«We are never deceived; we deceive ourselves»
© Гёте
Сегодня луна сияла особенно ярко, отдавала лёгкой желтизной и так необъяснимо манила выйти из тёплых уютных домов на цепенящий мороз. Было полнолуние. Половина пятого вечера, а на улице уже так темно, словно свет отовсюду изчез, и осталось лишь звёздное небо с ярким кругом жёлтой луны. Сегодняшний вечер был не столько загадочным, сколько спокойным, тихим и умеренным, не смотря на приближающийся фестиваль. Целый день Кацуки не выходил из комнаты. Как и вчера, впрочем… И позавчера, и все эти дни, начиная с двадцать пятого числа, с зимних каникул. Иногда он появлялся на первом этаже. Обычно он принимал душ и питался чуть раньше или чуть позже остальных. Несколько человек его замечали за приёмом пищи, за чисткой зубов или за мытьём посуды. Тогда он заканчивал все дела и молча уходил, даже не смотря в сторону одноклассников. По классу давно ещё поползли сплетни. Кто-то считал, что у Кацуки умер один из близких людей, кто-то думал, что он расстался с какой-то выдуманной этими же одноклассниками девушкой, кто-то утверждал, что он просто хочет исправиться и стать спокойней. Со временем Бакуго совсем перестал выходить из комнаты. Еду ему приносила Урарака. Она сама готовила, сама всё укладывала и каждый день приносила и завтрак, и обед, и ужин. Очако, наверное, видела всё. Она проявляла эмпатию к Кацуки. Она знала о нём то, чего не знает он сам. Не так давно Кацуки понял это. Бакуго поставил кружку с зелёным, уже остывшим чаем на подоконник и ещё раз взглянул на небо, обдумывая все события, произошедшие с ним за последние несколько недель. Безумство. Сплошной абсурд. Кацуки прикрыл глаза, прислонившись лбом к оконному стеклу. Прошло недели две с той самой ссоры с Киришимой. С тех пор они ни разу не заговаривали друг с другом, лишь кидали взгляды, полные надежд и сожалений. Бакуго трудно было признавать, что ему так больно просто смотреть и бездействовать. Наверное, поссорься они чуть раньше, месяц-два назад, Кацуки точно подошёл бы к Эйджиро, если не с извинениями, то просто с какими-то претензиями, что уже могло значить мир. Однако, сейчас всё было по-другому. Всё было не так, как прежде. Никто из них не хотел извиняться, никто не хотел делать первый шаг. Наверное, это потому, что каждый всё ещё думал, что прав. Прошло не так уж много времени. Не было ни дня, когда Кацуки не винил себя за произошедшее, хоть до сих пор чувствовал свою правоту. Он много думал. Бывало такое, что он приходил после учёбы, садился на кровать и молча пялился в одну точку на стене. Он думал обо всём на свете: о будущем, о Киришиме, о своей семье, о пройденной теме по химии, о том, почему небо становится темнее с каждым днём, о том, зачем люди любят, о том, зачем умирают по своей воле, о том, зачем вообще они живут. Звёзд сегодняшним вечером было много, а улице необыкновенно холодно, будто это не Япония, а дальний север… — Бакуго-кун? Ты готов? — Очако вошла без стука. О, как же она была красива в вечернем полумраке. Шёлковое длинное платье цвета зрелого персика достигало её щиколоток. Огромный пышный бант на талии сбоку, флаттер-рукава до локтя, балетки такого же персикового цвета, как платье, и украшенные искусственными цветами белого лотоса кандзаси в заплетённых в пучок волосах. — Урарака… — Кацуки подошёл к ней, — Выглядишь мило. — Не ожидала услышать от тебя подобное! — улыбнулась девушка, — А вот тебе стоило бы надеть галстук. Персиковый сочетался бы с моим платьем, но, думаю, обычный чёрный тоже подойдёт. Вдруг из-за спины девушка вынула две каких-то тряпочки, судя по всему, галстуки: чёрный и персиковый. — Я не ношу их. — Брось! Один раз можно и поносить! — Завязывать не умею, — протянул