Шрамы Малфоев

Гермиона до максимума выкрутила вентиль с холодной водой и теперь остервенело размазывала по лицу ледяные капли. Подняв глаза на зеркало, она отметила сразу две вещи. Первое: если раньше ее кожа была приятного кремового оттенка, то ныне она могла сравнить свою бледность только с Плаксой Миртл. Второе: рама зеркала была перекошенной, а на выцветшем дереве с некогда голубой краской нарисованы веселые маргаритки. Значит, она была в Норе. Она потянулась к вентилю, чтобы заткнуть наконец бесперебойное хлестание воды из проржавевшего крана, но взгляд сам собой наткнулся на него. То самое Рождество они встречали почти в полном составе: Гарри, Рон, Джинни, мистер и миссис Уизли, Билл и Флер; даже Чарли смог вырваться из цепких драконьих лап, чтобы повидаться с семьей. Рыжее семейство хотело вернуться к традиционному ужину, где все рассказывали уморительные истории, галдеж стоял до потолка, а стол в кои-то веки ломился от еды. Мальчишки устроили спор: что же приготовила неугомонная Молли на этот раз? Пятьдесят галлеонов отправились Гарри — все получили в подарок вязаные пончо, которые были модными скорее во времена расцвета первого Ордена Феникса. Все, как всегда, максимально наиграно изобразили крайнюю степень восторга, но миссис Уизли сделала вид, что дети искренне рады рукодельным подаркам. Все, кроме Джорджа. В тот день он едва прикоснулся к обожаемому лимонному пирогу, вымученно швырнул подачкой одну из своих самых ужасных шуток, а как только мудреные часы семейства Уизли пробили полночь, он молча шмыгнул в сад. Гермиона с Роном наперегонки бросились к пыльному окну в ожидании первоклассного представления с салютами, коими Джордж радовал семью каждый год, но встретили их только яркие сверкающие всполохи чужого праздника где-то вдалеке. Анджелина извинилась перед всеми и незаметно выскользнула за дверь. Артур нежно обнимал перепуганную супругу и шептал, что их мальчику просто нужно время, но Молли едва сдерживала подступившие слезы. Пока атмосфера не испортилась окончательно, Гарри вызвался поиграть в настольную игру по типу маггловской Монополии. Джинни хоть и терпеть не могла эту «нудятину», но все же расчехлила свою лучшую фальшивую улыбочку и тоже присоединилась к Гарри, расставляя заколдованные фигурки на доске. Рон почему-то обошел гостиную вокруг уже пять раз, не выпуская рук из кармана вельветовых штанов. Гермиона, обратив внимание на волнение своего возлюбленного, преградила ему путь, не дав Рональду завершить еще один нервный круг. — Он будет в порядке, Рон, — она мягко сжала его вспотевшую ладонь и начала выводить линии большим пальцем. Грейнджер знала, что такие уютные знаки внимания всегда плодотворно действовали на тревожного Рональда. — Гермиона, я… — он еле выговорил ее имя, а его уши слились по цвету с новеньким пончо. — Пойдем наверх! Гермиона сама вмиг покраснела до корней волос. Мерлин всемогущий, неужели тот самый момент настанет сегодня? Она, конечно, вдоль и поперек прочитала все известные маггловские книги по физиологии, выслушала не одну лекцию от мадам Помфри о важности противозачаточных зелий, да и жаркие рассказы об этом от Джинни распаляли неведомый доселе интерес. Но стоило им с Рональдом остаться в комнате наедине, будто из-под земли появлялась Молли и давала очередное «жизненно важное задание» — будь то мойка посуды (хотя какая часть их кухни не была зачарована под бытовые задачи?) или еще какое-то ухищрение сердобольной матери. Гермиона выпучила глаза, когда Джинни с прищуром посмотрела на них, а потом Уизлетта хитро подмигнула. Да спасет ее от стыда великий Годрик! — Рон, может, не сейчас? Мы же собирались играть с Гарри и Джинни, да и вообще… — Грейнджер отстранилась от него, в уме представляя стыдливую картину, где он ее раздевает, а там — идиотские трусы с мультяшными выдрами. — Нет, Миона, мы идем сейчас, иначе я никогда не решусь! — сумбурно пробормотал под нос Рон и потащил ее по лестнице на второй этаж. Как только дверь в ее спальне захлопнулась, волна захлестывающей паники сбила Гермиону с ног. Еще в школе девочки шептались о сексе, Парвати даже рассказывала о более… глубоких способах получать удовольствие, на что Грейнджер лишь недвижимой статуей замирала на диване, как будто слово «секс» превращалось в «Остолбеней», стоило ей услышать его от кого-либо. В теории (да и в дурацких девчачьих романах) она должна была сгорать от желания, но почему-то, кроме тошнотного смущения, Гермиона не испытывала ровным счетом ничего. Сейчас, конечно, она с легкостью могла сказать, что тело раньше разума отвергало этот предопределенный лишь детской дружбой союз. Но в тот самый миг, когда Рон вплотную подошел к ней и несмело коснулся плеча, ей хотелось, чтобы ей в руку всунули портключ и она бы с радостью оказалась где угодно, но