи. Заклинание фактически играет роль глаз, так что он скользит «взглядом» по худой спине, утыканной родинками, по округлым ягодицам и бесконечно длинным ногам с идеальными бедрами — и не может сдержать мученического стона. Арсений непонимающе смотрит на брусочек мыла, вертит его в руках, тот из мокрых пальцев выскальзывает и падает на пол, так что за ним приходится наклониться — и лишь от одной этой картины гектокотиль набухает и твердеет, Антон механически проводит по нему рукой. Он ни разу не дрочил на кого-то через зелье, но резонно решает, что об этом всё равно никто не узнает, а лично ему нечего терять, кроме самоуважения, которого у него и так нет. К тому же у него очень давно не было секса. Последний раз интимная близость у него была с какой-то полукальмарихой на акульих боях: она заснула, навалилась на него и пустила слюну, которая остаток боя плавала перед его лицом. Такой себе интим, конечно. Арсений с энной попытки всё-таки понимает, как использовать мыло, и теперь радостно намыливает всё тело — кажется, его веселит сам процесс. Антон этому умиляется, но вид того, как потоки воды смывают со светлой кожи пену, отгоняет умиление на второй план. Он крепче сжимает щупальце кольцом пальцев, но рукой двигает плавно, наслаждаясь. Было бы еще лучше, если бы Камень не чавкал своей рыбой, но и так хорошо, даже с этим условием. Даже не приходится «переключать» взгляд, чтобы посмотреть на лицо Арсения, потому что тот сам поворачивается, намыливает грудь, плоский живот, а затем, закусив губу, опускает руку на привставший член. Антон задыхается: за что ему всё это и где он так нагрешил? Хотя понятно, где, он же темный колдун как-никак. Арсений упирается лопатками в стенку кабинки, выгибается, приоткрывая рот — капли затекают, и он отплевывается, но тягуче двигать рукой по члену не перестает. Антон, глядя на это, механически облизывает губы и старается дрочить с ним в такт, хотя так и подбивает ускориться. Кожа Арсения краснеет то ли от горячей воды, то ли от смешанного со смущением возбуждения. Антон залипает на этот румянец, расползшийся от скул до груди, и хочет залезть в котел и зажечь пламя — по ощущениям, он уже и так горит со стыда. Всё это очень плохо, но он не способен остановиться, потому что Арсений тихо постанывает, оттягивая крайнюю плоть и лаская большим пальцем головку, и ничего развратнее и в то же время прекраснее Антон не видел. А ведь он просмотрел тысячи роликов, гигабайты порно, пока был на суше, да и на Дне бывал в таких заведениях, что приличным существам они снятся лишь в эротических кошмарах. Антон сжимает гектокотиль обеими руками, елозит им между ними, и вязкая, не размываемая водой смазка, даже под водой издает скользящий звук. Присоски прихлюпывают, мокро цепляя пальцы, все его конечности напряжены, и Антону так жарко, хотя вода вокруг холодная. Он пытается представлять Арсения русалкой, потому что фетиш ведь у него на русалок, но мысли сами перетекают обратно на картинку перед глазами. Сейчас Арсений человек: с аппетитной задницей, упругими бедрами, крепкими икрами и красивыми ступнями, упирающимися в кафель — он постоянно приподнимается на носочки, потому что толкается в свой кулак. Антон умоляет его кончить быстрее, потому что он сам на пределе и потому что осталось совсем немного, прежде чем Арсений превратится в русалку. Но тот, наоборот, растягивает удовольствие, и наверняка в своем привычном теле он такой же расслабленный. Гектокотиль в руках твердый и пульсирующий, кончик истекает смазкой, и Антон не выдерживает и медленно облизывает его — мычит от удовольствия. Это отвратительно, но еще отвратительнее было бы не воспользоваться плюсами своего тела, так что ему почти — почти — не стыдно. В душевой кабине всё в клубах пара, в брызгах, Арсения становится видно хуже, а тому явно лучше с каждым мгновением. И наконец он не выдерживает, громко стонет, срывается на дерганные отрывистые