"Крылья молодости"

      Миссия: успеть всё. Задача на сегодня, на завтра, на ближайшее время. И выжить при этом. Моя депрессия, кажется, окончена. Меланхоличность как рукой сняли бесконечные лекции, натыканные в учебное расписание «заботливой» рукой директора серафима Кроули. Уроки крылоборства с дядей Рони и факультативы по крылолетчеству с Вельзевулом напрочь убили желание так часто мотаться в Грецию. Эра злилась и я понимал её.       Я тяжело вздыхаю и отхожу от доски с объявлениями. И вспоминаю свою общажную комнату и так всю заваленную сплошь и рядом книгами, пергаментами, свитками. Ко мне так никого и не подселили. Спрашивая причину такой милости со стороны школьного руководства к себе, получил своеобразный ответ старичка-серафима:       — От греха подальше. Чтоб ты ещё с одним ангелом спелся? —Схватился он за сердце и вытурил меня из своего кабинета.       Я свернул в библиотеку и натолкнулся на девчонок-демонов. Они, рассмеявшись, поприветствовали меня. Я улыбнулся и вспомнил: кажется, я вчера травил анекдоты в их компании. Аарон и Мисселина как-то сами собой отпачковались от меня, став отдельной вселенной. Без Фенцио стало совсем тоскливо; семейная жизнь того давала знать о себе, наши совместные посиделки сошли на нет, споры до хрипоты в горле прекратились, моё «окошмаривание» с множеством мысленных галок в моей голове тоже, пить одному было не интересно, выходы в вагончик также стали редкими. Во-первых, я вроде бы всех знал и был желанен в каждой тусовке, но поговорить по душам было не с кем. А во-вторых, ещё я стал замечать, что исподволь ищу во встречаемых мною девушках ответную реакцию на посыл энергии в их сторону. Даже в ангелах… Одно время это стало навязчивой идеей, привычкой, которую я постепенно свёл на нет. Но иногда всё же…       Толкнув дверь библиотеки, я быстрым шагом прошелся по рядам, ища там хоть какие-то труды по людям. Того, что было, чертовски не хватало. Старая полуглухая библиотекарша воззрилась на меня, как на полоумного, когда я изложил предмет своих изысканий по её требовательной просьбе не греметь. Я понять не мог, чем же, собственно говоря, гремлю, но всё же подчинился.       — Что вы ищите, молодой демон? — спросила она очень тихо.       — Книги по людям, труды ангелов или демонов, — произнес я, видимо, слишком громко и тут же удостоился гневного взгляда.       — Вы в библиотеке, а не в вагончике со стаканом Глифта в руках, — прошипела та, злобно вращая глазами.       Я прищурился, в голове пронеслась мысль: «А бабка-то в теме».       — Могу контромарочку организовать, — перевесившись через кафедру стола шепнул я, сверкнув ледяным бриллиантом глаз.       Полминуты она молчала, словно пребывала в ступоре, а мне стало дико стыдно, до той самой секунды, пока её морщинистое лицо не расплылось в широкой улыбке. А не такая она уж и полуглухая!       — Геральд? — заговорщески прошептала она.       — Угу, — произнес я, стараясь не выдавать своей обескураженности. я знал, конечно, что знаменит, но не до такой же степени.       — Книг по людям очень мало, мой хороший, — задумчиво прошептала пожилая дама, потирая переносицу, но неожиданно её как будто осенило.       Она совсем по-девчоночьи вскинулась и убежала за стеллажи, что-то бормоча по дороге, её голос утихал, а потом и во все затих. Я удивился тому, насколько обширна была библиотека школы и, кажется, даже успел вздремнуть. Я вышел из некой сомнамбулической реальности когда библиотекарша нарочито громко стукнула о кафедру книгами.       — Всего три?! — удрученно спросил я и взглянул на название и авторов.       «Грехи и их последствия» автор серафим Кроули, «Галлюцинации и сны» — Фидеро и «Воздействия: вербальные и невербальные. Опытные изыскания» — Вельзевул. Книги выглядели потрепанными и зачитанными до дыр.       