«Ад пуст, все бесы здесь» Уильям Шекспир, «Буря»
Коридор был удивительно тихим и безлюдным. Казалось бы, за несколько минут до отбоя жизнь жителей Дома расцветает с ещё большей силой, и становится более яркой, стоит только коридорным лампам потухнуть, но сегодняшний день оказался исключением. Даже свет уже отключили. Меня это очень удивляло. Хотя, в неработающем туалете второго этажа, где мы постоянно встречались, света не было уже очень давно, кажется, даже с тех пор, когда старшими были не мы. Я прислоняюсь лопатками к холодному кафелю стены и смотрю на Стервятника, и его глаза в темноте светятся фонарями. Поразительно, ведь я вижусь с ним каждый день, но всё равно при каждой новой встрече разглядываю его, словно вижу впервые. Так маленькие дети смотрят на произведения искусства, которые кажутся им недосягаемыми. Стервятник по-птичьи наклоняет голову в бок, а потом снова затягивается своей самокруткой. Я лишь глубоко вдыхаю, заполняю лёгкие дымом, даже не стараясь придумать темы для разговора. Потому что для того, чтобы понять друг друга, нам достаточно просто молчать. — Я хотел бы тебя кое о чём попросить, — в один момент Стервятник рушит всю нашу идиллию, затягивается сильнее, и выдыхает дым куда-то к потолку. — И о чём же? — он никогда не просит о мелочах. Вернее, практически никогда ни о чём не просит. Хотя я, кажется, догадываюсь, ради чего он готов нарушить свои принципы. Ради кого. — Ты ведь знаешь, что твой брат в Могильнике? — Я у него уже была, — Стервятник выглядит приятно удивленным, можно даже сказать, гордым, а я тем временем перенимаю самокрутку из его пальцев, и затягиваюсь сама. Морщусь. Его сигареты для меня слишком крепкие, — Он выглядит нервным. А ещё у него под подушкой рисунок какой-то девушки. Думает, я не замечаю. Я слегка улыбаюсь, а Стервятник улыбается мне в ответ. Между нами снова повисает длительная тишина, которая нарушается только ритмичным капаньем воды из крана. Я прекрасно понимаю, что Рекс настолько зациклен на моём брате только потому, что потерял своего, а я не могу полностью заполнить пустоту в его душе, как бы мне этого не хотелось. Вот только Стервятнику никак не объяснишь, что нынешний Джек очень отличается от того Джека, которого он знал в детстве. От Тени и подавно. — К нему ходить бесполезно, — снова подаю голос я, — Он перестал мне что-то рассказывать, и ты это знаешь. Меня переполняет какая-то непонятная обида, хотя я уже успела смириться с тем, что мы с братом не так дружны, как прежде. Я снова вжимаюсь спиной в грязную, немного влажную стену, и прикрываю глаза. Стервятник продолжает изучать меня внимательным взглядом. — Он предпочёл мне Фазана, — усмехаюсь я, в очередной раз втягивая через нос дым чужой сигареты, — Фазана! Ты можешь себе представить? Стервятник по-доброму скалится, кончиком длинного ногтя постукивая по своей самокрутке, стряхивая с неё пепел. Он стоит спиной к грязному окну, прямо напротив меня, и тусклая луна освещает его очертания бледным ореолом. Если бы не эти очертания, побрякивание ключей, и жёлтые глаза — никто даже не догадался бы о том, что он здесь. — У нас всё равно есть преимущество, — Стервятник облизывает губы, кидает свою сигарету в лужицу воды, натёкшую из плохо закрученного крана, и придавливает окурок носком начищенного ботинка, — Он боится меня до чёртиков. Шугается так, как дети шугаются тёмной запертой на ключ комнаты, в которой, по их мнению, прячутся монстры. Одно мгновение тишины, повисшей между нами, прерывается падением очередной капли воды. Мы начинаем смеяться так, как не смеялись, кажется, никогда в жизни. Мне нравились наши с Рексом тихие вечера. И пусть они, как правило, заканчивались грустными разговорами или печальными воспоминаниями, всем этим я очень дорожила. Рядом со Стервятником мне было хорошо, как ни с кем другим. Думаю, именно поэтому я его и любила, пусть никогда и не говорила этого вслух. Он знал это лучше меня самой. В один момент стены зашептали громче. Их голоса в моей голове всё нарастали и нарастали, как нарастает шум моря, стоит лишь крепче прижать ракушку к уху, заполняя меня полностью и заставляя мелко трястись. Перед глазами замаячили тёмные пятна, превращавшиеся в яркие вспышки и заставлявшие зажмуриться. Над