Кацуки, на что Очако лишь усмехнулась. — Правда что ли?! Ты такой забавный, Бакуго-кун! — воскликнула она, — Пойдём к Киришиме-куну, они с Миной тоже готовятся в соседней комнате. Он обязательно научит тебя! — Нет, — резко выкинул парень, — Не нужно. — Почему? Боишься, что Киришима-кун засмеёт тебя? Он так точно не сделает! Наоборот, он поможет, — Урарака вдруг схватила Кацуки за руку и потянула к двери. — Пусти, глупая! Не хочу я к нему! — упрямился Кацуки, пытаясь убрать с себя руки Очако, — Мы типа… Поссорились. — Поссорились.? Вы с Киришимой-куном? Это поэтому ты… — Заткнись, Круглолицая! Я не пойду к нему! Закроем эту тему. — Хорошо… — немного грустная улыбка появилась на её лице, — Тогда я попробую завязать. Очако сделала шаг вперёд и, перекинув чёрный, самый обыкновенный галстук через шею Кацуки, ловко сделала несколько махинаций руками. Сформировался аккуратный узел. Сейчас девушка казалась Кацуки самым хрупким и нежным существом в этом мире. На лице Очако дрогнула улыбка. Было такое ощущение, что вот-вот по её щекам польются слёзы. Но она не плакала, лишь смотрела на свои руки, так и оставшиеся лежать на груди парня. — Урарака… — пробормотал Кацуки, убирая с себя притихшую Урараку, — Спасибо тебе. За всё. — Бакуго-кун! — наконец очнулась Очако. Её голос чуть подрагивал, — Ты сейчас такой милый! Прямо глаз не нарадуется! Я так и знала, что под маской этого злого агрессивного хулигана скрывается такой нежный добрый парень! — Чё?! Я всего-лишь сказал «спасибо»! Я тебе покажу «нежный добрый»! Больше никогда никого благодарить не буду! — Успокойся! Успокойся, у меня уже щёки болят от смеха! — Очако, кажется, самой не помешало б успокоиться, так сильно она хохотала, — Идём, Бакуго-кун, у нас осталось не так много времени! Девушка схватила за руку Кацуки. Тот совсем не сопротивлялся. — Только забежим ко мне, — улыбнулась Урарака, — я накину куртку и обувь переодену на уличную. Кацуки милча кивнул и пошёл за Очако, такой необычно жизнерадостной и позитивной сегодня. А может, она всегда была такой… Бакуго лишь сейчас стал задумываться о таких мелочах, ранее не волновавших его. Когда Урарака забрала нужные ей вещи, по пути к первому этажу они с Бакуго вдруг столкнулись с тем… с кем Бакуго точно не хотелось бы сейчас сталкиваться, учитывая всю ситуацию: — Киришима-кун? Привет! Классно выглядишь! Вы с Миной уже собрались? Сама Очако, кажется, даже не обратила внимание на отстранённость своего партнёра. — Почти. Мина попросила принести ей сменную обувь. А вы с Бакуго? Уже выходите? — Ага! — Стойте!.. Б-Бакуго, подожди, я… — Киришима, видимо, хотел что-то сказать, однако остался проигнорированным. Только лишь отделяющийся стук каблуков лакированных туфель был слышен его уху, когда Очако спохватилась догонять своего сегодняшнего партнёра по танцам. Это болезнь. Не физическая, не это чёртово ханахаки, это то, что заставляет Кацуки чувствовать целый спектр эмоций на себе. Нет, если раньше он мог броситься с кулаками на обидчика, почему сейчас перед ним словно решетка появилась, запрещающая всё на этом свете?! Он стал мямлей, просто нюней, неудачником! Киришима хотел с ним наладить отношения, но ведь Кацуки желает вести себя словно девушка-истеричка, ведь так? Нереально глупо и безрассудно. — Бакуго! Ты почему ушёл? Вы бы… Думаю, вы могли бы поговорить сейчас, — Очако завела руки за спину, сплетая пальцы в замок, и вопрошающе посмотрела на парня. Что можно было увидеть в его глазах.? В сейчас тусклых, потерявших блеск глазах, которые, кажется, радость потеряли ещё очень давно. Бакуго не ответил. Очако больше и не требовала ответов. Ветер, лёгкая пурга в сегодняшний вечер: всё словно замерло в ожидании… в ожидании