— Все эти годы меня терзала вина. Мучило горе… Сжигали сомнения.
— Не терзай себя, Гомес. Предоставь это мне.
«Неужели Эдвард так сильно отругал его за что-то?», — первое, что всплыло в голове у Освальда, когда он увидел Мартина в таком виде: потерянного и заплаканного. Первое, что частично могло успокоить… Но ведь Кобблпот как никто другой знал, что в этом городе случаются самые страшные и безумные вещи, не обходящие стороной даже самых невинных детей, в мире этом счастье и смерть говорят на одном языке. Мужчина прекрасно помнил, как с самого детства жизнь к нему была чертовски несправедлива. Странный и нескладный мальчик, не имеющий друзей и заклейменный на весь остаток своей жизни. Однако в число озлобленных и ожесточенных жизнью людей не вписывалась любимая маленьким Освальдом мама, всегда согласная того пожалеть, понять и главное выслушать, лишь бы мальчик через некоторое время не превратился в тех, кого он ненавидел. Гертруда даже спустя десятки лет любила своего мальчика таким, каким он являлся, и в те редкие вечера, когда он всё-таки возвращался домой, была готова услышать что угодно, даже самую неправдоподобную ложь, лишь бы материнское сердце оставалось непоколебимым, зная, что невредимый и здоровый сын рядом. Сердце Пингвина разрывалось каждый раз с новой силой когда он думал о матери, которую потерял по собственной вине. Но несмотря на попытки обвинения самого себя в её смерти, он с теплой грустью не перестанет вспоминать, как после школы мечтал потеряться в её нежных объятиях, которые так и не смогли защитить его от жестокости этого мира также, как и он не смог защитить её… Это же хрупкое сердце содрогалось при виде Мартина в тот день, когда отец так бессовестно оставил его с главой городской мафии. И будь Кобблпот хоть на минуту другим, то не понимал бы, как тяжело всё обходится мальчику. Семья. Есть ли в этом слове хоть капля уверенности и стабильности? Ни один соцопрос так и не открыл всю правду, показывая лишь картину благополучия, словно их жизнь – сущий праздник. Неполные и разбитые семьи не в силах вырастить прекрасный цветок, ведь ни один родитель не сможет заменить ушедшего, а ребёнок, так или иначе, взгромоздит груз ответственности за отца или мать на свои плечи, лишая себя детства и жизни, ещё и не забывая про грызущее чувство вины, которое с годами будет делать его только злее и злее, пока оно не достигнет своего предела. Кто-то справляется со своим грузом, но некоторые до конца жизни видят в своём отражении всесильного монстра, которому больше никто не нужен.Это вроде не сложно набрать мой номер, хотя бы раз в год, на день рождения.
Знаешь, что я о тебе запомнил, последнее?
Вообще ничего, никаких воспоминаний.
А знаешь, папа, впрочем,
Я до сих пор верю маме
Что ты космонавт, разведчик и летчик…
Мартин был ещё слишком мал, чтобы познать всю правду об устройстве общества, но прекрасно знал, что расстроит отца ещё больше разговорами о ссорах и скандалах. Но единственным человеком, которого он знал помимо своего отца оставался Мистер Кобблпот, и он-то мог понять тяжёлую ношу мальчика и попытаться объяснить всю правду, раз отец не собирался выполнять того же, и он не прогадал. Стоило ему прижаться с объятиями к мужчине, прячась под чужими полами пальто и тихо всхлипывая, как в душе у Освальда вновь что-то надломилось, и это нечто не позволило ему пройти мимо, оставляя ребёнка медленно, но верно превращаться в монстра. — Хэй, малыш, ну чего ты? — едва различимо шепчет брюнет, перебирая пальцами растрепавшиеся кудряшки и оглядываясь по сторонам. — Пойдём домой, не нужно чтобы кто-то ещё знал о ваших проблемах. Расскажешь мне что у вас стряслось. Мальчик торопливо проводит Освальда в их с отцом квартиру, уверенный в том, что Эдвард не станет ругать его за это. И пока Пингвин едва заметно осматривает квартиру, а пальто и трость отправляются в сторону, Мартин в своей обычной манере пишет в блокноте лишь пару коротких предложений: «Мама приходила… Они с папой снова ругались из-за меня». Этого было достаточно, чтобы Кобблпот опустился на диван рядом с мальчиком и обнял его. А ведь сейчас с ним рядом