Мерзко и неправильно

Сокджин, если честно, стремный, он улыбается и хохочет ненатурально, рубаха-парень, развеселый дуралей, и Юнги думает: неужели никто этого не видит? Неужели никто не замечает, что все его дружелюбные поползновения — это наигранное, наносное, что он руку по локоть откусит, если покормить с неё? Видимо, нет, потому что вокруг Сокджина всегда толпа — даже когда он один в библиотеке, Юнги чувствует это: в любой момент могут набежать его друзья-приятели, и вокруг станет душно от их обожания и доверчивости. Гадость, блять, какая. Юнги обходит его кривыми полукружьями, разворачивается и идёт в другую сторону, если в узком коридоре не разойтись. Юнги хочется жаловаться кому-то на это, хочется орать о том, какая Сокджин лицемерная хуйня, но единственные свободные уши это Хосок, а Хосок почему-то решил, что Юнги на самом деле запал на вот это вот всё и просто бесится, что не может подобраться ближе. Юнги не знает, как ещё объяснить, что к этому крокодилу в голубом пальто он бы добровольно на километр не подошел. Юнги постоянно на взводе, немного в тревоге, постоянно обновляет свою ментальную сигнализацию и чутко следит, чтобы никаких следов Сокджина в его атмосфере не наблюдалось и, видимо, это его и подводит: Юнги не замечает, как тот подходит со спины и садится на соседний стул в библиотеке. Это как мыть руки по пятнадцать раз в день, боясь микробов, и убить к херам всю полезную микрофлору. — Я тебе не нравлюсь, — голос у Сокджина не высокий и не низкий, такой, обычный оказывается, когда он не улыбается своим друзьям приторно. — Уйди, пожалуйста, — Юнги двигает свои учебники влево, пересаживается на другой стул. — Тут занято. — Тут никого. — Сейчас мой друг придет. — Твой друг ещё полчаса будет в танцевальной студии. Юнги облизывает пересохшие губы. — Да не парься ты, — Сокджин пересаживается вслед за ним, дальше бежать некуда, стулья закончились. — Я тебя не сталкерю. — А очень на то похоже, — Юнги собирает тетради и книжки скопом в сумку, мнёт обложки — похер, дома разберется, бежать, надо бежать, пока оно его не сожрало. — Давай поговорим? — у Сокджина голос сладкий-сладкий, Юнги даже поддается на секунду, но страх, который держит его за горло, напоминает: дуй отсюда, иначе тебе пизда. — Давай ты никогда не будешь со мной говорить? Стул скрипит по линолеуму, Юнги старается идти спокойно, но затылком чувствует — Сокджин идёт за ним. Юнги машет на прощание девочке-сокурснице за библиотечной стойкой и молится, чтобы откуда-нибудь вывалился весь сонм сокджиньих знакомых и унес его куда подальше. — Да погоди ты, — Сокджин ловит его за капюшон толстовки, и Юнги знает, что вырываться нельзя — это со стороны похоже на игру, забаву, шуточки, ему не хочется прослыть ненормальным психом, который так очевидно шарахается от обожаемого Сокджина. — Мин Юнги, пожалуйста, стой. Юнги стоит. Он даже не дергается (молодец!), когда Сокджин осторожно берет его за руку — его ладонь теплая, в отличие от ладоней самого Юнги, согревает приятно, обманчиво успокаивающе. — Я хочу с тобой дружить, — Сокджин разворачивает его к себе, заставляя посмотреть. — А я не очень хочу, — очень тихо, сквозь зубы выдает Юнги. — Отъебись. Сокджин смотрит с восторгом — таким же наигранным, как и улыбки: — Ты мне нравишься. — А ты мне нет. — Пока — нет. — Никогда, блять, нет, отпусти. Сокджин отпускает, улыбается, слегка наклонив голову. — Посмотрим. Юнги