чего-то. Это хруст снега под обувкой каждого, долетающие до уха весёлые разговоры и смех ребят. Скорый новый год. Через один день буквально, но отчего-то нет абсолютно никакого настроения праздновать. Кацуки постоянно отводит взгляд в пол и думает. Напитки, толпы и этот шум, какие-то зрители, даже чьи-то родственники… Это всё сейчас так давило и Бакуго не хотел участвовать в этом всём празднестве. Только Урарака хотела. А впрочем… Когда самого Кацуки заботили другие люди? Он ведь эгоист, не так ли? Таким и останется навсегда, как бы прискорбно это не прозвучало. Но вот же аномалия, он всё-таки остаётся рядом с Очако. Наверное, если б девушки не было рядом, Бакуго нехотя признал бы: он просто б покрылся пылью в своей комнате. Нужно отдать должное этой особе… Она выручала его всё это время своим вниманием. И всё-таки сейчас на душе у Кацуки Бакуго было отнюдь не спокойно. И это было даже неудивительно, ведь он, можно сказать, потерял того человека, который был для него ближе всех других, а сейчас ещё и оставил последнюю попытку с ним помириться, окончательно оборвав все связи. И зачем он так поступает.? Что движет им, когда он ни капли не думая поступает как капризный маленький ребёнок.? И чем же так недовольно его эго? Кацуки выдыхает, стараясь успокоиться хотя бы сегодня. Ему предоставлялся отличный момент для отдыха. И в конце концов… Всё уже начиналось. — Раз, два… Раз, два, три… Слышно?! — почти оглушающий крик Сущего Мика и раздражающе громкий микрофонный эффект типа писка. Значит пять часов вечера уже наступило… — Итак! Дорогие дамы и господа, что сегодня находятся в этом зале — всем добрый вечер! Мы рады приветствовать вас здесь и сейчас… В общем, долго тянуть не будем, да?! Грозный взгляд Сотриголовы в сторону Мика, и тот уже во всю хохочет, не замечая странные взгляды на себе. — Что ж, хорошо… Наш бал посвящён Новому Году! Во время мероприятия вы можете пройти в бар, взять закуски или просто отдохнуть. Но главным действом здесь будут являться танцы. Вас будут оценивать члены нашего жюри — это директор Незу, Мирио Тогата, Всемогущий, Полночь, Сотриголова, ну и я, конечно! Итак! Давайте же приступим к сути наконец! Мы объявляем новогодний бал! Для вас танцуют Тамаки Амаджики и Неджире Хадо! Вальс, прошу! И тут погас свет. Лишь единственный прожектор светло-голубого цвета вдруг появился в самом центре зала, где каким-то удивительно чудным образом уже очутилась названная пара. Голоса в этом огромном помещении стихли и на долю секунды воцарилась мертвая тишина, прежде чем заиграла музыка. Не грустная, не весёлая… Скорее просто сказочная, волшебная. Глаза абсолютно всех находящихся в зале были устремлены именно на исполняющюю этот нежный танец пару. Как одна из самых прекрасных снежинок, Неджире двигалась настолько свободно и легко, будто и была рождена для прекрасных вальсов. Шельф её белоснежного платья из шифона, ситца или другого необыкновенно воздушного лёгкого платья повторял все движения девушки и словно бы танцнвал вместе с ней, пока Тамаки, несмотря на всю свою внешнюю скромность, твердо стоял на ногах и помогал Хадо закручиваться в бесчисленных движениях. Их руки, сплетённые вместе, и широкий летящий шаг: всё в этих двух вызывало восхищение. И Кацуки, который, казалось бы, давно не испытывал ничего помимо равнодушия к происходящему, слегка приоткрыл рот, когда вдруг Неджире с полной нежности улыбкой скользнула мимо него и снова порхнула в центр зала к своему партнёру. Они танцевали… волшебно… Сказочно! Наверное, каждому находящемуся здесь человеку казалось, что эта пара не повторяет давно заученные движения на радость публике. Они чувствуют мелодию, находятся где-то выше, чем все остальные. Они направляют