"Клетка для Инкуба"

      Вязкий густой мрак. Кроме собственного дыхания ничего не слышно. Мне казалось, что я то ли погружаюсь в тёплую воду, то ли медленно, словно перо в тёплом воздухе, опускаюсь куда-то. Внутри было спокойно и… пусто. Неожиданная мысль о демонах заставила трепыхнуться — я их не ощущала. Зато нагрелись обе маски. Отголосок силы едва чувствовался, но черти были рядом. Как в тот раз, когда Дамиан укладывал меня в сон на неделю с собой за компанию. Они просто ушли в свои «переноски». Рихтер называл это как-то иначе. Вместилище? Нет… Да и не важно.       Не знаю, сколько времени прошло. Падение продолжалось, волнение нарастало. Мне уже было даже любопытно — чем кончится эта затея хотя бы на этом этапе. Немного сконцентрировавшись, я смогла разглядеть мельтешащие в темноте обрывки кадров. Стоило напрячь слух: тихо-тихо, словно через толстую подушку, доносились голоса, реплики, крики, плач. Надсадный, громкий вопль боли, которую я, кажется, не испытаю никогда. Пришлось напрячься, чтобы чувства обострились, стали более избирательными и восприимчивыми.       Моё лицо, Аннет, Сентфор, жители, циркачи, шериф Никсон, моя мать, Хилл, Джон, Эйра… Они мелькали, кружась в веренице кадров, всплывая всё чаще. Кажется, чем дальше меня заносило, тем меньше я видела свой образ. Он истаивал, перетекая от женщины к девочке, без единого шанса вернуться к тому, чем и кем я стала теперь. Ещё десяток минут и образ исчез окончательно, если я ещё могла адекватно воспринимать течение времени.       Рывок за руку заставил завопить и попытаться вывернуться. Пальцы свободной руки клещами вцепились в маску. Я замолотила ногами, силясь отбиться от неведомой херни, которая пыталась всеми силами утянуть чёрт знает куда. На удивление молча, словно это могло хоть как-то напугать того, кто влез внезапно в моё личное пространство. «А было ли оно?» — с нервным смешком метнулось в голове.        Ещё один рывок. Я вцепилась рукой в маску и… вынырнула…       — Тьфу… - рот забился тиной и привкусом какой-то тухлятины. Вывернутая из чьего-то захвата рука дёрнулась к своей маске, но её не было. — Что за хрень?!..       — Тише. Всё нормально… — раздался голос над головой.       Я наконец смогла осознанно оглядеться по сторонам. Надо мной стояли Катарина и Хронос. Первая участливо протягивала мою маску, которую я торопливо выхватила, прижав к груди, как ребёнок любимую игрушку. Безжизненная долина вокруг, заболоченное устье то ли реки, то ли озера. Я сидела задницей на мокром песке, пытаясь судорожно прикрыть грудь руками. Голова болела беспощадно. Дёрнувшаяся ладонь нащупала так и вылезшие рога. Четыре пары. Всё-таки застыла посреди метаморфозы.       Снова сплюнув привкус тины, я поднялась на подрагивающие ноги:       — Где мы?..       — Река Душ. — ответил Хронос. — Ждём Мздоимца. Тебя почему-то забросило несколько дальше, чем ожидалось.       Я вздохнула, пытаясь сквозь дымку и туман рассмотреть противоположный берег. Уловив замешательство, Отец стянул балахон, оказавшийся каким-то плащом с тесёмками и накинул на мои плечи. Я благодарно выжала улыбку, справившись с завязками, и нерешительно переступила с ноги на ногу, осматривая своих сопровождающих. Явно не до такой степени, потрёпанных перемещением. На языке крутился ворох вопросов, но чёрт его знает, сколько из них я успею задать прежде чем упомянутый Мздоимец покажется. Вообще всё это смахивало на очередные мифы из греческой культуры. Река Стикс, Харон на лодке, переправляющий души в царство Аида… Опять не вязалось. Рихтер был жив. Зачем мне туда?..       — Что дальше будет? — нервно спросила я.       — Сложно сказать… — Катарина продолжала всматриваться в дымку, окружающую берег.       Вообще всё смахивало на какую-то «сонную лощину». Туман, искривлённые обезвоженные деревья, жухлая пожелтевшая трава, сырость, серый грязный речной песок, спёртый, будто застоявшийся воздух. Словно бесконечная осень. И приторный запах гнили. Примерно такой был аромат в цирке в первый раз. Сейчас он почему-то будоражил нервы и рецепторы. Кажется, принюхайся я более упрямо, различила бы в густом воздухе ароматы попкорна и сладкой ваты. Прежде, они перепугали бы до полусмерти. Но не сейчас. Сейчас это было скорее знаком, что направление верное. И мне нужно лишь пройти этот путь.       