ухом раздался вкрадчивый, такой знакомый шепот. Я почувствовала, как ноги начали подгибаться. Он призывал меня вслушаться, услышать то, что мне хотят сказать. И я слепо повиновалась голосу Волка, который вёл меня, подобно Гамельнскому крысолову, повиновалась, как делала всегда, лишь стоило ему шепнуть что-нибудь мне на ухо в детстве. Такой была не только я: многие считали Волка неоспоримым авторитетом и, как бы силён не был Слепой, я ни за что не пошла бы за ним, если бы Волк не умер. Последнее, что я увидела перед собой, прежде чем позволить голосам полностью меня проглотить, были обеспокоенные фонари-глаза Стервятника.***
В себя я пришла всё на том же полу неработающего туалета. Правда, волосы мои знатно окунулись в ту лужу, в которой ещё совсем недавно Стервятник потушил самокрутку. Мерзость. А сам он, Стервятник, сидел передо мной на коленях (хоть бы ногу свою пожалел!) и перепугано таращил на меня глаза. Последний раз его взгляд был таким испуганным в ту ночь, когда… в ту ночь. Я стараюсь сфокусировать на нём взгляд, хотя перед глазами всё ещё стоят тёмные пятна, а в голове звучит неразборчивый шум вперемешку с отголосками знакомого шепота, старающегося мне что-то растолковать. Голова слегка кружится. Единственная мысль, заслоняющая собой все остальные, звучит голосом Волка и просит позволить выйти на связь. Чёрт знает, что это может значить, но я была уверена в том, что мне необходимо выпить здоровую горсть таблеток и поспать. Беспомощно цепляясь за стены, я стараюсь подняться на ноги, но теряю равновесие. Стервятник хватает меня за плечи, в попытке не позволить упасть, и на одно короткое мгновение мне кажется, что он сам не устоит и рухнет вместе со мной вниз. Сердце от этой мысли ухает вниз. Благо, он не только крепко держал, но и крепко стоял на ногах. — Эй, ты в порядке? — от тревоги в его голосе мне хочется разрыдаться, но вместо этого я только невнятно киваю головой, стараясь найти точку опоры. Столько лет к ряду твержу ему, что обо мне беспокоиться не стоит, и всё без толку, — Снова голоса? Стервятник всё ещё не выпускает меня из своей цепкой хватки, несмотря на все мои заверения о том, что со мной всё хорошо. Я смотрю ему в глаза, и чувствую, как по спине пробегают мурашки. — Думаю, мне стоит вернуться в спальню, — мой шепот отдаётся от кафельных стен, разносится по всему туалету и громким эхом начинает стучать в пульсирующей голове, заставляя жмурится. Стервятник только кивает, берет меня под руку, становясь моей дополнительной точкой опоры, а свободной рукой хватает свою трость. Полностью игнорируя любые мои попытки протеста, он решает проводить меня до спальни. Уже в дверях я запинаюсь о порог, и, если бы Рекса не было рядом, я бы точно поцеловалась с полом. Я по-прежнему не могу понять, почему сегодня жизнь в Доме увяла так рано. За дверями Третьей, мимо которой мы проходим, слышится гробовая тишина. Как в склепе. Четвёртая тоже молчит, и даже в Крысятнике блаженно тихо. Но потом я вспоминаю об одной вещи, и от этого воспоминания мне становится настолько не по себе, что мигом скручивает живот. Завтра Самая Длинная Ночь. Ночь, которую недолюбливает каждый, кто знает в этом деле хоть какой-то толк. С этого мгновения во мне зародилось и начало расти, нарастая и нарастая как снежный ком, очень нехорошее предчувствие. Предчувствие того, что завтра ночью произойдёт что-то нехорошее. От всего этого мне становится плохо, и я принимаюсь мысленно умолять Стервятника поговорить о чём-нибудь. Но он — пусть я и уверенна в том, что мои мысли Рекс практически слышит — молчит. Не говорит ни слова, погрузившись в собственные мысли, в которых сейчас для меня нет места. Так мы доходим до самого Перекрёстка, где я стараюсь мягко отцепить от себя чужую руку, не переставая уверять, что дальше смогу дойти сама. Вот только Стервятник непреклонен: он лишь крепче перехватывает мою руку чуть выше локтя и, цокая тростью, продолжает идти вперёд. Какой бы гордой я не была, мысленно я его благодарила. Без его поддержки я не смогла бы ступить и шагу. — Что они говорили? — тихо спрашивает Стервятник, и я перевожу на него всё ещё не до конца сфокусированный взгляд. За этот короткий период времени я настолько привыкла к повисшей между