Напиши на линии горизонта

«Да нет… скажите… неужели в самом деле вы никогда не любили настоящей любовью? Знаете, такой любовью, которая… ну, которая… словом… святой, чистой, вечной любовью… неземной… неужели не любили?» Куприн «Гранатовый браслет»

      Закатное солнце очерчивало угловатые многоэтажки и золотило своим светом большой серый дом, который казался совсем инородным в этом районе. Он вообще выглядел странно: какой-то нелюдимый и словно своим видом отпугивающий каждого, кто решится к нему приблизиться. Вот только немногие знали, что стоит только заглянуть за угол — это мрачное здание покажет себя с совершенно иной стороны.       По дорогам уже опустевших, запылившихся от поздней весны улиц гулял ветер, и этот же ветер лохматил и без того растрёпанные волосы двух ребят, сидевших на чердаке недружелюбного дома и подставлявших лица последним убегающим лучам. Казалось, будто эти дети, как и этот дом, вовсе ненастоящие. Словно вырезанные из бумаги глупые рисунки, приклеенные скотчем к произведению искусства. Какие-то мятые, словно поломанные, но старательно делающие вид, что они — целее не бывает.       В воздухе витали крохотные пылинки, казавшиеся маленькими золотистыми капельками в лучах уходящего солнца. Мальчишка, худой и взъерошенный, болтал ногами в воздухе, перекинув их на улицу и свесив вниз. Какое-то время он сидел, прикрыв глаза, и ни на что не обращал внимания. Девочка тоже о чём-то задумалась, прикусила изнутри щеку, а потом заправила за ухо прядь волос, оставив при этом челку, закрывающую один глаз.       Мальчик, старательно принимающий до этого вид каменной статуи, покосился на неё, приоткрыв один глаз, посмотрел внимательно, а потом как-то не очень хорошо усмехнулся, показав слегка выпирающие клыки.       — Я всё ещё не понимаю, почему ты так паришься по этому поводу, — сказал он, подтягивая, наконец, к себе ноги, и посмотрел на девочку пристально-пристально, словно старается по её лицу прочесть все её мысли, — столько лет под одной крышей живём, все уже сотню раз твои глаза видели.       Девочка слабо качает головой и отворачивается, начиная вглядываться куда-то в даль, щурясь от солнца. Недовольно морщит нос.       — Да не в них дело, а во мне, — тихо вздыхает она и вся как-то сжимается, словно, если не прекратит говорить об этом, то её больно ударят, а она этого удара уже ждёт, — это… личное.       Волк пододвигается ближе и начинает буквально пожирать глазами. Он всегда так смотрел, если его начинало что-то интересовать. И ведь не отстанет, обязательно добьётся желаемого, узнает то, что ему нужно.       Ему даже не нужно было просить или требовать чего-то, Волку было достаточно посмотреть, усмехнуться, склонив голову на бок, и протянуть: «Ну ты же знаешь, что мне можно верить». Под его обаяние попадали практически все, и если он хотел склонить кого-то на свою сторону, то обязательно этого добивался. Если говорить достаточно честно, Волк был уж очень проницательным и хорошо умел манипулировать людьми. Слишком хорошо для своего возраста.       И от этого его пристального взгляда любому стало бы неловко, любому бы захотелось отойти, отодвинуться, уйти от него как можно дальше — нужное подчеркнуть. Но только не Змее. Змея давно ко всему этому привыкла, и уже очень давно училась игнорировать мурашки, прошибающие её от одного только волчьего взгляда. Жутко.       Тем не менее, Волк всё ещё был её другом, — наверное, самым близким и самым родным, — с которым можно поговорить, обсудить какие-нибудь прочитанные книги, да и просто поболтать о незначительных мелочах. В то время как с братом разговаривать теперь становилось всё сложнее и сложнее. Разговоры с ним оказывались неинтересными, потому что Джек только и делал, что воодушевленно болтал о какой-то Изнанке, наслушавшись Фокусника, постоянно перескакивая с темы на тему. Змея практически перестала его узнавать — её тихий, спокойный младший братик стремительно превращался в диковатого, шумного сорванца, общение с которым хотелось сократить до минимума.       