Библиотекарша прискорбно вздохнула и произнесла:       — К сожалению, это единственное, что есть. Если бы небожители почаще спускались к людям, может и Равновесия было бы несколько иным, чем его придумали наши.       Он сделала жест пальцем, имея в виду вышестоящее начальство. Так странно было слышать это от работника школы. Я улыбнулся и начаровал бабуле контрамарку в вагончик. Ещё раз поблагодарив отзывчивую пожилую леди, с книжками под мышкой понесся в свою комнату. Не терпелось почитать о том, что такие примечательные люди школы написали о людях. Так странно что столь разные существа выбрали один предмет для написания. Однако, не вписавшись в поворот, я столкнулся почти лбом в лоб с директором, уронив все книги. Пока я их сгребал и вставал, серафим всё стоял рядом. Его бровь поднялась и он взял из моих рук фолиант, где значилась его фамилия. Он перевел свой взгляд на меня и улыбнулся. Я впервые видел его таким благодушным.       — Весьма похвально, — проговорил он и взглянул на остальные книги.       Я чуть поправил волосы, скорее от смущения, чем от необходимости. Похвала из уст Кроули была неожиданной и настораживала. Я тщетно пытался рассмотреть в его глазах что-то конкретное, но он и вправду казался благодушно настроенным.       — Работа о людях? — заключил он наконец.       — Угу, — проговорил я скупо.       — Много написал? — вновь неожиданный вопрос.       Я поднял бровь, вглядываясь в его лицо, пытаясь уловить червоточинку, однако же видел только заинтересованность.       — Очень, но чувствую, что многое придется урезать… рецензентам… — я мельком взглянул в его глаза.       — Покажи, — произнес тот.       — Так ещё сыро же всё… — попытался я урезонить директора.       — Я могу дать тебе доступ к книгам, которые тебе будет интересно прочесть, готовясь к этой работе… да и к другим тоже, диплом не за горами, — вяще пообещал тот.       И я согласился, вспоминая, что не писал никакой крамолы, а даже и если бы посмел, то наверняка школьная цензура при проверке бы забраковала мой труд. Мы с ним быстро достигли моей комнаты, я достал свои выкладки и пустился в объяснения:       — Они странные существа. что ими двигает, когда на ухо не поёт ни демон, ни ангел? Но мне импонирует их жажда жизни. Зная, что их век короток, они пытаются всё же после себя что-то оставить…       — Не всегда хорошее, — внес ремарку Кроули, продолжая читать мои изыскания.       — Согласен, в них намешано всего столько, что не передать.       — Общался ли ты с убийцами? — произнес серафим и внимательно вгляделся в меня.       — Нет, — произнес, немного холодея. Я думал об этом, но гнал эту мысль от себя.       — И я не о поле битвы…       — Я понял о чем вы, но нет.       — А с наркоманом, а с насильником, с шокированным ребенком… Ты столкнулся с мечтателем, творцом, в котором есть искра Создателя. — Его глаза нервно сузились, но неожиданно он расслабленно произнес: — Слог живой, запоминающийся, с юмором, студенты с удовольствием будут это читать, не то, что наши. — Он усмехнулся, головой кивая на труд трех преподов. — Я помогу с версткой и рецензией, с необходимой литературой, но к диплому советую выбрать тему поглубже, тоже с людьми. Они, похоже, импонируют тебе.       Я кивнул. Советы и впрямь были толковыми, а ещё прельщало то, что к той части библиотеки, которая, похоже, была скрыта от глаз посторонних, появится доступ теперь у меня. Перед тем как уйти, Кроули сказал мне пароль и посоветовал обращаться к библиотекарше на древнеангельском, который я благодаря моему дорогому Блондинке знал в совершенстве. Его последняя фраза поставила меня в тупик:       — Возможно твои труды в скором времени станут часто читаемы. Времена меняются, Геральд.       