не наедине с ним в темной комнате. — Гермиона, — Рон аккуратно крутанул ее вокруг своей оси, оборачивая девушку лицом к себе, — я ждал этого момента еще с тех пор, как увидел тебя на том самом Святочном балу. Тогда я понял, что все эти годы был непроходимым тупицей, ну, и ты знаешь… Боже, неужели все мальчишки такие извращенцы?! Сколько нам тогда лет было? Пятнадцать?! Моргана всемогущая, избавь меня от этого стыда! — А потом, когда мы были в том лесу и я видел вас с Гарри вместе, мне казалось, что у такого недотепы, как я, никогда не будет шанса. А потом, ну, типа, у нас что-то начало складываться, и я… — Рон вынул что-то из кармана, а после завел руку за спину. О, Мерлин, это что у него там? Презерватив? — И после того, как ты стала жить у нас дома, мама с меня не слезала. Гарри с Джинни, до этого Билл с Флер. Джордж вроде тоже на подходе. И я подумал, что мы уже достаточно друг друга знаем, ты мой самый близкий человек, Миона. Поэтому. — Глаза Гермионы округлились до таких размеров, что панический ужас в них сиял ярче любого Патронуса. — Эм, кхм, — Рон прочистил горло, опускаясь на одно колено. — Гермиона Джин Грейнджер, ты выйдешь за меня замуж? Хотела ли Гермиона внести этот момент в список самых позорных, не считая жалкие потуги отличиться владением метлой у мадам Трюк? Бесспорно. Она смотрела на тонкое золотое кольцо с аккуратной каплей граната в центре, но мозг журил Грейнджер за то, что все прошлые десять минут она думала лишь о том, что Рон приволок ее сюда ради первого раза. Уж на такой исход событий она даже и не надеялась. Конечно, она не отсекала мысль, что рано или поздно этот момент настанет, учитывая нравы родителей Уизли, но сама же всеми правдами и неправдами хотела оттянуть это на долгие годы. Гермиона дышала только учебой у мадам Помфри. Быть может, и продумывала о том, что однажды вступит в какой-нибудь профсоюз волшебников и сможет помочь магическому обществу интегрировать уязвленные слои магического общества в работу. Или погладит по холке свое гриффиндорское эго, да и пойдет на службу в Министерство, ответив наконец письмом Кингсли, который уже терял надежду завербовать мисс Грейнджер в свои ряды. Но становиться женой? Осесть дома, обложиться пеленками, не спать ночами? Хотела ли она этого искренне? Нет. Но отказать Рону, который по-щенячьи смотрел в мольбе на Гермиону снизу вверх, с трудом удерживая кольцо в трясущейся ладони? Этого она сделать также не могла. — Да, — коротко ответила Грейнджер, позволив Рону надеть кольцо на безымянный палец левой руки. — Я самый счастливый мужчина на всей планете, — прошептал он, оставив кроткий поцелуй у нее на щеке. После подбежал к окну, отворил створку и крикнул куда-то в ночную темень: — Джордж! Она сказала «да»! Гермиона на трясущихся ногах подошла к окну, уперевшись холодными ладонями в потрескавшийся подоконник. В небе возникла маленькая бирюзовая выдра, за которой носился резвый пес из ярких оранжевых вспышек. После силуэты животных переплелись между собой, образуя пульсирующее сердце, что мгновением после рассыпалось в буквы: «Она сказала "да"!». Любая девушка, что была влюблена в мужчину своей мечты еще со времен школы, сейчас бы обзавидовалась Гермионе Грейнджер. Рон совершенно не был способен на такие романтичные поступки, сколько она себя помнила. Бабочки должны были раскрошить ее ребра в волшебную пыль, но все, что она чувствовала в данный момент, — сосущее сожаление под ложечкой и подступающие слезы. И сейчас она буравила взглядом винно-красный камень в сердцевине кольца. Интересно, Драко так же смотрел на свою Метку? Таким взглядом, что хотелось отсечь конечность, чтобы никогда не видеть это клеймо? Гермиона было дернула за гладкий ободок, но пальцы обдало жаром, будто она прикоснулась к заколдованному растению, что после себя оставляло волдыри ожогов. Еще несколько попыток избавиться от украшения потерпели фиаско, и подушечки пальцев действительно покраснели, а ноющая боль электрическим разрядом прошла по кисти. — Всегда знал, что тебе это было попросту не нужно, Миона, — раздалось где-то позади, отчего она подпрыгнула на месте, прижимая ту самую руку к груди. В отражении на Гермиону смотрел изничтожающим взглядом Рон, укладывая свою крепкую ладонь ей на шею. Грейнджер чувствовала, как суматошно пульсирует вена под его ледяными пальцами. — Рон, я тебе уже это говорила. Тогда мне было нужно, но потом… — она сдавленно сглотнула вязкую слюну, а пальцы Рона еще сильнее сдавили горло. — Мы любили друг друга той детской любовью, о которой слагают сказки со счастливым концом. Но война закончилась, и не было никакой необходимости держаться друг за друга, как утопающим за соломинку. Я надеялась, что ты меня простишь, но… — Значит, вот кем я был для тебя все это время? Спасательным