Когда развеется дым сгоревшей полыни...

— Хён, не бросай меня! Маленький мальчик со смуглой кожей отчаянно хватается за Марка и с силой сжимает школьную форму на нём. Ребёнок смотрит напуганными глазами и часто дышит, но дым вокруг сгущается и лёгкие старшего начинают саднить. Он несколько раз моргает, чтобы вернуться в рабочий режим, достаёт из кармана пиджака платок и протягивает мальчику. — Я тебя не брошу, обещаю. Прикрой рот и нос, нельзя дышать этим дымом, — мальчик кивает и послушно прижимает платок к лицу. Он внимательно следит за пустым коридором, что стремительно заполняется дымом. Марк чувствует как к горлу подступает кашель, закрывается рукавом, но всё равно глухо закашливается. Пожар начался так неожиданно, никто не мог даже сориентироваться. Старший вышел в туалет и услышал сирену. Всё произошло стремительно, и он не заметил как оказался в ловушке в этом коридоре, но ребёнок лет восьми, появившись из ниоткуда, заставил напугаться ещё сильнее. Марку пятнадцать, и он не знает, что делать в таких ситуаций. Учебный корпус интерната был запутанным, а парень здесь не так долго, чтобы знать все ходы. Отчаяние накатывало на него огромной волной вместе с удушливым дымом, а паника потихоньку подкрадывалась со спины. — Хён, мы не можем выйти, да? — мальчик возвращает на себя бегающий взгляд Марка дрожащим голосом. — Мы умрём сейчас? — на его пухлые щёчки скатываются крупные слёзы. — Нет, я сейчас что-нибудь придумаю, не бойся, — Марк прищурился, чтобы прочитать имя на пиджаке ребёнка, — Донхёк. Всё будет хорошо. Но он и сам не верил в собственные слова. Он присел и притянул вниз Донхёка, где дыма меньше, и прижал мальчика к себе, пряча от едкого воздуха и собственного бессилия на лице, что уже не получалось скрыть. Парень ещё раз обвёл взглядом помещение, но спасательная дверь так и не появилась. Только одно окно мутно зияло в стене. Они на четвёртом этаже, могут сильно покалечится, но другого выхода нет. — Так, Донхёк, мы выбираемся отсюда, — Марк отстраняет от себя мальчика и принимается снимать свой пиджак. Набрасывает на голову ребёнку и укутывает, чтобы защитить при падении. Он подходит к окну и внимательно осматривает двор. Люди толпятся в стороне, а пожарных ещё нет. Почему их ещё нет? — Донхёк, иди сюда, — мальчик послушно подходит, но выглядит очень напуганным и слегка дрожит. — Мы будем прыгать? — спрашивает он, хватаясь за руку Марка. — Да, но не бойся, мы выживем. Я обещаю. Донхёк кусает губу и кивает. Марк берёт его на руки и закутывает в свой пиджак крепче. Под окнами возле самого здания растут декоративные кусты, если упасть на них, они отделаются парой переломов и ушибами. Дым сильно выедает глаза, больше медлить нельзя, теперь он в ответе за жизнь этого ребёнка. Марк садится на подоконник и свешивает ноги на улицу. Сердце гулко стучит в груди от страха, паники и сильной концентрации адреналина в крови, а дыхание учащается не только от недостачи кислорода в коридоре. Огонь уже полыхает в пятнадцати метрах от них. Раз. Он прижимает Донхёка ближе, удобнее обхватывая руками крошечное тело. Два. Сглатывает вязкую слюну и закрывает глаза. Три…

…///…

Марк попал в детдом после ДТП. Он возвращался с родителями домой после школы. Отец снова ругался с мамой. Мужчина был очень зол и не сдерживал крика, а мать слабо оправдывалась. Марку это всё очень надоело: вечные крики отца-тирана и несчастная женщина, что не может постоять за себя. Марк никогда не понимал, почему она терпит такого мужа, почему не уйдёт? Парень заступался за неё, когда всё заходило слишком далеко, но каждый раз его награждали огромными синяками по всему телу и запирали в тёмной комнате без окон. Там держали от нескольких часов до нескольких дней без еды и лекарств. Марк был бледным и худым из-за этого, но отец всё равно требовал отличных успехов в учёбе и достижений в спорте, а за каждый промах наказывал и делал это достаточно жестоко. Никто не знал об этой стороне жизни Марка Ли — отличника и капитана сборной по баскетболу. Парень и правда любил всё это, но принуждение и постоянное недовольство просто из-за его существования от родителя сильно сказывались на ментальном состоянии и стали причиной угрюмости и замкнутости. В тот вечер он не слушал очередных криков, молча уставившись на дождевые капли на стекле. Вдруг вскрик мамы, резкий и дёрганый поворот в сторону, визг тормозов и удар. Он очнулся в больнице на следующий день, где оказался с черепно-мозговой травмой и узнал о смерти обоих родителей. Родственников у них не было (отец оборвал с ними все связи ещё в молодости, а мать была единственной дочерью своих родителей, что уже умерли), поэтому Марка отправили в детдом приблизительно месяц назад. Кто же знал, что и здесь его жизнь окажется в опасности?

…///…

Парень очнулся и сразу поморщился от сильной боли во всём теле. Глаза он не открывал, но слышал тихую возню медсестры и шум на детской площадке где-то за открытым окном. В нос ударил запах медикаментов, и сомнения о его местонахождении сразу улетучились. Марк нахмурился и слегка приоткрыл глаза. Белый яркий свет резал по сетчатке, помогая определить, что сейчас день. — Воды, — сухие губы и язык не хотели слушаться, но кто-то рядом резко дёрнулся и сел на койку, заглядывая в глаза. — Хён, ты очнулся? — обеспокоенный детский голосок сбил с толку Марка. Он перевёл взгляд на взволнованное смуглое лицо и, узнав мальчика, слабо улыбнулся. — Да, Донхёк-а, я очнулся. — Тогда нужно позвать доктора, наверное? — он выглядел радостным и каким-то неуверенным и сжимал пухлые губы в тонкую полоску. — Да, только подай мне сначала воды, — Марк всё также хрипел, а язык казался наждачкой на нёбе. Мальчик кивнул и потянулся к тумбочке. Только сейчас старший заметил, что у того нога в гипсе и перемотана голова. — Сколько я здесь? — Два дня, — Донхёк помогает пить, и Марк замечает жёлтый синяк у него на скуле и повязку на руке. — Спасибо, — он благодарно улыбается и опускается обратно на подушку. Все мышцы продолжают ныть и болеть. — А теперь позови врача. Доктор Пак объяснил, что у Марка сломана рука и два ребра, множественные гематомы и забой головы. Насчёт Донхёка: трещина в малоберцовой кости, лёгкое сотрясение и гематомы. Мужчина похвалил Марка за смекалку, потому что если бы не приземление на кусты, всё было бы намного хуже и, возможно, смертельно. Марк пролежал в больнице две недели пока рёбра почти зажили. Каждый день к нему приходил Донхёк и оживлённо болтал о восстановлении корпуса, о том, как не привычно ходить с гипсом, об интересных событиях на его уроках и многое другое. Оказывается дети теперь считают их героями, особенно Марка, а младший постоянно благодарит за спасение, поэтому тащит в палату все вкусности, какие может добыть в этом закрытом месте. — Сегодня девочка из моего класса Джина попросила познакомить её с тобой. Что думаешь? — говорит Донхёк в один вечер. От неожиданного вопроса Марк чуть не подавился яблоком, которое жевал. — Вам восемь, а вы уже сватаетесь? — он выгнул бровь и недоверчиво уставился на мальчишку. — Я тоже считаю, что она слишком мала для тебя, — кивает Донхёк и задумчиво кусает губу. — Скажу ей, что ты хочешь сначала карьеру, а потом свадьбу. Марк не смог сдержаться и громко рассмеялся с младшего. Его смех залил пустую палату, а Донхёк непонимающе смотрел на него. — Хён, я впервые слышу твой смех, — с улыбкой замечает он. — Почему ты так редко смеёшься? — Не знаю, — пожимает плечами Марк. — Наверно, повода не было. — Но теперь у тебя есть я, — он выпрямился и гордо вздёрнул носик. — Я буду находить для тебя поводы смеяться. Вот смотри, — мальчик скорчил смешную рожицу, кривляясь. Марк снова рассмеялся и потрепал его по голове. — Договорились, — парень не понимал, как этот ребёнок мог оказаться в детдоме? Он слишком хороший для таких мест.