едва удерживается от желания показать ему фак, хвалит себя за это и быстро-быстро, не оборачиваясь, идёт на выход. Хосок почти не пьёт, говнюк такой, поэтому с ним удобно ходить по барам и алкогольным тусовкам: Юнги знает, что как бы он ни нажирался, его доставят домой, укроют одеялком и заботливо оставят рядом с кроватью тазик. Даже если Юнги кого-нибудь подцепит (что происходило примерно ни разу за всю историю его пьяных похождений), Хосок всё равно убедится, что Юнги доехал до дома в целости и сохранности. Какого хуя случается в этот раз, Юнги не очень понимает, а черные провалы в памяти не дают ответов: они на диване в чьей-то маленькой квартире, и в Юнги уже два пива и самопальный лонг-айленд, Хосок у него головой на коленях, и что-то задвигает весело про танцы, потом чернота, но под пальцами всё ещё мягкие волосы и голос такой же веселый, Юнги прикрывает глаза и под веками всё кружится и переливается. Потом снова темно, отрывком — два шота, за ними просветление — Юнги сидит в чьих-то объятиях, упираясь спиной в чужую грудь, его держат поперек живота, дышат в ухо и давят подбородком в плечо. Юнги рыскает глазами по комнате — потому что человек сзади явно больше худосочного Хосока, ловит, как тот набрасывает кожанку — у Юнги в глазах сплошные вопросы, Хосок показывает ему два больших пальца и мерзенькую ухмылочку. А потом уходит. А потом опять темно. Юнги снова приходит в себя уже в кровати, одетый, но почему-то без носков, в голове шумно, во рту — кисло. Он вяло оглядывается — комната его, даже тазик у кровати — его, синенький, с щербинкой по ободу. Видимо Хосок всё-таки вернулся и забрал его домой. На кухне гремят тарелками и хлопают шкафчиками, Юнги сползает с кровати и идёт на звук. — Привет, — и по спине пробирает холодом. Похмельных галлюцинаций у Юнги до этого не было, но ведь всё случается в первый раз? — Будешь есть? Юнги молча разворачивается и уходит в ванну. Он возвращается через полчаса, основательно отмокнув под душем. Галлюцинация пьёт кофе из его любимой чашки и никуда уходить, видимо, не собирается. — Я тебе яишенку пожарил. С беконом. — У меня не было бекона, — голос хриплый, как будто чужой. — Я сходил в магазин ночью. Юнги протискивается мимо Сокджина, усаживается напротив. — Предупреждая твои вопросы: я не вламывался к тебе, код мне сказал твой друг, твоим бессознательным состоянием я тоже не пользовался, — Сокджин ухмыляется, и Юнги вдруг с удивлением понимает, что это — его настоящее лицо. Помятое немного, ехидное, неприятное даже. Не переслащенное как сахарная вата. Не пугающее. — Так ты есть будешь? — Буду. Сокджин улыбается — и эта улыбка тоже Юнги как-то под дых бьет. Юнги привык его бояться на расстоянии. Бояться вот этого Сокджина в мятой футболке с тупой надписью на кривом английском, суетящегося у плиты, получается очень слабо. Вообще не получается, если честно. — Ты кто? — выдает Юнги, когда ему вручают палочки и тарелку с идеальной яичницей и выложенными по краешку помидорами. — Сокджин. Ешь давай. — Может, ты его добрый брат-близнец? — яичница вкусная, а Юнги оказывается гораздо голоднее, чем казалось до этого. — У меня нет брата-близнеца. Юнги молча жует. Все оправдания внезапной перемене в пугающе отвратном Сокджине-из-универа у него закончились. — Ты мне нравишься, — Сокджин подпирает кулаком щеку, смотрит — и в глазах у него бесконечная темная толща океана, в которой водится