должен быть Эдвард, который бы пытался объяснить, что ребёнок не является главной причиной всех скандалов его родителей. Но папаня лишь молча подверг своего сына самобичеванию и уехал без предупреждений, вызывая своими действиями не меньше переживаний, чем за опечаленное дитя, которое в данный момент прижималось к Освальду, нежели к отцу, в котором оно так нуждается. «Что могло прийти в голову этому ботанику? Может он уже где-то напился и разбился, будто бы ему много нужно», — не переставала эта мысль возникать в мыслях мужчины. — Мартин, дети не выбирают своих родителей, но я уверен, что твой папа – хороший человек, ему просто сложно воспитывать тебя одному, он ведь заучка, которому проще понять свою химию или сотни загадок, тем более когда его так разбили отношения с твоей мамой. Но я уверен, что Эдвард знает, насколько ему повезло с тобой, и любит тебя даже таким молчаливым, стараясь сделать всё, что в его силах… И ты обязательно поймёшь его, пусть не сейчас. Я уверен, что сегодня он расстроился так же сильно, как и ты, но сделал всё, чтобы оградить тебя от боли и обиды. Освальд не нашёл ничего лучше, чем отвлечь мальчика приготовлением ужина и разговорами о чём-то, что может поднять ему настроение. Мужчина даже согласился ответить ему на пару вопросов о себе, уже радуясь своему успеху, что тот перестал думать о случившемся, но к вечеру волнение сново вернулось на былое место… Мартин сидел у окна и ждал отца, словно тоже боялся, что с ним может что-то случится. Того не было дома целый день и мальчик даже отказывался ложиться спать, пока тот не вернётся. Пингвину с трудом удалось уложить того в постель, убаюкивая тем, что в детстве ему рассказывала собственная мама. Поэтому из детской ему удалось выбраться лишь ближе к полуночи, напоследок поправляя одеяло и выключая свет, чтобы тихо прикрыть дверь и наконец-то вернуться домой. «У мамы это удавалось куда лучше», – думает мужчина, останавливаясь у двери и улыбаясь. Мартин был хорошим мальчиком, умным и спокойным, чем располагал Освальда к себе. Нигме и вправду повезло…Только ты одна скажешь мне слова до боли близкие,
Ну и как всегда, спрячешь свои слёзы материнские.
Только ты одна, скажешь мне слова до боли близкие,
Ну и как всегда...
Кобблпот тихо прошёлся по комнате, прибирая перед своим уходом кухню, но замер, услышав звук открывающейся входной двери. Они с Эдвардом явно не ожидали увидеть друг друга. Тот был растрепанным, потерянным и испачканным, словно он бился в истерике, а после катался по земле. Но даже сам Нигма не смог бы сказать, что с ним случилось. Он ничего не мог вспомнить кроме их утра и возвращения Кристен, а затем… Он потерялся во времени. Загадочник смог скрыть всё произошедшее за время отсутствия Эда и умолк без церемоний, словно его и вовсе не существовало. Будто бы ему внезапно потребовался отдых. Эдвард был педантом во многих вопросах, это касалось его знаний и воспоминаний, к которым он относился с особым трепетом также, как и к своим книгам. Но Загадочник не постеснялся хозяйничать в этой «библиотеке», словно во времена инквизиции, он сжигал всё, что напоминало о Крингл, вырывал страницы и вычеркивал её имена. Видимо это и называлось «начать жизнь с чистого листа», когда прошлое полностью уничтожено. От осознания этого сердце неприятно щемило, будто бы Нигма потерял себя, потерял весь контроль, и от пробелов в памяти Эду не становилось столько тревожно, сколько от осознания того, что такое может повториться, и не один раз. Ведь действия альтер-эго предугадать почти невозможно, и ты не знаешь, что он захочет сделать завтра. — Я уложил Мартина, но завтра постарайся вернуться с работы пораньше и поговорить с ним, он волновался за тебя, — монотонно проговорил Кобблпот, забирая пальто с вешалки и собираясь уходить в свою квартиру. Он практически не смотрел на мужчину, испытывая некую неуверенность не только из-за утреннего инцидента, но и из-за волнения за него, которое он так и не может объяснить. Мужчине хотелось начать в спешке заваливать вопросами Нигму по поводу того, где же пропадал ненаглядный Эдди, что смог явиться лишь к полуночи, покрытый