кругом? Или, может, жилеткой, чтобы поплакаться, когда тебе удобно? Разве это любовь, Гермиона? — Уизли грубым жестом развернул ее к себе, обхватив подбородок с такой силой, что Грейнджер могла поклясться — кость пошла трещиной от боли. — Чем он лучше меня, а? Ответь на вопрос! — Рон взревел, впечатывая ее в туалетный столик до хруста позвоночника. — Что ты несешь, Рональд? — Гермиона пыталась оттолкнуть его от себя, но Рон перехватил руку и сжал так сильно, что звезды из глаз посыпались. — Ты же у нас самая умная ведьма поколения, а строишь из себя дурочку! Что он нашептывал тебе в своей спальне этим мерзким змеиным языком? Или, может, лучше спросить, что он своим языком делал? Этим Малфой тебя подкупил — лучший любовник всея Хогвартса? — Рон навис над ней и опалял пунцовые от гнева щеки своим пренебрежительным шепотом. — Или деньгами своего мерзкого папаши-Пожирателя? Швырнул тебе в лицо сотню галлеонов; пару цацек, которыми он одаривал Паркинсон, и ты уже раздвинула ноги? — Замолчи, Рональд! Да как ты вообще смеешь такое мне говорить? — Гермиона ощущала, как ярость вскипает в ней, как худшее зелье Финнигана, что вот-вот рванет на весь кабинет Слизнорта. — Немедленно отпусти мою руку, иначе… — Иначе что? — Уизли запрокинул голову и истошно рассмеялся. Мантикора ее раздери, он выглядел в разы безумнее чокнутой Беллатрисы Лестрейндж. — Сломаешь мне нос? Нашлешь Летучемышиный сглаз, как учила моя сестренка? Или ты уже взяла уроки у своего любимого хорька по Непростительным? — он вжался губами в ее ухо, отчего у Гермионы на шее заплясали склизкие мурашки. — Кто знает, на чьей ты теперь стороне? Хотя мы можем это проверить! Рон наставил палочку на рукав ее старой домашней пижамы, и ткань с треском разошлась в стороны. А под ней извивалась угольно-черная Метка, раскрывая смрадную пасть. Гермиона в ужасе отшатнулась в сторону, задев несколько стаканчиков с зубными щетками, и те попадали на холодный кафель со звоном разбитого стекла. Что было хуже видеть: надпись «грязнокровка» или Черную Метку? — Мерзкая потаскуха! — Уизли выплюнул эту фразу ей в лицо, словно Гермиона была лишь гадким слизнем для препарирования. — Хочешь посмотреть на плоды ваших трудов, а, Гермиона? Хочешь или нет, мать твою? — Рон резко схватил ее за руку и поволок вон из ванной. Гермиона наступила на осколки; ступни саднило от жгучей боли, а кровавые отпечатки ног на грязном полу и обжигающие слезы отчаяния — это все, что вырывалось из ее опороченного Меткой тела. — Рональд, немедленно отпусти меня! — крикнула она, запнувшись на лестнице. Грейнджер неуклюже покачнулась, упала на колени и пролетела несколько ступенек в самом низу, с глухим стуком ударяясь спиной об перила. — Переживешь, мразь, — он рывком поднял ее на ноги, с остервенением дернув за руку, отчего кисть изогнулась под неестественным углом. Гермиона хоть и держалась до последнего, но жалобный крик все же разодрал искрящийся воздух Норы на лоскуты. Память злорадно насмехалась над ней, вышвыривая перед глазами пытки Круциатусом. Но что тогда, в Мэноре, что в кошмаре у Хижины, не было так больно, как сейчас. Разве она заслужила такого обращения? Неужели вся ее борьба за сохранение облика нового Малфоя потерпела поражение? После всего, что они прошли вместе с Драко; после всех их попыток и его слов о том, что он готов голыми руками разрывать Пожирателей? Рон вытолкал Гермиону за дверь, но девушка до трясучки боялась разжать веки. Где-то в районе правой скулы кожу обожгло невыплеснувшейся магией из палочки. — Не смей отворачиваться, Гермиона! Посмотри на результат своих трудов! Вы же этого желали с пожирательским отребьем? — Уизли до упора вжал древко Гермионе в скулу, словно иссекая невербальным заклинанием нежную кожу. Быть может, ей и не показалось, потому что по щеке бежала теплая струйка то ли слез, то ли крови. — Хотел бы я прикончить тебя на месте, Миона, — ехидно прошипел тот, — но лучше ты унесешь эту картину с собой в могилу. Чтобы всякий раз, когда будешь засыпать на полу в Азкабане, видела перед собой их всех. Открой свои чертовы глаза! Гермиона шмыгала носом, вращая головой из стороны в сторону, но повелительный голос некогда любимого человека подействовал как Империус. Она широко распахнула глаза и от увиденного мешком осела на стылую землю с колючей иссохшей травой, ибо ноги отказались держать ее. Высокий дуб походил на рождественскую елку, но вместо ярких праздничных шаров с движущимися картинками висели подвешенные за шею трупы. Молли, Артур, Гарри, Джинни, Джордж с Анджелиной. Чем резвее она перескакивала взглядом по крючковатым ветвям, тем больше знакомых лиц представлялись взору. Поблекшие и спутанные светлые волосы Луны развевались на ветру. Жуткое, умиротворенное смертью лицо Невилла. Эрик и Дин из Аврората. Не в силах смотреть