Бойтесь дары приносящих

      Ничего особенного. Блаженная рутина.       Именно так ведь принято рассказывать о выходных на базе отдыха? Мы приехали и делали ничего, потом немного поленились, вечером бездействовали, но также валяли дурака, а ближе к ночи почилили и разошлись спать.       Первые выездные выходные после насыщенных съемок, когда тело требует уже не секса, наркотиков и рок-н-ролла, а массаж, детокс и на ручки.       Утром пятницы Сергей торжествовал: он успел отбиться от всех дедлайнов и выехать к Диме до того, как город намертво встал в пробки. Наслаждаться дорогой он еще не научился – только недавно получил права – но вечер предвкушал с нетерпением. Он все еще неуверенно чувствовал себя в общем потоке, и стал ехать увереннее, только когда выбрался из центра. По памяти отыскал знакомый двор, эффектно затормозил у подъезда и с наслаждением опустил стекло до упора. Только начал набирать номер друга, как тот вышел из дверей – нагруженный сумками, но тоже весьма воодушевленный.       Сергей выскочил из машины, сжал Диму в объятьях вместе со всеми вещами, но тут же опомнился и услужливо распахнул багажник. Основная часть вещей отправилась туда, но пару пакетов с продуктами и какую-то длинную тканевую коробку, напоминающую одежный чехол, Дима положил на заднее сиденье.       – А что там? – заинтересовался Сергей, потянувшись к молнии.       – Брысь, – мгновенно отреагировал Дима, – там таинственное кое-что от Коткова, и я обещал ему не вскрывать до приезда.       – Для меня? – радостно уточнил Сергей       – Для тебя, для тебя, – посмеиваясь, подтвердил Дима, – ну что, сменить тебя за рулем?       – О, да-а, – с облегчением согласился Сергей, и тут же с подозрением уточнил, – и даже не прочтешь мне лекцию о том, что мне надо практиковаться усерднее, иначе я так и не перестану бояться водить?       – Не сегодня, – отмахнулся Дима, – возьму перерыв. Зато в воскресенье, когда я буду слишком расслабленным и довольным, чтобы снова лезть за руль… вот тут-то я и припомню, кому тут нужна практика вождения…       – Какой же ты все-таки коварный, – сокрушенно признал Сергей.       – Я такой, – довольно согласился Дима, занимая водительское сиденье, – кстати, там в пакете мороженое, ешь, пока не растаяло.       – Коварный, но замечательный, – поправился Сергей, садясь рядом, – просто самый лучший.       – Не пытайся усыпить мою бдительность. В воскресенье поведешь ты.       – И в мыслях не бы… – с ухмылкой начал Сергей, роясь в пакете, но тут Дима вырулил со двора и резко вдавил педаль газа в пол. Машина рванулась вперед, четко встроилась в поток и продолжила набирать скорость. Горошко сполз по сиденью, вцепившись в подлокотники, и попытался припомнить какую-нибудь молитву.       Он смог немного расслабиться только через несколько минут – Диме доверял безоговорочно, но быстрая езда на заполненной автостраде все еще внушала ему первобытный ужас.       – Ты ешь мороженку-то, тает, – подсказал Дима, не отрывая взгляд от дороги. Ловко сунул руку за кресло, безошибочно нашел упаковки пломбира, передал одну Сергею, другую взял сам. Встал на светофоре, разорвал хрусткую упаковку и бросил быстрый взгляд на друга, – ты чего бледный какой? Может, – и усмехнулся, – водички?       – Отвяжись, – слабо пробормотал Сергей, вгрызаясь в свое мороженое, – почему каждый раз, оказавшись за рулем, ты пытаешься воссоздать сцены из «Форсажа»?       – Это Питер, детка. Либо так, либо ползти до вечера, а я хочу еще сегодня искупаться.       – Будь проклят тот день, когда тебе пришла в голову идея записаться на курсы экстремального вождения…       – Брось, это была одна из лучших идей в моей жизни. Ну ты пойми меня тоже, не поеду же я так по городу с Лизой и Иванкой, стритрейсинг не одобряю, хоть тут могу расслабиться и насладиться дорогой.       – Расслабляется он, – пробурчал Сергей, – уму непостижимо.       – Ты привыкнешь.       – Надеюсь, что нет. Никогда не буду так лихачить.       – Все так говорят… поначалу.       Машина бодро неслась по трассе. Первые за много времени совместные выходные решили отпраздновать на базе отдыха под Петергофом. Место выбирал Сергей, соблазнившись роскошными видами новодельного, но впечатляющего замка у озера. Жена и дочка Димы должны были подъехать в субботу ближе к вечеру, а пока ребята собирались устроить типичный холостяцкий отдых – шашлыки, баня, купание в озере, пара партий в кикер.       Они едва не пропустили нужный поворот, машина лихо мазнула колесами по обочине, но Дима умело вывел ее обратно на дорогу, и к массивным воротам они подъехали чинно и медленно. Сергей выдохнул, по одному отцепил пальцы от подлокотника и с облегчением вывалился наружу.       – Ка-айф, – провозгласил он, раскинув руки. База встретила их пьянящей после городского шума тишиной с вкраплением птичьего щебета, дразнящим запахом запеченного на углях мяса и свежим ветром с воды, – ну и красота! Вот это жизнь!       – Да, неплохо, – согласился Дима, хлопая водительской дверью и бросая Сереже ключи. Тот поймал их в прыжке и возмущенно потряс кулаком в воздухе.       – Неплохо?! И только?! Да это лучшее место в мире! На ближайшие два дня так точно. Учись ценить простые радости жизни.       – Например, помощь друга с вещами, – хмыкнул Дима, открывая багажник.       Просторное лобби было оформлено в стиле итальянского возрождения – мебель с многочисленными завитушками и вензелями, огромное зеркало на одной из стен, картина с венецианской панорамой над стойкой. Портье провел их в западную часть замка, выдал массивные ключи от двух номеров. Их соединяла общая терраса, выходящая на просторный задний двор, а оттуда – прямо к лодочному причалу. Первым делом они все же отправились купаться, и только через пару часов вернулись в номера – довольные, взъерошенные и жутко голодные.       – Сейчас вещи разберем и будем шашлыки делать, – распорядился Дима, – шампуры у меня с собой, и мясо, наверное, как раз замариновалось, я его с вечера подготовил. Дима настежь распахнул обе двери на террасу и принялся аккуратно рассортировывать багаж в своей комнате.       – Красота, – в который раз повторил Сергей, устраиваясь в плетеном кресле и закидывая ноги на перила. Свои сумки он небрежно бросил в угол номера, и теперь наблюдал за тем, как Дима раскладывает вещи – одежду в шкаф, на плечики, кроссовки в угол, на обувницу, плюшевого волка Иванки – в изголовье кровати. Из-под футболки выбился шнурок с волчьей головой – он с ним почти не расставался с окончания съемок, таскал даже на встречи с деловыми костюмами. Сергей тихо завидовал – ему тоже хотелось бы иметь какой-то талисман со съемок, но не сложилось. У этой подвески, к тому же, была интересная история – самый первый кулон, заботливо изготовленный реквизиторами, раскололся на третий день съемок. Замена нужна была срочно, Трофим кинул клич фанклубу, и какая-то лучащаяся счастьем фанатка доставила свой хенд-мейд прямо на съемочную площадку уже через час. Дима был счастлив, режиссер – тоже, и вообще в тот день все были счастливы, особенно героиня-фанатка. Дима забрал кулон после съемок, заявив, что такая энергетика, которую вкладывают в подарки фанаты, лучше любого оберега.       Внимание Сергея по-прежнему занимала одежная коробка с заднего сиденья машины. Дима перенес ее на террасу, но в комнату заносить не стал, и теперь она маячила перед глазами. Наконец, Сергей не выдержал:       – Так что в коробке? – нарочито небрежным тоном поинтересовался он. Дима выпрямился и хлопнул себя по лбу:       – Черт, забыл же совсем. Открывай, это тебе. От благодарных ценителей твоего таланта.       – Да ладно! – Сергей слетел с кресла и принялся потрошить коробку. Молния поехала вниз, половинки чехла распались, явив миру великолепие фанатской любви – роскошный алый халат с узором в зебру, точная копия одеяния Разумовского из арки про Чумного доктора.       – Отпа-ад! Это прямо вот мне, да? Не для фотосессии или чего-то там?       – Тебе, тебе, – Дима улыбался, с удовольствием наблюдая за восторгами друга.       – Пойду примерю. Прямо сейчас! – Сергей бросился в свой номер, подгоняемый напутственным:       – Надеюсь, ты помнишь, что по канону кроме халата на тебе не должно быть ничего… лишнего!       Шутки ниже пояса давно вошли у них в норму, но в этот раз Дима почувствовал легкую неловкость – не переборщил ли?       Когда пять минут спустя Сергей снова появился на террасе, Дима понял, что последние его слова тот принял к сведению – кроме халата на нем красовались только пушистые гостиничные тапочки с кокетливыми помпонами. Всё ещё рыжеватые волосы Сергея были художественно растрепаны, и он даже попытался изобразить фирменный излом брови, кажется, при помощи карандаша.       – Ну ка-ак, – слегка растягивая гласные, произнес Сергей, и Дима восхищенно присвистнул:       – Отвал всего. Девчонки с ума сойдут от счастья. Надо будет тебя сфоткать. Подожди только, нитка какая-то пристала.       Дима наклонился, чтобы снять нитку с пушистого воротника, и его волчий кулон снова выскользнул из ворота футболки. Качнулся на шнурке и словно магнитом притянулся к воротнику халата.       Яркая вспышка рассекла воздух над головами, и после нее сумеречное небо показалось еще темнее.       Нет, оно и было темным, почти ночным.       – Что за хрень? – Дима помотал головой: перед глазами все еще рябило от недавнего света, немного кружилась голова, – Сереж, ты как?       – Мгх… что ж так больно-то?       – Где? – Дима дернулся к нему, забыв о собственной гудящей голове. Преодолевая слабое сопротивление, развел полы халата – на бледной груди Сережи алел уродливый крестообразный шрам с неровными краями, – какого дьявола происходит?! На его сжатый кулак легла рука – неестественно тонкие пальцы с острыми ногтями.       – Похоже, нас куда-то забросило. Благодаря твоей побрякушке, между прочим.       Рука была одновременно знакомой и чужой. Горошко стал словно бы выше ростом, и в темноте резко выделялось белое лицо с яркими губами и глазами. Растрепанная огненно-рыжая прядь спадала на лоб.       – Ну у тебя и брови, конечно. Просто, как это ты сказал, «отвал всего», – неожиданно рассмеялся Сергей, который так же рассматривал его.       – Это у тебя нервное, да?! На себя бы посмотрел, звезда аниме.       – «Ах, я не ветреная, меня такой нарисовали!», – манерно протянул Сергей реплику Джессики Реббит, вздергивая изящно изломанную бровь.       – Нарисовали, точно! – Дима схватил его за воротник и потащил поближе к тускло горящему фонарю, – ты Разумовский. Прическа, одежда – все в точности как в комиксе. А я… у тебя зеркало есть?       – А ты Олег, – припечатал Сергей, фыркая от смеха, – тут вообще без вариантов. Кстати, тебе идет эта квадратная челюсть. Делает тебя… ну, знаешь, еще более мужественным. Даже прям суровым. Расхмурь брови, пожалуйста, ты меня пугаешь.       – Чего ты веселишься, я понять не могу.       – Ну давай буду паниковать, как ты.       – Я не паникую. Я думаю. Как это вообще могло случиться?!       – А чего тут думать? Котков пропитал воротник халата психоделиками. Мы в чьем-то трипе. Думаю, что в твоем, мне такая дичь в голову прийти не могла.       – Ты видел, что случилось с моим кулоном?       – На нем активирующий агент, это понятно, – со знанием дела сказал Сергей, – психоделик двухкомпонентный, чтобы мы за рулем кукушкой не двинулись, а спокойно доехали до базы отдыха. Он же сказал: до приезда не вскрывать. Ну он и му… шутник, конечно.       – Заладил ты со своим психоделиком…       – Еще на самой базе могут что-то распылять! – воодушевленно продолжал Сергей, – то-то мне показались подозрительными эти восторженные отзывы о самом лучшем отдыхе в области… Ты чего творишь?       Дима снял волчий кулон и ожесточенно тер его полой халата. Заметив реакцию Сергея, он смущенно отдернул руку.       – Забей, все равно не получилось.       – И всё же? – продолжил настаивать Сергей.       – У театральных актеров есть такая… то ли байка, то ли древняя примета. Что, мол, есть заряженные вещи. Не в смысле ружье, которое в первом акте висит, а в третьем стреляет. А такой реквизит, обычно переживший множество спектаклей. Какая-нибудь шляпа, шпага, табакерка – актеры говорят, что благодаря этому предмету они вживались в роль, буквально думали и чувствовали так, как думал и чувствовал бы их персонаж. Актеры все жутко суеверные, и немного психи, это понятно. И они это описывали просто как особенное ощущение, прилив вдохновения, благодаря которому спектакль удавался великолепно, а критики потом писали восторженные отзывы об искусном вживании в роль. Я теперь думаю – что, если это была не байка? Может, действительно эти вещи делали что-то особенное.       – Окей, может, это работает с кулоном, ты его таскаешь с начала съемок. Но халат кажется совсем новым.       – Они оба сделаны фанатами. Люди, которые их создавали, испытывали сильные эмоции, может, что-то представляли. Вкладывали в процесс свои чувства, фантазии.       – Нафантази-ировали, конечно, – возмущенно протянул Сергей.       – Но согласись, это звучит как рабочая версия. Кто-то так сильно хотел, чтобы благодаря этим двум предметам мы могли бы почувствовать себя своими персонажами, что у него это получилось.       – Вернусь, узнаю кто, надеру уши, – пригрозил Сергей.       – Еще скажи, в Сад грешников отправишь, – поддел Дима.       – Вот именно! Буду наблюдать за его метаниями и зловеще смеяться. Все как заказывали. Я злобный Сергей Разумовский, муа-ха-ха-ха!       Дима поежился. Смех, который задумывался как шутливо-издевательский, морозом прошелся по загривку.       – Осталось только понять, как отсюда выбраться, – отсмеявшись, внезапно спокойно закончил Сергей, – что ты там пытался тереть?       – Да не сработало всё равно. Но если моя мысль верная… похоже, мы должны просто разыгрывать свои роли.       – Пока не наступит что?! Насколько долго? Может, этот сумасшедший испытывает тайную страсть к особенно трешовым сценам?! Пять пуль в грудь не желаешь получить?!       – Я ж все равно выживу… ну там, позже, к новой арке, – слабо отмахнулся Дима, но от этой мысли ему стало сильно не по себе.       – Вот, а я о чем?! Не собираюсь я плясать под дудку фанатеющего психопата!       – Подожди-ка… дело никак не может идти к роковой игре в шахматы. – Вдруг сказал Дима.       – Как ты это понял?       – Порез на твоей груди. Совсем свежий.       – И это значит…       За оградой раздался шорох колес по гравию. Машина приблизилась, мелькнул свет фар. Раздалась насмешливая реплика водителя и уверенный ответ. Сергей поморщился и возмущенно фыркнул.       