Через несколько минут послышался плеск вёсел. Я удивлённо повернулась к своим сопровождающим, открыв было рот, чтобы уточнить пару моментов, но Катарина жестом приказала молчать и не смотреть на Мздоимца. В ладонь легла уже знакомая монета, которую дала Мать. Я сглотнула, продолжая всматриваться в водную гладь и различая подбегающие к берегу круги. Становилось страшно. Энергия страсти и секса здесь не работала вовсе. «Мертвецам не до перепихонов…» — саркастично напомнил внутренний голос. Я втянула голову в плечи, плотнее сжав в пригоршню плащ Хроноса на груди, чтобы не задувало.       Ещё пара минут, и в поле зрения попал нос лодки. Я всерьёз побоялась, что это корыто даже моего веса не выдержит, что уж говорить о всей компании. Однако… Присмотрелась и… стало ещё страшнее. Лодка была не из дерева. И даже не из жести… Стало дурно — каркас из костей, скрепленных жилами, всё это обтянуто кожей. И я не могла поручиться, что всё это когда-то не было людьми. Фрукты, которые я спорола в цирке стали проситься наружу, но я всё-таки подавила попытку вызова Ихтиандра.       Попытка забраться в лодку была пресечена веслом, воткнувшимся в речной песок у моих ног. Было любопытно посмотреть на Мздоимца, который по сути был Хароном, но одного взгляда на Катарину хватило, чтобы передумать. И всё же в поле зрения попала иссушенная кривопалая рука с такими когтями, что мне стало ещё больше не по себе. «Таксист хуев…» — я сглотнула, вложив в неё монету. Весло пропало, и мне было позволено забраться в лодку.       Зато мои спутники оказались за бортом, недоумённо перешёптываясь. Мздоимец их на борт не пускал. Даже после попытки Катарины показать, что она хозяйка этого мира и обратиться в черного аиста. Хронос хмурился, шаря по карманам в поисках «оплаты», но лишь развёл руками. «Бросают ребёнка…» — тоскливо проворчал мой внутренний голос. Поняв, что подставы не избежать, я смиренно сложила на коленки маски и только кивнула своим спутникам. Всё в тишине, не переговариваясь даже.       Я не стала оглядываться, когда лодка отчалила. К собственному удивлению, испытывала лишь лёгкую панику и предвкушение. Так, наверное, чувствуют себя те, кто уже отчаялся. Осознание, что сейчас всё зависит только от тебя, и больше ни от кого. Понимание, что если не выгорит, если не вытащу — второй попытки не будет. Эгоистичная попытка оправдать собственные давно, как мне казалось, позабытые суицидальные замашки. И всё-таки… Если быть честной с собой — кто будет оплакивать — те быстро позабудут, а остальные и не вспомнят. Особенно после моего затворничества последних лет.       Мздоимец стоял в носу лодки, медленно и неторопливо работая веслом. Мне оставалось только сверлить его спину глазами, привлекая всё воображение и память из книг по разной мифологии, чтобы подобрать эквиваленты Харону в более западной вере. Не выходило. Зато взгляд сместился со спины на воду. Мутная, смахивающая, кажется, на кисель. Что-то сверкнуло, и я любопытно подалась вперёд, выглядывая за борт, чтобы успеть рассмотреть то, что успела заметить.       По спине рванулись мурашки…       Картинка из детства. Мне года три. Парк аттракционов. Родители ещё не ссорятся, мы все вместе. Мама ещё не начала отдаляться, не стала полностью чужим для меня человеком. Яркое солнце Балтимора, у меня в руках флакон мыльных пузырей и я сижу на плече отца. Родители о чём-то воркуют… По воспоминаниям, это был разговор о том, что я хорошо танцевала перед зеркалом, и отец обещал найти подработку, чтобы я могла пойти в танцевальный класс.       