хуй пойми что. — Давай дружить? — Мне что, пять? — прыскает Юнги. — Не знаю, ты мне скажи. — А тебе не надо домой, например? — вместо ответа спрашивает Юнги. — Никто о тебе не волнуется? Друзья твои? Девушка? — У меня нет девушки, — Сокджин улыбается. — Если тебе интересно. — Мне не интересно. Если я соглашусь — ты отъебешься? — Возможно, — Сокджин растягивает губы в улыбке — она снова не такая стремная, какую Юнги видел до этого. — Ладно, — у Юнги слишком мало сил, чтобы сопротивляться, приводить доводы, почему ему это нахуй не упало и всё такое. — Мы теперь лучшие подружки. Доволен? — Безумно, — Сокджин снова улыбается. — Ешь. — Я хочу такую девушку, которая будет предана мне. Которая будет поддерживать, несмотря ни на что, — говорит Юнги, размешивая молочный коктейль трубочкой. — Чтобы всегда на моей стороне. И чтобы если работаю — не мешала. — Это всё? — у Хосока губы разъезжаются в ехидной улыбочке. — Или ещё что-то хочешь добавить? — Ну, она должна быть умной ещё, — Юнги загибает палец. — Такой, знаешь, чтобы ухо радовала. Ну и чтобы глаз не обижала. И ростом чтобы метр шестьдесят, ну, может шестьдесят три. Не выше. — Да вы, батенька, фантазер, — Хосок уже в открытую ржет. — И где ты такую будешь искать? — Понимаешь, я уверен, что она сама найдется! — хорохорится Юнги. — Я понимаю, что ты умрешь холостяком. Возможно… — Хосок смеривает его оценивающим взглядом. — Да нет, даже вероятнее всего девственником. — Ой, да пошел ты. Юнги сидит в противоположном углу кафетерия, смотрит иногда туда, где Сокджин, окруженный воздыхателями, что-то рассказывает, бурно жестикулируя. — Два из эээ, сколько там у тебя пунктов было? — ухмыляется ехидно Хосок. — Что? — Ким Сокджин глаз вполне себе радует. И ухо не обижает. — Кто? — Юнги делает вид, что не расслышал. — А на кого ты пялишься? — Хосок делает невинное лицо. — Ни на кого. У Хосока сейчас, кажется, щеки треснут, роковая ошибка — надо было сказать всё, что угодно, потому что «ни на кого» — и Юнги словно расписывается под обвинительным приговором. — Ну-ну. Сокджин не похож на девушку мечты. Сокджин вообще на девушку не похож, если честно, даже при всей его кукольности лица, пухлых губах и больших глазах. У Сокджина крупные ладони, кривые дурацкие пальцы, нос с горбинкой и смех идиотский, пробирающий по позвоночнику раздражением. Сокджин его больше не пугает (во всяком случае так сильно, как раньше), и дружба у них какая-то худо-бедно получается: Юнги не липнет к нему в универе, сливаясь с толпой, но встречается иногда пожрать где-нибудь или в кино сходить, сталкивается коленями и боками на диванах в чужих квартирах (Юнги больше не пьёт до потери сознания), разговаривает даже: Сокджин неожиданно умный, даже когда делает вид, что непроходимо тупой. Но Сокджин не смахивает на девушку — и Юнги не чувствует ничего такого к нему. Может, немножко симпатии, замешанной на удивлении. И всё. — Эгей, — Хосок машет перед его лицом ладонью. — У меня к тебе вообще-то деловое предложение. — Слушаю внимательно, — Юнги краем глаза замечает, что Сокджин встает и идет к выходу, мажет по Юнги взглядом и подмигивает дурацки. — Меня позвали на свидание вслепую, а у меня студия сегодня, вообще никак. Сходи вместо меня? — И кто из нас помрет девственником? — ворчит Юнги. — Ладно, мне всё равно заняться нечем. Диктуй адрес. Юнги лениво листает меню, посматривает иногда в окно. Девушка, с которой он должен