Кальмары-бисексуалы развратничают в морских пучинах (а осьминоги — нет)

Просыпаясь, Антон чувствует себя самым нижним блином в стопке собратьев: и изначально-то был не очень, а спустя время так вообще унижен морально и физически. Он в принципе никогда не просыпается в припадке счастья, но сейчас голова раскалывается, во рту сухо, глаза слипшиеся, а в желудке будто образовалась черная дыра, и к ней на космическом корабле вот-вот приплывет Мэттью Макконахи. Камня в комнате нет — наверно, бегает где-нибудь во дворе, надо его найти и покормить, пока он не обожрал розовый куст. Антон с трудом соскальзывает с кровати и первым делом находит в сумке антипохмельное зелье, выпивает залпом весь пузырек: мгновенно становится лучше — за это он и любит магию. Если и выбирать какую-то конкретную из магических практик, он, не задумываясь, выбрал бы алхимию — в ней он шарит, к тому же там всё просто и понятно. Вторым он находит пузырек с «ластиком памяти». Готовится он из редких ингредиентов, которые можно найти только на суше, так что его у Антона мало — за эти три года он старался лишний раз наверх не подниматься. Если использовать грамотно оставшееся количество, то как раз хватит на него самого и Арсения, но больше не останется ни капли. Это рискованно: если кто узнает о его истинной природе, то придется стирать память заклинанием, а в них Антон как раз не силен. Реального Гилдероя Локхарта заиметь бы не хотелось, хотя подобных магических ошибок с горкой легко отыскать в психушках по всей планете. Он принимает душ, два раза чистит зубы и отдельно полощет рот, находит в шкафу старую одежду: джинсы-трубы и выблевыш моды, который выглядит как лонгслив с надетой поверх футболкой. В середине нулевых это было стильно, хотя Антон всерьез задумывается об адекватности автора этого творения. Но делать нечего, не голым же ходить, так что приходится надеть это — да и красоваться ему не перед кем, Арсений же точно уехал. Телефон лежит на тумбочке, подключенный к зарядке — и такая трогательная забота умиляет. Хотя она и бесполезна, потому что Антону всё равно никто не будет звонить: телефон он использует, исключительно чтобы смотреть порнуху и мемы, когда вылезает на сушу. Запах гари чувствуется уже на лестнице, причем такой едкий, словно кто-то пытался сварить суп, но в итоге его пожарил. Антон осторожно заходит на кухню, где еще не выветрился дымный туман, и видит восседающего за стойкой Арсения, который с приоткрытым ртом смотрит в планшет — и картина эта настолько удивительная, что Антон на добрую минуту теряет дар речи. Он ведь был уверен, что тот давно вернулся к себе в отель. — Привет, — переборов наконец приступ удивления, здоровается он. — Что тут произошло? Арсений вздрагивает и ставит на паузу, а затем растягивает лыбу до ушей и начинает тараторить так быстро, что едва отошедший от похмелья мозг Антона еле обрабатывает эту информацию: — Егор мне показал классный сериал, называется «Клиника», он такой смешной, хотя и немного грустный, потому что действие происходит в больнице, и мне там ничего непонятно, но очень интересно. И еще он такой красивый, в смысле Егор, не сериал, ты бы его видел: такой сонный и милый, но он уехал в город со сложным названием на два дня и отказался брать меня с собой, но зато разрешил пожить здесь, так что завтра сюда приедет Эд, а сегодня я хочу посмотреть сериал, остальные части «Сумерек» и съесть мороженого. Ты пробовал мороженое? В сериале его едят, и мне кажется, это вкусно, я и раньше о нем слышал, но не понимаю, на что это похоже, потому что… — Стоп, спокойнее, у меня сейчас голова лопнет, — перебивает его Антон, беря с холодильника пульт от кондиционера и включая его на режим вентиляции. — Что произошло с кухней? Арсений с осуждающим видом оборачивается на плиту, как будто это она во всем виновата. Но даже если бы он сжег всю комнату к чертовой матери, Антон и тогда до прыгающих в груди сердец рад был бы его видеть. После вчерашнего солнца нос у него сильно обгорел и