Меня отвели на батут, пока старшие остались на скамейке, следя в отдалении за тем, как бесились дети. Чем мы младше, тем проще находить друзей. Несколько минут и вся детвора уже носилась в азартной игре в недрах надувного замка. Внутри становилось тепло, словно это действительно не было безумно давно, а происходило в эту самую минуту. Улыбки родителей, мама с мороженным, которую отец обнимал, что-то нашёптывая на ухо. Краснеющая, как девочка…       Как же они были молоды…       Неожиданный крик — меня толкнули. Нечаянно. Я выпала из заграждения, больно ударившись коленками об асфальт. В этот день семья, кажется, была полноценной в последний раз. Заботливые руки мамы, отец, промывающий водой ранки, счастье, что всё обошлось… Возвращение домой в прохладную просторную Балтиморскую квартиру, выходящую на бизнес-квартал. Лимонад на балконе и сказка на ночь.       Внутри что-то нестерпимо кололо. Я смотрела на эти кадры, нерешительно вытягивая руку вперёд, к воде. Словно слепо надеялась, что могу оказаться там, в теле маленькой девочки с нынешним разумом. Переиграть всё-всё, достигнуть большего, сберечь Рихтера, когда придёт время, не совершать тех тысяч и тысяч ошибок, которые успела наворотить. Быть может, даже сохранить брак родителей и не дать им…       Пальцы почти коснулись водной глади, но неожиданно рядом хлопнуло весло. Я торопливо одёрнула руку, вжавшись в дно лодки задницей и отпрянув от борта.       — Канеш-ш-шь… — прошелестело над головой.       — П-простите! — голос сорвался на писк.       Больше за борт я не выглядывала от греха. Слишком заманчиво. Слишком много того, что я, скорее всего, хотела бы видеть, но не должна была. Прошлое вспять не повернуть. Есть только настоящее. Есть только моя цель — спасти Дамиана. Чего бы ни стоило.       Впрочем, времени на «кино» у меня и не оставалось. Лодка ткнулась в деревянный настил. Я смутно помнила, что говорили о том, как проводят до врат… Но впереди был только уродливый полуразрушенный город, щерящийся остовами рассыпавшихся домов и трухлявыми досками окон и дверей. Мздоимец остался в лодке, поведя ладонью в сторону ветхого причала. На него даже наступать было страшно, но он вёл дальше, перетекая в длинную разбитую мощёную улицу. Где-то впереди едва различимо маячила разрушенная башня то ли церкви, то ли…       «Это монастырь… Тот, где мы с Бобби узнавали о Писадейре…» — сглотнув вспомнила я. — «Но в Сентфоре… Там не было выхода к морю. Да даже к реке, вроде бы, не было… Как так?!» — встревоженно металось в голове. И всё же, мой «водитель» продолжал безмолвно указывать на причал. Я сглотнула и выбралась из лодки, чувствуя, как они просели даже от моих неполных пятидесяти кило бараньего веса.       — С-с-сутки… — прошелестел Мздоимец.       — Хорошо…       Я прижала к себе маски, торопливо уходя вперёд по скрипучим доскам, нервно оглянувшись на застывшую фигуру в лодке. Было страшно, что и он уйдёт. Оставит здесь. Но, кажется, он замер, застыл, превратившись в изваяние. Мотнув головой, я торопливо пошла вперёд, даже примерно не представляя, куда идти и что предпринять. Город впереди был пустым и безжизненным. Словно его давно покинули, бросив всё, как оно было, сорвавшись с мест и удрав куда подальше с проклятой земли.       Так было ровно до того момента, пока не закончился причал.       «Врата» оказались завесой, аналогичной тем, что были в цирке — то, что добавляло антураж, пряча за истиной скрытую картинку и иллюзию того, что должно быть запитанным от… от чего? В нашем случае — от демонов. А здесь? Проклятие?..       Пощипывание по коже и затхлый воздух заполнился ароматами цветов и пищи. Из тишины пробился гвалт и шум. Снующие люди, продавцы с корзинками. Бегающие дети. Не та эпоха. Не моя… Другое время и другие нравы. Яркие фонари в сгущающихся сумерках. Какой-то фестиваль, кажется. Или ярмарка. Где-то грянула живая музыка. К моему удивлению — волынка. Игривая мелодия и кружащиеся впереди на площади пары с хохотом выплясывали под ненавязчивый задорный мотив.       Я обернулась, обнаружив, что пристани нет. За спиной был густой лес и тропа, уводящая куда-то вглубь. Однако, стоило постараться, приложить прежние усилия, знакомые себе, как Хозяйке иллюзий цирка, я всё же смогла распознать блеск завесы. Лёгкое мерцание, которое обозначало выход. Нервно сглотнув, я побрела вперёд, стараясь избегать столкновений с людьми. Невольно вздрогнув от того, какой шок будет у местных от вида девчонки с четырьмя парами витых рогов, я снова застыла.       