был встретиться, опаздывает, но Юнги, в общем-то, не против. Колокольчик на двери звякает за его спиной. — Привет, — голос явно не женский, Юнги задирает голову — Сокджин нависает над ним в своем голубом пальто с торчащим из-за ворота капюшоном нежно-розовой толстовки. — Привет, — Юнги на секунду думает, что это шутка такая тупая со стороны Хосока, но одергивает себя — не настолько же Хосок говнюк, чтобы так его подставлять. — А ты тут чего? — За кофе зашел. Ты? — У меня свидание. — Оу. — Она опаздывает, — улыбается Юнги. Настроение у него какое-то благостное чересчур, поэтому он без задней мысли ляпает: — Хочешь со мной посидеть, пока она не придет? — Давай. Они пьют кофе, болтают о чем-то незначительном, Юнги поглядывает на часы, пишет Хосоку — тот клянется, что загадочная девушка скоро будет, вот уже-уже, Сокджин усмехается. — Она хотя бы красивая? — спрашивает он. — Понятия не имею, — легкомысленно тянет Юнги. — Мне, если честно, без разницы, как люди выглядят, главное, чтобы человек был хороший. — А я? — Красивый или хороший? — уточняет Юнги с улыбкой. — И то, и то? — Ну… — колокольчик звякает снова. — Прости, ты Мин Юнги? Я опоздала, мне так жаль, пробка была на два километра… — девушка прехорошенькая, маленькая, метр пятьдесят, наверное, речь плавная, хорошо поставленная как будто. Юнги млеет внутренне. — Ничего, я всё равно с другом столкнулся… — Я пойду тогда, — Сокджин улыбается Юнги, улыбается девушке — и улыбка у него разная, одна нормальная, а вторая — та пугающе лицемерная, Юнги думает, что показалось, наверное — как такое вообще может быть? — Хорошего вечера, — он накидывает пальто на плечи, машет рукой — и колокольчик за спиной Юнги звякает снова. Они, наконец-то, заказывают еду — Юнги, оказывается, очень проголодался, девушка — Суён — рассказывает о себе, спрашивает о Юнги, и тот отвечает. Боже, бедняжка Хосок, какую девушку он упустил!.. В кармане вибрирует телефон, и Юнги, извинившись, читает бегло сообщение. «Так я красивый или хороший?». «И то, и то», — набивает Юнги быстро и отключает звук. Он берёт Суён за руку, провожая её до станции. — Поверить не могу, — стонет Хосок. — Лучше бы я пропустил танцы. — Завидуй, — Юнги демонстрирует ему селфи, которые они наделали — за счастливыми лицами расплываются огни гирлянд и витрин, у Суён розоватые от прохлады щеки и кончик носа. Юнги чувствует себя бесконечно влюбленным. — Блин, если вы начнете встречаться, то я не смогу подкалывать тебя насчет Сокджина, — Хосок надувается и складывает руки на груди. — А мне бы хотелось. — А мне бы хотелось, чтобы ты не, — пожимает плечами Юнги. — Бе-бе-бе. — Очень по-взрослому. — Короче ты должен мне за Суён, — резюмирует Хосок. — Она, судя по всему, твоё идеальное сокровище. — Ладно, ладно. Куда ты хочешь сходить, о великий благодетель? — В бар? — Я не понимаю, на кой ты ходишь по пьянкам, если почти не пьешь? — спрашивает Юнги. — Тебе что-нибудь говорит слово «атмосфера»? Юнги фыркает. — Ладно, в бар так в бар. Юнги перебирает — два пива в баре заканчиваются уговорами, Хосок тащит его через полгорода к своим друзьям по студии, в их квартире — два невнятных коктейля хрен пойми из чего, перерыв на покурить — и ещё по стакану чего-то мутного, возможно, джина. Хосок выводит его подышать, Юнги виснет у него на шее с «братан, я тебя так люблю!», Хосок уговаривает «поехали домой» и вызывает, кажется, такси. Юнги не уверен, потому