"Клетка для Инкуба"

      Канкун, ноябрь 2003 года              — Куда пошёл?.. — осведомилась я из вороха подушек.       — В душ… — попытался свалить Дамиан.       — Не припомню, чтобы отпускала. — я поджала губы, складывая руки под головой и поглядывая на любимую задницу не менее любимого мужчины, выбирающегося из постели.       По комнате пролетел вздох:       — Милая, нам сегодня ехать в клуб. Едва ли персонал оценит, если я буду пахнуть семью потами того, что мы успели за ночь.       Я фыркнула, выбираясь следом:       — А тебе не плевать, кто и что подумает?..       Он перебрал пальцами в воздухе, имитируя мыслительный процесс, и всё же бочком-бочком, но удалился в сторону ванной. Зашумела вода в душевой лейке, и я вылезла из подушек следом. За раздвижными дверями виллы, которую мы приобрели два года назад, плескалось карибское море, в небольшом доке покачивалась очередная яхта, и настроение было почти благодушным. Почти…       Изменилось многое…       Два немного отбитых авантюриста планировали спалить фабрику с парой тел, а после, через Байрона организовать поминки и печальные лица близких, но у отца и так начались проблемы с сердцем, и я не стала добавлять к его печалям ещё одну. Просто продали всё, что было, собрали монатки и перебрались теперь уже на юг континента. В Канкуне почти всегда жарит солнце, толпы туристов и… лучшие клубы. Как минимум один — самый лучший, я точно знала. И принадлежал он мне. А ещё был магазинчик масок и картин знаменитого художника, который чудом очнулся спустя три года «комы».       О наших переменах толком не знал никто. Исчезнувший цирк никого не смутил, не жилую собственность перекупил Байрон, да и тот, после многочисленных химий порядком сдал. В конечном итоге пришлось войти в право долевой собственности с его дочерью, чтобы поддерживать бизнес в родном городе. Туда я моталась раз в три месяца на пару дней, строго с Рихтером, и следя, как бдительная секьюрити, чтобы с ним рядом даже папарацци и поклонники не ошивались. Что уж говорить о поклонницах, коих после его триумфального возрождения поприбавилось, и даже моя перекошенная от ревности физиономия не спасала.       Из душа донёсся бархатистый баритон, от которого кожа привычно пошла мурашками. Обожравшаяся за последние годы суккуба потянулась к своему партнёру, но, кажется, оба они были уже порядком затраханы нами обеими. Причём во всех смыслах, включая прямой. И всё-таки, с мыслью: «А кого это волнует?!», я поплелась к моющемуся мужу. Кажется, я помешалась на сексе. Три года воздержания сказывались так, что первые пару месяцев он не без опасений стенал, что скоро сотрётся в самом интересном месте, но шибари и куннилингус решили обе проблемы. Из постели он всё равно вылезал только перекусить и сполоснуться. Остальное меня как-то мало заботило, честно говоря.       «Наркомания иного толка…» — как пошутила Миранда на моём очередном дне рождения. К слову, начинало бросаться в глаза, что мы не стареем. Приходилось проявлять чудеса гримирования и хвалить личных косметологов, из которых были только вода, мыло и самые базовые средства по уходу. Рихтер вообще периодически только подкрашивал себе седину. Проклятие кануло в Лету, и наше бессмертие теперь целиком зависело от чертей, которые, кажется, настолько привыкли к собственному «мирку», что явно не торопились нас оставить ближайшее время. Питались теперь оба наравне. От похоти в клубе и от друг друга…       После воспоминаний о жизни в прошлом и каморки в Сентфоре, в которой даже ведро воды не прогреть было, Дамиан теперь полоскался по часу, если не больше, напоминая мне довольного тюленя. Вот и сейчас, блаженно закрытые глаза, падающие на голову горячие капли, прибивающие волосы к лицу, всё ещё отменная фигура… В этом был весь он — идеальный. Для всех, но для меня идеальнее некуда. Минутное замешательство на то, чтобы полюбоваться… Приходится помотать головой, чтобы в очередной раз отбросить мысль о том, что всё это иллюзия — но мы живы. Наконец-то мы оба полноценно живы и счастливы быть вместе.       