шелушится, волосы после душа забавно топорщатся, и он такой уютный в дневных лучах, льющихся через открытое окно… Только безразмерная розовая футболка Егора, едва не спадающая с плеча, портит всё впечатление — уж лучше бы полуголым сидел. Гораздо лучше. И всё же Антон готов каждое утро видеть его таким, даже в этой ублюдской футболке. — Так, — Арсений хмурится, вспоминая, — я в интернете прочел, что после алкогольного отравления надо есть овсянку. Я нашел ее в шкафу, прочитал рецепт и попытался сварить, но забыл добавить воды, а когда добавил, оно превратилось в какой-то комок. Я добавил еще воды, но повалил дым, а в интернете написано, что так быть не должно… Но я сделал тебе салат! — объявляет он радостно, указывая на стоящую на кухонной тумбе глубокую тарелку. — Но я не нашел черри, так что положил туда что-то похожее. Антон заглядывает в тарелку: компанию огурцам составляет клубника. Сочетание это не вызывает аппетита, но тот факт, что Арсений пытался о нем позаботиться, разгоняет такую бурю эмоций, что хочется танцевать сальсу. Хотя Антон не умеет танцевать ни сальсу, ни румбу — его танцевальные познания начинаются и заканчиваются на тектонике, и то зрелище не для слабонервных. — Ты готовил мне завтрак? — дрогнувшим от умиления голосом уточняет он. — Меня Егор попросил, — отмахивается Арсений, и сальсу танцевать уже не хочется — максимум съесть, обмакнув в нее свое разбитое сердечко. Ладно, Антон драматизирует, его это почти не трогает: подумаешь. — Не переживай, я ему ничего не говорил. Кроме того, что ты вчера нажрался и блеванул. Антон вспоминает вчерашнее и испытывает острое желание засунуть голову в клубнику с огурцами и утопиться — с них как раз в тарелку жижа натекла. — Только не говори, что ты это убирал, — стонет он. — О да. — Арсений улыбается той самой улыбкой, какой обычно дают понять простые истины вроде «ты мне должен». — Хотя основная проблема заключалась в том, чтобы убрать твоего пса, он постоянно хотел это слизать. — Кстати, а где он? — Бегает во дворе. Егор покормил, если что. Да уж, Антон — хозяин года… Вообще, если он удачно распределит поверхность лица по огурцам и не будет дергаться, то его мучения закончатся минуты за три. Конечно, он может на автомате отрастить жабры, но они ведь не в воде, так что ему это никак не поможет — и так задохнется. — И, кстати, — продолжает Арсений, явно желая его добить, — спасибо, что рассказал. Не думай, что я вчера хотел заткнуть тебя, просто ты был очень пьян. Я волновался, как бы ты не жалел наутро, но… я ценю, что ты поделился, правда. Пузырек в кармане словно раскален до предела — Антону кажется, что он сейчас получит ожог бедра. После слов Арсения поить того зельем не хочется, а если не поить его, то и самому выпить нельзя. Получается, Антон останется жить с воспоминаниями о том разговоре? С этим своим позором, с последующей волной эмоций, которая до сих пор отдает болью в груди? — Антон? — зовет Арсений. — Знаешь, я до сих пор не могу поверить, что это твое имя. Я думал, тебя зовут как-нибудь… Сигизмунд или Альтаир. А ты, ну, Антон. У меня так няньку в детстве звали. — Кстати, большинство морских имен не отличается от наземных, заметил? — Антон топорно переводит тему, чтобы не обсуждать вчерашнее. — Считается, что это потому что раньше тонуло много книг по родословной, и их с помощью магии сохраняли и переводили. Но я думаю, что это потому что многие морские поднимаются на землю, а затем возвращаются. И, сам понимаешь, русалки вряд ли сами собой появились… — Ты же не веришь во все эти байки, что когда-то человек трахнул рыбу? — морщится Арсений, на что Антон лишь пожимает плечами. — Это бред, и слышать об этом не хочу. Я знаю, что у нас наука на дне, — он хмыкает от каламбура, — но не до такой же степени. — В море наука не нужна, всё построено на магии. — А на земле магии совсем нет? Антон качает головой и поясняет: — Она здесь не живет. Даже я могу колдовать только около моря, а я сильный маг. Кстати, — он смотрит на свои