движения, что рука аж соскальзывает — и в этот момент его скручивает превращением. Его трясет, затем выгибает, а вот уже, не удержав равновесие, он шлепается на пол русалкой — только Антона это не сбивает, и он кончает, в последнюю секунду вытянув щупальце изо рта. Арсений валяется на полу, постанывая уже не от удовольствия, а от боли, потирает ушибленную спину, тянется к крану, чтобы выключить воду — а Антон сидит перед котлом в плавающих вокруг него потеках спермы и бормочет: — Какой же ты жалкий. И это он не Арсению — это он себе. *** Спустя три дня Антон признает, что, возможно, у него проблемы. А именно у него закрадывается некоторое подозрение, что проводить у котла каждую минуту свободного времени, не прерываясь на еду, а походы в туалет минимизировав до трех в сутки, это не очень нормально. Он не может перестать смотреть на Арсения. В какой-то момент ему даже мерещится, что колдун тут не он, а как раз Арсений, иначе как тому удалось так его зачаровать? Всё свободное время (то есть просто всё время) Антон только и делает, что залипает на него — или злится на него же, а еще на Него. В описании Арсения Он (иногда Тот Самый) — очень красивый блондин с ангельским голосом. Кроме этого, он добрый и милый, хотя загадка, из чего был сделан такой вывод: Арсений видел его часто, но разобрать человеческую речь мог лишь частично. И Антона всё это забавляет, и сначала он даже не предполагает, что Арсений этого парня найдет, потому что под «красивого и милого» подходит четверть человеческого населения планеты — ну, возможно, пятая часть. А потом случается самое худшее. Антон в принципе уверен, что его жизнь состоит целиком из самых худших эпизодов, словно его судьбу соткали из ночных кошмаров. — Посмотри на это, Камень. — Он подносит рыбу, не перестающую грызть непонятно откуда взявшийся акулий клык, к котлу. Дно котла отражает Арсения, который вышагивает на руках — надо же, на ногах до сих пор стоит нетвердо, так всё равно нашел способ покрасоваться. А рядом стоит Он, сука, смеющийся и хлопающий в ладоши, как ребенок — вот же придурок, всегда так делает, когда смотрит на хотя бы минимально впечатляющую ерунду. С другой стороны, тут Антон готов признать: ходящий на руках Арсений впечатляет больше, чем минимально. Камень машет плавниками, явно выражая свое недовольство, и Антон так же недовольно цокает: — Думаешь, я отношусь к нему предвзято? Камень пускает пузыри — возможно, это знак утвердительного ответа, либо он просто сожрал какое-то дерьмо. Арсений тем временем поднимается на ноги и что-то рассказывает — и почему Антон не забрал у него голос, как сделала Урсула с Ариэль? Это решило бы сразу массу проблем! А потом еще говорят, что мультики бесполезны. А, это же сам Антон как-то и сказал… — Дело не в нем, Камень, — продолжает Антон, убеждая скорее самого себя, чем рыбу — той вообще всё безразлично, так как она увлеченно грызет клык. — Дело в том, в кого он влюбился. Ты посмотри на этого, — он тыкает рыбу мордой в дно котла, — придурка. Из всех людей на планете именно он. Именно, сука, блядь, Егор. Камень издает какие-то неясные звуки, и Антон отодвигает его в сторону, чтобы посмотреть на улыбающееся лицо Егора, в которое хочется плюнуть кислотой. Тот почему-то выглядит до омерзения счастливым, и Антон мысленно желает ему, чтобы у него срака по шву разошлась. Не то чтобы он не желает Егору счастья, еще как желает — просто не с Арсением же. — Почему он? — вздыхает он, переворачивая Камня к себе мордой и глядя в большие радужные глаза. — Почему не Крис Эванс? Или Илон Маск? Почему этот хрен? Он же настоящий злогей, и нет, это не оговорка. Хотя нет, злогей тут как раз Антон, пусть он и не гей — он бисексуал, как и большинство осьминогов. В море вообще почти все бисексуальны, да и гендерного неравенства нет. Наверно, потому что почти все морские существа либо двуполые, либо способны к деторождению независимо от пола: у