Темная фигура показалась над оградой, ловко перемахнула кованые пики и приземлилась на траву, сопроводив это пафосной хвалебной репликой. Сергей одними глазами указал себе под ноги. Дима согласно кивнул.       Поднял лопату и, примерившись, с силой опустил ее на затылок майора полиции Игоря Грома.       – Ну молоде-ец, – очень тихим голосом протянул Сергей. Обошел неподвижное тело, опасливо пихнул носком тапочка. Поверженный майор не шевелился, – грохнул человека. Вот так просто: злобный, злобный, бородатый, убил… кхм, Игоря лопатой. Дима внутренне возмутился – как будто минуту назад Сергей молчаливо не одобрил его движение!       – Чтобы его убить, надо приложить куда больше усилий, – возразил он, сдержавшись, – понимаешь, если моя теория верна, и мы действительно в комиксе, то законы физики можешь отбросить первыми. Здесь не умирают от пуль и ранений – только от воли автора. И никто из нас троих не должен умереть в этом выпуске.       – Ты меня поражаешь! – Начав с громкой ноты, Сергей уже не мог остановиться, и все повышал голос, пока не перешел на крик. – Оглушил человека и строишь какие-то мутные оправдания! Другой мир, законы физики!.. Бред! Я отказываюсь в этом участвовать! Всё, я с места не двинусь, пока мы не придумаем, как отсюда выбраться!       Он тряхнул головой. Должно было выйти грозно, но в этом новом обличье волосы изящно взметнулись вверх и красиво рассыпались по плечам. Сергей прошипел что-то возмущенное и упрямо скрестил руки на груди.       Несколько секунд ничего не происходило, только ветер стих, и наступившая тишина вмиг повеяла чем-то тревожным.       А потом пространство начало сжиматься. Перспектива исказилась, далекие предметы обозначились резкими штрихами, словно карандашные наброски. Мир вокруг стремительно превращался в плоскую картинку, терял объем и выцветал. Дима не выдержал первым:       – Это не работает! Мы здесь застрянем, станем просто рисунками на листе бумаги! Шевелись, надо что-то делать!       – Что, например?       – Помоги тащить!       – Я не хо… – в этот момент Сергей увидел, как лицо Димы, побледнев до бумажной белизны, утратило профиль, надвинувшись на него мятым карандашным эскизом. Севшим голосом Сергей прохрипел, – хорошо! Я согласен!       В мир вернулись краски и – медленнее – перспектива.       – Не делай так больше, – тихо произнес Дима.       – Ты тоже это видел, да?.. С моим лицом.       Дима зажмурился и кивнул:       – Играй свою роль. Думай об этом как об актерском эксперименте. Похоже, мы можем действовать свободно только за пределами прописанных сцен. И берись уже за ноги, наконец.       – Ноги в руки, – хмыкнул Сергей, примериваясь к лодыжкам Грома. Дима со своей стороны подхватил неподвижное тело подмышки и не преминул отозваться:       – Отличное начало. Шутка такая же плоская, каким было твое лицо минуту назад.       Шутливо переругиваясь, они перетащили бессознательного полицейского в просторный холл особняка. Дима, не сбавляя хода, ногой подтащил к центру комнаты тяжеленный стул с кованой спинкой. Казалось, проделывать все это ему вовсе не тяжело – даже дыхание не сбилось. Сергей за ним едва поспевал.       – А мне это начинает нравиться, – со смешком признался Дима, – чувствую себя таким сильным.       – Силен не тот волк, что сильный, а тот, у кого сила волка, – подтвердил Сергей, со вздохом облегчения опуская Игоря на стул. Голова майора безвольно свесилась набок. Сергей попытался аккуратно поправить положение, посадив Игоря прямее, но не преуспел. Отошел назад и скептически взглянул на результат их трудов.       – Что дальше?       – Ты знаешь, что дальше, – строго сказал Дима, тоже безуспешно пытаясь спрятать неловкость.       Они помолчали, пряча глаза. Сергей попытался разрядить обстановку новой шуткой:       – Если волк молчит…       – То лучше его не перебивать, – немедленно закончил Дима, – даже не пытайся. Не к месту цитировать дегенеративные мемы про волков – это мой конек.       – Лучше говорить – волчок.       – Агрр. Давай уже не тупи, раздевай его, а то если сейчас опять зависнем, будет как там, в саду.       – Почему сразу я?! В конце концов, ты тут наемник, я могу тебе приказать!       – Серьёзно? Ну давай, приказывай.       – Я… э-э… Ну… Ты не мог бы… Пожалуйста… Ой, иди к черту, сам разберусь.       Сергей приблизился к Игорю и, старательно глядя в сторону, начал по одной расстегивать пуговицы на его рубашке. Дима порылся в столе и протянул ему увесистые портновские ножницы.       – На. А то до утра провозишься.       – Ты ведешь себя так, будто у тебя есть опыт. Ты начинаешь меня реально пугать, – признался Сергей, но ножницы все же взял.       Дима хмыкнул, уходя от прямого ответа, и вновь склонился над ящиком, констатируя:       – А у главгада тут все схвачено: и веревка припасена, и аптечка.       