голые руки, — ты снял с меня кольца и браслеты? — А, да, — Арсений спрыгивает со стула и, сунув руку в карман, достает пригоршню металла, — решил, что тебе неудобно в них спать. — Я привык, — пожимает Антон плечами и по одному берет украшения из рук Арсения, надевает на себя. — Я всегда с ними, так проще концентрировать магию. — Наш придворный маг тоже весь в украшениях. Я думал, он просто на стиле. — Быстро осваиваешь сленг. — Закончив с кольцами и браслетами, Антон заглядывает в холодильник и с облегчением подмечает колбасу и сыр, а большего ему и не надо. — Удивлен, кстати, что ты не поехал с Егором. Удивлен, но рад. Улыбка сама тянется до ушей, но Антон маскирует ее, запихивая в рот кусочки сыра прямо из упаковки. — Я хотел, но он отказался. — Арсений печально вздыхает. — Но я всё равно планирую завтра поехать к нему. Антон чуть не давится сыром. Вернее, он и давится, но подавляет кашель и делает судорожный глоток, а затем запивает всё это молоком из бутылки. — В Симферополь? — хрипло уточняет он. — Зачем, если он вернется завтра вечером? — Чтобы не терять день. Я пока не знаю, как буду искать его там, но положусь на удачу. Один раз любовь нас уже свела, наверняка она меня приведет к нему и второй раз. Он даже не просит помощи. Аппетит пропадает, хотя обычный завтрак Антона несколько больше, чем немного сыра и два глотка молока. Он думает о том, что, возможно, лучше и не препятствовать Арсению — в конце концов, вдруг они с Егором и правда друг другу суждены. А вообще даже при таком раскладе Антон будет видеть его время от времени, когда поднимается с поверхности… — Антон? — Арсений щелкает пальцами и выглядит почему-то смущенным и раздраженным одновременно. — Ты выключился. — Прости, — Антон качает головой, отгоняя от себя безрадостные мысли, — ты что-то говорил? — Я говорил, что кое-что тебе должен, если ты не забыл, поэтому сегодня самое время это сделать. Становится ясно, почему он смущен — и почему раздражен тоже. Свои чувства Антон не понимает: мысли о сексе вызывают у него трепет и тревогу сразу. Он хочет Арсения до искр в глазах, но еще сильнее он хочет, чтобы и Арсений его хотел. Аппетит умирает без шансов на воскрешение, так что холодильник Антон закрывает с концами. — Почему именно сегодня? — Чем раньше, тем лучше. — Арсений морщится. — Я же не знаю, как быстро у нас всё продвинется с Егором, так что не хочу тормозить из-за того, что не переспал с тобой. — А почему ты вообще девственник? Я действительно не понимаю, ты же царевич, вряд ли во дворе не нашлось ни одной подходящей кандидатуры для секса. — Я, знаешь ли, ждал кого-то особенного. — О. — Определенно, три года почти полного затворничества сказались на социальных навыках Антона. — Я… постараюсь, ну, сделать всё хорошо. В смысле чтобы тебе было хорошо. — Не надо, — равнодушно бросает Арсений и вдруг начинает стягивать футболку. — Просто сделай всё побыстрее, окей? — Эй, стой, — Антон берет его за плечо, тормозя неожиданный сеанс стриптиза. Эта футболка его, конечно, бесит, но не до такой же степени, — это позже. Сейчас у нас другие планы. Глаза Арсения загораются интересом — Антон уже понял, что заинтересовать и впечатлить его легче легкого, всё равно что с ребенком общаться. — Какие? — всё же настороженно уточняет тот. Вообще-то, Антон сам не знает. Вчера, засыпая, он думал о том, что хотел бы провести завтрашний (то есть сегодняшний) день с Арсением, но это было неоформленное желание — а плана никакого он не придумывал. Но ничего, разберется по ходу дела, в крайнем случае сводит Арсения в кино, и тот уписается от восторга. Или кинотеатры пока не работают? Что ж, тогда в парк — эффект всё равно будет тот же. *** Антон терпеть не может магазины, в особенности магазины одежды. Ходишь между стеллажами, набираешь целую кучу вешалок, оттягивающих руки, ждешь очереди в примерочную, затем стоишь в душном пространстве метр на метр за занавеской, которая служит довольно сомнительной защитой. Шмоток куча, и приходится по