Мальчики и девочки теперь вообще редко пересекались, а Сфинкс как-то обронил, что Слепой собрался вводить какой-то новый закон. Что это за закон такой, и о чём он, ей никто так и не сказал. Сфинкс лишь равнодушно хлопал зелёными глазами, делая вид, что вообще ничего не говорил, брат наигранно усмехался, мастерски перескакивая на другую тему, а Волк закипал каждый раз, когда разговор касался Слепого, и тогда говорить с ним было вообще невозможно.       На самом деле Змея во многом его, Слепого, понимала. Будь она Хозяйкой Дома, тоже придумала бы что-то, чтобы обезопасить своих людей. Особенно после того, что случилось со Старшими.       С Волком можно было разговаривать часами, и совсем не бояться того, что разговор может себя изжить. Потому что он всегда знал, о чём говорит, мастерски убеждал, а ещё умел рассказывать сказки. Иногда они прятались на чердаке — скрывались ото всех, только вдвоём, — и Волк рассказывал ей сказки, а она слушала, не отрываясь. Змее бы очень хотелось этому научиться, но в открытую попросить у Волка парочку уроков ей не позволяла гордость.       — Ты же помнишь, что мне можно доверить даже «личное»? — Волк слегка наклоняет голову в бок, и старается выдавить из себя добродушную улыбку. Его очередное представление, в этот раз специально для неё, уже началось, — ну давай, поговори со мной, Змейка!       Змея снова морщится, и слегка отодвигается от мальчишки, чтобы он её не задел ненароком. Она выглядит недовольной, но говорить всё-таки начинает:       — У меня отцовские глаза. Каждый раз, когда смотрю в зеркало, вижу не себя, а его…       Вижу, как он кричит на меня, когда погибает мама. Вижу, как он… как он пьяный перебивает Джеку ногу какой-то ржавой арматурой. Вижу, как он совершенно спокойно подписывает документы, пока мы собираем вещи — очень хотелось добавить, но Змея не решилась произнести ни звука, настолько это было сокровенным, потаённым и недоступным для Волка, поэтому набрала в лёгкие как можно больше воздуха и после тяжёлой паузы добавила:       — А я не хочу всего этого видеть.       В горле встаёт ком, который мешает говорить, но мысли всё ещё идут полным ходом, одна за другой, выхватывая из глубин сознания всё больше и больше не самых приятных картин. Змею начинает мелко трясти, и она замолкает, отворачиваясь. На глаза выступают слёзы, которые следовало бы смахнуть, чтобы не казаться слабой, он она не успевает этого сделать. Одна слезинка предательски срывается с ресниц, прокатываясь по щеке. Горячая.       Волк не выглядит удивлённым. А если он и удивлен, то вида точно не подает, только сочувственно кивает на каждое сказанное слово. Наверное, в другой ситуации он бы погладил по голове или сочувственно похлопал по плечу, но к Змее руки тянуть даже не думает. Потому что знает, что нельзя, знает, как сильно она этого не любит.       — Извини, не знал.       Девочка только горько усмехается и, наконец, поворачивается к нему лицом. От слёз ни следа. Волк осматривает её с ног до головы, словно прикидывает, может ли она рассказать о чём-нибудь ещё, а потом одобрительно улыбается и поднимается на ноги. Он, и без того выше её на целую голову, сейчас возвышается над ней великаном, а Змея всё ещё сидит на потёртом непонятно откуда взявшемся цветастом коврике ручной работы и даже не думает двигаться. Она снова о чём-то задумалась и, судя по выражению её лица, эти мысли были не самыми радужными.       — Пойдём, Змейка, — Волк привлекает к себе её внимание, протягивая руку чисто символически, — у Ральфа теперь каждый вечер чёткое построение, помнишь?       