Он ушел, а я пребывал в полной растерянности, больше от последней фразы серафима Кроули, и решил перелистать книги, где говорилось о людях. Если труд Кроули был полностью о них, однако изложен однобоко, вскрывая только людские пороки, то в книге Фидеро им был посвящен лишь абзац, описывающий их как жадных до удовольствий, а в книге Вельзевула пара глав. Маловато будет…       Я совсем забыл, что припас подарок для новорожденной в семье Вельзевула и Айшет. Следует навестить ещё и для того. Порассуждав немного времени будут мне рады или нет, весы принятия решения качнулись всё-таки в сторону слов Вельзевула о моём желанном там присутствии.       Их дом встретил меня прохладой и спокойствием, непередаваемой и трудноуловимой атмосферой любви, которую не видишь, но чувствуешь всем собой. Айшет была как всегда прекрасна, она подошла ко мне и крепко обняла. Утянув за руку наверх по лестнице, подвела к колыбели. Я увидел как притихла женщина, боясь даже вздохнуть.       — Дочь, — прошептала она, — Ости, в честь бабушки любимой.       Девочка громко причмокнула, чуть покрутила крошечными кулачками и забавно пустила слюну. Она вся была в розовых рюшечках, спальня была в бело-розовых тонах, что невольно я умилился, улыбнувшись во все тридцать два зуба. Я только сейчас увидел с каким восхищением на меня смотрит демон.       — Если бы не знала, что ты — демон, подумала бы… — шепнула она и осеклась, моё лицо вновь стало мрачным и я вручил ей погремушку.       — Великолепно, — прошептала женщина, разглядывая филигранной работы игрушку из золота с бриллиантами внутри.       Она в удивлении подняла глаза, а я виновато улыбнулся.       — Для принцессы королевский подарок, — произнес я, вспоминая как копался в шкатулке у французской королевы и позаимствовал погремушку, среди прочих четырех и как ещё подумал, что если бы не жадность Людовика, то не казнили бы его сына…       — Мы не против пластика, он более легок, но думаю, когда Ости вырастет, она оценит подарок дяди Геральда, — проговорила Айшет, давясь смехом.       — Дядя Геральд — звучит как приговор, — проворчал я, но кончики губ всё же тронула улыбка.       — Ну ничего, вот твой сосед ангел, как его быстро окрутили, — проговорила женщина и мы вышли из спальни младенца, тихо затворив за собой дверь, — не успеешь оглянуться, как три пары глаз будут умолять тебя поиграть с ними.       Айшет расхохоталась, когда увидела, что меня передернуло.       — Вельзевул в лаборатории? — спросил я, резко переводя тему разговора.       — Да, — вздохнула она, немного грустнея, — Сатана решил, что Вельзу пора двигаться дальше, и он либо в аду либо у себя в лаборатории…       — Думаю, он старается ради вас с Ости, — поговорил я, чуть потерев переносицу. Не любил разговоров на такие вот внутрисемейные темы.       — Да, — тихо произнесла Айшет и провела меня до лаборатории.       Вельзевул стоял возле огромной колбы, синяя жидкость в которой шипела, пытаясь выбраться из формы. Я постучал в косяк и оперся на него. Демон мельком взглянул на меня и приветственно кивнул.       — Помоги-ка, — глухо из-под маски произнес мужчина, силясь перелить жидкость из огромной колбы в маленькую бутылочку.       В его руках бутыль плясала, казалось, что она живая, жидкость фырчала, недовольно ворчала и пыталась выбраться из стеклянной тюрьмы.       — Что там? — спросил я, подходя к нему и фиксируя бутыль для удобного переливания.       Мы с трудом управились и я, кивнув, на закупоренную емкость, проговорил:       — Можно подумать, что там жидкий чёрт, — проговорил я, начиная хохотать, но, видя, какой у него озадаченный и скрьезный вид, осёкся.       — Почти, — произнес Вельзевул, — это жидкий гомункул, провожу один эксперимент, но…       — Что «но»? — спросил я, видя, как мрачнеет учитель и, беря в руки колбу, долго смотрит на неё.       — Как это с этической точки зрения выглядит, Геральд? — он немного помолчал. — Так с любым можно поступить.       Я промолчал и почему-то подумал про разделенные души детей.       — Заказчик — Сатана? — спросил я как бы невзначай.       Вельзевул кивнул. Мы немного помолчали, каждый думая об одном и том же — для чего это нужно хитроумному Сатане, никогда ничего не делающему просто так.       — Ты просто так в гости или.? — наконец спросил он, снимая с себя перчатки и фартук, небрежно бросая их на угол огромного стола.       — Или, — произнес я, улыбнувшись.       — Дёрнем глифта? — спросил он и, увидев мой короткий кивок, хлопнул меня по спине.       Он прошёл и я последовал за ним во внутренний дворик, где в причудливом сочетании цвели розы и апельсины. Молча он разлил по стопкам жгучий напиток. Я выпил напиток и понял, что у меня сейчас глаза из орбит вывалятся. Вельзевул рассмеялся и ловко оторвал свисающий апельсин, шустро очистил и отдал мне дольку. Сладкий с неуловимой горчинкой вкус притупил забористость напитка.       — Мамонова? — сквозь слёзы спросил я.       — Да, — ответил он и рассмеялся, глядя, как я утираю выступившие слёзы.       — Надо бы такое к нам в вагончик, — по-хозяйски рачительно произнёс я.       Мы рассмеялись.       — Можно транш организовать, Мамон любит выгоду.       — Угу, — охотно отозвался я. — Ему всё равно кого обирать: короля ада или бедного студента.       Мы рассмеялись, а я видел, что учитель расслабился.       — Чего хотел-то? — спросил он уже более благодушно.       — О книге поговорить, о воздействиях.       Он удивленно вскинул брови и глянул на меня, потом мягко усмехнулся и проговорил:       — Кто-то это читает?       — Я.       — А тема?       — Люди.       — Люди, — проговорил демон. — Премерзкие существа, но не лишенные своего очарования, а воздействовать на них проще пареной репы, хотя мне дважды попадались любопытные экземпляры, одного из них я так и не смог сломить… Ты зачем это читаешь? Хочешь знать тонкости?       — И это тоже. Работу пишу, мне попался интересный экземпляр — гений, изобретатель, намного опередивший своё время, я нашёптывал…       — То есть ты помогал? — воскликнул Вельз и хлопнул себя по коленям. — Ты интересный экземпляр демона.       — Спасибо, конечно, но комплимент так себе, — проворчал я.       Демон рассмеялся и поспешил сказать:       — Не обижайся, мы же демоны, либо не вмешиваемся, либо портим…       — Над ним все смеялись, над его идеями. Я решил, что окажу ему небольшую поддержку.       — Дело твоё, — произнес он благодушно. — Советую прочитать всю книгу по воздействию и больше практики и общения с людьми, чтобы тебя, как и меня, отвратило от людей настолько сильно, чтобы ты ненавидел даже саму мысль о спуске на Землю.       Я удивленно на него воззрился. Видимо, это был не очень удачный опыт. Учитель мрачнел. Поспешил его отвлечь, поздравив с рождением дочери. Мы ещё немного поболтали и, простившись, я покинул их гостеприимный дом.       Ну что же, раз сегодня был день визитов, почему бы мне не навестить своего старого друга, учителя и замечательного во всех смыслах демона — Фидеро.       Я застал того в огромной теплице разговаривающим со своими ростками и, клянусь Шепфа, мне кажется, они его понимали и, о святой скунс, даже тянулись к нему. Завидев меня, лучший в небе селекционер широко улыбнулся.       — Геральд, — проговорил он, передавая мне тяпку, — приветствую студента прохладной жизни.       Я улыбнулся и, взяв такой до боли и удовольствия знакомый инструмент, принялся с энтузиазмом окучивать стройные ряды его «научных» изысков. Когда я выполнил работу, то услышал за спиной его тихий смех.       — Давно вас не было у меня, — произнес он, а я повернулся к нему. — Совсем забыли старика Фидеро.       — Блондинка женился, вот-вот родить должны, Зайка и Тихоня… много занимаются, а я вот принялся за трактат о людях…       — О, — только и произнес Фидеро, — небось и мою книжоночку читнул?       Я улыбнулся и еще раз поразился острому уму вроде бы всегда не в себе растомана. Личина для других.       — Да, — ответствовал я.       