Веревку он бросил к стулу, а сам открыл аптечку. В ней были плотно уложены антисептики, бинты, блистеры с обезболивающим и, поверх этого, стеклянный шприц, заполненный мутноватой жидкостью. Промедол. Смертельная инъекция, приготовленная для не в меру ретивого петербургского полицейского. Конечно, если все развивается согласно сюжету, этот укол его не убьет, но проверить не было никакой возможности. Что, если сейчас они с Сережей действительно убьют человека? А может, наоборот, надо начать тут все крушить, чтобы выбраться? Бездействие и содействие они уже попробовали, может, пора применить противодействие? Нет, что-то не складывается.       В этот момент Сергей наткнулся на кобуру полицейского и отшатнулся.       – Черт возьми. Вот же ж хрень…       – О, а это важно, – тут же вспомнил Дима, – эй, не паникуй, вспоминай, там не заряженный пистолет. В нем диктофон. И прямо сейчас он пишет наши тупые диалоги.       – Уф, точно, – Сергей приблизился и подцепил пистолет из кобуры, – Я отмотаю назад и включу запись, когда он очнется.       – Да, давай так. И привяжи ему ноги.       – А есть еще веревка?       В этот момент юркая тень мелькнула под потолком и стремительно спикировала вниз. Сергей присел от неожиданности и закрыл голову руками, когда ему на плечо свалилась встрепанная и счастливая белая ворона.       – Марго! – Дима подался вперед, снимая ласково воркующую птицу с Сережиного плеча и сажая на сгиб своего локтя. Марго умильно жмурила глаза и подставляла шейку для почесываний. Дима приглаживал взъерошенные перья и бормотал что-то восхищенное. Сережа, посмотрев на эту милую картину, тоже осмелел и погладил птицу.       – Клевая какая.       – Она еще и умная – жуть, правда, красотка? – гордо сказал Дима, как будто в этом была его заслуга, – принеси Сереже еще веревку?       Ворона согласно каркнула, сорвалась с руки и через минуту вернулась с мотком веревки в клюве.       – Умница моя, – Сергей расплылся в улыбке и уже более гостеприимно похлопал рукой по плечу, приглашая ворону сесть. Она заняла свое привычное место и тут же принялась ласково пощипывать мочку Сережиного уха и ерошить клювом волосы. Он рассеянно почесал ее под клювом и вновь посерьезнел. Дима согласно кивнул:       – Да, впереди самое неприятное.       – Это… уф, я не могу. В живого человека иглой тыкать, – Сергей поежился.       – У тебя хоть занятия по первой помощи были недавно. На третьем же курсе, да?       – Всё равно. Там были манекены. А здесь… А вдруг я промахнусь? Заряжу в какую-нибудь артерию, и всё…       – Ну… а ты пометь как-то. И целься в определенную точку.       – Кстати, идея, – Сергей повернулся к монитору и, быстро введя запрос, открыл видеоинструкцию про подкожные инъекции. Вдумчиво просмотрел три минуты и, откопав в столе маркер, решительно ткнул им в шею Игоря.       Дима только вздохнул. Эта долгая ночь становилась только абсурднее. Уловив перемену настроения, Марго перелетела на его плечо и принялась теребить шнурок от кулона. Дима потрепал ее по голове, наблюдая за действиями друга. Сергей с ужасно сосредоточенным лицом, едва ли не высунув язык от усердия, наматывал на запястья полицейского все новые петли веревки.       Странным образом зрелище притягивало взгляд – отброшенная назад копна роскошных огненных волос, изящная тень в глубокой пройме халата, резко очерченные скулы. Дима сопротивлялся мысли, что эта безумная игра начинала ему по-настоящему нравиться. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль: это неправильно. Так не должно быть. У него семья… И растворилась. Происходящее поглощало его, и в этом мире он был уже больше Олегом, нежели сыгравшим его актером Дмитрием Чеботаревым. И этому он никак не мог сопротивляться.       Закончив связывать полицейского, Сергей со стоном распрямился и потер грудь. На белой опушке халата проступило алое пятно. Свежий порез на груди, должно быть, доставил ему немало неприятных минут, пока они тащили в особняк увесистое тело Грома, а потом возились с ним здесь. Дима потянулся к аптечке и негромко позвал:       – Сереж, иди сюда.       Тот послушно подошел, но, увидев разложенные на столе медикаменты, нахмурился.       – Не надо, Дим.       – Еще как надо. Таскаешь всяких нестерильных полицейских, пачкаешься в антисанитарной земле. Дай посмотрю, как там порез. Не хватало тебе еще начать истекать кровью посреди угрожающего монолога.       – Все в порядке, – упрямо возразил Сергей, плотнее заворачиваясь в халат, – и вообще, нам надо торопиться. Он может очнуться в любую минуту.       – Оглушу его второй раз. И тебя тоже оглушу, если будешь сопротивляться, – ухмыльнулся Дима, а затем сменил тон и голосом, не терпящим возражения, приказал, – подойди сюда и сядь на стул, – и мягче, когда Сергей все же подчинился, – ты же знаешь, что я не причиню тебе вреда?       – Я тебе доверяю, – серьезно ответил Сергей, – хотя, знаешь, вот сейчас ты какой-то особенно жуткий. Настоящий Олег.       – Зато этот настоящий Олег знает, как врачевать раны напарников, причиняя как можно меньше боли.       – Правда?       – А вот сейчас и проверим.       – Звучит не очень-то обнадеживающе, – пробурчал Сергей, неохотно спуская с плеч халат и следя за тем, чтобы он не распахнулся. Дима вспомнил, что это все еще единственный предмет одежды на нем, и от этой мысли кровь прилила к щекам.       – Откинься на спинку стула и постарайся не двигаться, ладно? – мягко попросил Дима, протирая руки антисептиком и смачивая им же ватный тампон.       Рана выглядела чистой, но края пореза расходились в стороны каждый раз, когда грудь поднималась от дыхания. Где-то заостренная железка, видно, прошла глубже, и в одном таком месте, прямо над сердцем, теперь кровило – пятнами по бледной коже и воротнику халата. Дима положил одну руку на ключицу, удерживая Сергея на месте, а второй начал легкими касаниями стирать кровь. Под ладонью чувствовались быстрое биение сердца и напряжение мышц – Сергей задержал дыхание, ожидая болезненных прикосновений, но понемногу расслаблялся. От этого трогательного доверия в голове туманило, и в ушах начинало сладко звенеть.       Дима сменил тампон, обмакнув его в бутылочку перекиси, ободряюще сжал плечо Сергея и, перед тем как прижать ватку к ране, предупредил:       – Сейчас немного пощиплет.       В следующий момент произошло сразу несколько вещей. Перекись зашипела на ране, Сергей застонал и дернулся, пытаясь вывернуться из-под рук, и от этого Димин кулон свесился с шеи, проехался по линии пореза и краю халата – и на краткий миг они вновь оказались на загородной базе отдыха, снова в своих телах – в мягких вечерних сумерках на террасе. Сергей успел победно вскинуть руку вверх, но затем контакт прервался.       Они отшатнулись друг от друга, тяжело дыша: Сергей – все еще с кровоточащим порезом на груди и в сползшем до поясницы халате, Дима – сжимая в одной руке кулон, а в другой – ватку с перекисью.       – Кровавые жертвоприношения?! Да ладно?! – возмущенно воскликнул Сергей, снова заворачиваясь в халат, – вот так просто? Капнуть кровью на халат и кулон – и мы дома? Это как-то даже скучно.       – Но ведь не получилось же, – обескуражено произнес Дима.       Сергей хищно ухмыльнулся, вновь обретая мимику Разумовского:        – На халате моя кровь. На кулоне, как я понимаю, нужна твоя. Пришел мой черед говорить, что пощиплет совсем немного?       – Это слабая теория… – начал было Дима, но Сергей уже с плотоядным выражением на лице разрывал упаковку со вторым шприцем и снимал с него иглу. Сопротивляться было стыдно, и Дима со вздохом положил ладонь на стол и сам протер палец антисептиком.       – И этот вот товарищ не далее как полчаса назад причитал: как мо-ожно, живого челове-ека, игло… ой!       – Всё уже, всё, а ты боялся, – проворковал Сергей, изящным движением бросая иглу в мусорную корзину, – ну, понеслась. Дима прижал палец к кулону, размазывая выступившую каплю крови. Снова прислонил кулон к халату. Потер. Взял Сергея за руку. Закрыл глаза. Открыл. Ничего.       – Да чтоб у этого умника... мозги повылазили, – растерянно выругался Сергей, – и как тогда?!       В этот момент связанный мужчина за их спинами пошевелился и издал слабый стон.       – Черт! Он приходит в себя, – Дима сориентировался мгновенно, – так, ты продолжаешь играть свою роль. Вколи ему промедол и отошли нахрен… в Сад грешников, то есть. Я встану вон там, в коридоре, чтобы он меня не видел. И вруби диктофон.       – Может, есть какой-то третий предмет, без которого эти два не срабатывают?       – Ну, если так, он точно сейчас не на нем, – Дима, усмехнувшись, махнул головой в сторону обнаженного полицейского, – давай, развлекайся. Может, по ходу дела что-то придет в голову.       – Хорошо, иди.       – На случай, если волк будет нужен, то он там же, где и был, когда был не нужен, – напоследок припомнил Дима и растворился во мраке коридора.       Марго хрипло каркнула, словно рассмеялась, и Сергей был с ней солидарен. Но времени реагировать не было. Он едва успел нажать кнопку записи и вогнать диктофон обратно в магазин, когда Игорь пошевелился и открыл глаза.       – Уже очнулся? А ты не из слабых… – Издевательским тоном начал Сергей,       Дима стоял в чернильной темноте коридора, слушал хорошо поставленный монолог и исподволь любовался гармоничной актерской игрой. Сергей расхаживал возле стула, назидательно взмахивал руками, заламывал невозможные брови, и голос его лился то ядом, то патокой. Эту часть комикса Дима помнил почти дословно и поражался сходству. Перед ним как будто разыгрывалась киносцена. Только ярость Игоря была, конечно, самой настоящей.       