Сакура цветёт в апреле

За окном была почти ночь, но в одном из помещений академии всё ещё горел свет. В нос ударил неприятный резкий запах нашатырного спирта. Кацуки медленно открыл глаза и попытался осмотреться по сторонам. Абсолютно всё болело, особенно голова. Послышался удаляющийся стук женских каблуков. Исцеляющая девочка отошла, чтобы выбросить ватку со спиртом. Она подошла к раковине, обработала руки антисептиком и вернулась к парню. — Кацуки Бакуго, первогодка, верно? — не дожидаясь ответа, старушка продолжила, — Ты совсем запустил своё здоровье. Если б не те три мальчика из твоего класса, твоим родителям пришлось бы оплачивать похороны. — Три мальчика? — в недоумении спросил Кацуки, ещё пока не до конца понимая что с ним сейчас происходит. — Киришима, Тодороки и Мидория, — терпеливо пояснила девочка, — Они хотели остаться здесь и подождать пока ты придёшь в сознание. Особенно первый. Они в упор отказывались уходить, пришлось послать их за лекарствами, чтоб не мешались. Такие вредные мальчики! — Тодороки с Деку тоже? — У тебя хорошие друзья. Кацуки нахмурился. Воспоминания постепенно начали возвращаться, одно за другим. «Деку… Они всё видели!» — пронеслось в мыслях у Кацуки. На резком выдохе он широко распахнул глаза и вгляделся в стену перед собой. Вся боль постепенно начинала проходить. — И долго я буду здесь находиться? — Мальчик мой, у тебя помимо этого всего есть и другие заболевания! Неделю просидишь здесь точно! — воскликнула старушка, то ли с грустью улыбаясь, то ли насмехаясь над Бакуго. Она едва слышно хихикнула и отошла от «больного» к окну. — Какие ещё заболевания.? — Я не могу точно сказать что это. Скорее всего, какое-то поражение дыхательных путей. Ты же можешь рассказать что тебя беспокоит? — Меня… — Кацуки задумался. Сейчас нужно говорить честно, запускать то, что уже начало происходить с ним, никак нельзя, — Внезапные боли в левой части груди. — Поподробнее. Какая боль? Как часто появляется? — Это… Это всегда по-разному… — задумался Кацуки, — Иногда слабо болит весь день, и я ничего не замечаю. А иногда резко и сильно. Так происходит когда… Когда я начинаю волноваться, наверное… Я не знаю. — Хм… Это интересно… Что насчёт твоего рациона питания? Других признаков болезни не наблюдается? — Я не знаю. Я не хочу есть. А иногда хочу, но забываю. — Сколько раз в день ты ешь? — Один-два. — Странно… — пробормотала Исцеляющая девочка, отходя от окна, — Может, есть что-то ещё, а ты просто недоговариваешь? — Что я могу недоговаривать?! Спать хочу постоянно! Но это же не симптом! Старушка словно пропустила возмущения Кацуки мимо ушей. Она сложила руки в замок и стояла у койки, о чём-то сильно задумавшись. — Когда я начинаю кашлять… — вдруг сам начал Бакуго, — Что-то будто мешается… Где-то внутри… Хочется это откашлять, но… — Значит, всё-таки есть ещё и кашель? — перебила парня старушка, — Это мне кое-что напоминает. Мы не проходили такого на курсах, однако… Был случай… Только там было что-то ещё… Что-то очень специфическое, какой-то симптом, который наблюдался только при этой болезни… Как же она называется.? Девочка начала расхаживать из угла в угол, то и дело поднося руки к губам. Сейчас было самое время спросить её про ханахаки, про эту загадочную болезнь. Только вот… Вдруг, это может оказаться правда она? Тогда, получается, что Урарака права и Кацуки влюблён с своего лучшего друга? — …ханахаки.? — пробормотал Бакуго, сильно надеясь, что