тех же русалок, например, мужчины вполне способны рожать. Камень раскрывает рот, показывая огромную бездну с кучей маленьких зубок, и Антон брезгливо выпускает его — тот на плаву подхватывает клык и уползает в угол жилища. — Проклятый карантин, из-за которого Крис Эванс и Илон Маск не могут прилететь в Севастополь, — бубнит Антон, всё так же наблюдая за Арсением. То, что вряд ли именно карантин является причиной того, что Крис Эванс и Илон Маск решили не проводить свой отпуск в Крыму, его мало беспокоит. Да, за каких-то три дня Антон сильно привязался к Арсению, хотя эта привязанность основана на пугающем одиночестве и не менее пугающем сталкерстве. И да, даже если отбросить обычную человеческую (или это прерогатива не только людей?) ревность, Антон злится именно из-за Егора. Егор — его головная боль с самого детства. Может, не такая уж головная и не то чтобы боль, но тем не менее. Он рассчитывал, что спустя три дня Арсений в ужасе вернется в родные недра, но тот умудрился не только не стать жертвой насильника и не угодить в какой-нибудь притон, но и смог найти своего возлюбленного. Как хорошо было бы в средневековье: скорее всего, Арсений бы уже умер от чумы. Нет, это не хорошо. С другой стороны, уж лучше умереть от чумы, чем влюбиться в Егора. Егора. Егора! Человека, который не способен посчитать до четырех, который не знает, где находится Англия, и ни разу в жизни не написал «вряд ли» без ошибок. Чем больше Антон о нем думает, тем больше он находит причины, по которым Егор абсолютно не достоин кого-то столь замечательного, как Арсений. Арсений умный, забавный, впечатлительный и впечатляющий, эмоциональный и воспринимает всё по-детски очаровательно — и Антон чувствует себя последним извращенцем, что наблюдает за ним целыми сутками. Впрочем, с извращениями такое дело: если ты чувствуешь себя извращенцем, то ты определенно извращенец, без вариантов. — Это моя работа, — бубнит он себе под нос, оправдывая собственные мысли. Пять минут назад он орал «Нет! Только не он!» и молотил щупальцами воду до пузырей, так что теперь у него нет сил на агрессивные порывы. А на вопросы по-прежнему есть: — Ну почему он? Да, Егор красивый, как древнегреческая статуя, как картина эпохи Ренессанса, как большая тарелка спелой черешни — но на этом его плюсы заканчиваются. Конечно, если бы они были где-нибудь в Атлантическом океане, причем недалеко от Майами, то у Арсения было бы куда больше вариантов для влюбленности — Севастополь особо не блещет женихами. И всё равно можно было найти кого-то получше Егора! Эти двое встретились из-за дурацкого стечения обстоятельств. Арсений обнаружил в себе страсть к собирательству всякого хлама вроде магнитов, календариков, открыток и прочей чуши, которую привозят из отпуска и раздаривают знакомым, чтобы те бросили это на дно своих ящиков столов. И вот, зайдя в очередной магазин сувениров, он встретил там Егора — тот зашел купить воды и презервативов, что для него вполне обычный набор. В детстве он покупал такой же, но не для секса — он из них капитошки делал. Впрочем, Антон бы не удивился, если бы и сейчас тот приобрел его для этих же целей. Можно было бы предположить, что Егор — вовсе не Тот Самый, но Арсений вряд ли бы стал тратить свое время на кого-то левого, да и под описание тот подходит. К несчастью. Красивый, сука, и голос действительно ангельский. После встречи в магазине эти двое перекинулись парой фраз, дальше слово за слово, и вот они уже гуляют, а Арсений рассказывает совершенно бредовую историю о том, что Егор ему приснился, так что их встреча — это судьба. Егор воспринимает это как флирт, но ему явно весело, и он во все стороны светит своей унитазно-белой улыбкой — а Антон сидит перед котлом и скрипит зубами. — Я тебе правду говорю, — говорит Арсений, поднимаясь с рук на ноги, тут же запрыгивает на бортик набережной и расставляет руки в стороны для равновесия. — Там, откуда я родом, снам