нами тишине, что мне потребовалось несколько долгих секунд для того, чтобы понять, о чём именно он спрашивает, и сформулировать ответ. — Это был Волк. Он просил ответить, только и всего, — язык ворочается с трудом, а я понимаю, что с каждым шагом меня всё сильнее клонит в сон. Но меня держат крепко, и я больше чем уверена, что до спальни точно дойду в целости и сохранности. На весь мой невнятный лепет Стервятник кивает, слегка поджав губы, словно понимает больше меня самой. Благо, я ещё могу мыслить здраво, поэтому останавливаюсь, услышав ритмичный стук каблуков. В тихом коридоре он кажется громче грома. Душенька ли это, или другая воспитательница, в любом случае, наличию Стервятника в девичьем крыле она не обрадуется. Он же, словно прочитав мои мысли, отпускает мою руку и делает несколько шагов назад, отходя за небольшой выступ, за которым его не видно. Мне хватает нескольких секунд на то, чтобы отогнать от себя сонливость, и выглядеть если не трезвой, то хотя бы адекватной. Уже через мгновение из глубины коридора выковыливает Крёстная. Она останавливается, заметив меня, с ног до головы осматривает пристальным взглядом, словно сканирует, а я, позабыв совершенно обо всём, оборачиваюсь в сторону Стервятника. Я вижу, как его лицо вытягивается, стоит ему только взглянуть на Крёстную, и сам он сильнее отступает в тень, словно желает слиться с ней в единое целое. Он прикладывает палец к губам, безмолвно прося меня не выдавать его присутствия, и я снова поворачиваюсь к Крёстной. Она так отчаянно цепляется за меня глазами, словно ищет хотя бы малейшего повода, чтобы отвести к Акуле. Но единственное, за что меня можно отчитать — уставший вид и круги под глазами. Крёстная недовольно кривится, и, кажется, собирается мне что-то сказать, но я обрываю её довольно грубым «Уже иду в спальню!» и демонстративно иду вперёд по коридору, стараясь держаться прямо и гордо. За ближайшим поворотом я останавливаюсь, приваливаясь лопатками к стене. Меня снова начинало клонить в сон, виски пульсировали, и все посторонние звуки и шорохи казались шипением, неприятно бьющим по голове. Через минуту ко мне подошел Стервятник, и снова взял меня под руку. Стоило бы расспросить его о произошедшем, о странной реакции на Крёстную, а потом перескочить на все наши недомолвки, которых не так уж и много, но они тем не менее всё же есть. Но я молчу. Молчу, потому что мне кажется, что хотя бы один произнесённый звук отберёт у меня все силы. Молчу, потому что практически уверена в том, что Стервятник умело уйдёт от ответа, как делает каждый раз, если не хочет, чтобы я лезла в его дела. Поэтому только склоняю голову вниз и позволяю ему вести меня по тихому темному коридору. Чувствуя, что вот-вот засну окончательно, я высвобождаю руку из хватки Стервятника и обнимаю его за талию, совершенно эгоистично положив голову ему на плечо и привалившись на него всем своим весом. Он практически тащит меня на себе, в силу своих возможностей, потому что я сама еле волочу ноги. От него пахнет мокрой землёй и какой-то дурманящей дрянью. Может, именно от неё меня клонит в сон? — Ты точно в порядке? Может, мне следовало захватить ту настойку от головной боли? Мы остановились у поворота. Дальше — коридор и моя спальня, но Стервятник идти дальше не может. Потому что пусть толпа девиц и уставилась в телевизор, я знаю, стоит Рексу появиться в коридоре, их любопытные цепкие взгляды уставятся на него. Повскакивают со своих матрасов и уставятся глуповатыми раскрашенными глазами. А там недалеко до доноса Душеньке или той же Крёстной. Я знаю это. Стервятник тоже знает. Поэтому единственное, что нам остаётся — стоять за поворотом, прячась от чужих любопытных глаз. И разговаривать, разговаривать и разговаривать. Разговаривать так, словно мы не видели друг друга целую вечность, разговаривать даже тогда, когда закончились темы для разговора. Я прекрасно понимаю, что после смерти Макса Стервятнику совершенно не с кем разговаривать в Третьей, да и я никогда не считала Спицу интересной собеседницей. Поэтому из этого общения каждый из нас старается брать по максимуму просто потому, что только друг с другом мы можем по-настоящему поговорить. — Со мной всё хорошо, честно, — я стараюсь мягко улыбнуться, и