Змея рассеянно кивает, нехотя отвлекаясь от собственных мыслей, и тоже поднимается на ноги. Она поправляет складки на своей юбке чисто интуитивно, и пусть девочка и смотрит сейчас на Волка, и кивает каждому его слову, улыбаясь, на душе у неё как-то неспокойно. Воспоминания об отце оставляют где-то глубоко в душе новый рубец, ещё глубже предыдущих и сильно кровоточащий. Перед глазами снова встаёт та авария, пьяный отец и заплаканный брат, который держится за ногу. Начинает тошнить, но чёлку за ухо она всё равно заправляет. А от мысли о том, что Голоса предупреждали её обо всём этом за несколько месяцев до произошедшего, становится её хуже.       Они ей об этом говорили.       Совершенно незнакомые, шепчущие на разный лад и разными интонациями, они рассказали ей и о смерти мамы, и о травме Джека, и даже об этом месте. Рассказали всё, практически вдаваясь в подробности, шептали ей на ухо, позволяя всё изменить. А она не послушала. В конце концов, что маленькая шестилетняя девочка может сделать, когда понимает, что слышит то, чего не слышат другие? Пожаловаться маме, конечно.       Сейчас Змея думает о том, что всё равно ничего изменить не смогла бы. Голоса словно специально её к этому подталкивали, шептали всё соблазнительнее, рассказывали какие-то никому неизвестные тайны, а она, маленькая и бестолковая, слепо следовала за ними, выполняя их указания. Пожалуй, единственное, о чем девочка не жалела, так это о том, что оказалась здесь.       Волк продолжал о чём-то болтать, упрятав руки в карманы, но девочка его не слушала. Только старалась сделать заинтересованный вид, словно не думает о чём-то своём.       — Я обыскался тебя, Дорогуша! — характерный шакалий визг появляется в коридоре раньше самого Табаки, выкатившего из-за угла уже через мгновение. Он выглядел взволнованным (или воодушевлённым.? кто его поймёт), и практически наехал на Змею колёсами, кое-как затормозив. Девочка замерла перед ним, выставив руку вперед, и тут же одёрнула её, машинально обтерев ладонь об подол. Волк только беззлобно фыркнул, заметив этот жест, Табаки вовсе не обратил на это внимания. Что-то заинтересовало его настолько, что Шакал даже подрастерял свой неисчерпаемый словарный запас.       — В чём дело, Табаки? — Змея посмотрела на него внимательно, а потом приняла благоразумное решение отойти на несколько шагов подальше. В конце концов, разогнаться он мог за несколько мгновений. Не успел Шакал ответить на поставленный вопрос, как из-за того же угла торопливым шагом вышли Сфинкс и Слепой. Волк вздохнул и поморщился.       — Твой брат прыгнул, — совершенно спокойно, словно они разговаривают о погоде, констатировал Слепой.       — Откуда прыгнул? — девочка хмурится, скрещивая руки на груди. У Джека проблемы со спиной и перебитая нога, он без костыля и шагу ступить не может, куда уж там ему прыгать.       Табаки на её вопрос довольно взвизгивает и принимается наворачивать по коридору круги на своём Мустанге:       — Не «откуда», а «куда», Дорогуша!       Змея всё ещё не может понять смысл его слов, но по телу пробегает неприятный холодок. Она бросает быстрый взгляд в сторону Сфинкса, словно ища поддержки. Сфинкс выглядит сконфуженным и недовольным. В его глазах читается сплошное прости-не уберег-не доглядел-мне очень жаль-прости, и девочка снова чувствует приступ неприятной тошноты. Голоса принимаются оживленно шептать на задворках сознания. Где-то в груди разрастается ощущение того, что случилось что-то нехорошее.       — Ого, он смог?! — Волк вмиг забывает о присутствии Слепого и своей к нему неприязни, которую обычно старается показать каждым своим жестом, пусть сам Слепой этого и не видит. Теперь он выглядит приятно удивленным. Обычно так выглядит ребёнок-скептик, неожиданно собственными глазами увидевший Деда Мороза.       Что Волк, что Шакал — оба были непозволительно-счастливыми на фоне мрачных Змеи и Сфинкса, и равнодушного Слепого. Казалось, эти двое понимают намного больше остальных и радуются чему-то своему, другим недоступному. Вот только рассказать о своей радости они, почему-то, никому из присутствующих не собирались.       — Нам надо его найти, — замечает Сфинкс. Холодом его зелёных глаз можно обжечься, а Змея с каждым днём всё меньше и меньше узнавала в нём того мальчишку, с которым дружила, — но я не пойду. Идите сами, просите Сиамцев, Леопарда — кого хотите. Но без меня.       