придают большое значение. — И откуда же ты? — Егор подает ему руку, но Арсений ее не берет, лишь смотрит снисходительно и показательно проходит по тонкому бортику. — Если я всё о себе расскажу, то какая же останется интрига? Егор смеется и понимающе кивает, а Арсений выглядит таким счастливым, что у Антона желудок сворачивается в трубочку. Хотя, может быть, это от голода, потому что он не ел с самого утра: сначала смотрел на спящего Арсения, боясь упустить момент его пробуждения, а после тупо наблюдал за ним. За каких-то три дня видеть, как он чистит зубы, моется или ест, уже так крепко вошло в привычку, что Антон не представляет без этого свой день. Даже вид того, как Арсений сидит на унитазе, чешет задницу или пытается укусить себя за щиколотку не кажется неприятным — Антон смотрел бы и смотрел. Ну, он и смотрит. — Но если ты будешь хранить интригу, то как я тебя узнаю? Это звучит дешево, но Арсений не разбирается в подкатах, так что улыбается лишь ярче. На улице такой же яркий день, но набережная пустая, потому что это не парковая зона: удивительно, что бортик вообще поставили, а не оставили голый обрыв, чтобы заблудшие туристы падали в море. — Зато ты уже знаешь, что я не местный. — А сколько ты еще здесь будешь? — Меньше месяца, — лицо Арсения на мгновение мрачнеет, — к сожалению, времени мало. — Времени всегда мало. — Егор беспечно пожимает плечами. — Слушай, я живу тут на вилле недалеко, не хочешь ко мне? Устроим барбекю, и ты расскажешь мне свой сон. Или о себе что-нибудь. Ну, или я поугадываю что-нибудь о тебе сам, — подмигивает он. Арсений сначала несколько тушуется, потому что вряд ли в курсе, что такое барбекю, но затем улыбается и быстро кивает. Антон же от злости резко толкает котел, зелье идет рябью, и картинка пропадает. Нет, так больше продолжаться не может. Он поворачивается к Камню, который агрессивно трахает своего сородича по имени и интеллекту — другой камень. Почувствовав взгляд хозяина, животное разворачивается и смотрит вопросительно, и на морде у него читается мысль «Дело пахнет писюнами». — Нам пора, — нахмурившись, говорит ему Антон и, взбив воду щупальцами, плывет к полке с зельями. *** Забрав вещи из камеры хранения, Антон на такси доезжает до парковки и пересаживается на свою машину, которая за долгий срок простаивания покрылась пылью — хоть пиши «Помой меня» на заднем стекле. С непривычки первые несколько километров приходится вспоминать, как управлять этим корытом, но потом он приноравливается, хотя всё равно умудряется два раза съехать не туда — а на севастопольских дорогах не так уж сложно ориентироваться. Проблема в Антоне: читать карты и даже просто следовать указаниям навигатора не входит в список его талантов. У него в принципе нет ни талантов, ни достижений, кроме того, что в детстве он собрал тот огромный плакат с Биллом Каулитцем из нескольких журналов. После превращения в человека он чувствует себя неуютно, словно ему отрезали ноги — фактически, так и есть. Когда несколько лет пользуешься десятью конечностями, а в момент у тебя остается всего четыре, это сильно выбивает из колеи. Но Антон как-то справляется с педалями, а большего ему и не надо, хотя лично он не рекомендовал бы другим водителям делить с ним дорогу. Камень истерично лает с заднего сиденья: кто бы мог подумать, что щучья собачка, выглядящая монстром из фильма ужасов, на суше превратится в крохотного пушистого шпица. — Да тихо ты, — ворчит на него Антон, не оборачиваясь. После недавнего инцидента он решил, что надо брать ситуацию в свои руки — уж с руками у него пока всё в порядке — и подниматься на землю. Одна лишь мысль об Арсении и Егоре бросает в пот и дрожь одновременно, хотя есть вероятность, что дело в изменении давления. Из-за перехода с глубины на поверхность Антона подташнивает, и голова немного кружится, так что на подъезде к вилле он мимолетно решает пропить курс железа — или водки. Проведя