своими эмоциями саму музыку, а она уже давно подчиняется им. И это даже не хотело заканчиваться… Ни музыка, ни их движения… Но никто из зала и не стремился скорее оторвать взгляд, даже наоборот. Когда Неджире и Тамаки вдруг на пару секунд замерли в опасной близости их лиц, а потом отстранились и сделали поклон, зал разразился громкими восхищёнными хлопками. Включился свет. — Фух! Боже, у меня даже сердце замерло и мурашки пошли! Они замечательные, не так ли?! — непонятно откуда взявшаяся Очако рассмеялась, хватая Кацуки за край пиджака, — Мы должны очень постараться, чтобы станцевать как они! — Что.? Да… Да, наверное, — Бакуго, до сих пор не отошедший от танца, отвёл взгляд в сторону и выдохнул. Он, кажется, и забыл зачем здесь находится. Им с Очако предстояло танцевать. Конечно. Парень развернулся к Урараке и неловко посмотрел на неё, подавая руку. Наверное, Кацуки из прошлого высмеял бы нынешнего за такой жест. Но и нынешнему Кацуки было плевать на прошлого себя. Девушка вначале удивляется, видно по её бегающим глазам, а затем на её лице расцветает радостная улыбка, и она аккуратно вкладывает свою руку в руку Бакуго. Они направляются туда, куда сейчас направлялись абсолютно все пары — в центр зала. — Видимо все уже готовы?! — снова Сущий Мик. И как только ученики UA до сих пор не остались без ушей с таким учителем, даже удивительно, — Мы приступаем ко второму этапу нашего мероприятия! Я рад объявить танцевальные состязания! И мы начинаем!!! Снова вальс? Кацуки знает этот ритм прекрасно, в конце концов именно вальс они тренеровали в тот день, когда… Это уже не столь важно, сам парень предпочитает не вспоминать тот злосчастный день. Что ж, эта музыка по крайней мере была немножко веселее, нежели та, под которую кружились Тамаки и Неджире. — Поведёшь? — улыбается Очако и вдруг останавливается, кладя левую руку на плечо Кацуки под его наверняка шокированный взгляд. Да! Сегодня она покажет на что способна! Она обязательно отвлечёт своего… (можно ли их уже назвать друзьями?..) Она отвлечёт своего друга от нагнетающих грустных мыслей. И Бакуго, по-прежнему не отвечая ни слова, берёт девушку за талию. Танец начался. Наверное, они двигались не так изящно, не так завораживающе, как первая пара, но по крайней мере они танцевали и оба этим наслаждались. Это даже снимало нагрузку, как физическую, так и душевную. Правда до определенного момента… Пока их пара вдруг не столкнулась с парой Эйджиро и Мины. Этот шаг: раз-два-три, раз-два-три… Отголоском, будто диктовала Полночь, отдаётся в ушах фантомно. Раз-два-три — они скользят по паркету словно по льду. Раз-два-три — и даже не обращают внимание на окружающих людей, как… как если бы они остались единственными в этом мире… Конечно, может дело всё в том, что они репетировали танцы больше и лучше, чем другие, но ведь даже оттачивая что-то до идеала, никогда невозможно пропустить это через свою душу, если у тебя нет желания. И всё-таки… Мина в длинном шелковом платье, что так завораживающе переливалось в свете прожекторов, плыла по паркету, поддерживаемая Эйджиро. И, наверное, сейчас на этом танцполе им не было равных, они как будто с головой окунулись в танец, погрузились в омут общих чувств и сейчас даже дышали в унисон, становясь одним целым в их неизменно волшебном вальсе. И… Наверное, Кацуки не стоило изначально смотреть в их сторону. На несколько минут появившаяся расслабленная улыбка также мимолётно испарилась. Ашидо, она же… Нет, Бакуго очень, очень хотел бы отрицать, что она выглядит красиво. Она же безобразно одета! Безвкусица! Словно на похороны! И… И эти кудрявые розовые волосы… Да и вообще она выглядит нелепо! Просто безобразно! Кацуки бы так сказал… Раньше, но