беру ладонь Стервятника в свою, — я просто лягу спать, и завтра мне станет лучше. — Ты уверена, что это никак не связано с завтрашним днём? — я молчу, потому что понятия не имею, как ответить на его вопрос. Я просто не знаю, есть ли здесь какая-то связь. Он расценивает моё молчание по-своему, — Постарайся не оставаться завтра одна, хорошо? Даже если тебе будут угрожать компанией Лэри и других модников Логов. Криво усмехаюсь такому определению, и боль снова начинает надавливать на виски, напоминая о себе. Жмурюсь. Хотя Стервятнику, кажется, не до веселья, он снова сжимает моё запястье, привлекая к себе внимание, и ледяным, пусть и вкрадчивым тоном спрашивает: «Ты меня поняла?». Лучше бы он кричал на меня, честное слово. — Я приду завтра, — тихо отвечаю я, — не желаю слышать протеста. Я приду, даже если не узнаю ничего важного. А я уверена, что ночью мне удастся что-то узнать. Такого сильного всплеска не было очень давно. Понимая, что меня не переубедить, он только кивает немного устало, и выпускает мою руку. Я цепляюсь за кончики его пальцев и, словно на прощание, заправляю длинную прядь бесцветных волос Стервятнику за ухо. Он отводит взгляд и мимолётно улыбается. Я прекрасно помню, что он не приветствует подобного рода нежностей, но сдержаться никак не могу. Я стою у стены, привалившись к ней спиной, и смотрю Стервятнику вслед. Провожаю его взглядом, словно не знаю, что с ним ничего не случится, словно забыла о том, что он отлично ориентируется в Доме. После того, как он пропадает из поля моего зрения, я потираю виски, а Голоса снова начинают шелестеть, только теперь я не могу разобрать ни слова. Надо думать, таблетки должны мне помочь, и когда я, уже находясь в пустой спальне, открываю свой ящик, в моей голове мелькает мысль, что их там может и не оказаться. Я не помню, когда в последний раз принимала таблетки, несмотря на все заверения Паучих о том, что мне нужно пить их несколько раз в день. Небольшая пластинка всё же находится под грудой фантиков, пустых сигаретных пачек и небольшой коллекции мятых книжных закладок. Я кладу на язык несколько таблеток, даже не думая их запивать, и ложусь на свою кровать. Во рту появляется неприятный привкус, а в горле начинает першить. Я поднимаюсь на ноги и оглядываюсь по сторонам, словно в темноте смогу различить хоть что-то отдалённо похожее на стакан с водой. Хотя, с чего бы стакану воды взяться в нашей спальне? На самом краю подоконника, со стороны спициной кровати, замечаю чашку. Обычно в этой чашке, на самом дне, можно найти немного воды, которой Спица поливает принесённый откуда-то совсем недавно цветочный горшок. Я глотаю остатки воды и протираю лицо ладонями. Я всегда чувствую себя плохо перед Самой Длинной, но сегодняшний вечер определённо побил все рекорды. Завтра случится что-то страшное. Ложусь на кровать, а расчёсочные фонари вырисовывают на потолке неясные очертания окна, и я вглядываюсь в него долго, пока оно не начинает расплываться, после чего я позволяю себе закрыть глаза и наконец заснуть. Что, впрочем, не приносит должного облегчения.***
Мне начинает казаться, что я окончательно потерялась в этом проклятом коридоре, и я потерянно мечусь из угла в угол, как загнанная в клетку крыса. Стоило взять с собой хотя бы фонарик, чтобы светить себе под ноги, не говоря уже о каком-нибудь затупившемся лезвии, чтобы хоть как-то защититься в случае чего. Правда, когда я выходила из спальни, мне было совершенно не до этого. Где-то в глубине слышится шорох колес и голос Шакала, который невозможно спутать ни с чем. — Табаки? Где ты? — я сделала несколько шагов вперед, как мне показалось, в ту сторону, где я слышала голос друга. Передвигаясь наощупь я мысленно корила себя за то, что позволила себе выскользнуть из спальни неподготовленной. Я бродила по коридорам достаточно давно и была уверена, что мои глаза привыкли к темноте, вот только когда я обернулась на замаячивший за спиной фонарик, всё равно пришлось зажмуриться. Когда свет перестал бить мне в глаза, я увидела перед собой перепуганного Курильщика. Он таращил на меня глаза, словно я была Кентервильским приведением. — Что ты тут забыла, дорогуша? — взвизгнул Шакал, появившись из темноты и практически наехав на меня. Курильщик