в еще одни закатившиеся мертвенные глаза, Гермиона вперила взгляд в запорошенную снегом траву. Она вцепилась пальцами в землю до боли в ладонях, пытаясь в очередной раз сместить фокус внимания на физические страдания. — Я не могла этого сделать… Я не могла такого допустить… Он… Он уже давно не один из них, он бы не стал… — Грейнджер растирала по лицу липкие слезы, перемешивая их с грязью на пальцах. Волна тошноты застряла где-то в пищеводе, а желудок в узел скрутило. — Что хуже, Гермиона: быть поганой грязнокровкой или поганым Пожирателем смерти? Ты надеялась, что сможешь починить его, но гребаный Малфой — не Исчезательный шкаф или очки Гарри. Ты думала, что сможешь перетащить его на нашу сторону, а в итоге он затянул тебя в ад. Теперь тебе в нем и гореть, любимая, — прошептал Рон, направив палочку в сторону дуба. — Инсендио! Жухлая трава вспыхнула багровым пламенем, что поползло по столбу дерева вверх. Трупный запах смешался с ароматом гари, сплетаясь в тошнотворную композицию агонии. Гермиона заткнула уши потными ладонями, когда услышала крики каждого, чье истерзанное пытками тело раскачивалось на ветвях. Звуки сливались в одно единственное слово: «Гермиона». Вопли наслаивались друг на друга, порождая отвратительную какофонию, от которой хотелось в ту же секунду вспороть череп, выколоть себе глаза и разорвать барабанные перепонки в мясо. Лишить себя всех чувств, выдрать сердце из грудной клетки с корневищем. Или направить палочку прямиком в яремную вену; выпустить Непростительное, а после упасть замертво и сгореть вместе со всеми в этом кошмарном погребальном костре. Гермиона завопила во все горло, до срыва голосовых связок, ошпаривая трахею горючим раскаянием. Она кричала так громко и так протяжно, что собственный голос высоким писком разразился в ушах. А потом все стихло. Грейнджер боялась еще хоть раз взглянуть на кострище, но едкий запах сожженных трупов сменился на приторно-сладкий аромат роз. Она подняла голову и увидела, что сидит в центре огромной оранжереи. А повсюду сплошной ковер изящных белых цветов. Грейнджер, шатаясь, поднялась с колен; ударила себя по щекам несколько раз, чтобы вернуться в реальность. Кольцо на пальце растворилось, оставив на своем месте тонкий белоснежный шрам. Она оглянулась по сторонам и сама не поняла как, но ноги уже инстинктивно несли ее прочь. Шипы вонзались в щиколотки, и чем быстрее она бежала, тем глубже простирались порезы на ногах, будто она была живой подушечкой для булавок и иголок из маминой коробочки для шитья. Стоило ей добраться до выхода из оранжереи, и стеклянная конструкция с широким полусферическим куполом взрывом разлетелась на микроскопические осколки. Руки, спина и лицо были полностью утыканы крошечными прозрачными кинжалами, но то ли от болевого шока, то ли от всплеска адреналина Гермиона уже не чувствовала ничего. Только ясное желание выбраться отсюда поскорее. Живой. Она остановилась у входа в Мэнор. Где-то между шпилями кружили вороны, гулким карканьем завывая в тягучем ночном воздухе. Во всех окнах было темно, хоть глаз выколи, но лишь в одном горел еле различимый тусклый свет. В том самом, откуда она наблюдала за разговором Гарри и Драко, в очередной раз подставив несчастного добряка Альфи. Гермиона до побеления костяшек сжала древко палочки, приготовившись к худшему. Хотя что могло быть хуже всего пережитого за эту ночь? Она нагнулась и сосчитала в уме до четырех, глубоко вбирая морозный воздух в легкие. Обратно отсчитала от трех до одного, выпуская седой клуб пара. Однажды она вычитала способ «Дыхания по квадрату», чтобы приводить себя в сознание после ночных кошмаров и последующих панических атак, но сейчас они казались ей лишь детскими сновидениями, с которыми можно было справиться с помощью стакана горячего молока с имбирным печеньем. Грейнджер задеревеневшими пальцами схватилась за карниз у окна, удерживая израненное тело на весу. Переборов сковывающий страх, Гермиона решилась все же взглянуть: что же было по ту сторону? Но Малфой Мэнор подкинул ей еще одну головоломку.

***

— Да где же эта блядская книга? — Драко суматошно выдергивал выдвижные ящики из стола в кабинете, и те с гулом отлетали в стороны. — Тео, ты же должен был оставить ее здесь! Драккл бы тебя побрал, Нотт! Малфой, кажется, сходил с ума. Череда отравляющих сновидений мерзкой вереницей проносилась уже сколько? Когда находишься по ту сторону сознания, сложно было ухватить само время за одеяния, выкрикивая вопрос о сроках его нахождения в этом кошмарном царстве. А еще сильнее его пугало то, что собственное тело начинало выцветать. Словно он смотрел не на свои руки, а на очередную черно-белую колдографию. Да и сердце стало сдаваться: удары замедлялись, и каждая пауза между ними растягивалась на бесконечное количество секунд. Драко