только не сейчас, когда он понимал, что она действительно великолепна. — Бакуго-кун… Мы остановились, ты… Всё в порядке? — снова Очако. Видимо уже не отстанет в этой жизни. Ну что ж… После всего Кацуки стало всё равно на подобные мелочи. — Я бы не хотел танцевать сейчас, Урарака, — и он делает шаг назад, а после разворачивается и уверенно идёт к двери. Нужно… Чёрт, да что же творится?! Ему, чёрт возьми, нужно подумать! Он хочет побыть наедине с собой, в темноте и в тишине. Почему так творится?! И почему сейчас ему снова больно в груди.? Это становится проблемой… Действительно проблемой. Но глупо было предполагать, что девушка отстанет прямо здесь и сейчас. Только не Очако. — Эй, стой! Бакуго, всё хорошо. Если хочешь, пошли вместе отойдём в сторону, — она улыбается. И… Кацуки думает, что, наверное, ему гораздо проще было влюбиться в неё, чем… Нет, о чём же таком идёт речь.? Просто эта девушка слишком добра. И они действительно отходят в сторону, чтобы на время, а может и на весь бал стать просто наблюдателями. Наверное, Урарака понимает, что танцевать Кацуки не хотел бы не только сейчас, но и весь этот вечер. И ей слишком уж легко удаётся с этим смириться. Как все девушки в основном, Очако наверняка хотела бы показать себя на празднике. Она слишком мягкосердечна, раз идёт на потери ради других. — Урарака, — Бакуго обращается к девушке и та вопросительно на него смотрит, — Я хотел бы уйти отсюда. — Почему? Встречный вполне логичный вопрос. Хотя, зная саму Урараку, она точно знает ответ на свой же вопрос. Девушка отводит взгляд в пол, задумавшись, и выдыхает. — Всё только ещё началось. Может… Может лучше попробуешь отвлечь себя, мы можем ненадолго выйти на улицу. — Отвлечь? От чего, Урарака?! Ты… Чёрт возьми, снова за старое! — и Кацуки даже не понимает зачем кричит, это будто не его искренние эмоции, а привычка отвечать всем грубо. Он же просто-напросто боится! Боится Урараки и её правды, пускай невыносимой, трудной для восприятия, но правды, — Я выйду один, не иди за мной. После этого Бакуго действительно вышел из зала и направился на крыльцо здания. Ему сейчас как никогда требовался свежий прохладный воздух. Пока где-то далеко до сих пор звучала музыка вальса, пока слышны были чужие разговоры, смех, тревожные мысли отступали в сторону. Но на их место всё-таки возвращалась боль в груди. Она порядком надоела Кацуки. Он, кажется, начинает терять вес, мышечную массу, ведь перестаёт тренероваться. То ему просто лень, то больно выполнять движения. Дыхания совсем перестало хватать. Когда-нибудь это должно завершиться… Когда-нибудь… Бакуго поднимает голову на небо и смотрит на звёзды, что образовались там ещё с наступлением темноты. Вокруг было тихо и спокойно. Кацуки сам не был спокойным, ни в коем случае, однако как давно его начала умиротворять подобная атмосфера.? Он выдыхает пар изо рта и смотрит по сторонам на этот раз. Кругом почти что темно, лишь одинокие фонари нарушают всю идиллию. И только теперь Кацуки вкушает ту самую меланхолию, о которой обычно говорят учителя на уроках литературы. Наслаждаться печалью и тревожностью, ничего не предпринимать… Он не хотел бы стоять здесь весь вечер, если б не пара Мины и Киришимы. Невольно Кацуки вспоминал и о них. Их движения, взгляды, улыбки… Так, словно… Словно они были влюблены друг в друга. Но ведь это ошибка? Такого просто быть не может, верно? Они действительно друзья, Кацуки выдумывает небылицы, ему просто нужно прекратить думать, уснуть, отдохнуть… Что угодно! Он не может не думать об этом… И ведь спросить не у кого… Скорее всего Кацуки просто сходит с ума. Парень в последний раз тяжело выдохнул, оглядывая территорию и повернулся, задумчиво кусая губы изнутри. Он не слабак, чтобы прятаться от проблем. Он не должен показывать себя в глазах других таким слабым. — Всё хорошо, Бакуго? — когда он зашёл в зал снова, Урарака тут же устроила допрос, будто все это время волновалась за своего партнёра. Почему она такая? Слишком добрая? Кацуки не отвечает, продолжает смотреть куда-то в пустоту. Как-то всё слишком уж странно, будто вот-вот должно произойти что-то… слишком нехорошее.