на дне столько времени, он и забыл, как на самом деле прекрасна поверхность — особенно сейчас, в июле. Солнце светит так ярко, что даже в солнцезащитных очках смотреть больно, растения зеленее самых зеленых водорослей, небо синее моря, а облака такие пушистые, что напоминают сахарную вату. Антон делает мысленную пометку прогуляться до набережной, где наверняка продают эту сладость — он ее с детства обожает. Он открывает окно и вдыхает не слишком приятный запах жженой резины, а еще запах… лета, что ли. Так пахнут сотни цветущих растений, морской бриз и поднявшаяся от ветра пыль. Оказывается, он по этому соскучился: в море со сменой сезонов ничего не меняется, разве что летом больше сплетен о том, кто кого из туристов сумел утащить на дно. Там вообще ничего никогда не меняется, а на земле жизнь бурлит и каждый новый день не похож на вчерашний. К счастью, пульт от гаража по-прежнему работает, поэтому машину удается припарковать без проблем, а дверь виллы и вовсе оказывается открыта — Антон облегченно вздыхает, берет сумку в руку, пса под мышку и входит внутрь. Холл такой же белый, мраморный пол всё так же отполирован, и высокие напольные вазы не изменились — только цветы в них теперь новые. С этим домом у него связано столько воспоминаний, плохих и хороших, что на мгновение они бьют под дых, вьются вихрем перед глазами, и Антону приходится в оцепенении опереться спиной о дверь. Камень начинает лаять и вертеться, вырываясь из хватки, и Антон приходит в себя, опускает его на пол. До сих пор непривычно, что жуткое создание со ртом, похожим на жвала, превратилось в пушистое белое облачко, чье тявканье напоминает писк резиновой игрушки. — Не срать, — погрозив ему пальцем, приказывает Антон и идет сразу на второй этаж, чтобы кинуть вещи. На лестничном пролете он заглядывает в окно на улицу, где виден кусочек беседки: очевидно, Арсений и Егор около нее, жарят мясо — его запах чувствуется даже в доме. Годы идут, а Егор не меняет технику соблазнения: сначала шашлык, потом вино, затем сыграет на рояле и что-нибудь споет — и всё, жертва в сетях паука, действует безотказно на мужчин и женщин. Когда они были подростками, Антон ему завидовал, потому что у него самого таких приемов не было и в любви не ладилось. Он был лопоухим неловким парнем, который запинался о собственные ноги и рассказывал пошлые анекдоты, сначала краснея, а потом портя финал своим фальцетным смехом. Если он и клеил девчонок и парней, то плакатных. Плакаты, кстати, никто не убрал, так что со стен на него по-прежнему смотрят Патрик Стамп и Дерик Уибли, да и в остальном комната совсем не изменилась и выглядит так же, как и несколько лет назад. Когда-то он проводил здесь каждое лето и, пока Егор оттачивал навыки флирта на пляже, залипал в интернете. Интернет вообще единственное, по чему он скучает на дне, хотя по огромному количеству тамошних долбоебов он не скучает совершенно. Интересно, а много ли повыходило новых игр? Даже в море Антон старался следить за происходящим в мире, но за всем ведь не уследишь: у людей что ни день, то какой-нибудь пиздец, рядом с которым меркнут новинки игровой индустрии. Он бросает сумку с вещами на кровать, переодевается в спортивки, затем, не оценив отражение в зеркале, меняет их на шорты. Тощие ноги, выглядывающие из штанин, ему тоже не нравятся, так что он надевает джинсы — так приемлемо. Перед встречей с Арсением у него мандраж, и выглядеть хочется как можно лучше, пусть с его непримечательной внешностью это сложно. Надев также ироничную футболку с Патриком из мультика про губку (Антон так и не разобрался, морскую или кухонную), он приглаживает волосы, надевает свои лучшие кроссовки и спускается обратно. Оказывается, всё это время Камень пытался подняться по лестнице, но застрял на третьей ступеньке, так что Антон наклоняется и треплет его по макушке, а затем берет на руки. Не выдержав непозволительно милого вида своего