…///…

Сразу после выписки Марк пошёл к главной воспитательнице в кабинет, чтобы выяснить всё о пожаре. — Марк, заходи, мой хороший, — сладко проговорила госпожа Ким. — Ты такой молодец. — Простите, но я хотел бы узнать, что же тогда произошло, — Марк сел на предложенный стул, подавляя желания спрашивать всё на прямую. — Произошло короткое замыкание, — женщина пыталась сохранить мягкую улыбку. — Пожарные всё тщательно проверили и установили, что это несчастный случай. — Они так долго ехали к нам, — он постарался как можно наивнее сказать это. — Надеюсь, больше никто не пострадал? — Никто, — госпожа Ким изменилась в лице, натянув холодную маску. — Марк, ты не глупый и сам прекрасно понимаешь. Я приношу тебе благодарность за проявленные героизм и смелость и прошу забыть о случившемся, как о страшном сне. Понял? Марк кивнул, поджав губы. Женщина снова расплылась в приторной улыбке. — Вот и славно. Теперь можешь идти. Парень даже не надеялся на другой сценарий этого разговора. Конечно, все государственные учреждения пытаются сохранить стабильность и избежать тщательных проверок, которые точно найдут какие-то нарушения. Этот детдом не исключение. Даже если бы кто-то погиб, они бы пытались прикрыть дело по-быстрому. Такая несправедливость заставляет парня злиться, что челюсть сжимается до тихого хруста. Они с Донхёком чуть не погибли. А если бы под окном не было тех кустов? Или их заблокировал огонь? Пожарные должны были появиться моментально, а система эвакуации продуманной до каждой мелочи, ведь это не просто какой-то офис со взрослыми людьми, а детский дом, где есть такие малыши, не способны сами о себе позаботиться в стрессовых ситуациях. — О, хён, тебя уже выписали? — рядом раздаётся звонкий голос Донхёка. Марк оборачивается и видит сияющего младшего. — Да, где-то полчаса назад. — Здорово, теперь можно побыть с тобой на свежем воздухе. Пойдём быстрее, — Донхёк ловко разворачивается на костылях и устремляется к выходу. Марк только удивляется его резвости и категорическому отказу помочь. — Я сам справлюсь, ещё тебя перегоню. Не веришь?

…///…

Донхёк очень сильно удивляется, когда узнаёт, что у Марка нет друзей. Старший сидит на, ставшей уже их, скамейке напротив главного корпуса, где кабинеты воспитателей, учителей, комнаты для собраний, архив и прочее, чего Донхёк ещё не понимает. — Как у такого классного и самого красивого хёна может не быть друзей? — он выпучивает глаза и открывает рот в удивлении. У хёна светлая кожа, тёмные волосы, чёткие скулы, большие глаза, тонкие губы и вообще всё хорошо. — Ну здесь кроме меня нет классных людей, но дома, что тоже? — Марк отрицательно качает головой и еле заметно улыбается. Донхёк надувает губы в задумчивости, а старший провожает взглядом бегающие тени листьев дерева, что колышутся над скамейкой, на своих руках. — Это не справедливо. — Почему же? — пожимает плечами Марк. — Я был слишком занят из-за учёбы и тренировок и не имел времени заводить и поддерживать дружбу. А здесь у меня появился ты, — он ярко улыбается, когда замечает некую гордость на лице Донхёка. — Но я ещё слишком маленький и глупый для тебя, хён, — он смотрит со странным сожалением, будто в чём-то провинился. — Это не так, — Марк треплет его по тёмным кудряшкам и улыбается. — Ли Донхёк! — на крыльце медицинского корпуса, что справа от них, стоит медсестра — женщина лет пятидесяти, но совсем не приятна бабушка, а настоящая шапокляк. — Приехал доктор снимать гипс. Скорее сюда! — Как можно подгонять ребёнка на костылях? — тихо возмущается Марк и помогает младшему встать. — Она всегда такая злая, — хмыкает Донхёк. — Ты пойдёшь со мной? — Конечно. Ты против? — Нет, — он прячет счастливую улыбку, опустив голову, но Марк всё замечает. Донхёк однозначно заслуживает большего. — Вот и всё, — мягко улыбается доктор Пак, отпуская уже свободную ногу Донхёка. — Кость полностью срослась и восстановилась. — Теперь я могу снова играть с ребятами в футбол? — с надеждой и радостью спрашивает Донхёк, проскальзывая ногой в свой потрёпанный кроссовок. — Можешь, но в первое время сильно не усердствуй, хорошо? — улыбается мужчина. — Спасибо, — сияет мальчик и пытается подняться, но его тут же под руку подхватывает Марк, помогая удержаться. Донхёк удивлённо смотрит на свою маленькую ладошку в большой Марковой и переводит взгляд на его лицо. — Что такое? Болит? — обеспокоенно спрашивает Марк. — Нет, всё… в порядке, — отвечает Донхёк и опускает глаза. — Спасибо, доктор Пак, — кланяется Марк, подводя мальчика к двери. — До свиданья. — Надеюсь, оно пройдёт во время календарной прививки, а не в подобной ситуации, — улыбается по-доброму доктор, и Марк думает, что мужчина хороший человек.