пылью, окутанный растерянностью и сомневающийся в правильности своих действий. Но Пингвин настолько был измотан моральным успокоением Мартина и собственными терзаниями о том, что у Эдварда пропало сердцебиение в каком-нибудь переулке, потому даже не стал церемониться из-за своей же усталости, хотя ощущение недосказанности всё ещё не покидало его. — Освальд, — окликнул Нигма уходящего гостя, когда за ним чуть ли не захлопнулась входная дверь. Дрожащие от всей этой нервозности руки Эдварда опускают очки на стол с характерным ритмичным стуком, который расходится в тишине квартиры. Стёкла давно испачканы. Может из-за этого воспоминания становились такими смутными? Пальцы с нажимом проходятся по векам, растирая их, словно это поможет снять усталость и напряжение. Взгляд шоколадных глаз находит в коридоре силуэт Освальда, который замер, ожидая что-то наподобие объяснений, — Спасибо, что ты остался с ним снова, я не знаю, как бы был без твоей помощи… Я не знаю, что делать, не знаю, что со мной произошло сегодня, — он продолжил нервно оглядывать фигуру Пингвина в полумраке коридора, ища в нём того, кто сможет выслушать весь накопившийся в голове бред, — Я понимаю, это звучит странно, но прошу, дай мне хотя бы минуту. Кобблпот и вправду замирает, тихо вздыхая и на несколько секунд прикрывая глаза. Похоже, что этот день еще не закончился. Он без лишних слов понял, что уходить и оставлять Нигму одного в данный момент это как минимум жестоко, поэтому пальто смиренно опустилось на место, а мужчина прошел в гостиную, становясь для Эдварда немой привычной аудиторией, в которой он так нуждается. — Я сорвался на неё, я как будто бы потерялся. Я не помню! Я ничего не помню… Я потерял себя, я не контролировал себя, — его голос с нервного крика скакал на более спокойный, но тревожность не собиралась отступать. Руки всё также не переставали трястись в попытке выразить свои эмоции ещё и большим количеством жестикуляции, — А если со всей этой злостью я убил её? Она ведь хотела забрать Мартина, ему было бы плохо с мамой… — Эдвард, постепенно осознавая свои мысли всё больше, беспомощно ища глаза собеседника. — А если это повторится? Если всё повторится вновь и я потеряю контроль, тогда я наврежу сыну, тебе, кому угодно, неужели я чудовище?! Кобблпот не верил, что этот профессор может серьезно навредить кому-то, поэтому не принимал слова всерьёз, накрывая напряжённые плечи ладонями. Большие пальцы проходятся вокруг позвонков, поднимаясь выше во взъерошенные волосы: — Эдвард, тише, а то ты разбудишь мальчика… Я уверен, что ты не сделал ничего страшного, ты просто испугался за вашу семью. Ты разругался с ней и видимо наконец-то принял разрыв ваших отношений. А знаешь, приводи Мартина ко мне завтра с утра, мы съездим ко мне на работу, а потом найдём, чем заняться до твоего возвращения, — мужчина достаёт из этой ужасной «прически» пару веточек, хмуря брови и удивляясь, что же с ним произошло. — Сходи в душ и ложись спать, для всех сегодня был тяжёлый день, тебе нужно отдохнуть. Теперь руки Нигмы тянутся к этим ласковым ладоням, сжимая их. Впервые за долгое время хоть кто-то смог оказать ему поддержку, разделить всю тяжесть одиночества и груз самостоятельного воспитания ребёнка. — Останься… — Эд не договаривает до конца, мешкаясь и проглатывая ком в горле. Он вглядывался в чужие глаза, казалось, будто собственные вот-вот закроются, скрывая накопившиеся слёзы страха и волнения, настолько Нигма был потерян. Просьба была бредовой, но мужчина был готов сделать тотчас что угодно, лишь бы Освальд согласился. — Останься со мной, прошу. На одну ночь. Только на одну ночь… — чуть ли не жалостливо шепчет он, поднося тонкие тёплые руки к своим губам, пока Загадочник тихо ликует. Каждый из них находит в Освальде то, в чём они так нуждаются. Поддержку, желание, уверенность, ощущение целостности, жалость. Он дарил им всё, чего так не хватало это долгое-долгое время, что делало Кобблпота всё желаннее.На неопределенные сроки затеряемся,
По нам наверно видно и мы немного палимся,
Что в каждом твоем дне мой привкус всё острее,
Считаешь этажи, становишься смелее.