питомца, он чмокает его в пушистую щечку, ставит на пол и выходит во двор через заднюю дверь. Солнце на мгновение ослепляет, окатывает жаром, как кипяточным душем, и Антон жалеет, что не надел очки. Во дворе тоже мало что изменилось, разве что гриль поставили новый и посадили живую изгородь — Антон цепляется за нее штаниной и чуть не валится в розовые кусты. Егор замечает его первым: реагирует на шорохи и вереницу тихих матов и оборачивается, округляя глаза от шока. Затем привычно тянет улыбку, вскакивает со своего стула и раскидывает руки для объятий — пожалуй, он на самом деле рад видеть Антона. И Антон, если подумать, немножко, совсем капельку, рад. — Антон! — восклицает тот. — Ты тут? Ты что… Ты когда вернулся? Почему не позвонил? Я думал, ты уже где-нибудь в Сахаре навернулся с обрыва! Антон сдержанно улыбается: и правда, Сахара славится своей скалистой местностью. Или Егор имеет в виду песчаные горы? Впрочем, географические загадки могут и подождать: Арсений тоже удивленно оборачивается к нему, едва не давится своим удивлением — как же непривычно видеть его так, в жизни, а не через дно котла. — Антон? — одними губами спрашивает он. За целый день на солнце нос у него обгорел и покраснел — ужасно чешется, наверно, но выглядит мило. — Антон — это мое имя, — представляется Антон, делая насмешливый реверанс. — Рад видеть тебя, Арсений. — Вы знакомы? — непонимающе уточняет Егор. — А мы сегодня познакомились в магазине. Представляешь, я зашел купить воды… — Просто воды? — хмыкает Антон. — И презервативов, — добавляет Егор беспечно, нисколько не стесняясь. Еще и подмигивает: — Вдруг сегодня понадобятся, а? Классная футболка, кстати. — Ты вообще не меняешься, — вздыхает Антон, подходя к нему и выдерживая крепкие объятия. Хотя не то чтобы он страдает: ему так редко доводится кого-то касаться, что любой контакт заранее воспринимается как что-то приятное. Да и по Егору он всё-таки почти соскучился, семья как-никак. — А ты изменился, — отстраняясь и рассматривая его, заключает тот. — Всё такая же шпала, но как будто что-то… А почему ты не звонил? И не писал? Я реально боялся, что ты умер где-нибудь в своих путешествиях. Арсений так и продолжает сидеть с растерянным выражением лица, и его жаль. Антон прекрасно понимает, каково находиться в малознакомой компании и слушать чужие разговоры, суть которых не понимаешь: в детстве он сам так же проводил время с Егором и его друзьями. — Я же сказал, что хочу отдохнуть от всего, — нехотя объясняет Антон. — Подальше от воспоминаний, сам знаешь, тот год был тяжелым. — Знаю, — улыбка Егора меркнет: ну да, для него ведь то время тоже прошло нелегко. — Но ради брата мог бы сделать исключение. — Брата? — Арсений поднимает бровь. — Вы братья? — Да! — радостно отвечает Егор. — Так, Антон, ты тогда садись, я тебе сейчас принесу тарелку и… пиво, да? Черт, я так рад тебя видеть, ты даже не представляешь… И всё равно мог бы позвонить, мы чуть не разминулись, а то я завтра уезжаю в Симферополь… И, не переставая причитать об этом, он уходит в дом, а Арсений хмурится и шипит: — Какого, блядь, черта? Какие братья? Это что, твои волшебные штучки? Даже когда Арсений злится, он всё равно непростительно красивый — у Антона и в человеческом теле по-прежнему три сердца, но и они еле справляются с колоссальной нагрузкой. — Я тут ни при чем, ты сам втрескался в моего брата. — Антон садится на плетеный стул рядом с Арсением, кое-как укладывает ноги под столом так, чтобы они не упирались в столешницу. — Хуевый выбор, скажу я тебе. — Я не верю в это, — недоверчиво хмурясь, говорит Арсений. — Если ты знал, что Егор твой брат, то почему мне не сказал? Ах да, ты же подлый обма… — Эй, — перебивает его Антон, — а ты часом ли не охуел? Как я должен был догадаться по описанию «красивый»? Добавил бы, что у него тупое выражение лица и зубы по цвету как пачка листов А4, я бы всё понял. — Ты… — Арсений вдруг