бил себя по ребрам, приказывая глупому смертному сердцу восстановить свой упорядоченный ход, и каким-то образом ему пока это удавалось. Думал ли Драко Малфой, что когда-то в своей жизни сможет уместить столько переживаний разом? Все эти годы после войны не приносили ему ничего, кроме бездонных страданий. Он был совершенно одинок, разбит и жалок. Когда молот судьи огласил приговор родителям, он чуть было не отправился вслед за ними, разделяя соседнюю камеру. Артур уволок его из зала суда, а Малфой под нос шептал, что вернется за судьей и прикончит его на месте без сожаления. Драко и на оглашении приговора был готов взнести палочку и направить Аваду в мерзкое лицо сгорбленного старика в черной судейской мантии, но запрет на посещение Визенгамота с палочкой оградил его от безумства. Он вернулся в Мэнор, но без присутствия матери поместье зачахло. Пусть поместье и было временным пристанищем для Пожирателей, но память о лучших годах, проведенных здесь с Нарциссой, не давала ему права возненавидеть этот чертов дом всеми фибрами души. Первым делом он попросил мистера Альберта всеми силами сохранить сад с розами. Избалованные цветы подчинялись лишь его матери, но дворецкий смог отыскать в ее старых записях все заклинания, с помощью которых она создала маленький кусочек рая в этом треклятом месте. А следующие несколько месяцев он провел в запое. Малфой, что всегда следил за своим внешним видом, в те времена напоминал лишь разоренного пьяницу: волосы отросли почти до плеч, щетина разрослась так сильно, что самому Драко казалось, что еще пара месяцев и он будет походить на Дамблдора. Он напивался до такого состояния, что мог уснуть на полу. И стоило Драко проснуться, так он вновь опустошал домашний бар. Артур не решался заводить с ним разговор, ибо Малфой был похож на разъяренного грифона, который мог острыми когтями вспороть старику брюхо, если бы тот осмелился высказаться о его образе жизни. Дворецкий молча накрывал юного лорда одеялом, когда находил перебравшего с выпивкой Драко возле дивана в кабинете. А потом Артур стал все чаще отлучаться из Мэнора, чему Малфой даже был рад. Ему было горько от сопереживающего взгляда старика, как будто намертво приклеенного к его макушке. Артур был своеобразным голосом совести, но вся его честь была продана за порцию огневиски. Одиночество сводило с ума. Блейз сразу после войны решил уехать в Италию. Да и предлагал Драко поехать с ним вместе, но тот был непреклонен. Первое время он с радостью встречал сову Забини на карнизе окна, потому что его письма хоть как-то отвлекали от вязкой трясины безысходности. Блейз нахваливал местное вино, загорелых и темпераментных девушек, что, естественно, по щелчку пальцев падали к его ногам. Тот самый буйный подросток-Драко из собственных воспоминаний пищал бы от такого образа жизни, но нынешний Драко лишь по-доброму завидовал Блейзу. Пусть его мать и была взбалмошной особой, что приносила новости об очередном замужестве и новом отчиме для сына, но она хоть была жива. И не сидела в тюрьме. После письма стали приходить все реже, и в какой-то день Малфой уже не подходил к окну в ожидании бурой совы. Драко в мыслях вычеркнул еще одно имя из списка. Нотт большую часть времени путешествовал по разным странам. Малфой удивлялся, что его лучший друг стал походить на сумасшедшего коллекционера, да и тесное общение с отцом наводило на подозрения. Конечно, Теодор был слишком умен, чтобы влезть в сотрудничество с оперившимися птенцами Пожирателей, но Нотт-старший всегда слыл как беспринципный старый мудак. Еще до Хогвартса Тео приезжал в гости в Малфой Мэнор с синяками на лице. Драко прекрасно понимал, откуда у него эти «боевые» отметины, но предпочитал деликатно молчать. И они практически не виделись с Ноттом, вплоть до той самой драки в этом же блядском кабинете. Однажды Драко получил письмо из Министерства. Он долго гипнотизировал взглядом подпись отправителя, и ему казалось, что все происходящее — настоящий сюр. Сам Гарри Поттер пожелал его видеть, назначив встречу в отделе Магического Правопорядка. Драко даже поднял все записи о своих счетах; описи имущества, что провело Министерство после падения Волдеморта. Малфой гадал, за каким чертом идиотский Поттер пожелал аудиенции, ведь, кроме беспросветного пьянства, эти проклятые чинуши не могли вменить Драко Малфою ни-че-го. Каково же было удивление Драко, когда Святой Мальчик предложил ему работу в Аврорате. Даже был согласен на то, чтобы Малфой прошел ускоренный курс, ибо о его боевых навыках не знал только ленивый. В обмен Поттер предложил ему аннулирование условного срока, если Малфой продержится в Аврорате несколько лет. И заверил, что будет ходатайствовать об освобождении Нарциссы из Азкабана. Про Люциуса и речи не было, но, как бы цинично ни