…///…

Марк читает книгу, щурится от весеннего солнца и вдыхает цветочный аромат. Ветер приятно обволакивает его лицо, будто целует в обе щеки и лоб. Парень сидит на трибуне возле футбольного поля, пока Донхёк гоняет мяч с другими мальчиками. Весёлые крики детей уже кажутся самыми родными, а тишина совсем забывается. — А о чём эта книга? — спрашивает Донхёк, а его тень падает на страницы, что так и норовят перевернуться от порывов ветра. — О женщине по имени Инга, это история её жизни, — отвечает Марк, поднимая взгляд к Донхёку, который будто сияет в лучах солнца, что светит прямо за его спиной, зажигая кудряшки. — Мммм… — тянет Донхёк, опускаясь рядом. — А как называются такие книги? — Биографические романы. Донхёк кивает и беззвучно проговаривает новые слова несколько раз, чтобы лучше запомнить. В этот момент его бровки слегка хмурятся, и мальчик кажется таким нелепо умным и слишком милым. — Интересная? — снова спрашивает он, заглядывая в страницы. — Да, интересная и поучительная. Но не для детей, — хмыкает Марк и щёлкает Донхёка по носу. — Ты тоже ещё ребёнок, — возмущается тот и отодвигает его руку. — А как же «взрослый и красивый хён», Донхёк-а? — Марк уже откровенно смеётся, а младший недовольно пыхтит. — Ну и сиди тогда здесь сам, раз такой умный, — он хочет снова уйти играть, но его останавливают. — Нет, Ли Донхёк, на сегодня с тебя достаточно. — Что?! Почему это? — Доктор сказал, что сначала нельзя много напрягать ногу, а я слежу за этим, — Марк захлопывает книгу и поднимается. — Идём, у тебя завтра контрольная по математике, проверим, что ты знаешь. — Хён, подожди, — неожиданно серьёзно говорит Донхёк. — Мне нужно кое-что тебе рассказать. Марк удивляется, но ничего не говорит, а лишь опускается обратно. Донхёк нервно кусает губу и ломает пальчики, не зная как начать. — Дело в том, что… — робко говорит он. — Хён, ты, пожалуйста, не ругайся и поверь мне. Я не знаю, кому ещё могу рассказать. — Донхёк, я не брошу тебя, помнишь? — осторожно говорит Марк, начиная беспокоиться. Донхёк кивает насколько раз, глубоко вдыхает и поворачивает голову к старшему. — С того дня, как ты меня спас, я странно себя чувствую. — Что-то болит? — Марк осматривает его с ног до головы в поисках видимых повреждений или намёков на боль. — Нет, нет. Просто я… Теперь я могу видеть кое-что, — Донхёк выдыхает это совсем неуверенно и робко, будто слова даются с огромным трудом. Его маленькое сердечко так быстро стучит от волнения, что кажется будто даже ребята на поле его слышат. — Видеть что? — Марк совсем ничего не понимает и правда переживает за мальчика. Он такой впервые, и это пугает. — Я не знаю как это происходит и почему, но я вижу чужие воспоминания, когда касаюсь людей, — последние слова Донхёк прошептал, опуская глаза. Марк не знает как на такое реагировать и что сказать, чтобы не обидеть младшего, у него совсем нет опыта общения с детьми, а тут так сложно и сходу. — Донхёк, что ты имеешь ввиду? Как ты можешь видеть… воспоминания? — Хён, я не знаю, но я достаточно взрослый чтобы понять, что ты мне не веришь, но я докажу тебе, — он поднимается на ноги и осматривается. — Позови кого-нибудь к нам и сам всё увидишь. Донхёк снова садится на скамейку, а Марк теряется ещё сильнее, но делает, как попросил младший. К ним подбегает девочка старше Донхёка на пару лет. — Тебе что-то нужно? — спрашивает слегка смущённо она. Марк переводит взгляд на Донхёка, но тот игнорирует его, молча подходя к девочке и беря её за руку. — Ты ездила с мамой на море три года назад? — спрашивает он и отпускает её ладонь через несколько секунд. Его голос дрожит, а в глазах скапливаются слёзы. — Откуда ты знаешь? — поражённо спрашивает девочка, и её голос тоже начинает дрожать. — Я никому не рассказывала. Это была наша последняя поездка, — она поражённо смотрит на мальчика и молча убегает, не в силах сдержать эмоций боли от ещё свежей раны и шока от произошедшего. — Вот это изменилось после пожара, — Донхёк возвращается обратно и вытирает скатившиеся слёзы. Он не плакал, но вытерпеть то горе он не мог. — Теперь веришь? Марк поражённо смотрит на младшего и теряется. — А я? — спрашивает он. — Почему ты не попробовал на мне? — Я не вижу твоих воспоминаний, — пожимает плечами Донхёк. — Ты единственный, на ком это не сработало из тех, к кому я прикасался на протяжении этого месяца.

…///…

Марк принял это. Донхёк — восьмилетний ребёнок из детдома, который стал самым родным для него человеком всего за пару недель, может видеть чужие счастливые воспоминания. Каждый раз он горько плачет за углами, потому что это счастье уже в прошлом для людей, а мысли о нём вызывают тяжёлую тоску. Мальчик не может выдерживать этих эмоций, поэтому Марк говорит ему носить одежду с длинными рукавами, чтобы не прикасаться даже случайно. Донхёк слушается и прекращает играть в любимый футбол. Он начинает много читать вместе со старшим и учиться усерднее, чтобы хён гордился им. Марк улыбается и треплет его по волосам, но молчит о скорой разлуке.

Три года спустя…

— Ты хочешь оставить меня? Я надоел тебе, да? — спрашивает Донхёк со слезами в красивых глазах. — Нет, Хёк-и, ты мне не надоел. Просто теперь мне нужно начинать взрослую и самостоятельную жизнь, — он опускается на корточки перед мальчиком и гадит его по голове. — Я буду приходить навещать тебе, веришь? — Хён, я люблю тебя, — Донхёк бросается на шею Марку и прячет слёзы на его плече. Марк и сам так не хочет бросать его, но кто отдаст ребёнка под опеку только выросшему сироте? — Я тоже люблю тебя, Хёк. Марк будто оторвал кусок сердца, когда отстранил мальчика и покинул территорию интерната, не оборачиваясь. Видеть это заплаканное смуглое лицо было слишком больно. Жестоко? Да, но больно двоим. Не смотреть, но и смотреть хотелось с кровоточащим сердцем. Он скоро заберёт его. Он обещает.