двадцать раз снимать штаны, надевать штаны, снимать штаны, надевать штаны, стоя на пыльном коврике, а после еще и футболки с толстовками мерить — волосы электризуются и топорщатся, и в итоге из примерочной все вылезают как после марафона по пустыне. Антон это ненавидит — зато Арсений приходит в самый настоящий экстаз. В Севастополе всего один приличный торговый центр, но Арсений ставит себе цель зайти в каждый магазин и перемерить там всё. Ему нравится копаться в вещах, отыскивать что-то необычное, составлять образы: ну просто прирожденный мамкин стилист с кучей подписчиков в Инстаграме — и чтобы профиль обязательно модный, с черно-белой полосой и стильными пресетами. К третьему часу хождения по бутикам у Антона болят ноги (и душа), так что он честно выторговывает себе перерыв на поесть — но и фудкорт кажется Арсению не иначе как восьмым чудом света, так что тот ничего не теряет. Наверно, в Диснейленде у него бы вообще случился сердечный приступ — хотя Антон сам там не был; возможно, и у него бы сердечки полопались. — Обожаю одежду, — вдохновленно делится Арсений, засовывая в рот сразу два луковых колечка. — Выглядит потрясающе, и столько вариантов, что можно надеть. Не понимаю, почему в море никто не одевается. В море одежда и правда не в почете — там лишь украшения надевают, и то по праздникам. Просто плавать одетым неудобно, да и терморегуляции это будет мешать. — Она не нужна, мы же не мерзнем. — Но это красиво. Одежда — это способ себя выразить. Я тоже хочу придумывать свою. — Ты бы стал отличным дизайнером, — соглашается Антон, наблюдая за тем, как Арсений макает картошку фри в мороженое и засовывает в рот весь этот ужас. — Я и стану, — прожевав, говорит тот. — У меня уже есть пара идей для футболок. Может быть, и Егор что-нибудь предложит, тогда у нас будет семейное дело, — добавляет мечтательно. Его уверенность в их с Егором счастливом будущем железная, как арматура на стройке — Антон и сам начинает в это верить. Если так подумать, Егор ведь парень неплохой (только ссытся и глухой, — так и хочется добавить), разве что туповат немного. Зато харизматичный и без проблем с алкоголем. И щупалец нет, что тоже немаловажно. День будний, так что в ресторанном дворике людей мало, но Антон всё равно чувствует себя неуютно. В окружении существ он бывает лишь на акульих боях или гонках коньков, но там он обычно так пьян, что ему плевать. Сейчас, по трезвости, только присутствие Арсения и удерживает его в ментальном равновесии. — И мороженое, — добавляет Арсений, без капли стеснения зачерпывая мороженое пальцем и облизывая его — выглядит как кадр из порно, — супер, всегда хотел его попробовать. — Ты знал о нем раньше? — Я много о людях знаю. Меня с детства к ним тянуло, так что я собирал со дна всякие их побрякушки, за катерами и яхтами следил. Когда-то даже к берегу плавал, но однажды об этом узнал отец, и это было отстойно. — Насколько? — Знаешь, в чем плюс трезубца? — неожиданно весело спрашивает Арсений, поднимая взгляд. — Один удар — три дырки сразу. — Арсений… — Я шучу, он меня всего лишь оцарапал, хотя на хвосте остались шрамы. Кстати, — Арсений, изогнувшись, лезет под стол, — на ноге тоже можно рассмотреть. Антон не нагибается, чтобы осмотреть ногу Арсения, хотя ему и хочется — и не только из-за шрама. Но куда больше его волнует мысль о Сергее: он о нем совсем забыл, а ведь если морской царь узнает о том, что его единственный сын вылез из моря, то он разнесет тут всё к хуям. — Насчет твоего отца… — Расслабься, ему на меня плевать, — отмахивается Арсений, разогнувшись. — Я вижу его от силы раз в месяц, с сестрой то же самое. Думаю, он только рад будет от меня избавиться. — Если или, точнее, когда он узнает, он точно рад не будет. Ладно ты об этом не подумал, но я? — Антон устало трет лицо — не хватало еще одной проблемы к его обширной проблемной картотеке. — Я не хочу, чтобы мой родной город захлестнуло цунами. — Смотри на вещи проще. — Арсений так и не перестает есть — уже картошку