Исцеляющая девочка отрицательно покачает головой и продолжит ходить из одного угла в другой. Но такой реакции не последовало. — …Да! — воскликнула девочка, руша все надежды парня, — Конечно, ханахаки! Как я могла забыть ту девушку на своей стажировке! Она кашляла лепестками жёлтых роз и всё время отчего-то лила слёзы. «Значит, это всё-таки не чья-то глупая шутка. Ханахаки вправду существует…» — немного расстроенный, Кацуки задумался, — «Если Очако права… Да быть такого не может! Она ошиблась, должно быть!» — Скажи-ка, деточка, ты случайно не откашливаешь цветы? — старушка наклонилась ближе к койке и начала внимательно всматриваться в глаза «больного». Должно быть, проверяла, врёт он, или же говорит правду. — Нет. — А кровь? — Нет. — Хм… — Исцеляющая девочка призадумалась. Бакуго не врал, видно было по его глазам, — Вроде, насколько я помню, был ещё симптом… Позабыла я… «Точно… Главный симптом — безответная любовь, » — Кацуки не стал ей напоминать об этом. Не хватало ещё, чтобы и старушка начала приставать с расспросами о всяком. Наверное, Бакуго просто боялся, как бы это всё не оказалось правдой. Он ведь не любит… Не должен любить… А раз не любит, то и бояться нечего! Просто все вокруг сошли с ума… Но только не он сам… -Надо бы сходить за книгами, — улыбнулась старушка, разворачиваясь к двери, — В библиотеке уж точно найдётся всё об этой болезни! Жди меня тут, я скоро вернусь! Исцеляющая девочка неспеша потопала к выходу, как вдруг с той стороны раздался настойчивый стук в дверь. — Сейчас открою! — закричала она и ускорила шаг, — Мальчики! Я вам что сказала, Мидория?! — Простите! — в дверном проёме показалась зелёновласая макушка, за ней, чуть выше, красно-белая. — Ладно уж! Раз ваш одноклассник очнулся, думаю, можно вас к нему пустить. Только недолго. Чтоб, когда я вернулась, вас здесь не было! — Спасибо! — Изуку чуть ли не подпрыгнул от непонятного Кацуки счастья и тут же побежал к другу. Исцеляющая девочка улыбнулась и затем бодро выбежала из палаты и хлопнула дверью так сильно, что все, кто находился здесь, вздрогнули. — Деку.? А где Киришима? Кацуки резко встал с койки, на что его тело отозвалось ноющей болью. Он недовольно скорчил лицо, но стоять на ногах продолжил. — Я сказал ему, что мы с Шото сами можем принести нужные лекарства, — улыбнулся Изуку, выхватывая из рук своей пассии небольшой пакетик с медикаментами, — Трудно было уговорить его, но как видишь… — Понятно, — сухо бросил Бакуго, — Чего стоите? Просьбы присесть не дождётесь. — Ты хотел Киришиму-куна увидеть вместо нас? — с жалостью в голосе спросил Мидория, зачем-то беря за руку Тодороки. — Если тебя это как-то утешит, могу сказать, что до Исцеляющей девочки он нёс тебя на руках, — произнёс Шото, внимательно наблюдая за тем, как Бакуго отреагирует на это заявление. — За-зачем? — Кацуки отвёл взгляд в сторону, не желая больше смотреть в глаза однокласснику. Он сжал руки в кулаки, пытаясь избавиться от чётко вырисовывающейся картины, где Эйджиро нёс его на своих руках. Почему-то эти фантазии не вызывали ничего кроме сильного смущения, чувства доверия и какой-то глубокой, даже немного нездоровой привязанности. Бакуго чувствовал как что-то странно тёплое, необъяснимо приятное разливается у него в груди, смешиваясь с ноющей нестерпимой болью. — Тебе плохо? Ты покраснел, — заметил Тодороки, вглядываясь в розовеющее лицо Кацуки. — Завались, Двумордый! — закричал Бакуго и полностью отвернулся от ненавистной