…///…

Донхёку тяжело без хёна. Он почти ни с кем не общается, а лишь читает на скамейке под деревом. Сначала Марк часто приходил, приносил вкусности и много разговаривал, но со временем встречи становились всё реже и реже. Он учился на журналиста и получил квартиру родителей, где теперь жил, нашёл подработку и обещал, что обязательно заберёт Донхёка к себе. Младший верил, но одиночество всё сильнее давило на его детские плечи. Ему было одиннадцать, когда первый в его жизни по-настоящему родной человек ушёл. Мама Донхёка умерла при родах, а отец отказался от сына, поэтому мальчик никогда не знал любви до Марка. Но даже хён исчезает: после четырёх лет учёбы ему предложили стажировку в Канаде. Он не мог отказаться от такого предложения. Хёк был рад за него, хотя потом долго плакал в пустом туалете. Ему и правда страшно снова остаться одиноким. Но Марк вернётся, он знает. — Донхёк, тебе уже семнадцать, пора задуматься о самостоятельной жизни, — говорит госпожа Ким, когда парень зашёл в кабинет. — Куда ты хочешь подавать документы? — Я не думаю, что Вам придётся беспокоиться об этом, — спокойно отвечает он и замечает замешательство на лице женщины. — Марк-хён сам поможет мне. — Донхёк, ты же взрослый уже, — устало вздыхает она, снимая очки. — Ты всё ещё ждёшь его? Веришь, что он приедет? — Я знаю это, — он упрямо смотрит ей в глаза, начиная закипать. Сколько он уже слышал подобное? Миллион раз? Или миллиард? Люди не знают, что лезть в чужую душу преступление, в этом заведении точно. — Если это всё, я могу идти? — Не забывай, мой мальчик, что рекомендации от нас тоже сыграют роль при твоём поступлении, — воспитательница выглядит раздражённой, но при этом очевидно, что чувствует собственное превосходство. Парень готов высказать ей в лицо всё. Да, Марк ушёл, но все уходят отсюда в восемнадцать. Да, он уехал в другую страну, но все хотят много зарабатывать. Хён обещал, что никогда его не бросит и исполнит обещание. А эти люди на самом деле не заботятся о своих подопечных. Разве так правильно воспитывать детей, угрожая им плохими характеристиками? Донхёк не понимает, а воспоминания о пожаре бьют набатом в голове. Хён говорил когда-то, что там было нарушение, а за халатность просто-напросто откупились. Госпожа Ким не хочет для них безопасности и хорошего будущего, далеко не стремится ради них. — Не думаю, что Донхёку это понадобится, — раздаётся от двери знакомый голос, опережая гневную тираду. — Я забираю его. Марк подходит к ним, смотря прямо на женщину, кладёт на стол перед ней папку и выуживает один листок, подавая Донхёку. — Подпиши, пожалуйста. Это твоё согласие на мою опеку, — Донхёк слишком удивлён даже чтобы радоваться, но послушно оставляет свою подпись дрожащей рукой. — Там все документы и решение суда о согласии на опекунство. Всё законно. Я забираю Донхёка прямо сейчас. До свиданья. Марк еле заметно кивает и разворачивается к выходу. Донхёк хватает с пола свой рюкзак и спешит следом, не веря, что этот день наступил. Он последний раз бросает взгляд на ошарашенную госпожу Ким и натягивает на пальцы рукава. Это так стремительно и неожиданно, хён не предупреждал о скорой встрече. Парень даже не знал, что тот вернулся в Корею. — Хён, я тебя ждал, — обескураженно говорит он и расплывается в улыбке, когда догоняет Марка. — Собирай скорее свои вещи, я подожду у ворот, — Марк даже не улыбается и в общем выглядит очень холодно и по-взрослому что ли. Донхёк списывает это на усталость или спешку и, глотая горькую обиду, быстро запихивает свои немногочисленные вещи в спортивную сумку. У него здесь даже друзей нет, чтобы попрощаться. Марк ждёт его, отвечает на сообщения в новеньком смартфоне. Когда Донхёк подходит, он прячет телефон и забирает сумку из его рук. Бентли стоит недалеко от входа, и младший роняет челюсть. — Это твоё?! — спрашивает он, не веря глазам. — Было отца, — невозмутимо отвечает Марк, ставя сумку в багажник. Он садится на водительское место, а Донхёк даже прикасаться боится к этой дороговизне. — Думал продать, но твоё лицо того стоило, — ухмыляется Марк, когда пассажир всё же садится. — Я очень сильно скучал по тебе, Хёк-и, — он неожиданно подаётся вперёд и заключает парня в объятья. Донхёк выдыхает облегчённо и обнимает в ответ, сдерживая слёзы. От Марка пахнет дорогим парфюмом, а лёгкий плащ под пальцами перетекает мягкостью и прохладой. Младший наконец-то чувствует родное тепло хёна и тонет в уюте. — А я уже испугался, что ты совсем стал взрослым за эти шесть лет, — тихо роняет он, но Марк всё слышит и отстраняется. — Для тебя я хочу оставаться прежним, — говорит он слишком серьёзно. — Поможешь? Когда Донхёк неуверенно кивает, старший привычно мягко улыбается, включает радио, где девушка поёт о молодости, и заводит автомобиль. — Добро пожаловать домой, — говорит Марк, когда Донхёк неуверенно переминается с ноги на ногу на пороге квартиры. — Домой? — спрашивает он, бегая глазами по достаточно дорогому и стильному интерьеру. — Да, теперь это наша квартира, — улыбается Марк и помогает снять куртку. — Я обновил её и сделал тебя совладельцем. — Хён, я… — Не говори ничего, — перебивает его старший. — Просто прими это и беги всё осматривать. — Спасибо за всё, — Донхёк крепко-крепко обнимает его и скрывается за первой дверью, чем вызывает мягкий смех. Донхёк осмотрел всю квартиру только за полчаса. Просторная гостиная с большим телевизором и мягким диваном; комната Донхёка, уютно обставлена, с рабочим столом и неоновыми гирляндами под потолком; комната Марка с минималистичной обстановкой, что являла собой кровать, шкаф и кофейный столик с книгами на нём, но у Марка был балкон, что слегка огорчило Донхёка несправедливостью; также у старшего был рабочий кабинет, где (возмущение возросло в пять раз) были панорамные окна; комната для гостей и современная кухня с круглым столом. Парню очень понравилось новое жильё, но осознание того, что это его, всё не могло уместиться в его голове. Никто никогда не делал для него столько, сколько Марк. Он спас его жизнь почти девять лет назад, а теперь дал возможность стать собой. И младший не знает, как отблагодарить хёна, а счастье и неловкость борются в нём. — Как тебе квартира? — спрашивает Марк, когда Донхёк возвращается на кухню. — Здесь всё так красиво и дорого. Я даже не знаю… — он осторожно садится за стол напротив старшего и всё ещё осматривается. — Даже не думай чувствовать неловкость, — говорит Марк, ловко поняв причину бегающего взгляда парня. — Это всё твоё, я хочу, чтобы ты принял это, — он поднимается и достаёт чашку. — Хочешь чая? — дождавшись кивка, продолжает. — Я понимаю твои чувства, но поверь, я хочу помочь тебе. Сегодня четверг, значит завтра у нас шопинг, на выходных погуляем в парке, если захочешь сходим в кино или ещё куда, а в понедельник ты начнёшь учёбу в школе. Там в курсе твоих прекрасных успехов, а насчёт перехода за два месяца до конца года не волнуйся, я договорился. Вопросы? — он ставит две чашки чёрного чая с лимоном на стол и тянется за печеньем. — Да, — Донхёк поджимает губы, а его пальцы дрожат в длинных рукавах. — Как всё это возможно? Я, что, умер? Или ты адвокат Дьявола? Это всё так отличается от прежней жизни. — Хёк-и, — Марк выдыхает и улыбается так нежно. — Ты заслуживаешь лучшего, чем было прежде. Я хочу дать тебе лучшее, потому что ты моя семья. Веришь? — Спасибо, — младший не сдерживает одну слезинку, и она срывается в чашку. Он так долго ждал и верил, но эти шесть лет одиночества так сильно давили на него и высасывали все силы. Он уже начал забывать голос Марка. — Я тебя не брошу, — шепчет Марк и вытирает влажную дорожку большим пальцем, перегнувшись через стол. Донхёк такой хрупкий и чувствительный, что желание защищать его, что появилось девять лет назад, никуда не делось, а только усилилось. — Даже если я скажу, что мои способности никуда не делись, а только усилились? — спрашивает Донхёк, подняв взгляд на старшего. — Нет, — качает головой Марк и внимательно изучает чужое лицо. — Даже если ты научишься читать меня, я буду рядом. — А что насчёт появляющихся после полуночи рожек и когтей? — Донхёк смотрит уверенно, что усиливает странное чувство страха, который вязкой патокой разливается в горле и наводит холодящий ужас. — Ты серьёзно? Давно? — Марк не контролирует собственное лицо, что выражает крайнюю степень удивления, и Донхёк не выдерживает, начиная громко и заливисто смеяться. — Хён, ты маленький? Конечно, я шучу, я же не демон, — его смех задорный, светлый и солнечный такой, что старший даже обижаться не может и тоже тихо смеётся. — Я уже и забыл, как ловко ты обводишь меня вокруг пальца, маленький чертёнок, — он так скучал по Хёку и этим мелким проказам.