Кацуки молча кивает головой и опирается спиной о стену, принявшись просто ни о чём не думать. Праздник тянулся слишком уж долго. Это было нудно, скучно… Ведь что интересного бывает в подобных мероприятиях для Бакуго? Пожалуй, может просто провести время с друзьями. Но сейчас, когда он рассорился вкрай даже с Мидорией, казалось бы, самым миролюбивым человеком, когда просто послал Киришиму, который и души в нём не чаял, теперь приходилось задуматься. У него оставалась только лишь Урарака — до этого раздражающая и внешне глупая особа для Кацуки. Но ведь именно она сейчас остаётся рядом несмотря ни на что. Может, Бакуго нужно было действительно всё переосмыслить в своей жизни… Они стояли молча всё мероприятие. Танцевать их никто не приглашал, но и так с самого начала было ясно, что первого места среди всех им не видать. И видимо Урарака давно с этим смирилась, сейчас со спокойной улыбкой наблюдая за парами. Она понимала что волнует Кацуки. Она не затрагивала эту тему, вообще звука не произнесла за всё время, будто язык проглотила. Бакуго тоже стоял и ничего не говорил, но вот спокойствие на его лице, что совсем не удивительно, не проступало. Кацуки смотрел в пол. Он не хотел смотреть в зал, где обязательно все люди были бы счастливы. Он не хотел видеть радости на их лицах. Это ли эгоистично? Не так. Это просто все стали эгоистами в погоне за первым местом. Интересно даже кто по итогу займёт его?.. Музыка затихла. Утих и общий гул. Видимо соревнования так скоро подошли к концу, должны были объявлять результаты… Неужели прошло так много времени? Кацуки достал из кармана брюк телефон и щёлкнул на кнопку за тем, чтобы посмотреть который был сейчас час. И правда… 22:00. До конца оставалось всего-то два часа. По плану должны были подвести итоги и объявить дискотеку. Бакуго поднял голову, когда Сущий Мик вдруг начал говорить. — Итак! В общем, соревнования наши закончились! — учитель выдохнул перед тем, как продолжить говорить, — Мы не станем собирать голоса и заставлять вас ждать, ребята, так как наше жюри уже готово огласить результаты. Все выделили лишь одну пару, разногласий даже не возникло! Ну… Думаю, вы уже догадались о ком я говорю… На мгновение мертвая тишина в зале. Все замерли в ожидании и слышалось даже дыхание, частое или редкое, каждый слышал биение своего сердца и не моргал. Время шло… И даже Кацуки почувствовал как появляются то самое очень странное чувство в груди: ожидание и лёгкая тревога. Они с Ураракой наблюдали за всеми парами во время соревнований, кроме… Кацуки не наблюдал за Киришимой и Айшидо. Остальные же, по его мнению, выступили нормально. Однако выделить лишь одну пару, безусловно, было невозможно. Всё ещё тихо… И Кацуки уже собирается отвернуться к Урараке и что-то ей сказать, как вдруг его уши не могут поверить услышанному, глаза округляются, а рот приоткрывается в немом беззвучном шоке. — Эйджиро Киришима и Мина Ашидо! Поздравляем вас и… приглашаем на завершающий танец — фокстрот! …это странное, слишком уж подозрительное и ненормальное чувство, когда Бакуго смотрит за выходящей в центр зала парой, за тем, как пятятся назад другие и осыпают двоих счастливчиков своими поздравлениями, дарят радостные улыбки… Он не хотел смотреть в ту сторону, но невольно всё-таки наблюдал за ними. Как никогда