парочки к стене. — Вообще-то мы помогали Киришиме-куну… — подал голос Изуку, до этого скромно молчавший. — Он тебе нравится? — проигнорировав Мидорию, Шото задал решающий вопрос. Похоже, он решил идти напролом. Это Кацуки уж точно не должно понравиться, но другого способа выведать информацию нет и не будет. — Деку, чёрт, заткни своего парня! — в страхе заорал Кацуки уже на Мидорию. Изуку лишь пошатнулся на месте. — Получается, я прав? — продолжал упрямо наступать Шото, совсем не замечая испуганного парня рядом с собой. — Нет! Прав я, что ты придурок! — крикнул Кацуки, со всей силы ударяя кулаком по близстоящему столу с бинтами, градусниками и пузырьками с различными лекарствами. Пара каких-то скляночек тут же подпрыгнула и приземлилась на тот же стеклянный стол, разбиваясь вдребезги. Всё содержимое склянок растеклось по столу, образовав одну большую лужу. — Тогда почему смущаешься? — Тодороки, видимо, и этого не заметил. Он всё продолжал загонять Кацуки в угол, чтобы-таки добиться истины. — Он не… Я не… Не знаю, но точно не по той причине, что ты назвал! Я не такой как вы! Я не гей! — Он недавно написал мне, что придёт к тебе ближе к вечеру. Принесёт что-нибудь поесть. Кацуки за одну секунду сменился в лице. Лёгкая улыбка сменила злобный оскал, а щёки покрылись нежным слабым румянцем. — Хорошо, — парень расслабленно выдохнул, надеясь, что Шото наконец закончил свой идиотский «допрос». Но не тут то было… — Бакуго, он тебе нравится, — внезапно заявил Тодороки. На этот раз это звучало как твёрдое заключение, не как вопрос. — Он мне не нравится! — Это было утверждение. Ты покраснел, а затем улыбнулся когда я сказал, что он придёт. — Нет же, тебе показалось! — Ладно, — уступил Шото, — Всё равно это ложь. Он мне не писал. — Зачем тогда.? — Чтобы выяснить правду. — Каччан… — вдруг робко пробормотал Изуку, понимая, что Бакуго уже на пределе. Он хотел было подойти к нему, успокоить, но Шото его одёрнул. — И как, выяснил? — сердито спросил Кацуки, отчего-то начиная нервничать. — Да. — Да не люблю я его, сколько раз вам всем повторять! — наконец сорвался Кацуки, — Двумордый! Не люблю, говорю! — Я сейчас и не говорил что ты любишь его, — без единой эмоции на лице сказал Шото, понимая, что уже выиграл весь спор. — Каччан… — Мидория больше не мог терпеть. Он выдернул свою руку из руки Шото и сделал шаг вперёд к Кацуки, — Я сделаю что-нибудь… Обещаю тебе! Бакуго на эти действия отреагировал… никак. — Теперь я понимаю почему вы решили быть вместе, — сквозь зубы процедил он, с презрением глядя на двух парней, — Два идиота. — И всё-таки… — едва заметно ухмыльнулся Тодороки, — Ты явно не равнодушен по отношению к Киришиме. — Придурок. Ты противнее Деку! — Каччан! — сейчас в перепалку готов был вмешаться и Изуку. Уж что-что, а так оскорблять своего парня он не позволит! Однако, у Кацуки уже не было сил спорить с кем-либо из них. Они всё равно продолжили бы стоять на своём. — Идите уже… — пробормотал он измученным тоном и прикрыл глаза. Изуку с Шото ушли молча. Не слышно было даже щелчка двери после их ухода. Обиделись? Вряд ли. Они не станут обижаться по таким пустяковым вещам. Наверное, им просто не было что сказать. Такое ведь тоже бывает… Бакуго присел на край койки и начал внимательно вглядываться в стену, стоящую перед ним. Всё было так необычно… И одновременно так нормально. Всё шло своим чередом и одновременно так хаотично и беспорядочно. Кацуки знал что делает и в