…///…

На следующий день они отправляются в торговый центр. Там выбирают младшему ноутбук, телефон, покупают новую одежду и заходят в канцелярский. У Донхёка детский восторг от обновок и красивых магазинов, но также он не разрешает покупать себе слишком дорогие вещи и отмахивается от дизайнерской рубашки, которая ему очень пошла. — Я признаю, что она прекрасна, — Марк открывает рот, чтобы что-то сказать, но его перебивают: — но слишком дорогая для меня. Не могу принять ещё и её. К тому же, я не умею носить такие вещи. Всё, тема закрыта. Донхёку и правда неловко в этом всём: дорогие магазины, услужливые консультанты и изысканность в каждой лампочке над витринами. Ещё вчера парень ел на завтрак манку с комочками, запивая слабым чаем, а сегодня у него собственный дом и семья. Да, Марк, такой взрослый и деловой, в стильном костюме и с дорогим смартфоном, но всё же заботливый и добрый к Донхёку, теперь его самая настоящая семья. Эта мысль окрыляет моментально, стоит поймать взгляд старшего и проследить за появляющейся теплотой в карих глазах. — Марк-хён, спасибо тебе, — говорит Донхёк, когда они зашли перекусить в кафе, где чашка зелёного чая стоит дороже, чем он мог себе вообразить. — За что? Я же только заказал, а приготовили и принесли другие люди, — хмыкает Марк, но младший шутки не оценил. — Я не об этом, — он слегка хмурится и надувает губы, как в детстве. — Слушай, Хёк, за эти сутки ты меня благодарил уже раз пятьсот. Это перебор, не находишь? — Марк смотрит недовольно и выгибает бровь, хотя и не выглядит слишком сердитым. — Я уже говорил, что ты моя семья, а это значит, что всё моё — твоё, так что прекрати или я уже начну обижаться. — Ладно, я постараюсь, — Донхёк принимается за пироженное, что принесли с чаем. — Это очень вкусно, — выдыхает он, когда первый кусочек тает во рту. — Что это? Марк расслабляется и принимается рассказывать о местных вкусностях, какие они обязательно должны попробовать. Со стороны они, наверняка, выглядят очень забавно, но это не останавливает: они потеряли слишком много в детстве и сейчас лишь пытаются чувствовать себя нормальными. Донхёк последний раз облизывает ложечку и опускает её на тарелку. — Я такого давно не ел, — довольно тянет он и упирается локтями на стол. — Мы же часто будем сюда приходить? — Конечно, — Марк тоже улыбается и тянется вперёд. — У тебя здесь крем, — он осторожно собирает остатки сладости в уголку приоткрытых губ и слизывает их уже с собственных пальцев. — Совсем не изменился. — Спасибо, — Донхёк слегка краснеет. То ли от стыда, то ли от эфемерного прикосновения, но списывает это всё же на духоту в кафе и горячий чай. — Знаешь, а делать покупки действительно тяжело. — А ты думал, люди в дорамах просто так выносят много пакетов из магазинов? — Донхёк вспоминает сколько они сами погрузили в багажник, и его глаза смешно расширяются. — Надо же, — пораженно выдыхает он. — Похоже один из нас точно шопоголик. — И кто же по-твоему? — Хён, давай не будем ссорится в этом прекрасном месте, а поговорим дома? — хитро подмигивает Донхёк, не скрывая собственного удовольствия от этой ситуации. — Кстати, об этом, — Марк смотрит на свои наручные часы. — Я отвезу тебя домой и помогу занести вещи, но мне нужно будет оставить тебя не на долго по работе. Хорошо? — Да, я побуду один. Ещё же не всё осмотрел в доме, — Донхёк смеётся, чтобы скрыть своё разочарование, а лицо Марка расслабляется. Когда Марк уезжает, Донхёк решает устроить ещё один «рейд» по всем комнатам. Он осматривает знакомые предметы ближе, открывает новые детали на полках и всматривается в виды за окнами. Наверняка, один только паркет в этой квартире стоит как вся его жизнь, но он прогоняет эту мысль и старается свыкнуться, что это его. В комнату хёна он не заглядывает, чувствуя странную неловкость по этому поводу: всё же комната — это личное, а вот в его кабинете интерес берёт верх. Возле одной стены стоит рабочий стол заваленный бумагами и книгами. Донхёк боится что-то там трогать, но осматривает все доступные обложки и отрывки текста. Похоже, хён работает над статьёй про какого-то художника. Рядом стоит доска с прикреплёнными фото и вырезками из других журналов и газет, что наталкивает на мысль, что хён настоящий профессионал, не просто так же его взяли на стажировку в заграничный журнал и обеспечили штатным местом в одном из самых дорогих изданий Кореи. Напротив стола стена доверху заставлена огромными стеллажами для книг. Это привлекает внимание больше всего. Парень читает названия на корешках: некоторые потрёпанные, некоторые совсем новенькие. Он встречает справочники о самых разных вещах, романы, биографии, сборники стихов и даже детские сказки. Останавливается на «Инга». Название кажется знакомым. На обложке слегка стёртое фото молодой девушки с красивыми чертами. Эту книгу Марк читал, когда Хёк рассказал ему о своих способностях. Это было так давно, а сейчас он научился не контактировать с людьми, а чужие воспоминания почти не ранят его. Почти. Донхёк садится в одно из кресел в этом невероятно уютном кабинете и разворачивает книгу на первой странице. Проводит подушечками пальцев по белым листкам и вдруг перед глазами скачут картинки. Марк хочет в очередной раз перечитать эту книгу и уже разворачивает её, но под ноги падает баскетбольный мяч. — Эй, подай, пожалуйста, — кто-то мило улыбается и машет рукой на пропажу. — Я сыграю с вами, не против? — Марк меняет решение и снова захлопывает книгу. Мяч ощущается приятным грузом в руках, возвращая в детство. — Правда, давно не тренировался. Что скажете? — Мы только рады новым игрокам, — улыбка незнакомца становится шире, а глаза превращаются