Волк фыркает, делая шаг вперед и шутливо отдавая честь:       — Я доброволец, Сэр!       Табаки довольно скалится, а Змея, чувствуя, как усиливается головокружение, приваливается лопатками к стене и прикрывает глаза. Старается сделать несколько полноценных вдохов и мысленно молится (как делала это всегда, когда отец пьяный возвращался домой), лишь бы с братом всё было хорошо. Кажется, Сфинкс что-то ему отвечает, что-то к сказанному добавляет Слепой, а Шакал всё ещё нарезает круги, скрипя колёсами. Все эти звуки между собой смешиваются, перемешиваются, и давят на мозг настолько сильно, что хочется выть. Но ещё сильнее на грудь давит навязчивое чувство того, что с её братом действительно может что-то случиться. Один раз она уже его не уберегла, страшно подумать, как сильно она будет винить себя если снова оплошает.       — Где Сиамцы? — Змея слышит собственный голос будто через толщу воды, и даже не сразу понимает, что говорит это именно она, — где Макс и Рекс?!       — Они у себя, — снова ровным тоном отвечает Слепой, и тут же замолкает, видимо, даже не думая пояснять что-то ещё.       — Опять в земле копаются? — переспрашивает Волк, уже направляясь вглубь коридора. Он выглядит таким вдохновлённым, что Змее становится хуже от одного только на него взгляда. Джек пропал! Её Джек неизвестно где, а Волк выглядит так, словно только что исполнил своё самое заветное желание.       — Точно, Макс же там у себя цветник решил развести, а Рекс от него ни на шаг! — Табаки снова улыбается, и заезжает Змее, на нетвердых ногах вышедшей на середину коридора, за спину. Он начинает наезжать ей на пятки, подталкивая в нужном направлении.       И она слепо идет вперед, практически не отдавая отчета собственным действиям, а в голове набатом стучит лишь одна навязчивая мысль о том, что Джека нужно как можно быстрее вытащить, вне зависимости от того, куда он там провалился. Она за него в ответе с того момента, как по её же вине погибла мама и спился отец, и Змея не сможет себя простить, если потеряет ещё одного, последнего дорогого ей человека. Кого угодно, только не его.       Сиамцы находятся в спальне, которую с недавних пор делят с Фокусником и самим Свистом. Ещё одна комната, о которой Волк мечтал на протяжении многих лет, после ожесточенного за неё боя со Спортсменом и длительного совета была отдана именно им четверым. Макс сразу же облюбовал себе уголок возле окна, и заставил его всевозможными цветами. Чумные таскали для него растения со всего Дома, а сама Змея даже успела выкрасть один горшок из комнаты воспитательниц.       Рекс, пусть и не питал особой любви к этой затее, всё равно широко улыбался брату и помогал ему пересаживать цветы. Рекс вообще не любил возиться в земле, но видя, как загораются глаза Макса, он был готов на всё, даже целый ботанический сад только для него одного открыть. Сиамцы слишком привязаны друг к другу, и один без другого не может. Они не могут не понять её, они обязательно поймут и помогут. Поэтому за помощью нужно идти именно к ним.       Змея распахивает дверь, даже не подумав о том, что в неё нужно постучать, и влетает в комнату, тут же кидаясь к мальчишкам, сидящим в углу. Во мраке комнаты — два ярких пятна с горящими глазами, довольно сильно отличающиеся друг от друга. Макс немного устало улыбается, когда видит её, но тут же становится серьёзным, стоит ему только всмотреться в обеспокоенное лицо.       — Что случилось? — недовольно тянет Рекс, отпивая из стоящего рядом с ним стакана какую-то мутную жидкость. Скорее всего, даже собственного приготовления, в последнее время Рекс часто намешивал себе и брату всякие настойки из разных трав. Он и Змее как-то предлагал попробовать, но она рисковать не решилась.       