доедает. — Что он может сделать? Я останусь человеком, и это навсегда, верно? Обратно меня русалкой не сделать? Технически Арсений прав. Если их великую любовь с Егором закрепить сексом, то условия контракта выполнены, и Арсений станет человеком окончательно. Ни зелье, ни заклинание обратно его уже не превратит, назад пути нет, это поезд в один конец. Однако если с Егором не сложится, Арсений вернет себе хвост и станет рабом Антона — и тут тоже нет выхода, кроме одного, но об этом даже думать не хочется. — Да, — вздыхает Антон, глядя на то, как Арсений с выражением абсолютного блаженства пьет кофе, в который до этого высыпал пять пакетиков с сахаром. — Ты навсегда останешься человеком, и с этим ни хуя нельзя будет сделать. — Вот и всё, в таком случае мой отец неопасен, поэтому можешь быть спокоен. — Арсений слишком наивен, Антон обещает себе обдумать это позже. — Слушай, а возьми мне еще мороженого? — Мне нравится быть твоим шугар дэдди, но нам пора, мороженое купим в другом месте. — А куда мы едем? — Увидишь. — Ну скажи, — канючит Арсений, — я же от любопытства умру. И, кстати, давай вернемся в тот магазин с длинным названием, мне всё-таки нужна толстовка кораллового цвета. На которой «ла́вер» написано. Антон страдальчески встает, аккуратно выходит из-за столика и начинает по одному собирать пакеты — он честно пытался сократить их количество, забивая шмотками по максимуму, но даже так их вышло слишком много. — Между прочим, это всё рано или поздно окажется в море, — бубнит он. — И не нужна тебе эта толстовка, у тебя и так уже куча одежды. Но, когда он поднимается вместе с горой пакетов и видит Арсения, всё существо которого выражает полную готовность сражаться на кулаках за эту толстовку, Антон понимает: они возвращаются в тот магазин с длинным названием. Если подумать, одежды много не бывает, это же способ самовыражения. Но не проходят они и десяти метров, как Арсений прилипает к витрине — чуть ли не присасывается к стеклу. Антон, зацепив его пальцами за край футболки, тащит его на себя, пока люди не обратили внимание на этого великовозрастного ребенка. — Это женская обувь, — объясняет он негромко, оглядываясь. — Но я хочу это. — Арсений тыкает пальцем в стекло, за которым на небольшом постаменте сверкает пара лакированных туфель, каблуками которых можно заколоть неверных. — Не понимаю, почему у людей всё так разделено на мужское и женское. Одежда совсем разная, краситься нельзя… Антон и так кое-как уговорил Арсения не покупать «вон то блестящее» в магазине косметики, хотя объективных причин для этого нет. Но когда растешь в человеческой среде, где даже за чистые джинсы могут дать под жопу, обрастаешь стереотипами. — Арсений, ты не сможешь на этом ходить, они же как ходули. — Что такое ходули? — Тот оборачивается к нему, и в его взгляде читается: если ты не купишь мне эти туфли, они окажутся в твоей заднице, причем целиком. — Я хочу. У меня теперь есть ноги, и я буду надевать на них всё, что мне захочется. Антон вздыхает и, отпустив футболку, вместе со всеми пакетами послушно плетется в бутик. Внутри нет никого, кроме двух печальных консультанток в узких юбках и разношенных балетках, которые одним своим видом вызывают сочувствие — и балетки, и женщины. Одна из них замечает Антона и делает шаг по направлению к нему, но тот качает головой и сам идет к нужному стеллажу. — Арсений, тебе не повезло: тут размерная линейка до сорокового. — Почему? — Потому что у женщин стопы меньше, чем у мужчин. — Почему? — повторяет Арсений так, словно действительно не понимает. Пожалуй, ему действительно непонятно: женские особи русалок разве что чуть-чуть меньше мужских, а хвосты у них и вовсе примерно одного размера. — Не знаю, Арс. Эволюция. — Ладно, — разочарованно выдыхает тот, разворачиваясь. — Пойдем. — Стой. Антон понимает, что мог бы увеличить туфли магией — это будет безобидным заклинанием, которое точно не нанесет никому вреда. Когда колдуешь, важно понимать последствия: например, если ты сильно не