Но на него Дима почти и не смотрел. Не хотелось отводить глаза. То, что он сам стоял там, в темноте, как незваный наблюдатель, только распаляло. Он поймал себя на этом странном чувстве, которое возникало уже в третий раз за эту безумную ночь. Первый раз – тогда, на базе отдыха. Он увидел Сережу, счастливого, восторженного, чья ослепительная нагота была прикрыта одним лишь халатом, – и не смог отвести взгляд. Даже подошел по какому-то надуманному предлогу, только чтобы оказаться рядом. Но дальнейшие события не дали ему разобраться, что произошло.       Потом эта нелепая, стыдная, мутящая голову попытка оказаться еще ближе, коснуться, позаботиться. Ничего не случилось, конечно, если бы Дима не обработал рану, сам же говорил, в этом пространстве комикса всё работает иначе. Но он это зачем-то задумал, а Сережа зачем-то послушался. Такой хрупкий, напуганный, но доверяющийся, и от этого доверия крышу сносило почище всякого алкоголя. И вновь – не было ни секунды, чтобы подумать над тем, что между ними произошло.       Сейчас время было. И Дима вновь почувствовал эту волну – жаркого, постыдного, запретного, но желанного удовольствия. И тут же все понял.       Не было никакого третьего предмета. Было чувство. Первый раз вспышка этого желания быть ближе отозвалась в предметах, выполненных с той же надеждой. Второй раз это же чувство почти вернуло их домой – но Сережа отвлекся на боль, а Дима – на рациональные мысли. А сейчас – надо было только поддаться этому желанию, чтобы все получилось. Но – Дима тут же осознал это очень отчетливо – оно должно быть обоюдным. То, что привело их сюда, должно отсюда же и вывести.       И как сказать об этом Сергею? Как вообще о таком заговорить? Формулировка «нас спасет не кровь, а любовь» не применяется сегодня даже в самых ужасных попсовых песнях. Он просто не поймет. А без этого они застрянут здесь и вынуждены будут пережить все прочие события – тюремное заключение и последующие спасение, поездку в Венецию, растущую силу Птицы, роковую игру в шахматы и, наконец… смерть. Если Сергей не поймет, не попытается, Олег-Дима должен будет умереть. И появиться много позже – совсем другим. Дима неслышно застонал, прижав кулак ко рту: «Думай, думай, я должен вытащить нас обоих».       Отголосок эмоциональной реплики долетает до него. Сергей, похоже, почти орет последние две минуты – и не по сценарию. Дима прислушивается.       – …И, надеюсь, никогда не узнаешь, как это – чувствовать себя лишним, красивой ширмой, за которую никто не заглядывает, боясь увидеть пустоту! Ощущать себя этой самой пустотой, когда разговаривают поверх головы, наставляют снисходительно, говорят о большом будущем – но отказываются признать в настоящем, – кричит Сергей, нависая над связанным полицейским. – Не узнаешь, каково это чувство – когда тебя вдруг замечают, и тот, на кого стремишься походить, уделяет тебе внимание, а ты все гадаешь: это по-настоящему? Или это банальная вежливость? Или от тебя хотят, чтобы ты соответствовал чьим-то представлениям? А у тебя нет никаких амбиций, нет желания что-либо получить, – быть бы просто рядом. Знать, что это твое, у тебя не отнимут, не предъявят права!..       В этот момент вскинутый взгляд Сергея упирается прямо в распахнутые от удивления глаза Димы, который, сам того не замечая, почти вышел в холл, и стоит сейчас на границе света и тени. Замешательство длится несколько секунд, а затем Сергей берет себя в руки и возвращает в голос бархатные интонации Разумовского:       – Может, ты однажды узнаешь, майор Гром. Мы еще встретимся, и я спрошу снова. А сейчас – отправляйся за своим антидотом. У тебя осталось десять… нет, даже девять с половиной минут. Но ты ведь простишь мне эту маленькую задержку? Я почти уложился. Сергей воинственно взмахивает краем халата, как плащом, и удаляется в смежную комнату, а Игорь, дождавшись, когда хлопнет дверь, бросает себя на пол, разрывая веревки собственным весом. Ударяется о каменные плитки, ворчливо стонет и, освободившись, кидается прочь из особняка.       Дима торопливо пересекает зал и дергает дверь на себя. Сергей сидит, уперев неподвижный взгляд в камеры наблюдения, и зло кусает губы. От звука закрывающейся двери он съеживается, но не поворачивает головы:       – Я переборщил с пафосом, кажется. Он теперь будет всю дорогу думать, к чему я нес эту вдохновленную чушь.       Язвительный тон больно ударяет по самолюбию, но Дима понимает – тот бравирует, чтобы не показать свои настоящие чувства.       – А по-моему, это был первый за долгое время момент, когда ты был по-настоящему искренним.       – Что?.. – Сережа в волнении поворачивается к нему всем телом, и Дима понимает: лучше момента, чтобы сделать то, что он задумал, уже не будет. Если не сработает сейчас – значит, им суждено остаться здесь. Друг с другом. Тоже, если вдуматься, не самая плохая перспектива.       