Он взял меня под локоть и потянул к столу, где уже стоял откупоренный глифт и самокрутки. Широким жестом он пригласил меня за стол, одновременно смахивая с моего стула пыль. Я присел, но мне стало совсем не уютно. Пыль на стуле — совсем одинок был мужик, ну, не считая клиентов, приходящих сюда чтобы взять косячок другой.       — Там же всего один абзац, — наконец проговорил тот, устало откидываясь на спинку стула.       — Но какой, — рассмеялся я. — Так мастерски подкинуть галлюцинацию Пикассо…       — Он-то думал, что уже всё, того, на том свете, а по утру проснулся и ничё, живой, картинку оляповатую сварганил. Я ничего в этом не понимаю, но наши говорят, что весьма, и что шедевр, все почести художнику, но я не обижаюсь, пущай.       Он разлил по рюмкам глифт и мы выпили по одной.       — С устатку хорошо, — проговорил он и ловко раскурил самокрутку, делая затяг и передавая мне.       — Мне писать ещё, — проговорил я уныло, хотелось и очень, но дисциплина…       — Кури давай, — почти властным тоном проговорил он. — Напишешь, а потом ещё ночью как заведенный в свой вагончик пойдешь и усталости на утро никакой не будет.       Я с сомнением смотрел на него.       — Слушай, что тебе Фидеро говорит.       Он вновь настойчиво предлагал, а я, махнув рукой, тихо произнес:       — Сатана с тобой.       Я сделал затяжку и передал косяк Фидеро, второй раз, третий, чувствуя, как мозги проясняются и зрение становится четче, краски ярче, но сознание не притупляется.       — А? Что говорил? — смеясь, произнес учитель. — То тоже, слушай Фидеро, пока я тут…       После этих слов его взгляд затуманился словно бы от слёз.       — А куда это ты намылился? — спросил я того удивленно.       Его глаза заметались по помещению как будто бы нас могли подслушивать.       — Геральд, моё искусство, настоящее, в чем я умелец, нарасхват наглыми нечестивцами. Думаешь, трава это всё, что я могу? — он горько усмехнулся. — Когда-то я составлял настолько сильные заклинания, что они могли Землю заставить перевернуться вовнутрь.       Он умолк, а я не прерывал его, мне было печально, я чувствовал его надлом.       — Моим умением воспользовались, меня попросили заклясть меч, а потом… потом я узнал, что этот меч по рукоять в крови детей.       Его голос дрожал, а я от ужаса догадки не мог вымолвить ни слова. Это меч, которым обрезаются детские души и этот меч был заклят Фидеро… Сколько ещё темных тайн хранили люди, окружающие меня, люди, которых я знал с детства или с юности?       — Куда ты собираешься? — тихо спросил его я.       — О, я хочу стать одновременно всем и никем, раствориться в природе, не растворяясь…       — Ну ты загнул, старик, — проговорил я.       — Уйти в сферы, притулиться к какой-нибудь кагорте божков. А что, курнуть и поржать все любят, — проговорил он, смеясь, но тут же серьезно добавил: — Геральд, грядут ужасные времена, невыносимые, бессмертных ещё поломает и не раз. Я насмотрелся, демон, насмотрелся, не хочу опять это видеть. Воя бабского и скупой мужской слезы, да гнева от безысходности и боли видеть не могу…       Он запнулся и я увидел, как его руки мелко затряслись. Всегда веселый и солнечный, а тут… Я уходил от него с тяжелым сердцем, а тем временем завеса тайны приподнималась всё сильнее и всё отчетливее, можно было предугадать будущее.       Щелчок ключа, комната казалось унылой, но, кажется, я начинал привыкать. Наскоро приняв душ, я переоделся и присел было за свой трактат, как в дверь ввалился Фенцио. На голове вороново гнездо, наскоро застегнутая не на те пуговицы и в разнобой белая рубашка, помятые брюки и босы ноги. Его взгляд был шальной и горел так ярко, что, казалось, мог поджечь всю к школу, будь она не ладна.       — Блондинка, ты все-таки понял, что безумно любишь меня и сбежал от Ники, — выгнув саркастично бровь, проговорил я.       — Да, — проговорил он всё, а взгляд все тот же.       Теперь пришла пора напугаться мне и я вскочил:       — Что?! — переспросил я, пятясь задом к стенке.       — Нет, — наконец поняв, о чем вообще идёт речь, гневно вскричал: — Ты меня запутал, Красава.       — А чё приперся-то? — всё ещё опасаясь за свою честь и достоинство спросил я.       — У меня сын родился, — тихо и одновременно радостно проговорил он, как будто только что осознал эту новость.       — А чё ты не там-то? — проговорил я, подходя к Фенцио и стараясь пригладить его волосы, собирая их в пучок и создавая хоть какое-то подобие того, что он обычно носил.       — Меня выгнали после того как я третий раз в обморок шлёпнулся, — проговорил он, бледнея, а я уже ловко перезастегивал ему рубашку.       Я так и представил этого здоровенного детину, который не боялся на поле боя, рубя противника в мясо, а здесь упал в обморок, трижды, от мысли, что его жена рожает. Я еле сдерживал смех.       — Ты знаешь, что вот это сейчас всё означает? — сказал я ему, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, подавая ему туфли, в которые он без вопросов одел.       — Что? — спросил он и его глаза округлились.       — Мы идем бухать в вагончик, обмоем парня, обмоем Нику и Олимп к херам собачьим, — радостно крикнул я и хлопнул того по спине.       Блондинка ожил и его лицо осветила счастливая улыбка.       — Выдохни, дружище, — ободряюще проговорил я, когда мы вышли из общежития и понеслись быстрее ветра в поезд, — самое трудное позади… до второго.       Я не смог сдержаться и громко захохотал. Фенцио покачал головой, но рассмеялся тоже.       Поезд встретил нас веселым гомоном, а я, взлетев на стойку бара, потребовал всеобщего внимания.       — Сегодня у моего большого дружищи сын родился…       — Как назвали? — поинтересовался кто-то в нестройных рядах пьющих.       — Как назвали, как назвали, в честь меня и назвали… Германом, — проговорил я и тут же добавил: — Всем глифта за счет заведения.       Я спрыгнул с барной стойки и натолкнулся на бабульку- библиотекаршу. Та улыбнулась мне и проговорила, пригубляя напиток:       — Вот это я удачно зашла.       — Всё к вашим услугам, леди, — проговорил я, а бабуля смачно ущипнула меня за задницу. Я не успел никак отреагировать на это, как Фенцио утащил меня за освободившийся для нас столик. Его серверовала всевозможной закуской и двумя бутылками глифта симпатичная официантка-демон, которая недвусмысленно мне подмигнула.       — Почему Герман-то? — спросил меня ангел, когда мы влили в себя по рюмочке.       — Что?! Геральдом решили назвать?! — спросил я озадаченно.       Я рассмеялся, видя, как вытянулось лицо Фенцио.       — Нет, — он замялся, — Дино, вообще-то.       — Дино? — переспросил я, щурясь от досады. — В честь какого итальянца вы решили назвать бедное дитя.       — Никакой не итальянец, — проговорил Блондинка, вновь наполняя бокалы. — В честь дяди — бога Диониса.       — Блять, — вырвалось у меня и я намахнул рюмку, видя, как и ангел последовал моему с примеру, — значит в честь какого-то алкаша назвали парнишу, с детства значит жизнь портите…       — Так Ника решила…       — От, что с баб возьмешь, — в сердцах воскликнул я и вновь разлил глифт.       — Вот женишься, вспомнишь меня, что легче согласиться, — проговорил он с видом побитой собаки.       — Да ну на фиг, чтобы я добровольно в это ярмо полез? Да никогда на свете!       Но как-то затем всё сгладилось, мы много пили, говорили, я его успокаивал, он вспоминал все подробности, от которых меня чуть не вывернуло наизнанку, мы орали в караоке «Вдоль ночных дорог…», плакали друг у друга на плече, танцевали канкан с библиотекаршей и официанткой на барной стойке, Фенцио обещал мне, что сделает меня, демона, крестным, на что я смеялся как конь, предвкушая момент, когда об этом узнает Ника. Мало по-малу вагончик опустел, старая уборщица ворчала, что мы совсем уже обнаглели, проклятые эксплуататоры, подметая под нами мусор и остатки еды, а мы всё не могли наговориться, с теплотой вспоминая множество смешных моментов от начала нашего знакомства до сего момента.