что всё снова пропадает — ненадолго, а потом его руки кто-то греет в своих, прикуривая от огонька его зажигалки, и Юнги видит Сокджина. Сигарета ему не идёт. — Пойдем? — спрашивает тот, глубоко затягиваясь. — Пойдем, — почему-то соглашается Юнги. Они идут — тут совсем рядом, через дорогу буквально, Сокджин открывает свою квартиру, пропускает Юнги вперед. Из его окон видно балкон, на котором Юнги курил несколько вечностей и один мутный стакан назад. — Увидел тебя случайно, собирался в магазин и хотел поздороваться, — Сокджин стягивает с себя свитер, оставаясь в удивительно замызганной футболке. — Твой друг сказал, что надо везти тебя домой, я предложил оставить тебя у себя. — Слушай, как так выходит, что ты в универе весь такой с иголочки, а под этим всем у тебя — вот такая херня? — Юнги цепляется за истончившийся от многочисленных стирок серый в катышках подол. — Ну, этого же никто не видит, — улыбается сверху Сокджин. — Я вижу, — Юнги тянет его на себя бессознательно. — Тебе можно. И что это должно значить?.. — Я хочу спать, — прямолинейно заявляет Юнги. — Я постелю. У меня одна кровать, я могу лечь на полу. — Я не распускаю руки! — возмущается Юнги, плюхаясь на разноцветное икеевское покрывало. — Я распускаю, — Сокджин выдает ему футболку, близняшку той, что на нём самом. — Я не против, — хихикает Юнги. Сокджин смотрит на него очень странно. — Умыться можно там, — он кивает куда-то в сторону. — Иди, пока тебя совсем не вырубило. Юнги хихикает и идёт. Он попадает в рукава не с первой и даже не со второй попытки, плещет в лицо водой, ойкает, стягивая штаны и носки — кафель на полу обжигает холодом. В комнате темно и он находит кровать на ощупь, натыкаясь на стол и торшер, ужом залезает под одеяло, ерзает. — Знаешь, — шепчет он доверительно. — Я тебя так боялся. — Ты уже говорил, — у Сокджина голос спокойный, самую чуточку насмешливый. — Когда напился тогда, вывалил мне все свои претензии — я стремный, я тебя пугаю, еще я, как же ты сказал, лицемерное дерьмо? У Юнги краснеют уши. — Извини. — Всё норм, — глаза привыкают к темноте и Юнги может разглядеть, как Сокджин улыбается. — Я, правда, не понял, к чему эти претензии, но всё норм. — Я думаю, — выпитый за ночь алкоголь накрывает Юнги уверенностью в том, что он самый умный и все делает правильно. — Так вот, я думаю, что это потому, что я хотел с тобой тусить. Но ты был такой пиздец неприступный — и реально жуткий иногда, поэтому я решил тебя бояться. И избегать. — Вау, — Сокджин смеётся. — Вот это тактика. — Я был так глуп, — Юнги патетично прижимает руку к груди, его локоть проезжается в сантиметрах от плеча Сокджина. — Ты классный. А со мной такие классные ребята не хотели дружить никогда. — Я предлагал, — Сокджин шевелится рядом с ним, как будто подползая ближе. — Я думал, ты издеваешься. Лицо Сокджина оказывается совсем близко — Юнги чувствует его дыхание у себя на лице. — Ты мне нравишься с того момента, как я тебя увидел, — говорит Сокджин очень тихо. — Я бы никогда не стал над тобой издеваться. Юнги улыбается ему глупо. — Ну ладно тогда. От Сокджина пахнет зубной пастой и свежестью, Юнги хихикает, думая, что от него самого наверняка разит алкоголем и чипсами — И как? — спрашивает он. — Я тебе всё ещё нравлюсь? — Да. — Даже вот такой? Пьяный и болтливый? — Любой. Его слова ощущаются для Юнги как-то неправильно; «Он ведь не шутит», думает Юнги очень отчетливо. «Он