красивые, бессмысленно отрицать… Мина в платье, чёрного роскошного цвета, что струилось по её телу, словно жидкое золото, и Киришима в строго костюме. Не в таком, какой обычно была школьная форма, нет… Этот его костюм был тоже черным, тройка. И рубашка, и жилет, и пиджак в одном лишь чисто чёрном, в то время как галстук на шее был выполнен из нежно-розовой ткани. Под цвет волос Мины. А ещё он распустил волосы, что, несомненно, бросалось в глаза всем. Ну, или может быть, Кацуки считал, что это замечают все. Он и правда находился сейчас не в зале, вместе со всеми. Он замер в некой прострации и с так верно остановившимся сердцем внимал каждому звуку, всматривался в каждое движение двоих одноклассников. Фокстрот. Это то медленные, то быстрые движения. Наверное, один из сложнейших танцев, так полагал Бакуго. Но не зрителям судить о сложности, а исключительно исполняющим этот танец людям. Как по щелчку пальцев свет в помещении погас. Воцарилась полная мгла, лишь силуэты людей мелькали перед глазами. И тут чуть тусклый и нечеткий луч кроваво-красного света рассыпался по плитке вокруг сегодняшних победителей. И платье Ашидо засияло, словно миллиарды звёзд, тысячи созвездий образовались на чёрном подоле… Музыка. Заиграла. Это не был танец. Это были настоящие чувства, не обязанность. Так неточно, хаотично… Тихо, громко, но под музыку. Нет… Не они дополняли музыку, это сама музыка дополняла их дуэт. Они вышли из зимней сказки, волшебные и чудесные, невероятные, загадочные и обязательно восхитительные, влюбляющие в себя каждого зрителя в этом зале… Они скользили по паркету и дарили улыбку одному, другому и третьему. Их сияние глаз и лёгкий прищур, когда они кружились, склонясь, по всему огромному кругу. То налево, то направо, не отрывая глаз от наблюдающих. Это их победа. Выигрыш по праву принадлежит им, Кацуки знал. И он, стоя чуть поодаль, хоть и скрытно, но отчаянно желал встретиться взглядом со своим другом, не смог. Киришима находился в нескольких метрах от него, но словно был… Не здесь. Это как видеть кумира на концерте и не иметь возможности с ним заговорить, потому что таких как ты миллионы. И Кацуки, чувствал, что слишком уж долго не может вдохнуть, что в его горло словно засунули те колючки от репейника… Он не мог не прикусить губу. Чувствовал, что лучше ему идти, но оставался, ожидая неизвестно чего. Что-то его здесь удерживало, только вот… В такт. Завершающий. Как танец, так и поцелуй. Шум, крики и бурные аплодисменты, овации, восклицания, свист и наконец музыка прекратила играть, подошла к завершению. Давит. Давит, действует на нервы настолько сильно, что вот-вот, казалось, и Кацуки ударит первого попавшегося под руку в приступе гнева. Потому что они шумят, чёрт бы их побрал! И… Чёрт бы побрал всех, Бакуго ненавидит абсолютно всех и вся! Он не помнит. Он забудет. Не знает. Не видит. Не хочет видеть. — Бакуго… Д-давай выйдем, а? Пожалуйста, послушай, я думаю- Он влепил ей пощечину. Даже не рассчитывал силу в тот момент, когда ударял, так, что бедная Очако споткнулась о собственные ноги и упала на рядом стоящего человека. И Кацуки уже чувствует ненависть к себе за этот удар. Но он не хочет об этом думать в этот момент, только не сейчас. Он оставляет Урараку. И не обращает внимание ни на выступившие слёзы на её карих шокированных глазках, ни на дрожащее обмякшее тело девчушки под ногами. Он измеряет шагами сначала коридор, улицу, а затем и свой корпус. Нет, его голова отключается с каждой секундой всё больше и больше, он не думает, его разум не выдерживает, а в груди слишком, слишком больно режет. Ему ненавистно всё. Он ненавистен сам себе. Широкие шаги, стук каблуков и приглушённое дыхание, словно бы крики