Разве Пингвину остаётся что-то после этих чуть ли не плачущих уговоров? — Я схожу переодеться, а ты пока смой с себя весь этот беспорядок, ладно? Ты ведь сейчас больше на клумбу похож, — улыбается брюнет, но Эдвард не отпускает его рук. Не отпускает, пока снова не надевает очки. И потом Нигма тянет его за собой всё также за руку. Тянет в небольшую и ничем не примечательную спальню, в которой, казалось, не хватало хорошего освещения, где впопыхах находит ещё одну мягкую зелёную клетчатую пижаму. В точно такой же сосед застал его в первое утро после их спонтанного знакомства: — Не уходи, я боюсь, что если останусь один, то это может снова повториться... Вот, переоденься, а я сейчас, — суетно забирая полотенце и свою пижаму, уговаривает Пингвина Эдвард и напоследок пихает в его руки второй комплект одежды, после чего скрывается в ванной комнате. Все его вещи сразу отправляются в стирку, он и сам не заметил, когда смог так сильно испачкаться, но Освальд был прав, ему нужно принять душ. Смыть с себя всю грязь прошедшего дня. Струи горячей воды не снимут напряжение, это лишь сказки, но он успокаивает себя и своё волнение в мыслях. Кобблпот осматривает скромную комнату, объёмное панно над кроватью с каким-то насекомым… Если не придираться, то можно сказать, что всё выдержано в каком-то оригинальном лофте, но навряд ли Эдвард задумывался об этом. Освальд аккуратно складывает свои вещи и поправляет компрессионную повязку на больной ноге, переодеваясь в объёмную пижаму, которая оказалась ему велика по всем меркам. Знал бы Мартин, как стремительно развиваются отношения в соседней комнате, то даже порадовался бы за своего отца. Нигма заходит в спальню с влажными волосами, покрасневшей от горячей воды кожей. На нём пижама сидела куда лучше, из-за чего очень отчётливо виднелась их разница в росте. Он застал Кобблпота сидящим на краю кровати и рассматривающим узоры из пышных роз на покрывале: — Эдвард, что бы ни случилось, я не оставлю Вас, что бы ты ни сделал, мы всё уладим, я обязательно помогу,— тихо и устало шепчет Освальд, укладываясь вместе с мужчиной в постель, только теперь замечая полосатое постельное белье и вместе с тем позволяя ему сползти на кровати ниже и обнять его, перехватывая поперёк груди, утыкаясь в ту лицом. Казалось, что утреннего и уверенного Эда просто подменили, от него ничего не осталось, и вместо решительности были до сих пор дрожащие руки, крепко сжимающие, словно в страхе потерять нить с реальностью. Освальд лишь поправляет тёплое одеяло, пока Нигма что-то невнятно бубнит в благодарность, позволяя мужчине едва ощутимо коснуться губами его макушки, как какой-то час назад он целовал мальчишку, укладывая и его спать.И эта ночь для нас стала роковую,
Как долго я искал, как ты меня ждала.
И я останусь только лишь с тобою,
Не на сегодня, ну конечно навсегда.