звучало, Драко не было никакого дела до отца. Его самого клеймили за Метку, но то был выбор под давлением обстоятельств, в которых от начала и до конца был виновен его же собственный отец. Вся семья Малфоев стала разменной монетой ради внимания этого проклятого змееподобного ублюдка, а Люциус чередой своих проступков загнал их всех в петлю. Драко понимал, что ждет его на службе в Министерстве и как к нему будут относиться коллеги. Но, кроме кристаллически чистого расчета, не было ничего в его положительном ответе Поттеру. Какой толк строить из себя героя, если вчерашнему Пожирателю не поверит ни одна живая душа? Так Драко Малфой стал самым циничным и холодным аврором. Пока дубиноголовые подчиненные Поттера скулили о том, что пойманных Пожирателей следует доставить в допросную, Драко избрал другую тактику. Его пристанище вновь принимало «посетителей» в затхлые подвалы, но теперь и обстоятельства были другими: эти блядские выродки поменялись местами с теми, кого они в лучшем случае убивали. Поттер хоть сначала и противился такому подходу, но данные, что удавалось выбивать Малфою из Пожирателей, перевесили незримую чашу весов. И отныне у Драко был карт-бланш на любые действа. После того, как он долгие часы отрабатывал на министерских добровольцах легилименцию, его навык в этом искусстве взвинтился до небывалых высот. Малфой переворачивал их мозги вдоль и поперек и если видел, что эти твари каким-либо образом издевались над женщинами и детьми, то убивал сразу же. Драко возвращался в Мэнор, а сцены жестоких изнасилований магглорожденных стояли перед глазами. Крики совсем юных девочек, которых брали силой в очередной грязной лачуге. «Пожалуйста». Он возненавидел это слово. Оно было единственным, которое произносили жертвы, исполосованные Режущим с ног до головы. Молодые девушки, которым еще жить и жить, что походили на живые трупы, ведь после стольких Круциатусов невозможно было вернуться в нормальное состояние. И Пожиратели трахали их, как дешевое мясо, которое уже не в силах было сопротивляться. Пару раз их с Поттером вызывали на покинутые базы Пожирателей, и он своими глазами видел исхудавшие женские тела с чертовой запекшейся «чистой» кровью под ногтями. Чем больше Драко видел в головах Пожирателей, тем глубже нырял в графин с огневиски. После смерти отца Тео, едва волоча ноги, заявился в Мэноре. Драко знал, что в родовом поместье Теодора начнутся обыски так же, как и у него в свое время. За несколько дней до рейда в Нотт Мэноре Малфой предупредил друга, но тот так был раздавлен скорбью и желанием мести, что пропустил оповещение сквозь пальцы. А когда дражайшие реликвии изъяли в пользу следствия, Теодор обезумел. Он отчего-то посчитал, что раз Драко теперь аврор, да еще и под протекторатом Поттера, то имел полномочия отозвать приказ об обыске поместья. Еще и высказался Драко насчет его затянувшегося пьянства. Кто кого ударил первым, они и не вспомнят, и если бы не Артур, вовремя подоспевший в разгар драки, когда оба бывших слизеринца вынули свои палочки, исход того вечера мог оказаться весьма плачевным. Так Драко вычеркнул очередное имя из списка. Но если бы не Тео, что случилось бы с Грейнджер? Драко шумно выдохнул, с силой уперевшись в столешницу. Он так бежал от одиночества, но новообретенные чувства стали его ахиллесовой пятой. И это была отнюдь не влюбленность, которую он сам, кажется, все-таки принял. А страх. Липкий, рокочущий, вспарывающий внутренности. Пока он был заперт в кошмарах, что с ней могло произойти за это время? Конечно, рядом бы оказался Поттер. Но черт возьми, ему хотелось самому справиться со всей этой чехардой. Малфой с горечью признал, что какой-то зверь внутри взращивал в нем собственника. Он сам должен стать щитом для Гермионы. И видит Мерлин, что на этот раз ему хотелось быть героем. Не тогда, когда ему жал руку Гарри, стоило Драко вернуться с очередной склянкой воспоминаний о допросах Пожирателей. Гермиона Грейнджер, которой он отравлял существование долгие годы, смогла каким-то образом разглядеть в нем каплю человечности. Но стоило ли оно того? Рассказ Пэнси ударил его под дых, и Драко старался оттолкнуть эту мысль куда подальше. В его жизни Дафна Гринграсс умерла уже давно, и не стоило попусту беспокоить мертвецов. Хотя другая его часть сгорала от желания вновь увидеть ее. И на удивление, чертово подсознание исполнило его просьбу. — Здравствуй, Драко. Малфоя словно ледяной водой окатили. Он почти забыл этот мелодичный голос. Как и ее изумрудные глаза, что с нежностью оглаживали его задеревеневшую спину взглядом. Драко глубоко вобрал воздух, разворачиваясь по направлению к говорившей на каблуках. Колени с трудом удерживали его на весу, но Драко с силой вжался поясницей в письменный стол, чтобы не потерять равновесие. Оживший призрак из его