Отбрасывая все колебания, он наклоняется, вжимает ладонь в затылок Сергея и целует, жадно впивается в приоткрытые ищущие губы, кожей ощущая, как нагрелся кулон на груди и как пульсирует под плечом воротник халата.       Мир вокруг бледнеет, размывается, идет рябью, и вот уже под ногами снова шуршит мягкая трава, и ветер приносит запахи реки, дыма и жареного мяса.       – Как мы там его оставили, – произносит Сергей, прерывая поцелуй и отступая назад.       – Майора-то? Да брось, он там отлично справится, а затем будет гоняться за Разумовским несколько следующих выпусков, – Дима немного уязвлен из-за того, что Сергей первым делом заговорил о каких-то ничего не значащих вещах, – а что, ты уже успел прикипеть к нему душой? Ну конечно, его разнообразные достоинства... впечатляют.       – Ты что, ревнуешь? – со смешком бросает Сергей.       – Ревнует не тот волк… – назидательно начинает Дима, но запал проходит, и сил на шутки не остается.       Они садятся на теплые доски террасы и некоторое время молчат.       – Да. Вот это была ночка, конечно, – спустя длинную паузу говорит Сергей, – мне кажется, я даже буду вспоминать майора с какой-то… знаешь, теплотой что ли?       – А Марго? По ней я тоже буду скучать, – спешит поддержать разговор Дима. Мысли заняты другим. В них – усиливающийся стыд, вина, и, черт возьми, отголоски желания.       – Если не собираешься вернуться назад прямо сейчас, надо поскорее избавиться от этих… даров, чтоб их.       – Бойся данайцев, дары приносящих, – цитирует Дима, нервно накручивая на палец шнурок кулона, – мало того, что на ленточки могут порвать на фанвстречах…       – Чего сидишь-то, снимай артефакт, – прерывает Сергей, – или мне начать раздеваться прямо здесь? Давай не будем рисковать, а? Одно неверное движение, и две эти проклятые фанатские штуковины затянут нас обратно. А у меня там по сюжету тюрьма. Я не хочу.       – Ты прав, – Дима снимает кулон через голову, несколько секунд с сожалением смотрит на него, а затем размахивается и бросает в прибрежные кусты. Раздается тихий плеск, и следом накатывает какое-то облегчение. Желание утихает, остывая под порывами холодного ночного воздуха.       – Вот и умничка. Скоро вернусь.       Сергей поднимается и уходит к себе, переодеваться. Дима остается, барабанит пальцами по доскам террасы и думает, думает, как уложить все, что теснится в голове.       Сергей возвращается – в спортивных штанах и теплой толстовке, украшенной смешным принтом с хоккеистами. Решительно утрамбовывает роскошный халат в мангал, заливает жидкостью для розжига и чиркает зажигалкой. Пламя взметается вверх и освещает его сосредоточенное лицо.       – Явление Чумного доктора, – усмехается Дима.       – Упаси боги, – шарахается Сергей, а потом вообще отходит от мангала куда-то в темноту. Стоит там, сверкая глазами.       Так, наверное, даже легче: не видеть лица, осуждающего взгляда. Дима решается заговорить вслух:       – По поводу того, что произошло, – он начинает неуверенно, но затем торопится, боясь, что его прервут, – мне кажется, у нас действительно не было другого выбора, кроме поцелуя. И, не буду врать, в тот момент я действительно этого хотел. Я словно на некоторое время стал Олегом. Думаю, ты понимаешь это чувство. Я видел Разумовского в тебе.       Темнота молчит. Внимает.       – Знаешь, актерам это свойственно – вживаться в роль до того, чтобы влюбляться в своих партнеров. Но сейчас я… Сереж, у меня семья. Я их люблю. А ты мой друг, и этим ты мне очень дорог. Но я не испытываю к тебе… влечения или чего-то такого. Прости, это, наверное, ужасно звучит. Ты был таким искренним там, в особняке, и меньше всего я сейчас хочу ранить твои чувства…       – Спасибо за честность, – темнота отступает, вернее, Сергей выходит из нее, приближается и садится рядом, – я ждал, что именно ты скажешь. Ты мог соврать. Например, что все еще ко мне что-то чувствуешь. Или, наоборот, что ты притворялся там, потому что тебе было любопытно. Ты правда хороший, Дим. Не пойми меня неправильно. Когда я говорил Грому все это, я действительно имел в виду дружбу, не влюбленность. Ты всегда был для меня кумиром. Мне на тебя хотелось равняться. И мы общались, много, и, мне казалось, доверительно, – но я все думал: ты вот это делаешь потому, что я тебе интересен как человек, или потому, что нас заставляют изображать теплые чувства друг к другу? Фансервис, так это называется? Сегодня, наконец, убедился, – ты мне не врал ни тогда, ни сейчас. Ты всегда был со мной честным. Так поступают настоящие друзья.       Дима облегченно вздыхает. Его поняли правильно. Его не осуждали. В груди разливается тепло и благодарность.       – А что до поцелуя, – продолжает Сергей, – оставим это Волкову с Разумовским. Им ведь это было нужно.       – И они действительно этого заслуживали, – соглашается Дима.