то же время терял контроль над своим телом в самый неподходящий момент. Хотя, нет, он скорее просто путался в действиях, словах, даже мыслях. Но почему.? Наверное, Бакуго просто такой человек… Он не любит перемены, поэтому будет отрицать то, что ему не нравится, до самого конца, с каждым днём стрессуя всё больше. Чем же это может кончится, если бороться уже не было сил. Не только душевно, физически тоже. Тело Кацуки заметно ослабло за последние несколько дней. Наверняка это связано со сбившимся режимом сна, недомоганием и отсутствием режима питания. Бакуго привстал с койки. Та издала протяжный ржавый скрип и тут же умолкла. Кацуки не сразу направился к зеркалу. Сначала он пришёл в себя. От смены положения тела сильно закружилась голова, а в глазах вновь потемнело. Ещё б чуть-чуть, и он снова упал бы. Но этого не случилось. Кацуки подошёл к старому прямоугольному зеркалу в другом конце помещения. Он шёл неспеша, направив взгляд точно в пол, на свои ноги, будто боялся что, подняв голову, он увидит перед собой нечто ужасное. Поборов этот лёгкий страх, Кацуки поднял глаза. Ничего ужасного в его отражении не было. Всё было как всегда. Только ноги были босыми. Странно, что он не чувствовал холод керамических плит под его ногами. Нет, это даже не странно. Просто его ноги и так были очень холодными, если не леденее самих плит. И всё же, что-то в Кацуки было не то… Почему-то так казалось… Оттенок кожи светлее.? Или, может, волосы слишком растрёпаны.? Это всё не то. Кацуки подошёл ближе и пригляделся к лицу. «Чёрт…» — пронеслось в голове. Он резко поднёс ладони к нижним векам. Огромные синяки под глазами портили всю картину. И давно он с такими ходит.? Ещё и волосы так растрёпаны… Кацуки сделал шаг назад, завёл руки за спину и сжал школьную рубашку на себе так, чтобы она плотно прилегла к телу. Кажется, сейчас ему позавидовала бы любая девушка. За всё это время он изрядно похудел, даже истощал. Теперь становилось понятно, почему все одноклассники беспокоились за его самочувствие. «Это же ужасно…» — промелькнуло вдруг в голове у Кацуки, — «Я совсем..... совершенно.....». На самом деле всё было не так уж и ужасно, даже наоборот. Парень выглядел очень хорошо даже с этими маленькими недостатками. «Как отреагирует на это Киришима.? Или он уже заметил, но решил промолчать.?» — Кацуки развернулся боком к зеркалу, — «Я не должен показываться перед ним в таком виде». Он вдруг резко отвернулся от зеркала и уверенным шагом направился к койке. Ну вот, теперь его ещё и внешность начала беспокоить. Почему нельзя было вернуть всё на круги своя.? Почему это всё происходит именно так.? Ведь так быть не должно… Бакуго остановился. Он вдруг сделал поворот на сто восемьдесят градусов и вновь направился к зеркалу. Одним резким движением Кацуки задрал рубашку, чтобы можно было видеть всё его тело до груди. Это правда, он выглядел как типичный больной человек… Были видны рёбра, даже через рельеф мышц. В глазах Кацуки пропал тот былой блеск, та задорная искорка. Они потускнели, будто бы их обладатель не видел счастья уже долгие-долгие годы. Но это было неправдой. Кацуки иногда радовался. Например, когда побеждал Изуку в каких-то школьных соревнованиях, или выигрывал у него спор. Когда это было.? Когда Кацуки стал таким тихим, менее агрессивным и нераздражительным.? Несколько дней назад, недель, или, может даже, месяцев… Вдруг раздался троекратный звонкий стук в дверь, после чего кто-то нагло