в полумесяцы. Хён никогда не упоминал, что умеет и любит играть в баскетбол. Это немного обидно, а странное чувство от этого воспоминания оседает в груди. Во-первых, он наконец-то увидел воспоминание хёна. Почему? Во-вторых, воспоминание кажется не печальным. Что дальше может пойти не так? Хён не должен чувствовать печаль по этому поводу, это же просто игра с парнями, не больше. Так в чём же дело? Донхёк решает оставить эту книгу, потому что она может хранить больше воспоминаний, чем просто игра в баскетбол. Ему не хочется так врываться в сознание хёна, при этом в тайне от него. Воспоминания Марка хочется оставить между ними, а не втихаря подсматривать. Это и не нравилось Хёку больше всего — видеть то, что тебе видеть нельзя. Слишком много личного и запретного для постороннего может хранить память. Он возвращается в гостиную и включает телевизор. На случайном канале идёт ток-шоу со звёздами, что кажется не таким плохим вариантом для просмотра в одиночестве. В холодильнике он находит кусок твёрдого сыра и просто нарезает его кубиками для свободного поедания. Что не сделаешь ради любимого желудка, что уже познал прелесть этого лакомства. Марк возвращается, когда остаётся три кусочка, а ток-шоу успело сменить двоих гостей. На часах половина девятого. — Привет, Хёк-и, — он снимает галстук и садится рядом на диван. — Ты что, сам съел почти весь сыр без ничего? — Ты имеешь что-то против? — Донхёк даже не отрывается от экрана, а резкая фраза должна показать, что он немного обижен. — Нет, просто это странно, никто так не ест кроме тебя, — Марк недоверчиво смотрит то на тарелку, то на Хёка. — Вообще-то, из нас двоих именно ты больше похож на странного, — парень дуется, и это наконец-то замечает старший. — Ты сердишься? Что случилось? — Случилось то, что мы не успели снова объединиться, как ты убегаешь. Я скучал по тебе и скучаю до сих пор, — Донхёк и сам понимает, что ведёт себя по-детски, но ничего не может поделать с этой тоской. Без Марка было так тяжело, а сейчас может стать ещё хуже, если он будет оставаться таким далёким и отстранённым. Старший выглядит виноватым, но ничего не говорит, поэтому всё приходится брать в свои руки. — Ты должен возместить мне это, — на этих словах он придвигается ближе и укладывает голову на колени Марка. — Я смотрю телевизор сегодня только в таком положении, ясно? — Да, — Марк сглатывает и неуверенно спрашивает; — И долго ты будешь его смотреть? — Не знаю. — А что смотрим? — Ток-шоу со звёздами. Марк ненавидит такие шоу, но Донхёку об этом лучше не знать, потому что тогда он точно будет смотреть его круглыми сутками. — Я хочу в туалет, — пытается он сбежать, ведь перспектива далеко не радужная на оставшийся вечер открылась. — Нет, Марк Ли, это не прокатит, смиритесь, — Донхёк смеётся и поудобнее укладывает голову на коленях в брюках. Марк тяжело вздыхает и пытается не думать. На экране ведущий умело ставит гостей в неловкие ситуации своими каверзными вопросами, откровенно провоцируя их. Таких журналистов никто не любит. Но от этого их не меньше что на ТВ, что в печатных изданиях. В комнате выключен свет, и от яркого экрана начинают болеть глаза. Марк опускает взгляд на Донхёка, что увлечённо слушает. Парень такой взрослый. Где делся тот пухлощёкий, не смотря на не очень вкусную, но вполне питательную еду, со спутанными кудряшками и блестящими глазами ребёнок? Хотя кого Марк обманывает, вот же он, лежит на его коленях. Всё такой же: с милыми щёчками, карамельной кожей в родинках, волосы вьются не так сильно, а в глазах горит огонь. Но что-то невозвратно изменилось. То ли вытянувшаяся фигура с неплохими данными (как он успел заметить во время примерок сегодня), то ли взрослый взгляд на такие вещи как цены или правильный завтрак, то ли лёгкий румянец на его щёчках, что иногда появляется. Марк не знает точно, но Донхёк вырос, он больше не восьмилетний напуганный пожаром или новыми способностями ребёнок. Он не замечает, когда запускает руку в волосы Донхёка и начинает перебирать мягкие прядки. Они такие пушистые и приятные на ощупь, что хотелось бы просидеть так очень долго. Возможно вечность. — Хён, дай мне руку, — Донхёк просит тихо, но старший всё слышит и послушно протягивает ему свободную ладонь. Парень сплетает их пальцы и укладывает замок на своей груди. Так тепло и уютно. — Ты любишь играть в баскетбол? — неожиданно робко спрашивает он. — Да, — Марк отвечает не сразу. Он думает, упоминал ли это при парне, но ничего не приходит на ум. — Я об этом говорил? Или… как ты узнал? — он боится, но и хочет чтобы это оказалось правдой. — Пока тебя не было, я зашёл в твой кабинет и, осматривая книги, нашёл ту, что ты читал тогда в детдоме. Про Ингу, — Донхёк дышит глубоко и не отрывает глаз от телевизора, в то время, как Марк не может вдохнуть и смотрит на его профиль не моргая. — Я хотел почитать, но на первой же странице увидел тебя на баскетбольной площадке, играющим с парнями. Это правда? — Да, я с детства играю и здесь иногда зависаю с ребятами, — Марк говорит с запинками, пытаясь переварить услышанное. — Это круто, Хёк! Твои способности улучшились, — он искренне рад за друга, хотя и напуган странной перспективой быть прочитанным. — Наверно, это так, — Донхёк переворачивается, чтобы посмотреть Марку прямо в лицо. — Тогда… Можно я сегодня посплю с тобой? Вдруг ещё что-то увижу. — Хорошо, — старший отвечает тихо, заботливо убирая непослушную чёлку с красивых глаз цвета молочного шоколада. Донхёк счастливо улыбается и снова поворачивается, чтобы досмотреть шоу. Их руки всё так же скреплены, и Марк сжимает тонкие пальчики сильнее, чувствуя странный трепет за рёбрами.