Шаг в душевую. Привычно обвивающие за пояс руки скользят по подтянутому животу, проскальзывая ногтями то выше, то ниже, почти касаясь уже твердеющего члена. Нам никогда не нужно было слишком много времени на прелюдии. Кажется, такова судьба не только проклятых, или связанных «алой нитью», которую протянул последний фавн. А может, мы просто достаточно сильно любили и хотели только друг друга?.. Губы скользят по его спине, чередуя грубоватую кожу ожогов и гладкую, которую пламя не целовало. Подбираясь к плечу… До мочки уха не дотягиваюсь…       Секунда, и лопатки вжаты в кафельную стенку душевой кабины. Стремительно загорающийся взгляд — не беспокоят шрамы, которые теперь я доподлинно знала, как появились, ласкающие их губы помнят всё. И гладкость кожи, которую он подменял, чтобы не напугать, и эти последствия. Я люблю его целостным… Таким, каким он вошёл в мою жизнь. Правда, теперь без флёра таинственности и скрытой ненависти к себе самому.       Чуть сдавленный пальцами подбородок и взгляд хищника. Всё ещё понимаю, что скучала по нему именно такому. За эти три года я устала быть сильной до невозможности. И именно наедине удавалось почувствовать себя достаточно уязвимой, отдать вожжи управления всем, что имелось Дамиану и расслабиться. Как сейчас, когда накрепко прижатая свободной рукой, чувствую упирающуюся в живот эрекцию. Когда взгляд исподлобья, и горячие губы впиваются уже достаточно яростно, чтобы внутри всё трепетало, вспоминая каждую деталь от верёвок и крючка в потолке спальни лофта до горячего воска в иллюзии цирка.       Укус за губу заставляет дёрнуться и с мстительным восторгом ответить, как он того заслуживает. Опускаюсь на колени, вывернувшись из захвата, глядя исподлобья в уже закатывающиеся от единственного движения ладони глаза. Осторожный охват губами, ощущая каждую знакомую венку под горячей мягкой кожей, каждую выпуклость, очерчивающую самую чувствительную точку мужского тела. Помогая рукой, чуть массируя. И снова в памяти игра с кубиками льда, которую не так давно повторяли снова.       Ещё ускорение, ощущая сжимающиеся в кулак волосы на затылке. Сдерживаться? Не сегодня… Вбирая максимально, без привлечения млеющей от его вида чертовки, но зная, что где-то внутри Рихтера так же возбуждён инкуб. Пальцы поглаживают мужские ягодицы, чуть скребя ногтями, чувствуя, как безумно нарастает скорость и ответные толчки уже проходят мой предел, почти вынуждая задохнуться, но…       Он всегда чувствует, что не стоит пересекать черту удовольствия и насилия. Как и прежде, лучше меня самой ориентируется в моём чёртовом теле. Рывок за волосы вынуждает отстраниться, взглянуть, кусая губу и снова улавливая бесконечную неутолимую жажду. Рывок за руку и тело снова впечатано спиной в кафель. Подхват под бёдра, и щиколотки снова в замок сходятся за его спиной, как тысячи тысяч раз прежде. Кусаю губу, не отрывая взгляда от действительно любимых глаз, опуская руку, чтобы наконец почувствовать… Сполна…       Рывок внутрь предельно жёсткий. До упора, до вылетевшего непроизвольного крика. Сегодня, судя по всему, поблажек ждать глупо. Ритм почти сразу бешеный. Возможность обхватить ладонями плечи, оставляя глубокие лунки на стыке идеальной гладкости и шрамов — не важно. Я люблю его разным. И в образе художника, и в образе таинственного повелителя масок, которые ушли в прошлое.       — Моя маленькая нежность…       От обращения внутри всё трепещет… Как прежде, как в первый раз. Замедление, чтобы растянуть удовольствие. Сходящиеся на мочке уха зубы, укус в шею. Кажется, мог бы — оставил бы себе на память кусок моего тела… «Чёртов каннибал…» — хохочет внутренний голос. Пальцы проскальзывают по покрытой шрамами щеке, чувствуя, что снова вздрагивает. Я десяток лет прежде, выводила эту привычку, чтобы в замкнутом цикле воспоминаний, она возродилась за три года, закрепилась, и снова тревожила мои нервы. Губы впиваются в губы и пальцы упоённо скользят по повреждённой коже, лаская, ощущая сбившийся ритм ещё минуту назад почти животного совокупления.       