смутился и отвернулся, увидев, как я кошусь в его сторону, а присела возле Табаки, чтобы было удобнее смотреть ему в глаза. Ему это ужасно не нравилось, но сейчас мне было всё равно. — Мне нужен фонарик. — Приличные леди не шатаются по коридорам ночью, — наигранно возмущается Шакал, но к своему рюкзаку за фонариком тянется, за что я ему благодарно улыбаюсь. — А я неприличная, — усмехаюсь, наконец получив фонарь. Поднимаюсь на ноги и шутливо треплю Табаки по голове свободной рукой, он начинает отмахиваться и громко возмущаться, — а вы почему здесь? — Да так, — Табаки чешет в затылке, но так и не успевает договорить, потому что я замечаю, как Курильщик неуверенно косится за угол. Туда, где маячит, переливаясь разными цветами, тканевый треугольник. Я невольно улыбаюсь. Подойдя к палатке, сталкиваюсь с вылезающим оттуда Валетом. Он выглядит так, словно рад меня видеть, и быстро кивает головой в знак приветствия. Я останавливаюсь у входа и почему-то медлю. Я так спешила сюда только для того, чтобы поговорить со Стервятником, а теперь стою и не могу протянуть руки, чтобы отодвинуть полог и заглянуть внутрь. Табаки тем временем не просто подкатывает к палатке, он уже слезает со своего Мустанга и пробирается внутрь. В темноте и отсвете разноцветных огоньков мне кажется, что Курильщик бледнеет. Опускаюсь, наконец, на пол и просовываю голову в крохотное помещение. На меня тут же смотрят четыре пары глаз. Дорогуша приветливо кивает, а Лорд как-то невнятно кривится. А я, встретившись с жёлтыми глазами Стервятника, только киваю ему в сторону коридора и вылезаю из палатки. Он понимает меня без слов. Курильщик, завидев Стервятника, весь как-то сжимается, а я только предлагаю ему забраться в палатку и стараюсь тепло улыбнуться. Птичий Папа подходит к стене и опирается на трость. — Ты что-то видела, пташка? — старается говорить спокойно и размеренно, старается сделать так, чтобы я не смогла уловить легкую дрожь в его голосе. Вот только он никак не может запомнить, что я знаю его слишком хорошо, и со мной подобные манипуляции не проходят. — Видела, — жмурюсь. Сцепляю руки в замок, чтобы они не так сильно дрожали, потому что недавнее воспоминание накрывает с головой, снова заставляя переставать чувствовать ноги. Чувствую, как в глазах начинают стоять слёзы, но отступить уже не могу. Ради этого я позволила Голосам взять верх над моим разумом, ради этого я весь день провалялась в бреду и выперлась в одиночестве в коридор во время Самой Длинной. Я обещала передать послание Стервятнику. Макс сказал, что это важно. — Это был он, — единственное, что я могу из себя выдавить, тут же отвернувшись. Рекс ничего не говорит, терпеливо ждёт, хотя я знаю, что ещё немного, и его затрясёт сильнее меня, — Он не сказал ничего внятного… лишь одну фразу. Я её не понимаю… — Что он сказал? — Стервятник аккуратно берет меня за локоть, а я инстинктивно отскакиваю от него, словно снова стала маленькой напуганной девочкой. Рекс только мимолётно поджимает губы, хотя смотрит на меня всё так же внимательно и серьёзно. Мне начинает казаться, что его глаза светятся в темноте. Хотя… может это просто вспышки палатки сверкают в его зрачках.? — Только одно, — снова повторяю я, чувствуя, как губы начинают пересыхать, — он сказал… что решение знает Шакал. Он так сказал. И больше ничего… Трясущимися руками я залезаю в карман своего платья и достаю оттуда оборванную помятую бумажку, на которой раньше был какой-то рецепт, принадлежащий то ли мне, то ли Спице. Как только Голоса меня отпустили, я сразу взялась за карандаш и записала сказанные Максом слова, пока они были свежи в памяти. Это было важно. Я протянула бумажку Стервятнику, а он поднёс её к глазам, словно мог что-то разглядеть в темноте, а потом кивнул. Он снова взял меня под локоть, и в этот раз я уже не сопротивлялась, покорно пойдя за ним. — Тебе нельзя оставаться одной. Заходи, — Рекс заботливо отодвигает для меня полог и старается улыбнуться. Его очень озаботило моё послание, но вида он не подаёт, словно меня это не касается. Я делаю в сторону палатки один только шаг, после чего коридор наполняется оглушительными криками. Кажется, то самое ужасное событие Самой Длинной, которого я так опасалась, только что произошло…