Напрасная паника. Рядом кто-то весело вскрикнул, я вздрогнула и обернулась как раз в тот момент, когда сквозь меня прошёл рослый детина. По коже прошёл холодок, словно из рассказов о фильмах с привидениями. Впрочем, скорее всего, так оно и было — все здесь присутствующие мертвы. Все, кроме одного.       — Ах ты сука… — протянула я, отметив искомое.       Рихтер, вполне себе живой и довольный происходящим на площади, как резвый козлик на пастбище с широченной улыбкой выплясывал с Аннет. Отточенные движения, идеально ориентируясь в музыке. Внутри клокотал гнев. Белобрысая тоже довольно улыбалась, подбрасываемая им за талию высоко в воздух. Изнутри колола ревность. Даже не так — разрывала к чьим-то хренам. Если бы он не лежал в отключке спустя три с лишним сотни лет на алтаре в Мексике с обожжённым лицом и едва восстановившийся после того предательства, я бы действительно вспылила.       Пока же оставалось только стоять на неосвещённом клочке пространства, глядя на него — живого, здорового, цельного. Не сломленного. По щекам катились слёзы обиды, с которыми я ничего не могла сделать. Только всхлипывала неся какую-то околесицу, которую он никогда не сможет услышать. Точнее — не здесь… Музыка оборвалась, и они застыли друг напротив друга. Раскрасневшиеся, счастливые, запыхавшиеся. Порывистый поцелуй, от которого мне хотелось рухнуть на колени. Оторвавшись от её губ, Дамиан поднял голову, обводя взглядом аплодирующую публику.       Взгляд стал осмысленным. Я могла поклясться, что он увидел меня, стоящую в толпе в нелепом чёрном балахоне с масками, прижатыми к груди. Румянец схлынул, как и не было, расширились глаза. Удивление в чистом виде. По спине рванулся рой мурашек — неужели узнал?..       Всё закружилось в вихре. Пространство расплылось, рассыпалось и облетело, оказавшись снова уродливым и тусклым, щерящимся руинами. Я сглотнула, глядя на разбитую площадь, где ещё секунду назад ярко горели огни и были танцы. Был Рихтер. Была… Аннет…       Взгляд выцепил в отдалении чудом, кажется, уцелевший дом. Верхние окна светились, маня к себе, словно мотылька огонь. И я пошла к нему. Не задумываясь. Свет чуть покачивался — свечи. Чем ближе подходила, тем отчётливее становилось понимание, что за сутки мне необходимо погрузиться в его воспоминания так глубоко, как только возможно. Просмотреть то, что я знала только на словах, но никак не могла видеть своими глазами. Увидеть историю, которая в конечном итоге привела его ко мне. В Балтимор. В нашу общую жизнь.       Уцелевшая в окружающей разрухе дверь, которую я не задумываясь толкнула. Снова смена антуража… Добротный красивый дом. В нижней части магазинчик, за прилавком лестница, ведущая на второй этаж. Ступени не скрипят — доски прекрасно подогнаны. Всё в его стиле — монументально, со вкусом, дорого и соответствует эпохе. Такой были и фабрика, и дом в Портленде. Чёрт, даже цирк… Даже эта тканная уродливая громада была прекрасна и создана им такой, как он её видел — идеальной. И для преступлений, и для «жизни», которую ему позволяло вести проклятие.       Единственная открытая дверь в длинном коридоре второго этажа. Кроме неё ещё пять, кажется. Но эту, открытую, я узнаю из тысячи. И из-за неё снова раздаются смех и голоса. Мужской и женский.       — Ах, какое красивое! Прямо как у настоящей аристократки! — восторженно лепечет Аннет.       — Ты прекрасна в любой одежде, моя дорогая…       «Моя… дорогая…» — удушливая волна слёз и новые крючья разрывающей боли. И я уговариваю себя, что это нужно пережить, пройти, преодолеть. Это не моя память. Я когда-нибудь, надеюсь, забуду это. Очень скоро забуду. «А Рихтеру по рогам дам сразу, как только очнётся…» — ворчит уже порядком озверевший внутренний голос. В комнате всё затихает. Словно кто-то проворачивает рычаг регулировки звука в старом телевизоре.       