хочешь писать контрольную, и из-за тебя учитель математики ломает ногу, то потом ему приходится оставаться дома, а его жена уже не может водить домой любовника. В итоге супруги ссорятся, жена забирает детей и уходит, а математик заводит роман с директрисой, та беременеет, уходит в декрет, школа без ее надзора понижается в рейтинге, и у всех учителей падает зарплата. Это, в свою очередь, запускает цепочку других событий, хороших и плохих. За годы практики Антон научился более-менее просчитывать такие цепочки хотя бы на начальных звеньях, и порой результат некоторых вроде бы пустяковых заклинаний бывает похуже, чем отрастить кому-то вторую голову. Но с туфлями таких проблем возникнуть не должно. Этот новоявленный гоу-гоу смотрит на него вопросительно, нетерпеливо постукивая ногой. Антон молча передает ему из рук все пакеты, берет коробку с туфлями сорокового размера и идет на кассу. В конце концов, обуви ведь тоже много не бывает. Это способ самовыражения; главное, чтобы Арсений не выразился в переломе ноги. *** Антон не знает, что нравится ему в Арсении больше всего: неуемное любопытство, необычный склад ума, жажда жить или всё вместе. Однако суть остается прежней: несмотря на часовую поездку под беспрерывную болтовню, Антон не чувствует усталости — наоборот, испытывает воодушевление. Кажется, он способен сделать что угодно, лишь бы Арсений так же весело болтал, крутя головой по сторонам и подпрыгивая на соседнем сиденье. Они ненадолго заезжают в Ялту, чтобы прогуляться по набережной, где Антон покупает Арсению мороженое, а себе — сладкую вату. Правда, оказывается, что вата нравится Арсению больше, так что он бегает за Антоном по набережной, пытаясь ее отобрать, а в итоге получает ей же в лицо — сахарные ошметки они минералкой смывают вместе. У Арсения до сих пор ворот футболки мокрый, хотя проехали они уже половину пути до вершины Ай-Петри. Антон счастлив. Он сам не может в это поверить, он и забыл, каково это: когда не хочется присосаться к бутылке и забыться, когда хочется жить здесь и сейчас. Такого с ним не было уже очень давно. — Ты чего улыбаешься? — внезапно спрашивает Арсений, остановившись посреди своей истории о том, как сестра привязала ему на хвост ленту с похабной надписью, а он проплавал с ней весь день. — Настроение хорошее. Арсений мягко улыбается ему и переключается на свой новенький телефон — страшно представить, сколько денег они сегодня потратили. Один из плюсов магии — быть богатым, хотя обычно Антон старается не увлекаться покупками, да и ему, если по-честному, много не надо. Солнце жарит нещадно, но кондиционер в машине работает на полную, так что жить можно — особенно если козырек опустить. Они едут по серпантину в гору, и Антон ведет машину так аккуратно, что двигаются они с улиточьей скоростью, но машину всё равно постоянно мотает на кочках. Арсений подхихикивает, видимо, открыв для себя мир мемов — с телефоном он управляется пока с трудом, набирает текст по слову в минуту, как бабулька. Но неудобств, кажется, ему это не доставляет. — Целоваться — больно? — спрашивает вдруг он, касаясь своих губ кончиками пальцев. В море нет поцелуев в человеческом понимании этого слова: там есть лишь короткое прикосновение губ к губам. Почти у всех обитателей глубин зубы острее пик, так что французский поцелуй может закончиться французской пыткой (и самыми настоящими травмами). И это еще если кровь акул не привлечет: в таком случае влюбленным грозит смерть — и никакой романтики. — Не больно. — Антон соскучился по поцелуям. За эти три года секс у него периодически бывал, а вот поцелуи — нет, а их он любит, пожалуй, даже больше. — Это сложно? — Нет, всё получается само собой. Но все по-разному целуются: кто-то быстрее, кто-то медленнее, кто-то кусается, у кого-то бассейн слюней во рту. Думаю, если находишь кого-то подходящего — это везение. — Ты много целовался? — Много, но с одним человеком. — И ему нравилось? — Ей, — поправляет Антон, жалея, что разговор свернул в эту сторону: всё же было так хорошо. — Думал, что нравилось, а потом оказалось, что нет. — Захочешь — расскажешь, — спокойно говорит Арсений, очевидно, почувствовав его напряжение. Уже который раз за сегодня он, пусть и топорно, но к месту съезжает с темы, за что Антон ему благодарен. — А Егор хорошо целуется? Антон стреляет в него вопросительным взглядом. — Откуда мне знать? Он же мой брат, мы с ним не сосались. — Может, он тебе рассказывал. Или кто-то из его бывших. Так и подбивает ответить, что Егор целуется просто отвратительно, что хуже него только мертвый окунь, что уж лучше засунуть язык в песок и чтобы половину его отцапал краб. Но у Арсения в глазах сколько надежды, что Антон не может заставить себя наговорить гадостей. — Уверен, он в этом хорош, — вздохнув, отвечает он. — Опыт у него большой, так что он наверняка натренировался. Тебе повезло. — А у меня опыта не-е-ет, — тянет Арсений расстроенно и вдруг подпрыгивает на кресле так, что ремень безопасности натягивается, хотя машина едет по относительно ровной дороге: — Тогда мне тоже нужно потренироваться! — На помидорах? — отчего-то сипло уточняет Антон. — В смысле? — в тоне Арсения столько недоумения, что это даже смешно. Антон мимолетно представляет, как тот достает банку маринованных томатов из холодильника — обычных-то нет — и по очереди с ними сосется. — Это такой прикол. Считается, что на помидорах можно научиться целоваться. — И это работает? — Не думаю. Но пообедать можно неплохо, особенно если картошки добавить. — Прекрати, — Арсений пихает его кулаком в бедро, — я же серьезно. Мне нужен какой-то опыт, а то Егор решит, что я совсем безнадежен. Я же всё равно должен заняться с тобой сексом, а поцелуи… они же вроде как часть секса? — Необязательно, — голос по-прежнему сиплый, будто это Антон недавно ел мороженое, причем заглатывая десять шариков один за другим. — Целоваться можно и просто так. Это приятно. — Тогда давай попробуем! Лицо Арсения в момент оказывается так близко, что Антон от неожиданности жмет на тормоз, машину встряхивает, одно из сердец подпрыгивает к горлу, сзади сигналят. Антон матерится и быстро выравнивает движение, локтем отпихивая Арсения подальше. — Совсем сдурел? — рявкает он. — Я же за рулем. Могли в кювет, блядь, улететь. — Куда улететь? — как-то обиженно реагирует Арсений. Стоит провести ему лекцию на тему безопасности: сегодня он уже чуть не сошел с пирса в море. Такими темпами и с горы, сука, спрыгнет. — В кювет, Арсений. Туда. — Антон кивает за край дороги, где тонкий бортик отделяет машины от падения в пропасть. — Ты не очень врубаешься, но высота пиздец какая опасная. Шагнешь туда — и умрешь, понял? — Понял, — ворчит тот еще более обиженно, даже отворачивается к своему окну, хотя там унылый вид одинаковых деревьев. Антон злится на себя: зря психанул. Арсений же как ребенок, для него многое непонятно, его глубина познания мира пока на уровне запихивания пальцев в розетку. В море ведь высоты нет, там упасть не страшно — вода всегда тебя поддержит. Вот бы по-быстрому отмотать время назад: Антон бы доехал до более широкого места дороги, остановил машину — и они бы целовались до онемевших губ. Возможно, потом бы около них остановились какие-нибудь «нормальные ребята», вытащили из тачки и отметелили, но даже так это того бы стоило. Остаток пути до вершины они едут молча: Антон думает о том, какой он идиот — Арсений наверняка думает то же самое. Однако когда они подъезжают к месту и паркуются, еле впихнувшись в тесный ряд машин, Арсений выходит привычно восторженный и счастливый, словно ничего и не было. Он то задирает голову, то смотрит по сторонам — но вокруг везде голубое небо, потому что они в километре над уровнем моря. Ветер треплет его футболку и волосы, солнце жарит всё так же — Антон достает из бардачка солнцезащитные очки и, подойдя к Арсению, надевает ему на нос. — Ау, — тот морщится — наверняка больно, у него ведь нос обгоревший, — как прикольно, всё сразу такое темное. — В этом и смысл. А тебе