Ещё медленнее, вдавливая в прохладную стену всем телом, привычно упираясь лбом в мой лоб. И уже есть множество сомнений, что горячая вода из душевой лейки имеет ко влаге на его и моём лице хоть какое-то отношение. Грань страсти остаётся где-то позади, оставляя на поверхности возможность дать то, чего оба были лишены. Очередной поцелуй, в котором тонут страхи, губы опускаются ниже, лаская сползающую на шею сетку жёстких шрамов. Для меня он идеален… Даже в отсутствии «идеальности» истинного образа.       — Я люблю тебя, слышишь?.. — скользя пальцами по его щекам шепчу в губы. — Даже в какой-то другой жизни любила и продолжу любить… Только тебя…       Сосредоточенный, знакомо недоверчивый взгляд. Рассеивается… Словно кто-то проворачивает рубильник, выпуская вынужденного затворника из заточения комплексов и страхов. Губы снова проскальзывают поцелуем по щекам и возобновляется плавный ритм, который я помнила и хранила в память все дьявольские годы «разлуки». Его стоны отражаются от плиток не тише моих, прикрытые глаза, прижимающийся лоб, но уже к очередному, финальному ускорению, снова смотрит в мои глаза, выискивая реакции, и улыбаясь, улыбаясь всё же…       Выдох в губы, когда волна разрядки прокатывается по телу, заставляя выгнуться, упираясь затылком в стену, собирая в пригоршни густые русые волосы:       — Любовь моя…       Финиш прокатывается судорогой по телу, чувствуя растекающийся внутри жар от точки соединения во все стороны. Дыхание обжигает висок сильнее всё ещё льющейся в душе воды. И всё же, да… улыбка. Кажется, что разожмутся объятия, и мы просто рассыплемся. На мелкие осколки, чтобы заново собраться, где-то там, в девяносто шестом, до удара ножа, который по касательной отвела крышка серебряных часов моего прадеда. Туда, где два долбанных обручальных кольца дали Тёрнеру повод встать на нашу сторону и выпустить своего демона.       И всё же неохотно опустил на всё ещё подрагивающие ноги.       — Порой мне кажется, что последние несколько лет были каким-то сном. Что вот завтра проснёмся в Портленде, придётся ехать на подпитку, оставляя тебя на неделю, — шёпот в висок. — А после… После котёл воспоминаний и персональные черти, которые никакого отношения не имеют к нашим. Знаешь, я ведь почти поверил, что ничего не было… Что НАС не было. И ведь я ждал, что одна из тех смертей на поляне морозника всё-таки приведёт к нужному результату, дарует покой… Но после смерти — снова площадь, танцы, какие-то обрывки приятных воспоминаний, а следом новый ад. Меня спасали только…       — Сны… — тихо ответила я, обнимая его за пояс. — Нас всегда связывали именно сны. С самого начала.       Вздох:       — Именно. Вот только было сложно убедить себя, что сон — Сентфор. А в реальности ты отчаянно искала путь, который иначе бы не появился…       Я хихикнула, хлопнув рукой по выключателю воды. Снова обхватывающее лицо, поцелованное огнём ладонями:       — Поверь, я тебя с «того света» достану, если мне надо будет. Впрочем, теперь тебя убить можно только прицельным выстрелом в голову. Как и меня… — я закусила губу тронув его лоб поцелуем, нагло притянув к себе рукой за шею. — Пора собираться. Мне нужно в клубе проверить бухгалтерию и перевести деньги.       Рихтер тихо рассмеялся, отжав волосы, и первым покидая душевую, протягивая мне белое пушистое большое полотенце. Для него мои изменения тоже были удивительными.       — Я себе представить боюсь, что было бы, продлись этот кошмар дольше. Чувствую, лет через двадцать ты бы вытащила меня из воспоминаний будучи хозяйкой всей планеты.       Хмыкнув, я замотала волосы вторым полотенцем:       — Отменить налоги, казнить уродов на алтарях Шиутекутли… — я охнула. — К слову, к нам ещё с визитом аргентинский клан собирается. Тоже какие-то рогатые… Надо будет помериться письками, и показать, кто здесь «царь горы»…       Дамиан закатил глаза:       — «Помериться письками»… Сара, кажется, мне необходимо повторить порку, чтобы…       Я подмигнула, уходя в спальню, и распахивая двери гардероба, перебрасывая ему гавайскую рубашку:       — Ты мне проспорил. Грозился, что будет семь раз за ночь, а сам после пятого вырубился! Переодевайся… — скрывшись за дверцей, я ощутила, как краснею, словно мне снова семнадцать. — И, насчёт порки… Ничего не имею против!..       За спиной привычно вздохнули:       — Ты невыносима…       — Тем и живём!