Я нерешительно шагнула в комнату, осматривая знакомую каждой деталью мастерскую. Стол, стул, бесчисленные полки, очаг, узкая постель, чтобы без сил рухнуть на неё, когда очередная маска будет завершена. Есть спальня, он рассказывал, но здесь ему почему-то всегда спалось лучше. И снова отсылка к цирку, где «кабинет» был всем сразу для него. И местом отдыха, и местом для работы. Но сейчас он устал до такой степени, что даже не смог встать из-за стола, опустив голову на сгиб локтя. Вторая рука свесилась, почти касаясь пальцами пола.       Умиротворённый, с полуулыбкой на губах, которые даже после Аннет целовать хочется упоённо долго и глубоко. Я прошла к столу, встав чуть позади и рассматривая мерно вздымающуюся спину. Несмело протянула руку, скользя пальцами по русым волосам. Думала, что не смогу, что пройдёт так же насквозь, не имея права касаться в мире, который создан его разумом. Но… Знакомый мягкий и густой шёлк, обрамляющий безмятежное лицо. Наклонилась, прижавшись губами к затылку, всхлипнув.       Хриплый шёпот во сне:       — Сара…       Я сглотнула, смаргивая слёзы:       — Дамиан, я здесь… — пальцы прошлись по гладкой щеке. — Пойдём домой… Пожалуйста…       Реакции нет. Спит, и я не могу разбудить:       — Моя милая… Сара…       Из очага выпал уголёк, падая на деревянный пол. Слишком быстро от сквозняка разгорающееся пламя. Снова попытка растолкать, разбудить. Он всегда спал крепко, не имея нужды прятаться за иллюзиями, скрывать шрамы. От этого и пострадал. Объятая огнём комната. Гарь, дым, копоть и надсадный кашель. Проснулся, но уже невероятно поздно. Попытка выбраться из-под обрушивающихся балок. Падение в огонь, лишь успел зажмурить глаза, стремительно убегая к выходу.       Снова смена картинки, в которой я чувствую себя жалкой и бесполезной. Уже знаю, что будет дальше… Знаю слишком хорошо. Слои бинтов, снимаемые бережно и с улыбкой. Глупая травница надеется, что всё как прежде, что красота неизменная константа. Но всё летит в бездну. Всё осыпается карточным домиком, когда страхи застят взгляд, рассматривающий изуродованное лицо. Ей сложно представить, что она целовала его так же упоённо, как после его целовал огонь, изуродовавший не гладкость кожи, но душу.       — Аннет?.. В чём дело? Всё так ужасно?..       Она мотает головой, отпихивая его, отмахиваясь руками. Со скамейки падает корзинка, набитая травами. В глазах бесконечная паника и страх. Страх, а не боль. С ним всего лишь нужно было её разделить. Растворить в себе хотя бы малую часть, чтобы позволить возродиться самому и возродить дело, канувшее в пламени, которое объяло мастерскую.       — О, нет! Боже! Это невыносимо!.. — белокурая всхлипывает, пятясь от него, убегая. — Я не могу… Прости… Это ужасно!..       — Аннет!..       Но она уже уносится, подхватив длинные юбки платья. Того самого, которое «как у аристократки». И он смотрит вслед, чувствуя, как рушится последний оплот собственной надежды. Осыпаются белокаменные стены воображаемого дома, где он хотел быть с ней счастлив до последнего вздоха. Она убегает, не зная, что доломала последнее, что Дамиану позволяло выжить. Ей невдомёк, да и не хотелось верить, что всё могло бы быть иначе. Она привыкла к идеалу, который лишился даже самого простого — красоты.       Он опускается на скамейку. Сидит так едва ли не сутки. Мужчины не плачут, но могут плакать их души. И мне остаётся только стоять за спиной, снова обнимая чёртовы маски, поскольку рука снова проходит сквозь его тело.       Осыпающийся кадр и снова уродливый разрушенный Сентфор. Подрагивающий свет в подвале домишки на окраине. Снова мотаю головой, беззастенчивым мотыльком следуя к пламени, в котором он уже сгорел, а теперь не может отогреться. Мелкая комнатушка в полуподвальном помещении. Сырость и затхлый воздух. На последние гроши купленные инструменты, обугленные формы для масок, которые он нашёл на пепелище. В комнатушке холодно. Низкие потолки, плесень и вонь лежалых тряпок. На сложенной из «дерьма и палок» постели свернувшийся в три погибели под отсыревшим одеялом спит Рихтер.       Хрипы и свистящий кашель:       — Сара…       — Проснись… — губы жмутся к покрытому шрамами и испариной виску. — Дамиан, прошу… Проснись и уйдём. Всё уже иначе. Это закончилось… Ну пожалуйста.       