ворвался в то помещение. Киришима, кто же это ещё мог быть. — Бакуго! Я тебе принёс апельсинов. Я так волновался… — запыхавшимся голосом произнёс Эйджиро, приглядываясь к Кацуки, — Что ты делаешь? Разве тебе не нужно лежать? — Ч-что? — Бакуго моментально одёрнул рубашку на себе и, прикрывая руками истощавшее тело, попятился к койке, — Тебя это волновать не дожно! — Почему не должно? Я волнуюсь за тебя, значит должно! — воскликнул парень, подходя чуть ли не вплотную к другу. От этих слов Кацуки опешил. Безусловно, это были приятные для него слова, которые действовали успокаивающе. Однако, Бакуго не был бы собой, если б не начал спорить. — Нисколько не волнуешься! — обидчивым тоном произнёс он, складывая руки на груди, — Сюда уже приходили Деку и Тодороки! Если б ты и впрямь волновался, то пришёл бы с ними! Нет, ты пришёл бы быстрее, чем они! Кацуки бегло оглядел всю палату. Его взгляд остановился на чуть приоткрытой двери, из щели которой выглядывала розовая копна волос. Мина. За один момент всё более-менее хорошее настроение парня улетучилось, сменившись дикой яростью и гневом. — Но они сказали, что сами смогут справиться! И Мина мне подсказала, что… Это, пожалуй, была последняя капля. Кацуки сделал шаг вперёд, опираясь правой ладонью на стеклянный стол и тут же поморщился от резкой боли в кисти руки. Два небольших прозрачных осколка впились ему в ладонь и отпали сразу же, как Кацуки поднёс её к лицу. — Чёрт… — пробормотал он, стиснув зубы. Кровь стекала алой волной по руке. По всей видимости, в одной из склянок находился этиловый спирт, или ещё какая жгучая жидкость, потому что боль была просто невыносимой. — Бакуго! — Эйджиро, не медля ни секунды, схватил попавшийся под руку бинт и принялся обматывать им ладонь пострадавшего, — Я всё уберу, а ты посиди. Сильно больно? — Нет… Прошло минут пять после этого инцидента. Эйджиро старательно наматывал на руку Бакуго очередной слой бинта. Оба парня молчали, не решаясь что-то сказать. Никто из них не хотел продолжать этот бессмысленный спор. — Мина, — наконец произнёс Кацуки, стараясь не смотреть Киришиме в глаза, — Она важнее для тебя. — Я надеялся, что мы закрыли эту тему. Это не так, Бакуго. Ты не прав, — Эйджиро старался говорить как можно убедительнее, — Ты даже не хочешь выслушать меня. — Зачем мне тебя выслушивать.? Зачем ты вообще сюда пришёл? — Потому что волнуюсь за тебя! — Не волнуешься! Не ври! Ты лучше с Миной побудешь подольше! — Неправда. Бакуго одним резким рывком оттолкнул от себя Киришиму. Моток бинта выскользнул из рук Эйджиро и, разматываясь, полетел на пол. Заметив это, Кацуки раздражённо сорвал с ладони все бинты, так аккуратно намотанные его другом и, с ярко выраженной яростью в глазах, бросил их на пол. Гнев окончательно взял верх над парнем. — А вот и правда! — кричал он, с каждой фразой повышая тон голоса, — Она сейчас стоит за дверью и ждёт тебя! Она сейчас стоит за дверью! Она волнует тебя больше! Даже если я буду при́ смерти, тебе важнее будет прогуляться с Миной! Я знаю! На момент Бакуго остановился, чтобы отдышаться. Он мельком глянул на Киришиму, который сейчас стоял в полнейшем шоке. На его лице можно было увидеть смесь эмоций, начиная от сострадания, кончая обыкновенной яростью. Чего-чего, а вот ярости в глазах Эйджиро Кацуки больше всего надеялся не увидеть. Киришима почти никогда не злился, а если и злился, то не до сжатых рук в кулаки, не до стиснутых зубов и оскала. «Он на стороне