не шутит и он не о дружбе говорит». — Я тебе нравлюсь как друг? — уточняет он сонливо заплетающимся языком. — А, ты всё-таки догадался, — Юнги улавливает в его голосе сожаление. — Догадался о чем? — Юнги вдруг становится жизненно необходимо услышать прямой четкий ответ. — Что ты нравишься не как друг, — сожаления в голосе Сокджина становится больше. — Почему ты такой умный? — Потому что я гений, — хихикает Юнги, придвигаясь ближе. Его нос почти касается сокджиньего, чужое лицо расплывается перед глазами. — Если я тебя поцелую, это будет значить для тебя что-то важное? — спрашивает он. Сокджин выдыхает ему в губы: — Ты пьяный и себя не контролируешь. — Но всё-таки… — Всё-таки ты пьяный. — А ты не отвечаешь! Сокджин отодвигается, переворачивается на другой бок. — Поговорим утром, ладно? Юнги хочет возразить, но засыпает быстрее, чем успевает издать хоть звук. Он просыпается раньше Сокджина, выскальзывает из постели, топает голыми ступнями в ванную и долго стоит, прислонившись лбом к холодной поверхности. Ночной разговор всплывает в голове обрывками, и Юнги помнит только свои вопросы, и тот тупой про поцелуй — тоже, и становится так стыдно вдруг. — Тупой ты, блять, дебил, — он смотрит на своё опухшее лицо, умывается тщательно, стараясь смыть с щек красные пятна позора. Где-то за дверью слышится шебуршание, звук бегущей из крана воды, писк микроволновки. Юнги булькает ополаскивателем для рта, зачесывает мокрую челку назад и выходит из ванной. Сокджин варит кофе, оборачивается на него из-за плеча. — Привет. Тебе со сливками или без? — Если бы я тебя поцеловал, для тебя это что-то бы значило? — щеки заливает стыдом с новой силой, но Юнги уперто думает, что ему важно узнать. Сокджин не меняется в лице. — Значит, без сливок. — Ответь, пожалуйста. — Нет. — В смысле не ответишь? — В смысле нет, не значило бы. Юнги растерянно опускается на табуретку. — Но ты сказал, что я тебе нравлюсь… — Да, нравишься, — он разливает кофе по кружкам, себе добавляет сливки из картонного пакета. — Тогда… — Мы друзья, — улыбается снова Сокджин, и Юнги с ужасом замечает ту лицемерную пугающую улыбку. — Это ничего бы не изменило. — И ты не хотел бы? — К чему этот разговор? Юнги утыкается носом в кружку. Кофе на контрасте с мятным ополаскивателем разит кислятиной. — Не знаю, — выдыхает Юнги. — Я просто… Мне раньше не признавались парни. — Я тебе и не признавался, — напоминает Сокджин. — Да, но как будто признался! — Мы не будем больше дружить? — спрашивает Сокджин слишком весело. Юнги молчит. — Я… — начинает он и осекается. В голову настойчиво лезет тот ужас, который он чувствовал раньше к Сокджину, всё то отвращение и «нет, не подходи». Юнги очень страшно признаваться, что, может быть, только может быть, это было чем-то другим, чем-то бОльшим, чем-то, что родители Юнги называли мерзким, больным и неправильным. Юнги ставит кружку на стол, и она как-то слишком громко звякает. — Я… — снова начинает он, но в кармане куртки на крючке у двери квакает телефон, и он хватается за него как за последнюю соломинку. — Сейчас, там сообщение, наверно, Хосок… Он в два прыжка оказывается у своей куртки, открывает какао — Суён спрашивает, как они вчера погуляли, зовёт в кино на завтра. Юнги пишет ей на автомате «Погуляли хорошо, да, пойдем», поворачивается к Сокджину. — Твоя девушка, да? — Да, — отвечает Юнги, и чувствует, что у него как-то странно подрагивает нижняя губа.