Кое-как устроилась позади, всхлипывая, обнимая поперёк живота, перебирая пальцами густые волосы, отросшие после пожара ещё больше. Жёсткие от грязи и невозможности помыться. Даже такая элементарщина недоступна. Неожиданно укрывшая мою ладонь рука, сплетающиеся пальцы, и кашель затихает. Глубокое сонное дыхание. С рогами лежать дико неудобно, и я тихо смеюсь сквозь слёзы, вспоминая, как в иллюзии пытался улечься инкуб.       И всё же от него пахнет абрикосами. Как прежде, как в школе, на тумбочке. Первый поцелуй, с привкусом табака, наркотиков, алкоголя и ароматом масляных красок от длинных ухоженных пальцев, которые после миллиарды раз ласкали меня, моё лицо и тело.       Шёпот в вакуумной тишине:       — Моя нежность… Моя маленькая любовь…       И снова события-события-события… Бесконечная вереница. Походы к дому Аннет. Крики и ругань. Встреча с Вильямом и Эйрой, уговор о том, чтобы отдать её под суд. Ведьма? Нет… Просто принесла боль. Всем троим. Но его боль превратилась в уничтожительный пожар. Он научился видеть гниль, давить на больное, чтобы добиваться желаемого. И никакие просьбы, никакие мои мольбы не влияют. Он идёт до конца… И вереница кадров одного за другим приводит то к суду, то на площадь с полыхающим до самых небес костром.       Крики толпы, в экстазе наблюдающей за тем, как горит белокурая «ведьма», троица лжесвидетелей, на которых опускается проклятие. Кровь, бегущая по лицам и дрожь от шёпота в голове. Истинные ведьмы Сентфора, не терпели предательства. Для них всё это было лишь жестокой игрой, направленной на собственную защиту от преследования католической церкви. А в итоге… В итоге, одна ошибка белокурой дурочки повлекла за собой три загубленных души, которые погибали с каждым днём, с каждым годом, с каждым… столетием.       Снова та же комнатушка. Дамиан дрожит, сидя за столом. Лихорадочный блеск в глазах, попытка забыть крики, засевшие в ушах, запах палёного мяса. Сгорать… он знает, каково это — гореть живьём. Он выжил, но ей этой милости не позволил. Она должна была умереть, чтобы ему стало легче. Но… Не стало. Только страхи, боль, от которой не спрятаться, не убежать и не уйти. К боли физической добавилась внутренняя — боль окончательной утраты, которую так просто не пережить, но ему этого невероятно хочется.       Инструменты, маски-маски-маски… Всё более уродливые образы, которые должны скрыть тех, чьи души изгнили до зловонной жижи в которую нужно только запустить частичку проклятия. Шепотки в голове, сводящие с ума, ведущие в лес. Так глубоко в чащу, откуда выхода не сможет найти. И я лишь безмолвно бреду следом, понимая, что больше нет даже слёз. Только бесконечная усталость и полное бессилие. За сумасшествием он почти не спит, не слышит мой зов.       Ноги не держат — устал. Темно и манит запах прелых листьев. Глаза выхватывают поляну морозника. Она приносила их в его дом. В мастерскую. Милые букетики, которые почти постоянно стояли на краю стола в небольшой вазе. Терпкий сладковатый запах, приводящий к очередному желанию созидать прекрасное. Она больше не принесёт этих цветов никому. Никогда… И он ложится в этот густой ядовитый ковёр, глядя в звёздное небо. Глухой обрывистый плач одиночки, который больше не видит ничего, кроме отвращения к себе и своему ремеслу.       Внутри пусто. И я знаю, что последует дальше…       Вынутый из кармана сюртука отточенный нож. Резкие движения по запястьям.       — Дамиан! — я рухнула на коленки рядом с его головой. — Идиот!..       Пальцы снова проходят насквозь. Слёзы возобновляются, срываясь таким потоком, словно хотят высушить меня, исчерпать до дна. Закрытые глаза, умиротворённая улыбка. И на помощь не позвать. Город мёртв. Город его памяти. Руины его прошлого, откуда лишь нужно попасть в будущее. Туда, где есть место не только этому дерьму, но и свету, будущему. Жару ночей и не меньшему от пробуждений.       Я всхлипываю, наконец ведя пальцами по покрытой шрамами щеке, и вижу, как слёзы начинают капать на его кожу. Наклоняюсь ниже, наконец целуя губы. Уже почти холодные, почти застывшие…       — Сара?.. — на секунду приоткрывшиеся глаза.       — Да! Да, Рихтер, мать твою! Это я… — страшно и больно. Изнутри идёт какой-то быстрый до головокружения отсчёт таймера. — Я люблю тебя! Вернись ко мне!.. Ну пожалуйста!..       — Моя нежность… — улыбка и глаза снова закрылись.       По округе пролетел мой ор. Вздрогнувшее тело замерло. Замерло навсегда. Очередной водопад солёной влаги. Какой-то безумный шёпот в приоткрытые губы. Боль утраты?.. Снова…       Или не только…       Изнутри, кажется, вспыхнул огонь. Внутренности словно воспламенились. Меня выгнуло и бросило на траву. По телу пролетали волны конвульсий и дрожи. Улетели в сторону маски с глухим стуком. Очередная волна хриплого крика. Кажется, в груди выжжена была дыра, в которую сыпали раздутые до красноты угли. Плакать уже не могла. Только разрываться воплем в густые сумерки.       — Дамиа-а-ан! — словно крик о помощи, на который больше некому отозваться.       Где-то в подсознании вспыхнули аквамарины. Боль пошла на убыль. Рука заскребла в сторону отлетевших личин. «У моей ленты длиннее…» — проносится в агонизирующем разуме. Нащупав с тысячной, кажется, попытки, молясь о том, чтобы сдохнуть и выжить одновременно, я наконец приложила свою к лицу, пропуская сущность, так радостно рванувшуюся в тело, что меня едва не подбросило на морознике на пару метров. Снова заскребли ноги по траве. Метаморфоза пришла в движение, убирая «не человеческие» детали образа.       Всё схлынуло. Полностью…       Звенящая тишина Сентфорского леса. Запах морозника, который бессознательно растёрла по изнанке маски, пока непослушными пальцами тянула к себе. Боль отступила, осталось лишь тянущее ощущение внутри. Уже позабытое, но… прекрасное. Невероятно прекрасное и долгожданное. Неуверенно поднявшись на локтях, я осмотрелась. Точнее, попыталась — снятая маска была поднята на голову, и только тогда обзор стал достаточным.       На месте, где не стало Дамиана - знакомая яма…       Пустая…       Я нервно сглотнула, чувствуя затрепетавшую внутри чертовку. Она уже поняла, но до меня доходило медленнее. От середины груди пульсируя тянулась крепкая алая ниточка. Сияющая, ведущая туда — в руины города. Цикл завершился, даровав перерождение предателю. Оставалось лишь идти следом и…       «Время…» — напомнила суккуба, голосу которой я обрадовалась так, словно тысячи лет его не слышала. Подхваченная маска Рихтера. Я с пробуксовкой рванула чуть ли не на коленках по маршруту, который показывала нить. Стало легче — рога исчезли, голова не уводила в сторону, цепляясь за ветки, ноги двигались с такой скоростью, что, кажется, даже земли не касались. Содранные на бегу цветы, стиснутые в кулак. Как же я ждала это алое мерцание. Именно такое — с каждым шагом ловящее ритм бьющегося сердца. Того, которое с моим грохочет сейчас в одном ритме.       Выскочила из леса, продолжая нестись к так же стремительно приближающемуся силуэту в чёрном. Ностальгия пополам с облегчением. Протянутые руки, уже сейчас. Думаю, я бы даже с крыльями такой скорости развить не могла бы, как сейчас. Брусчатка под ногами, свист ветра в ушах. Чертовка, уже чувствующая инкуба так, словно вот-вот умрёт от всплеска эмоций…       Удар в грудь чуть ли не до хруста, но не больно. Даже когда руки стискивают, безумно шаря по спине и плечам, сдавливая, обнимая. И снова захлёбываясь слезами:       — Нашла… Я всё-таки тебя нашла! Слышишь?! — вой, который тонет в смехе, пробегающем знакомым бархатом по коже. — Я! ТЕБЯ! НАШЛА!!!..       — Нашла, моя милая… — абрикосы, заправленная за ухо прядь волос. — А я дождался…       «Нужно уходить…» — несмотря на радость, демоница более адекватно воспринимает происходящее. Но не слушаюсь, приникая к губам, обхватывая пальцами лицо Дамиана. Жадно, резко, порывисто и быстро. Хотя бы так… Из сжатого в кулаке морозника вышло достаточно сока, который вязко покрывает шрамы.       — Пора… — я оторвалась, сглатывая очередной поток слёз, и протягивая маску. — Ключ…       Знакомая усмешка, за которую я буду готова убивать всех и каждого. Он приложил маску к лицу, затягивая ленты на затылке. По иллюзии Сентфора прошла дрожь и откуда-то из леса послышался многоголосый вой. Я резко обернулась, вглядываясь в непроглядную темень. Пусто… А когда обернулась, чуть не шарахнулась в сторону от полной материализации инкуба. Как в первый раз в лофте, когда увидела его при свете дня. Даже стало немного смешно.       Вой повторился. Куда ближе… По спине рванулся табун мурашек. Смахивало на какое-то дурацкое кино, когда мир, созданный чьим-то воображением, готовится схлопнуться и исчезнуть навсегда. Словно сминаемый лист бумаги, который пытаются скомкать как можно быстрее, чтобы поглотить вместе с собой. «Проклятие осыпается?..» — проносится встревоженно в голове, когда рывок за руку уносит прочь от этого зрелища валящихся деревьев и подлетающих в воздух камней.       — Куда бежать?! — проорал Дамиан.       — Правее… — я рванула вперёд, утягивая его за руку и молясь внутренне, чтобы завеса осталась на месте. — Не смей отпускать мою руку…       Смех на бегу:       — Никогда больше…       Щелчки часового механизма внутри перешли в какофонию… Срок, отведённый Мздоимцем, вышел. Память исчезала. Подрагивающая брусчатка улицы под ногами, свист и грохот за спиной. Но мне уже даже страшно не было — цель достигнута. Осталось только выйти живыми.       Мерцающая пелена показалась впереди, и я радостно понеслась к ней. Дамиан рядом, клещом вцепившийся в ладонь. Несколько шагов… Из-под ноги сорвался улетающий камень, едва не заставивший меня рухнуть носом вперёд. Впрочем, где-то сбоку произошла быстрая и плавная метаморфоза, дёрнувшая в лапы инкуба, уже опознавшего «врата». Прыжок, от которого задницу обдало холодом, а по телу рванулась очередная волна встревоженных мурашек.       Где-то за сверкающей пеленой, истончившейся и исчезнувшей, испарился выдуманный мир прошлого. Сверху придавливало снова ставшее человеческим тело, подрагивающее от тяжёлого дыхания. Я всхлипнула, как мартышка, обвивая его руками и ногами, словно вот-вот растворится. Не верилось, что по лицу, собирая слёзы и пыль, бегут губы. Не безучастные, горячие, улыбающиеся. И глаза открывать не хочется…       Но надо…       — Дамиан Рихтер… Я тебя люблю…       Тихий смех и привычно жгучий, но снова такой короткий поцелуй:       — И я тебя безумно люблю, мой маленький демон.       Он с наигранным пыхтением поднялся, без труда удерживая меня одной рукой под спину — объятия я так и не разжала. Черти настороженно смотрели на лодочника, впервые, кажется, за прошедшие сутки шевельнувшегося. И вот тут мне стало действительно страшно. — Платить за Дамиана мне было нечем. Оставаться на причале…       Всё же встала на ноги, подходя к лодке. Попытка преградить путь Рихтеру. Чертовка взбурлила внутри, проявившись и возвышаясь над Мздоимцем на голову. Инкуб в Рихтере восхищённо блеснул в серых глазах. Кажется, он уже отвык видеть всё со стороны. Послышался свистящий диалект демонов с рычащими нотками. Я его понимала плохо, но успела уже разобрать знакомые интонации и обещание, из которого разобрала только «задница» и «весло». Совместив одно с другим, я едва не расхохоталась внутри.       — Плата… — протянул переправщик. — Запрещено…       — Не запрещено. Он жив. Его место среди живых. — отозвалась я. — Либо оплачу тебе по прибытии…       — Нечем… — усмешка под капюшоном.       Я сморщилась, перетекая обратно в свой образ:       — Что ты хочешь?       — Восемь душ за одну…       Взгляд переметнулся к Рихтеру. Он, кажется, застыл, не понимая, к чему всё идёт. У нас было ровно восемь душ. Три акробата, сиамские близнецы, Жоззи, Мордогрыз и Хилл. Словно по списку. Но эту оплату должна отдать не я. И сейчас, после короткой внутренней реплики, ему предстояло сделать выбор — тащить за собой это гнилое ярмо, или нет. И я искренне боялась, что эта часть прошлого всё же будет ему дороже, чем всё, чего удалось добиться…       Ещё раз оглянувшись на дымку, укутавшую причал, Рихтер вздохнул:       — По рукам.       Я просияла, утягивая его в заметно просевшую лодку, мгновенно отчалившую в густой туман…