задурманенных грез стоял перед ним. Теплая улыбка пухлых розовых губ, золотистые локоны, подхваченные на макушке изящным атласным бантом. Длинное амарантовое платье в пол, которое он сминал своими собственными руками, прижав хрупкое тело к библиотечной полке. Он готов был выложить за этот момент все состояние, но сейчас лишь столбом стоял, пока Дафна медленно шла к нему. Драко сглотнул вязкий ком в горле, когда она остановилась в непозволительной близости. Он не решался поднять руку, чтобы дотронуться до нее — совсем как в том кошмаре с матерью. Что было бы большим разочарованием: убедиться, что она все же жива, или же размазать дымку фантома по спертому воздуху кабинета? — Это невозможно, — едва слышно пробормотал он. Дафна лишь мельком улыбнулась, приложив свою теплую — живую — ладонь к его щеке. — У меня мало времени, Драко, — более серьезно произнесла она, оглянувшись по сторонам. — Я, по правде говоря, надеялась, что этот момент никогда не настанет. Но сейчас придется выложить карты на стол, если ты еще планируешь выжить, дорогой, — Дафна, еле дыша, провела пальцами по пылающей скуле Малфоя. — Почему сейчас, Дафна? Ты хоть можешь себе представить, через какой ад я прошел, когда ты исчезла? — Драко ронял фразы, пытаясь сдержать истошный вопль негодования. — В тот день, когда вы уехали, часть моей души погибла. Я пытался. Я перерыл все архивы; я денно и нощно мучил несчастных подопытных в Министерстве, чтобы хоть мысленно пробраться к тебе. Но натыкался лишь на холодную глухую стену. Я поверил, что ты умерла, и умер вместе с тобой. Почему, Дафна? — Драко Люциус Малфой! Ты сейчас же выслушаешь весь мой рассказ от начала и до конца, и не смей меня перебивать! Я и правда умираю, Драко, и будем считать, что это — мой прощальный подарок тебе, — Дафна пытливо вглядывалась в серые радужки напротив, ожидая, что Драко поймет ее спешку и замолчит наконец. Он покорно кивнул, прикрыв глаза. — Ты бы не пробрался в мои мысли, милый. Потому что я так захотела. — Малфой открыл было рот, чтобы возразить, но она приложила палец к его губам. — Мы договорились, Драко. Я рассказываю, ты — помалкиваешь. Счет на минуты. Мы вовсе никуда и не уезжали. Все это время я была в Мунго. Иногда под Оборотным, когда мне хотелось прогуляться по больнице. Остальное время я была в одиночной палате, которую зачаровали так, чтобы никто, кроме проверенного обслуживающего персонала, не мог войти. Все они дали Непреложный Обет. Мать была уверена, что нас потянут на дно вслед за Паркинсонами, поэтому они с отцом уехали в Вену, а меня оставили под наблюдением колдомедиков. Ты не виноват в этом, Драко, — она нежно погладила его по волосам, как и всегда, когда они коротали вечера в библиотеке. — Когда я услышала из проверенных источников, что за твою голову назначена огромная награда, пыталась убедить семью, что мое проклятие никак не связано с тобой. Так оно и есть. Я подняла семейные архивы и нашла записи о родословной со стороны отца. Раз в несколько поколений первенца забирало проклятие, но я хоть успела немного пожить. Мое сердце почти мертво, Драко. Но я не могла уйти, не извинившись перед тобой, — Дафна с великим сожалением посмотрела на Малфоя, а в глазах ее блестели бисеринки слез. — За что тебе просить прощения, Дафна? — вымученно спросил Драко, совладав наконец с трясущимися руками. Он почти невесомо коснулся ее кисти. — За то, что случилось с тобой и Грейнджер. Это я ее прокляла. — Малфой отшатнулся от нее, с ужасом зажав рот рукой. — Не нарочно, Драко. Когда мое проклятие начало прогрессировать, Астория сошла с ума от гнева. Забавно, да? Старшая сестра у нее из-под носа увела жениха, а потом решила отбросить коньки, чтобы ты не достался никому. Но как бы я ни уверяла ее в том, что это проклятие — родовое, она была непреклонна. За тобой шла охота, и поэтому Астория была уверена, что за твое благостное назначение в Аврорат я обязана поплатиться жизнью. Сама она никогда бы не подобралась к тебе напрямую, поэтому подослала проклятый огневиски. Но ты каким-то неведомым образом не умер. И тогда я поняла, что ее план еще более жестокий — заставить тебя мучительно сходить с ума. Астория приняла условия Пожирателей за спиной у наших родителей и, ведомая жаждой отмщения, включилась в игру. На повестке дня стояла поимка Грейнджер или же ее убийство — Пожирателям дали волю. Но за ней по пятам сновали авроры Поттера, поэтому Астория решила действовать моими руками, — Дафна запнулась, и было видно, как она нервно закусывает щеки. — Я бы никогда, Драко. Слышишь? Никогда бы не причинила вреда другому человеку. Но в арсенале сестрицы есть ее излюбленное Непростительное, которое она посмела применить на мне. — Вот сука! — выплюнул Драко. Ему бы и в голову не пришло, что озлобленная бывшая невеста способна на