…///…

Утром Марк просыпается в одиночестве. Подушка рядом помятая, что доказывает присутствие здесь ночью Донхёка, но самого парня нет. На часах почти девять, и пора подниматься. Марк лениво потягивается и плетётся в ванную. Смотреть на дополнительную зубную щётку в стакане и улавливать запах шампуня странно, но чужое присутствие совсем не пугает. Хотелось бы иметь это раньше, а сейчас — ближе. Сладкая карамель радости наполняет мужчину, а желание увидеть Донхёка растёт быстрее. Парень на кухне. На плите дымят кастрюльки, ароматы вкусной домашней еды пропитываются в лёгкие, и это так правильно. Донхёк пританцовывает возле столешницы и нарезает что-то: такой родной и непривычный. Он не слышит прихода старшего, поэтому без задней мысли напевает глупые девчачьи песни. — Доброе утро, — говорит Марк, подходя ближе. — Ох, ты меня напугал, — Донхёк дёргается и смотрит на него, но тень улыбки скользит на его губах. — Доброе, как спалось? — Хорошо. А ты почему так рано встал? — Марк заглядывает в посуду, чувствуя как желудок просит это в себя. — Привычка, — пожимает плечами Хёк. — Сложно за два дня перейти в новый режим, если ты всю жизнь провёл именно так. На этих словах у Марка сжимается сердце. У парня никогда не было семьи, что может быть хуже? Он просто обязан дать ему всё самое лучшее. Он обещал. — Садись, хён, — Донхёк улыбается ярко и солнечно. — Я тебя накормлю нормальной едой. После завтрака Донхёк захотел погулять, поэтому через час они уже выходили из подъезда готовые покорять город. Апрель радовал тёплой погодой, а солнышко приятно грело макушки. — В какую сторону пойдём? — спрашивает Донхёк, щурясь, что и сам становится похожим на солнечного зайчика. — А куда ты хочешь? — Всё равно, — он вдыхает полной грудью и осматривается по сторонам. — Тогда не всё равно ли куда идти? — Марк довольно улыбается, когда улавливает понимание на чужом лице. — Правильно, Чеширский Кот помог тогда Алисе, и теперь его слова помогут нам. Хотя, правильнее сказать, слова Льюиса Кэрролла, да? — он подходит ближе и берёт старшего за руку. — Тогда пойдём за солнцем, — и тянет в сторону, где больше свободного тёплого света. Улицы Сеула прекрасны в это время года, когда природа оживает, здания обновляются и даже люди кажутся полными сил и любви. Слабый ветерок треплет волосы и окутывает ароматами прорастающей зелени и первых цветов в лавках бабушек, лёгкая куртка или плащ болтаются на плечах, от чего ткань шелестит. Эти звуки становятся единственным правильным в какофонии общего шума города. Донхёк смотрит внимательно, запоминает не только яркие вывески и указатели, а и людей. Вот молодая мама гуляет с совсем маленьким сыном, а здесь дедушка читает свежую газету, которую купил в вон том ларьке. Эти люди постоянно будут здесь, даже через день или неделю. В этом и заключается смысл жизни домов вокруг, асфальта под ногами, старой скамейки и улыбчивых уличных торговцев. Марк молча следует за парнем, вдыхая юную весну и впитывая в память солнечного Донхёка. — Давай в парк зайдём, — говорит младший и всё так же тянет за руку в своём направлении. Ладонь к ладони чувствуется правильно, а для Донхёка долгожданно. Парень осматривается и не сдерживает ликования. Свобода пахнет прелой листвой и Марком, а небо улыбается васильковыми глазами. Он отпускает тёплую ладонь и спешит вперёд, раскинув руки, словно птица. Ему кажется, он начал дышать полной грудью, а ноги наконец-то крепко держат на правильной тропинке. — Так хорошо, — Донхёк смеётся и подставляет лицо солнечным поцелуям, прикрывая глаза. Старший лишь улыбается сладко так, что на языке будто рафинад тает. Его большие тёмные глаза следят за каждым маленьким движением, каждым бликом на смуглой коже и солнечной улыбкой на красивом лице. Всё: этот день, небо с солнцем, парк и Донхёк в нём — кажется выдуманным, сошедшим с страниц «Алисы в стране чудес», где жизнь ярче и странней. Но разве можно отрицать, что их жизни и судьбы такие же, если сюда их привёл Чеширский Кот? Марк думает, что сходит с ума от волшебства в собственных мыслях и слишком трогательного момента для сломанных душ. А Донхёк? Он лишь танцует под музыку своей души и тащит Марка на аттракционы. Решает попробовать каждый, но ни он, ни старший не выигрывают в тире игрушку, точнее, не выигрывают её ни в одной палатке. На это Хёк смеётся и говорит, что они безнадёжны. После карусели, качелей, горок и прочего, когда адреналин и восторг закипают в юношеском теле, Марк предлагает перекусить. Он оставляет парня на скамейке напротив колеса обозрения и спешит за сладостями. Донхёк откидывается на спинку и прикрывает глаза, вслушиваясь. Уже начало темнеть, огни ярких ламп пробиваются через веки мутными пятнами. Слышно смех, разговоры, шум работающих машин, музыку и топот чужих ног. Вдруг он чувствует мимолётное касание к своей руке, и пятна сменяются на картинки. Двое парней стоят посреди улицы, неуверенно и расстроенно вглядываясь в черты лиц друг друга. — Прости меня, Джено, но я должен, — говорит тот, что ниже, с лисьими глазами, аккуратно уложенными волосами и миниатюрными ладошками. — Пожалуйста, пойми меня. — Я устал, — другой, что с мягкими чертами, широкими плечами и растрёпанной причёской, выглядит обиженным и смутно знакомым Донхёку. — Ренджун, я правда очень устал ждать тебя. Ты знаешь всё обо мне, я хочу, чтобы это было не напрасно. — Я понимаю, — тихо говорит Ренджун и подходит ближе. — В Китае я нужен семье сейчас, но я надеюсь, что, не смотря на разлуку, останусь нужным тебе здесь. Потому что это нужно мне, — он осторожно прикасается своими губами к чужим. Это даже на поцелуй не похоже: слишком неловко, слишком быстро, слишком больно. — Просто поверь мне. Донхёк открывает глаза и поворачивает голову в сторону. Рядом сидит парень из видения, Джено, кажется. — Прости, устал сегодня адски, а все скамейки заняты, — он неловко улыбается и становится похожим на кота. — Я посижу тут, если ты не против? Донхёк отдёргивает свою руку, что оказалась в опасной близости возле ладони этого парня, и натягивает на пальцы рукава. Видимо, этот парень случайно задел чужую руку, когда садился. Но почему он выглядит таким знакомым? И грустным? — Не волнуйся, он обязательно вернётся, ― Донхёк говорит раньше, чем успевает подумать, и прикусывает язык. — Ты о чём? — парень дёргается от пробежавшей догадки в голове, но решает уточнить. — Кто вернётся? — Ренджун из Китая, он приедет, — Донхёк почему-то продолжает, не сомневаясь в собственных словах и понимании этого незнакомца. — Откуда ты об этом знаешь? — Джено удивлённо выпучивает глаза и взвинчено заглядывает в чужое лицо. — Ты что, мысли читаешь? — почти шёпотом спрашивает он, наклоняясь к Хёку. — А ты веришь в подобное? — Донхёк поднимает брови и терпеливо ожидает любого ответа. — А почему бы и нет? — отвечать вопросом на вопрос не честно, как минимум, и очень подло, как максимум. Но, похоже, Джено не из тех, кто пытается поставить в тупик случайных собеседников, поэтому продолжает: — Ну, я имею в виду, что в нашей жизни есть много необъяснимых явлений, так что… Чтение мыслей?.. — Не совсем, но что-то похожее, — Донхёк чувствует очень странную смесь эмоций. Радоваться или плакать? Или вообще в дурдом звонить, потому что один из них точно сумасшедший, если разговаривает о таком с незнакомцем. — Я не знаю, о чём ты думаешь в данный момент, так что не напрягайся так сильно. Джено немного расслабляется и неловко улыбается. Он хочет что-то ещё сказать, но его перебивают. — Джено? Привет, — Марк подходит к ним с огромной сладкой ватой для Донхёка и горячим кофе для себя. — Ты как здесь? — Хён, рад тебя видеть, — Джено улыбается ярко и пожимает Марку руку, а Донхёк ничего не понимает, принимая свою вату. — Я тут с семьёй был, они ушли уже, а я захотел ещё немного посидеть. А ты? — Тоже с семьёй, — Марк гордо и хитро улыбается, отпивая свой кофе, и поворачивается к Донхёку. — Джено, это мой Донхёк, я забрал его позавчера из детдома. Донхёк, это Джено — мой друг и поставщик стрессоснимающих котов, потому что работает в зоомагазине, мы с ним ещё в баскетбол играем. Донхёк скромно улыбается и кивает, а на щёки ползёт румянец. Мой Донхёк? Слишком смущающе прозвучала эта фраза из уст Марка. — Круто с тобой наконец познакомиться, Донхёк. Марк очень много о тебе говорил, — Джено хитро смотрит на старшего, но тот пытается игнорировать странные интонации в его голосе. — Я бы с радостью с вами ещё поболтал, но нужно возвращаться к семье. У нас сегодня, типа, целый день проводим вместе. — Завтра утром сыграем? — спрашивает Марк. — Конечно, мы не можем отметить наш бой. До встречи, Донхёк, — Джено машет на прощанье и быстро уходит. — А мне можно посмотреть на вашу игру? — спрашивает Донхёк, ужасно смущённый и чувствующий себя не в своей тарелке. — Не думаю, что это хорошая идея. Мы тренируемся очень рано, а тебе послезавтра в школу. Думаю, тебе лучше остаться дома, — этот ответ слегка расстраивает Донхёка. Хотя, нет. Он очень сильно его расстраивает. Но он проглатывает эту обиду и предлагает напоследок прокатится на этом колесе обозрения, стараясь не думать о причинах отказа.