пытались выбраться наружу. И Бакуго позволил им. Едва ли он не вышиб дверь в свою комнату, когда вошёл внутрь и тут же смахнул с рабочего стола всё, что стояло на нём. Это гнев в чистом виде, Кацуки знает. Он отбрасывает куда-то в угол стул и когда тот не долетает до конца, о, парню кажется, что всё в этом мире идёт против него одного. Он ломает этот чёртов стул собственными руками, на ладонях которых уже заиграли взрывы. Он терпеть не может всё на свете, а больше всего себя самого за свои эмоции и чувства, которые он ну никак не хотел понять. Он ничего не знает. И не хотел знать. Рвёт волосы себе на голове, когда перед глазами как назло вновь появляется картина. Да… Да пусть бы они танцевали сколько влезет, кто придумал целоваться в завершении?! И почему, твою мать, это тревожит Кацуки?! Они делают всё против него, они ненавидят его, они насмехаются над ним! Они не могли… Чёрт! — Не могли же?! — у самого себя спрашивает Кацуки и тут же подходит к шкафу, собираясь разрушать всё и в нём. Вообще-то сегодня ночью Бакуго планировал навести полный бардак. Его трясёт. Он не замечает дрожащих рук, холодный пот на ладонях и создаваемые взрывы. Это хаос и сумбур… Бред! Он ненавидит Киришиму за то, что предал. Он смеётся, он… Он выбрал Ашидо, потому что та была спокойнее. Она была… лучше. Это замена. А Кацуки, думавший, что независим, оказался слишком… слишком… Он ломает дверцы шкафа, открывая его нараспашку. Сдёргивает с вешалок и кидает с полок всю одежду, пока не надёт то, что ему нужно. Толстовка. Толстовка, с той злой собакой, чтоб её… Та самая, которую ему подарил Киришима! Кацуки не может найти и из-за этого гнев ещё сильнее берет над ним верх. Он шипит, кричит и рычит, отбрасывая всю попавшуюся под горячую руку одежду, пока… — Я ненавижу тебя, Киришима!!! — на весь корпус. Рвался голос будто не из его гортани, а из души. Он сжимает в руках бедную вещицу и просто использует взрывы. Скоро от неё и пепла не останется, так Кацуки постарается… Он повторяет свои слова раз за разом, всё чаще и больше взрывая толстовку, что когда-то однажды подарил ему… когда-то однажды лучший друг. А ведь он и души в нём не чаял. Они оба не чаяли… Только вот один из них оказался глупцом, что не мог самого себя понять. Он знал всё. Уже да. И ненавидел Всевышнего за то, что создал неуправляемое разумом сердце человека. Его колени подкосились перед тем, как Кацуки рухнул на пол, не в силах больше стоять. Ему было больно, словно вот-вот вырвет чем-то колючим, таким неприятным, огромным… Он скривился. Никогда ещё правда не давалась ему с таким великим трудом… Перед его глазами прямо сейчас, как несколько мгновений назад, Киришима целовал Мину. Осторожно, едва касаясь губами её пухлых губ, чуть придерживая за подбородок, а потом заправляя тонкую розовую прядь за ухо. Кацуки знает, что всё отдал бы на свете за то, чтобы хоть на долю секунды оказаться на месте Ашидо. Его руки трясутся так сильно, что пепел от недавней толстовки в руках падает на разбросанные на полу вещи. Он не может коснуться мокрых от слёз глаз, но дрожит, то и дело всхлипывая, прожигая взглядом одну точку в полу. А в голове крутилась одна единственная мысль, наконец полностью осознанная, правдивая и вполне реальная, не выдуманная. Кацуки склоняется ниже и приставляет ладони к губам, чувствуя подход очередного приступа кашля. Он весь содрогается. Ему хотелось что-то откашлять, поэтому становилось всё сильнее и всё больнее, когда вдруг… Разве любовь спасает мир?.. Наверное, Кацуки никогда в жизни не забудет день, когда однажды в главный праздник зимы, аккуратно, стараясь не дрожать во время дыхания, он достал из своего рта кровавый, но всё ещё белоснежный лепесток весенней сакуры…