такое. Даже пойти на издевательства над родной сестрой, что умирала в больнице. Отвела же его нелегкая от женитьбы! — Она что, заставила тебя действовать под Империусом? — Да. Грейнджер была одной из немногих, кто был вхож в мою палату, но так как она была лишь практиканткой, то ей позволялось видеть меня только под Оборотным. Естественно, она заметила это, когда делала осмотр. Не зря же она умнейшая ведьма поколения, — Дафна усмехнулась, а у Малфоя почему-то расцветала в груди гордость за его Гермиону. — Перед одним из обходов ко мне пришла Астория, и последнее, что я помню, — как она передает мне какую-то книгу. А потом ничего. С тех пор я решила быть осторожнее с Грейнджер, ведь прятаться под Оборотным больше не имело смысла, поэтому я просто заменяла себя в ее воспоминаниях. Но тот «подарок» Астории не давал мне покоя. И недавно, когда я услышала крики Пэнси в Мунго, мне захотелось все узнать самой. Я дождалась отбоя и, рискуя очень многим, прокралась к ней в палату. Она что-то бормотала про тебя и Грейнджер, но Пэнс была так плоха… Мерлин, Драко, почему в нашей жизни все складывается именно так? — Гринграсс сжала его руку, а он сделал то же в ответ. — Словами я бы от Паркинсон ничего не добилась, поэтому решила на свой страх и риск воспользоваться легилименцией, хотя понимала, что это может меня добить. Я почти отказалась от магии, чтобы поддерживать жизнь еще хоть сколько-то. И я увидела ее воспоминание о том, как тебя на носилках вместе с Грейнджер доставили в Мэнор. Черт, Драко, я не могла позволить тебе умереть от рук моей сестры! — Так вот почему Пэнси упомянула золото, изумруды и твой бантик, — вымученно хмыкнул Драко. — Мне тогда показалось, что ты можешь быть как-то причастна ко всей этой истории, но посчитал это бредом. — Я просто хотела, чтобы ты знал: ты никогда не был виноват в том, что со мной произошло. И ты не умрешь сегодня, Драко Люциус Малфой. Она пришла за тобой сюда, и она же тебя заберет из этого кошмара. И теперь ты знаешь, кто был истинным кукловодом во всей этой истории. Я бы не хотела прощаться с тобой вот так, Драко, — Дафна смахнула пальцами горькие слезы со щек. — Я хотела бы быть с тобой столько, сколько мне было отведено, но я бы не позволила себе умереть у тебя на руках. Однако теперь я могу уйти спокойно, мой милый. Одна храбрая девушка из недружественного факультета любит тебя так же сильно, как и я. И может, даже больше, если пошла на верную смерть, чтобы вызволить тебя, пока я пряталась в Мунго, как позорная трусиха. К сожалению, это действительно мой прощальный подарок. Я и так здесь задержалась, Драко. Не знаю, сколько еще мое усыхающее тело будет держаться в сознании, пока я тут с тобой болтаю. Да и ты сам уже еле держишься, — она посмотрела на их переплетенные пальцы, которые смутно походили цветом кожи на здоровый, живой оттенок. — Гермиона ждет тебя на входе, Драко. Люби ее так сильно, как можешь. Пообещай, что вы выберетесь живыми из всего этого и ты наконец будешь счастлив. В память обо мне, Малфой. Пообещай! — прикрикнула Дафна, до побеления костяшек сжав его ладонь. — Обещаю, Дафна, — Драко обнял ее и в последний раз вдохнул пьянящий аромат лемонграсса и пионов, который так трепетно и нежно любил. Дафна оставила на его щеке невесомый поцелуй, стирая с лица Малфоя терпкие слезы скорби и сожаления. — Я люблю тебя, Драко. Знай, что я любила тебя до последнего вздоха. А теперь иди к Грейнджер. И постарайся остановить мою сестру. Я верю, что в ней еще осталась человечность. Как и в тебе, когда в тебя не верил абсолютно никто. Прощай, Драко. Силуэт в его руках растворился в легкой голубоватой дымке, а Драко Малфой так и стоял с поднятыми руками, сохранив объятия любимой девушки, которая отдала последние минуты своей жизни, чтобы прийти к нему. Драко ничком осел на ковер и взвыл, позволив отчаянию пробить эту эмоциональную дамбу. — Почему все, блядь, в моей жизни происходит так? А? Почему?! — он швырнул в окно какую-то статуэтку, которую смел со стола в неистовых попытках найти книгу. Слезы увесистыми каплями падали на ворсинки ковра, забрав с собой отравляющий душу яд вины и сожаления. — Ебаный ты палач, Драко Малфой! Ты только и умеешь, что разрушать чужие жизни! Сука! Он жадно хватал ртом воздух, который Адским пламенем проходился по дыхательным путям, выжигая после измученные легкие. Драко затуманенным взором оглядел свои руки, которые пошли рябью, словно его кожа была озером у Хогвартса, по которому они пускали камешки. Значит, его тело уже не справлялось наяву. Но Дафна сказала, что Гермиона — его Гермиона — пришла за ним. Малфой хотел было встать, но ноги подкосились, и он обессиленно рухнул на пол. Почти рухнул. Потому что кто-то перехватил его исчезающее тело в свои нежные руки. — Пора возвращаться домой, Драко.