вздрагивает. — Подожди, если он твой брат, то он что… Он тоже… — Он быстро перебирает пальцами, видимо, подразумевая щупальцы. — Нет, расслабься, мы не родные. Он человек. И ничего не знает ни о море, ни обо мне, так что в твоих интересах молчать. — Я всё расскажу ему попозже, он же моя вторая половинка и имеет право знать. — Ты идиот, Арсений. Люди боятся всего неизвестного, он запаникует и отдаст тебя на эксперименты, и меня заодно. Но я-то маг и справлюсь, а вот тебя будут препарировать, как лягушку. — Кого? Хотя неважно, это всё равно глупость. — Арсений закатывает глаза. — Когда любишь кого-то, принимаешь его таким, как есть. И какая разница, кем я был до него? Я всегда хотел быть человеком, так что просто стал тем, кем должен был родиться. — Егор тебя не полюбит, — отрезает Антон. — Он не способен на глубину чувств, слишком тупой для этого. — Я сейчас тебе врежу. — Ты не умеешь. Управлять человеческим телом не так-то легко. — Антон знает не понаслышке: он до сих пор с этим телом не в ладах, хотя просуществовал в нем большую часть жизни. — Я вчера фильм смотрел, всё запомнил. Антон не горит желанием, чтобы Арсений отыгрывал на нем приемы Джеки Чана, хотя тот может: у него фантастическая способность к усвоению информации и к обучению в принципе. И даже когда он в чем-то тупит, то быстро находит решение. Как позавчера, когда он потерялся в городе, но всё равно сумел сориентироваться. Хочется ответить ему еще более колко и едко, но в этот момент возвращается Егор с тарелкой, бутылкой пива и крайне удивленным выражением лица. — Слушай, у нас там собака бегает, это твоя? — Теперь понятно, что вызвало такое удивление, хотя и не должно: Антон с детства хотел собаку, но родители запрещали. Егор был с ним на одной стороне, кстати. — Да, это мой пес, его зовут Камень. — Что? — Арсений морщится. — То стремное, с челюстями, ты притащил его сюда? — Стремное? — Егор смеется. — Всё с тобой ясно, Арсений, ты по кошкам. Я тоже больше кошатник, но и собак люблю. Животные вообще лучше людей… — Как глубоко, — фыркает Антон. — Блин, у меня же мясо сгорит! — Егор бросает тарелку с пивом на стол так, что те чуть не бьются, и бежит к грилю. Запах стоит такой потрясающий, что у Антона в животе урчит: после нескольких лет сырых, часто безвкусных, морепродуктов он невероятно соскучился по человеческой еде. Но сильнее он скучал по человеческой выпивке. Так что, едва не застонав от удовольствия, он о столешницу открывает бутылку и делает сразу несколько глотков светлого нефильтрованного — жизнь сразу становится немножечко лучше. — Что такое «презервативы»? — тихо и внезапно спрашивает Арсений, пусть и, судя по интонации, даже не надеется на ответ. — Их используют так же, как желудки окуней, — отвечает Антон после паузы. — Это тебе знакомо? — Естественно, — раздраженно отзывается Арсений, неотрывно глядя на Егора. — То есть… хочешь сказать, у него кто-то есть? — У него всегда кто-то есть, начиная лет с тринадцати. — Антон пожимает плечами. — Люди в этих вопросах более беспечны, так что не думай, что он хранил себя до свадьбы, как ты. — Я так и не думал, — хотя в голосе шелестит очевидное разочарование. — И сюда тебя он притащил для этого же. Готов поспорить, сейчас вольет в тебя еще вина, — Антон указывает пальцем на бокал Арсения, который наполовину пуст — или полон, тут как посмотреть, — затем потащит в гостиную слушать, как он играет на рояле и поет. А потом начнется «Детка, раздвинь ножки, пародируй Ван Дамма». — Что? Кто? — Арсений поднимает бровь. — Я ничего не понял. И, между прочим, ты нам тут будешь мешать, иди поколдуй там, наведи на себя порчу. Антон уже хочет что-нибудь съязвить, но Егор поворачивается к ним с полным блюдом мяса — и с трех метров видно, что половина не прожарена, а половина подгорела. Но выглядит он, разумеется, так, будто сам Андре Мишлен воскрес и лично оценил сие блюдо, так что Антон заранее готовится его хвалить.