Енотоглазой», — будто внутренний голос прошептал это Кацуки. Специально прошептал, чтобы тот взбесился ещё сильнее. А сильнее уже и некуда… — Я ненавижу тебя, Ашидо! — заорал Бакуго, обращаясь к щели между стеной и дверью, — Я ненавижу тебя, слышишь?! Ненавижу! Уверенным шагом он направился к двери, но его резко остановил Эйджиро. — Пусти! Я и тебя ударю! Не мешай! Я точно убью её! — Т-ты… — здесь и Киришима не вытерпел. Он подошёл ближе к Кацуки, чтобы тот точно мог его слышать, — Ид-диот… Дурак! Ты с ума сошёл! — Ч-что.? — растерялся Бакуго, — Я… Он хотел сказать что-то ещё, но в этот раз Эйджиро его перебил. — Почему ты ведёшь себя так, будто… Будто ревнуешь меня? — спросил Киришима, глядя прямо ему в глаза, стараясь прочитать все мысли в его голове. На глазах Эйджиро выступили едва заметные слёзы. — Я… — Бакуго громко сглотнул и виновато опустил глаза, — Киришима, я… Н-нет же… Ты всё не так понял… Я не ревную, я… — Я уведу Мину. Не позволю тебе причинять ей боль. — Киришима… Ты вернёшься.? — с надеждой в голосе спросил Кацуки, нервно перебирая руками рубашку. Он готов был услышать любой ответ, готов был к любому варианту развития событий… Но никакой реакции не последовало. Эйджиро, задержав взгляд на Кацуки, неспешно развернулся и пошёл к двери, на пороге которой и вправду стояла Ашидо. Та, по всей видимости, пребывала в шоке. По её щекам стекали крупные слёзы, а сама она дрожала от страха. — К-Киришима, а Бакуго.? Ты не должен так поступать! — смахивая с глаз слёзы, сказала девушка, пытаясь всеми силами остановить Эйджиро. Но тот был непреклонен. — Мина, я так решил, — последняя фраза, которую услышал Кацуки перед тем, как дверь с тихим щелчком закрылась. — Нет… — пробормотал Кацуки, закрывая начавшие слезиться глаза тыльными сторонами ладоней, — Прости! Сейчас Бакуго хотелось вернуть всё назад. «Наверняка у кого-нибудь в этом мире есть такая причуда, благодаря которой можно путешествовать во времени…» — подумал он, забираясь на койку с ногами. Кацуки совсем не хотел, чтобы всё обернулось вот так вот. Если б он не продолжил спорить, быть может, сейчас Киришима бы сидел здесь и чистил ему апельсины. Всё могло бы быть иначе… Но ведь содеянного никогда не вернёшь. Бакуго согнул ноги в коленях и, обхватив их обеими руками, заплакал. В этот раз он не пытался загнать слёзы обратно, как-то сдержать эмоции. Сейчас его не волновали ни Мидория с Тодороки, ни Урарака, ни Ашидо. Только Киришима. Это был первый раз, когда они так сильно поругались. Обычно Эйджиро избегал ссор и всегда извинялся первым, но в этот раз Кацуки его по-настоящему разозлил и даже обидел. Бакуго сам это понимал. Неизвестность страшила больше всего. Киришима ведь мог и не простить друга, хотя это было бы не в его стиле. «Я уведу Мину. Не позволю тебе причинять ей боль». «Мина, я так решил». Его слова крутились в голове Кацуки по кругу без остановки… «Почему ты ведёшь себя так, будто… Будто ревнуешь меня?». Бакуго тихо всхлипнул. За окном была почти ночь, а в палате всё ещё горел свет. Осколки от склянок по-прежнему находились в луже на стеклянном столе с лекарствами. Бинт, пропитанный кровью, лежал на кафеле посреди палаты. Раны на ладони уже не кровоточили, но было всё ещё больно сжимать руку в кулак. Кацуки повернул голову к двери. Он только сейчас заметил небольшой целофановый пакетик на тумбочке у выхода со спелыми ярко-оранжевыми апельсинами внутри. — Ты прав, Киришима. Я ревную тебя.