Никто из прибывших отвечать, видимо не собирался, и в комнате на добрые полминуты повисла тишина. Никто из мальчишек не хотел снова говорить об этом вслух, хотя Волк и Шакал всё ещё полны непонятным никому другому энтузиазмом. Змея даже не думает отвечать, нервно теребя край своего платья, просто потому, что понятия не имеет, что нужно сказать. Сиамцы молча ждут.       — Свист прыгнул, — наконец отвечает Сфинкс, стоящий в дверном проёме. Одного только его взгляда достаточно, чтобы Макс схватился за Рексову руку и поднялся с места. Змея неловким движением, стараясь избежать контакта, подала ему костыли. Сам Рекс шепнул что-то Волку и, получив от него кивок, быстро глянул на брата. Змея вышла из комнаты вместе с остальными, и все остановились в коридоре, ожидая задержавшегося в спальне Рекса.       — Не переживай, мы найдём его, — Макс тепло улыбается ей, и в другой ситуации непременно положил бы руку на девичье плечо, вот только он прекрасно помнит, как Змея не терпит прикосновений. Она только быстро кивает на его слова и отворачивается.       На самом деле, от его слов на душе становится немного спокойнее. Макс умеет подобрать правильные слова, сделать так, что даже самые обыкновенные, базовые фразы заставляют успокоиться. Одного только взгляда его желтых, — не таких как у Рекса, немного теплее, — глаз достаточно, чтобы ты поверил в то, что всё будет хорошо.       — Идём, — Волк машет головой в глубину коридора, туда, где уже отдалённо скрипят колёса Мустанга, — Рекс догонит.       Сфинкс молча с ним соглашается и позволяет Максу на себя опереться. Слепой держится ближе к стене, хотя каждый из присутствующих знает, насколько хорошо он ориентируется в Доме. Змея плетётся самой последней, и никак не может избавиться от тянущего чувства где-то глубоко в груди. Создаётся ощущение, будто на сердце что-то давит, сжимает его в тисках и выбивает из легких весь воздух. Голоса в голове практически утихают, позволяя полностью сконцентрироваться на поглотившем чувстве тревожности, но не прекращают шептать что-то своё, неразборчивое. Джек для неё — последний родной и дорогой человек. Она не может его потерять. Не может себе даже представить, что будет, если она его не убережёт.       — Змея, погоди.       Девочка останавливается и Рекс, опираясь на слегка погнутую трость (где он её только откопал?) старается её догнать. Дальше они идут рядом, держа при этом допустимое расстояние. Змея старается не идти слишком быстро, подстраиваясь под темп своего спутника, Рекс пытается идти как можно быстрее, чтобы не тормозить её.       Между ними повисает неприятное напряжение и это, если честно, последнее, чего сейчас хотелось бы Змее. Рекс ей не друг — так, хороший знакомый, а у неё и без того проблем полно. Наверное, единственным мальчишкой помимо брата, с которым она хорошо общалась, был Волк, а рядом с Рексом ей было… как-то некомфортно.       — Знаешь, я тут подумал…       Рекс снова останавливается, и вслед за ним останавливается Змея. В этот момент ей просто невероятно хочется на него накричать, ударить чем-то, привести в чувства. Его-то брат находится рядом, а вот Джек непонятно где, и её это очень волнует. А он останавливается посреди коридора и о чём-то думает!       Мальчик запинается, смотрит в пол и ничего больше не говорит. Ковыряет носком ботинка трещину в полу, собирая в кучу какие-то свои мысли. Девочка терпеливо ждёт, пока он скажет хоть что-нибудь, в то время, как Волк и остальные уходят всё дальше. Она смотрит им вслед, а потом переводит взгляд на Рекса. Смотрит практически умоляюще — лишь бы быстрее собрался с мыслями, у них же так мало времени!       — Я подумал… В общем, у меня для тебя кое-что есть, — он засовывает руку в карман потрепанных, явно ему не по размеру джинсов, и вытягивает перед Змеёй кулак. Она отшатывается от него, но потом замирает на месте. Смотрит перепугано. Медлит, но руку всё равно протягивает. Рекс разжимает кулак, и в девичью ладонь падает маленький ключик. Аккуратный и настолько крошечный, что она даже не заметила бы его, если бы тот не успел блеснуть в свете уже зажегшихся лампочек.       — От чего он? — Змея подносит ключик к самым глазам, стараясь рассмотреть его как можно лучше. Малюсенький, работа почти ювелирная. Красивый. Девочка сжимает собственный кулак, в страхе выронить эту драгоценность и оставить где-нибудь на полу Дома. В конце концов, не каждый день ей дарили подарки.       Только от одной этой мысли тревожность слегка отступает, освобождая в голове место и для других мыслей. В душе появляется какое-то приятное тепло, и становится немного легче. Рекс подарил ей маленький ключик. Только для неё одной.       Произойди это в другой ситуации, не такой стрессовой, девочка точно бы рассмеялась в голос, прижимая малюсенькую вещицу к груди. Не считая брата, Рекс был единственным мальчишкой, который ей что-то подарил.       — От моего сердца, — Рекс с наигранной беззаботностью пожимает плечами, — А вдруг я не вернуть оттуда, а?       Пока Змея пытается прийти в себя, после услышанных только что слов, он цепляет на нос чудаковатые очки, чья пластмассовая оправа по форме напоминает два кактуса (где он их только взял?), и одергивает яркую рубашку с рисунком конопли, скалозубо улыбаясь. Девочка чувствует, как сердце ухает куда-то вниз и, пока она старается прийти в себя, мальчишка уже уходит вперёд, в попытке догнать остальных.       Мальчики кучей стоят за ближайшим поворотом и, когда Змея наконец-то подходит к ним, Сфинкс выходит вперёд.       — Пойдут Волк, Слепой и Сиамцы, — констатирует он, подходя к Змее достаточно близко, чтобы она перестала чувствовать себя комфортно, — мы остаёмся здесь. Когда его найдут, то приведут к Перекрёстку. Поняла?       Змея быстро кивает головой, бегло посмотрев на Рекса, а потом направляется вслед за Сфинксом и Табаки. Она идёт медленно, глядя себе под ноги, а зажатый в кулаке ключик впивается ей в ладонь. Наверное, только он сейчас помогает ей не потерять сознание или не сойти с ума от ужаса. Сфинкс говорил достаточно серьёзно, а если Сфинкс серьёзен, то случилось что-то действительно ужасное.       Они подходят к Перекрёстку, и девочка садится на самый край потёртого дивана. Только сейчас она начинает ощущать всю тяжесть свалившихся на неё переживаний. От всего этого не просто тошнит или кружит голову — хочется расплакаться. Разреветься, завывая в голос, потому что сил выносить всё это у неё уже нет. За один вечер, буквально за час, на неё навалилось столько, что, кажется, на всю дальнейшую жизнь хватит.       Джек перестал слушаться её пару лет назад, когда его дружба с Шакалом и Фокусником стала настолько крепкой, что в старшей сестре нужды уже не было. Сейчас Змея думала о том, что, даже если Слепой решит разделить два корпуса, в их общении ровным счётом ничего не изменится. С братом она практически не общается, а к Волку сможет приходить и так. Плевать на запреты Слепого, будь он хоть сам Папа Римский.       — Да не переживай ты так, Милочка, — Табаки подкатывает настолько близко, что на миг Змее кажется, будто он вывалится из своей коляски прямо ей на колени, — ничего с ним там не случится, вот увидишь!       — Ага, как же, — Сфинкс подпирает спиной стену и выглядит настолько мрачным, словно находится на похоронах. Своих, Джека, Змеи — всего Дома сразу. От этого легче не становится ни на йоту.       Девочка подносит к лицу раскрытую ладонь и вглядывается в крошечный ключик, надеясь хотя бы сейчас рассмотреть его внимательнее. Он маленький, чуть больше её ногтя, с аккуратным резным верхом. Действительно, работа ювелирная. Ключик слегка потёрт в нескольких местах, но поблескивает как новый. Интересно, где Рекс его откопал?       Змея слегка улыбается, взглянув на него. С одной стороны, такая маленькая, незначительная вещица, просто дружеский жест, незначительный знак внимания, но на душе становится так тепло и приятно, что все тревоги и заботы не просто уходят на второй план — пропадают вовсе. Хочется убрать подарок в какое-нибудь надежное место, чтобы не потерять, но в то же время держать его при себе, чтобы в любой момент его можно было достать как напоминание о том, что ты кому-то нужен.       — Табаки, у тебя веревка есть?       — У меня есть всё! — с довольным видом Шакал лезет в рюкзак, всё это время болтавшийся на спинке его кресла. Уже через секунд тридцать грохота и звона, словно рюкзак бездонный и помещает в себя вообще всё, мальчишка достаёт большущий моток ниток и кладёт его на диван возле Змеи. Девочка благодарно кивает.       Она на глаз отмеряет нитку и отрывает её, намотав на руку. Старается вставить кончик нитки в основание ключика, словно в иголку, и только в этот момент замечает, что руки у неё на самом деле немного подрагивают. Тем не менее, помощи она ни у кого не просит, стараясь сделать вид, что вообще на Перекрёстке одна находится, и через какое-то время титаническими усилиями превозмогая нарастающую головную боль, она справляется со своей задачей. Связав узелком два конца, Змея с довольным видом вешает ключик на шею и, взглянув на него ещё раз, прячет его под платье.       Все сидят молча, каждый думает о чём-то всём и даже не собирается начать разговор с попыткой разрядить атмосферу.       Змея не знает, сколько по времени они сидели вот так — в гнетущей тишине и тревожности, но вот за поворотом послышались шум и возня, а потом появились и мальчики. На душе тут же стало намного легче и спокойнее, вот только Змея не знает, от чего сердце вниз ухнуло — при виде хромающего Рекса или брата, без сознания болтающегося на плечах Слепого и Волка.       Свиста укладываю на диван, с которого Змея тут же подскакивает, освобождая больше места. Брат выглядит таким уставшим и осунувшимся, словно просто заснул после долгого тяжелого дня. Девочке хочется склониться над ним, попытаться привести в чувства, но Сфинкс оказывается быстрее.       — Взял? — он смотрит на Рекса внимательно, и самой Змее, честное слово, от такого взгляда стало жуть как не по себе. А Рекс лишь снова криво усмехается и выуживает из кармана своей цветастой рубашки какой-то пузырёк. Открывает его и подносит к носу Джека. Девочка чувствует этот резкий, сильный запах даже стоя в нескольких шагах от перекрёсточного дивана. Пахнет мерзко.       Но Джек тем не менее дергается, распахивает глаза и подскакивает на месте, словно после кошмара, перепугано оглядываясь по сторонам. Оба Сиамца отходят от него на несколько шагов, и Змее теперь не нужно становиться на носочки, чтобы рассмотреть что-то из-за плеча Волка.       Брат действительно бледный и какой-то нездоровый, с огромными кругами под глазами. Словно несколько недель не спал и держался только на кофеине. Змея подходит немного ближе и слышит неразборчивый шепот, который сам Джек с огромным трудом пытается преобразовать в слова.       — Я вернулся? Вернулся? Как я туда попал? — в глазах Свиста стоят слёзы. Он ошалело цепляется за протезы Сфинкса, пытается встать на дрожащие ноги, но тут же оседает на пол, упираясь спиной в основание дивана. Его начинает мелко трясти, и возле него садится Волк, хватая за плечи. В каком-то приступе он хватается за Волчью футболку, не прекращая невнятно бормотать.       Змея срывается с места. В душе снова нарастают волнение и тревога. Хочется подойти к брату, прижать его к себе, погладить по голове и пообещать, что больше никуда и ни за что не отпустит. Хочется, чтобы сегодняшний ужасный вечер со всеми этими переживаниями и потрясениями как можно скорее закончился.       — Стой на месте, — Волк выставляет вперед руку, преграждая девочке путь, и смотрит из-под белёсой челки. Сейчас, при искусственном лампочном освещении его глаза кажутся хищными и жутко пугают. Змея вынуждена остановиться в нескольких шагах от него и медленно отступить обратно к Слепому и Сиамцам.       — Мне понравилось, — шепчет Свист тихо-тихо, так, чтобы только Волк смог его услышать, — я хотел бы вернуться обратно.       Волк усмехается, прижимая его к себе и позволяя, наконец, разрыдаться.