идет, кстати. — А ты? Антон стукает себя по козырьку кепки, мол, ему и так нормально. Арсений кивает и идет к смотровой платформе, не переставая крутить головой — ему интересны не только живописные высоты, но и зеваки, уставшие семьи с кричащими детьми, зазывающие пассажиров таксисты, ларек с хотдогами, к которому выстроилась очередь. Глядя на него, Антон тоже радуется, хотя ему с самого детства не нравились все эти поездки по достопримечательностям: что на родине, что в путешествиях. Но сейчас всё это обретает какое-то одномоментное волшебство, и Антон забывает о том, что после прохладного салона машины ему невыносимо жарко, что пот течет по спине, что ему хочется пить, да и сожрать бы что-нибудь неплохо — съеденный в торговом центре бургер уже переварился. — Ого, — только и выдыхает Арсений, посмотрев вдаль со смотровой. Он опирается ладонями о бортик и слегка перегибается — неопасно, но Антон всё равно держится рядом, чтобы в случае чего его ловить. С такого расстояния южный берег выглядит большим отломанным печеньем с мятой, деревья сливаются в сплошную бархатистую зелень, а здания кажутся белыми детальками Лего — словно можно в ладонь собрать все сразу. Антон согласен: это ого. Было бы еще больше ого, если бы он, стоя вот так позади Арсения, мог бы приобнять его, а лучше чмокнуть за ухом — но и так хорошо. — Если хочешь, можем спуститься на фуникулере, — предлагает он, когда они стоят молча слишком долго — без болтовни Арсения непривычно. — Только потом придется подняться. — Фуфи… что? — Фуникулер. Канатная дорога, — Антон показывает пальцем на кабинку, которая плавно поднимается к ним. — Но там внутри жарко и душно, а еще приходится почти друг у друга на голове стоять. — А там что? — Арсений указывает в другую сторону, на зубцы, между которыми протянут мостик — и по нему прямо сейчас идет кто-то смелый. — Канатный мост. Вернее, два. Если хочешь, можем доехать туда, и ты по нему пройдешь. Правда, в очереди им придется стоять долго: из-за летнего наплыва туристов желающих пройти по мостикам хоть отбавляй — и шестьдесят метров до земли их совершенно не смущают. — А ты ходил? — Да, когда был подростком, мы с Егором выпендривались перед девчонками. — И как, их впечатлило? — Егор впечатлил, а я — не очень, потому что шел по шагу в час. Я зачем-то смотрел вниз и не мог пошевелиться, хотя обычно высоты я не боюсь. Арсений смотрит на зубцы с очевидным страхом, а затем разворачивается и неожиданно утыкается лбом Антону в плечо — от этого разом отказывают сердца, легкие и, кажется, даже почки. Окружающие люди наверняка пялятся на эту сцену, но сейчас Антону это по боку, так что он приобнимает Арсения и шепчет: — Ты чего, испугался? — Нет, — Арсений резко отстраняется и улыбается, — у меня просто голова кружится, когда смотрю на это. И вообще меня с середины дороги тошнит. Непонятно, говорит он правду или врет, но Антон, не стесняясь толпы вокруг, берет его за запястье и тащит подальше от смотровой площадки. — Это из-за давления, — объясняет он. — На высоте часто так, некоторые даже в обморок падают. — У тебя рука мокрая. — Арсений озвучивает это как факт, без отвращения в голосе, но Антон всё равно отпускает его руку и вытирает свою о джинсы. — Извини, — бросает он неловко. — Можем съездить на еще одну смотровую. Или сразу поедем вниз и сядем куда-нибудь поесть? Тут вроде недалеко неплохая чебуречная. — Неплохая что? — Лучше один раз попробовать, чем сто раз услышать, — подмигивает Антон. — Так что поехали. А вечером посмотрим «Сумерки», идет? Арсений кивает и улыбается, а затем вдруг встает в позу бегуна, словно собирается покорять марафоны. — Наперегонки до машины? — предлагает он, словно несколько секунд назад не говорил про головокружение и тошноту. Антон изнывает от жары, его футболка мокрая насквозь, даже дышится с трудом, и он ни разу не фанат активностей — но, заражаясь от Арсения каким-то детским порывом, он вдруг резко срывается с места и кричит уже на бегу: — Кто последний, тот — лох!