…///…

Утро следующего дня тянется очень медленно и меланхолично для Ли Донхёка. Он просыпается в собственной безумно уютной и удобной кровати, не спеша принимает душ, наслаждаясь запахом чистоты и геля для душа Марка (кажется, хвоя или эвкалипт, он точно не может определить), пьёт чай у окна с видом на прекрасный Сеул, но всё остаётся слишком мрачным и тусклым в лучах поднимающегося солнца. На часах только пол седьмого, но хён уже ушёл и не известно, когда вернётся. На самом деле, Донхёк безумно скучает по нему. Даже сейчас, когда они точно друг у друга есть и не собираются расставаться, странное чувство жажды просыпается в груди, прожигая и вгоняя в странное состояние ломки. Те долгожданные мимолётные прикосновения, без едких воспоминаний, слишком личных и даже интимных, смогли сделать зависимым только за несколько дней после шести лет разлуки и боли от случайных касаний. Донхёк превратился в заложника собственных желаний и детских ожиданий, он, как первый цветок на весне, тянется к солнцу и теплу заботливых рук. Господи, о чём он думает? Нужно переключиться. Марк играет в баскетбол с детства и занимался этим серьёзно в школе, мог бы иметь успех в спортивной сфере. Но почему парень узнаёт об этом только сейчас? Это как-то больно бьёт, ведь старший не считал нужным поделиться с ним чем-то важным для него с Донхёком. А этот Джено странный немного. Он так спокойно проглотил правду о чём-то не совсем обычном и просто молча ушёл. Поразительно. В детдоме, когда маленький Донхёк случайно проговаривался о том, что увидел или упоминал о своих способностях, дети начинали смеяться и называть его чудиком, а некоторые даже били и издевались. После ухода Марка пришлось научится стоять за себя, манипулировать чужими чувствами, играть на словах и драться с хулиганами. Донхёк не хотел становиться таким: он любит читать, учиться и сам по себе мягкий, в одежде с длинными рукавами, но очень часто пальцы в мягкой ткани прятали сбитые костяшки, на миловидном лице красовались кровоподтёки разной давности, а с языка соскальзывали колкие фразы и совсем не дружелюбная улыбка, а скорее дерзкий оскал, отгоняла любого, кто хотел сказать что-то грубое в его адрес. Хён не знает об этом, даже не подозревает. А говорить почему-то стыдно, хотя даже воспитатели не знали об этих инцидентах. Или просто игнорировали. Погрузившись в мрачные мысли, Донхёк не замечает щелчка открывшейся двери. — Привет, Хёк-и, — на кухню проходит Марк. Выглядит уставшим, футболка на нём мокрая, помятая и местами грязная, но улыбка расслабленная и довольная. — Привет, — Донхёк говорит тихо, следя взглядом за сильными руками, которых не прикрывает открытая одежда. — Хочешь есть? Могу приготовить яичницу, сам ещё не завтракал. — Да, было бы не плохо, — он выпивает стакан воды и вытирает рот ладонью. — Только сначала приму душ, — Марк ярко улыбается и скрывается в ванной. А Хёк глубоко и прерывисто вдыхает, а лёгки будто сжатые. Он быстро моргает несколько раз и подходит к холодильнику, а наваждения спадает. Хён показался таким взрослым в тот момент, полноценным мужчиной, который, наверняка, получает очень много внимания от женщин. Интересно, а какие девушки ему нравятся? А какая вероятность, что ему нравятся парни? Донхёк разбивает четыре яйца в сковороду, и его мысли сразу же вытесняет шкварчание. Он на время выпадает из реальности, полностью сосредоточившись на готовке и этом громком звуке. Слишком много произошло за эти несколько дней, хотя никто и не говорил, что будет легко адаптироваться. — Так вкусно пахнет, — Марк появляется, когда две тарелки уже дымятся на столе, а сам Донхёк лениво помешивает заварку в чашках. — Мне не хватало такой заботы, хорошо, что мы теперь вместе, — он садится рядом с парнем и щёлкает его по носу, улыбаясь ярко-ярко. — Чего грустный такой? — Просто… устал, наверно, — Донхёк не знает, что ответить, слегка краснея. — Моя жизнь круто меняется. — Да, понимаю, — старший кивает и отводит взгляд на стену. — Когда я выпустился, всё казалось таким незнакомым и далёким, будто с прошлой жизни. Но, я думаю, тебе ещё тяжелее. Я всегда рядом, помнишь? Донхёк кивает и указывает на еду. Марк ещё раз благодарит и принимается уплетать завтрак. Он слегка неловкий и такой открытый, а младшему всё не идут из головы слова о «вместе» и «рядом». Так глупо и наивно, что становится стыдно за эти мысли. — Чем займёмся? — снова вырывает из мыслей Марк, закончивший с уборкой уже чистой посуды. — Кино? Прогулка? Кафе? Или, может, снова пройдёмся по магазинам? — Не хочу, — Донхёк машет головой и кусает неуверенно губу. — Давай останемся дома. Почитаешь мне ту книгу, что про Ингу? — Как скажешь, — он кивает и, потрепав его по волосам, идёт за книгой, оставив парня нервно поправлять непослушные прядки. Они устраиваются в гостиной на диване. Марк разворачивает книгу на уже знакомой странице, а Донхёк придвигается близко-близко, чтобы смотреть на фотографии, их бёдра и плечи соприкасаются, но никто не меняет положения. — Ты же ничего не успел тогда прочитать, правильно? — спрашивает Марк, протирая круглые линзы очков краем футболки. — Давно ты носишь очки? — Донхёк не видел их раньше, поэтому пропускает вопрос мимо ушей, заменяя его более актуальным. — С курса второго, наверно, но я обычно надеваю линзы, а это только дома, — он помещает тонкую оправу на нос и берёт книгу в руки. — Тебе идут очки, — Донхёк и сам не знает для чего это говорит и быстро прячет взгляд в тексте, молясь, чтобы уши предательски не покраснели. Голос Марка тонет в тишине квартиры. Слово за словом, предложения в абзацы, монохромный шелест переворачивающихся страниц, исчезающие главы, захватывающая история необычно сильной женщины. Донхёку кажется, что он тонет между строками, в мягком голосе и тишине. Он опускает голову на чужое крепкое плечо и прикрывает глаза. Запах геля для душа старшего приятно щекочет нос, а картинки из воображения пляшут на веках, заставляя улыбаться и проникаться атмосферой. Они читают долго, иногда Донхёк сменяет старшего, придвигаясь ещё ближе, чтобы лучше видеть слова, но книгу в руки не берёт. Он с удивлением отмечает, что его голос так сильно отличается от голоса Марка. Он звучит так звонко и по-детски, а хён действительно зрелый мужчина. Шесть лет оставили на них разные отпечатки. — Хватит на сегодня, — Марк закрывает книгу и аккуратно проводит кончиками пальцев по названию. — Уже темнеет. Донхёк тяжело вздыхает и моргает, чтобы снять напряжение из глаз. — Хорошо, — звучит совсем сонно и устало. — Нам нужен свежий воздух. Пойдём прогуляемся? — Только не долго, понял? — младший хихикнул и яро закивал. — Тогда собирайся. Вечерняя прохлада окутывает мятной свежестью и снимает все тяжести с плеч. На небесном покрывале появились первые проколы, что люди называют звёздами, а облачная вата на западе будто смочена в апельсиновом соке. Сейчас людей достаточно много: кто гуляет, кто спешит домой или в гости, парочки направляются в кино и кафе и совсем редкие прохожие возвращаются с работы. Город цветёт буйной жизнью, отмеряя время шагами в тяжёлых ботинках или количестве кирпичей в домах, умноженном на тротуарную плитку. Это всегда было за забором детдома, размеренное и обычное, но казалось самим далёким и непостижимым. Парни молча плетутся в небольшой магазинчик, где Марк покупает Хёку шоколадку. На вопрос «Зачем?», жмёт плечами и бормочет что-то о первом учебном дне и заряде эндорфинами. Младший недоуменно рассматривает обёртку, читает о составе, в который входит орехи и изюм, и прячет в карман куртки. Они решают посидеть на автобусной остановке. Транспорт время от времени останавливается рядом, люди входят и выходят, сменяется толпа и цвета чужой одежды, а они молча слушают город. — Я завтра подвезу тебя в школу, — неожиданно говорит Марк, слегка хриплым голосом. — Но не пойду с тобой внутрь, с утра встреча в музее для новой статьи. Надеюсь, ты справишься? — Не волнуйся, всю жизнь же справлялся, — Донхёк криво улыбается, сам понимая, что шутка просто ужасна и лучше бы он молчал. — Я поэтому и волнуюсь, — хён смотрит серьёзно и обеспокоенно. — Теперь ты не один, и я хочу чтобы ты мог положиться на меня, когда будешь нуждаться в помощи. — Марк-хён, я знаю, что могу положиться на тебя. Ты занимаешь первое место в моей жизни, я доверяю тебе. С того самого дня, когда мы впервые встретились, я знаю, что ты меня не бросишь, поэтому прекрати это повторять, пожалуйста, — он смотрит с такой преданностью и обожанием, что Марку ничего не остаётся, кроме как покорно закивать. Они вновь замолкают, уставившись на дорогу. Людей нет, и тишина обволакивает шумом транспорта, поэтому Марк снова говорит. — Джено, похоже, тобой заинтересован, — это звучит неожиданно и слегка пугает резкой откровенностью. — Сегодня очень много спрашивал о тебе и наших отношениях, — Донхёк смешно выпучивает глаза и приподнимает брови. — Он выпросил твой номер, так что не пугайся, если он напишет тебе. Донхёку хочется сказать, что это не так, ему не хочется, чтобы Джено интересовался им, или ещё как-то оправдаться. Но он ничего не сделал, не сказал, Джено с ним не флиртовал и не показывал симпатию лично, это звучит глупо и странно. И разве это плохо, что он может завести парня или, хотя бы, друга помимо Марка? Тот не выглядит как плохой человек, к тому же хён не общался бы с сомнительными людьми, это точно. Поэтому Донхёк лишь кивает, не замечая напряжения собеседника. Вечером перед сном ему и правда пишет Джено. Парень спрашивает как настроение и желает удачи на завтра, после чего разговор завязывается сам собой. Старший (Джено младше Марка-хёна на восемь месяцев) очень милый и весёлый, забавный местами, а разница в возрасте совсем не чувствуется. Но сильнее всего, Донхёка удивляет, что он ни словом не обмолвился о его способностях или жизни в детдоме. Очень приятно общаться с человеком, который никак не выделяет тебя и не пытается лезть в душу.

…///…

Жизнь постепенно (за месяц, если быть точнее) приходит в одно русло. Донхёка в школе принимают, как и любого другого новенького, он снова усердно учится и хорошо себя показывает на уроках, несколько парней и девушек пытаются с ним подружится на уровне «привет-пока-едим-в-столовой-за-одним-столом-и-не-против-поговорить-на-физкультуре», но на большее парень не рассчитывает. Кто захочет тягаться со странным новеньким, который даже руку пожать при знакомстве отказывается? Он всё так же носит кофты с длинными рукавами и не удивляется, когда несколько задир пытались вывести на эмоции тихого ученика. Всё складывается не так плохо, как могло бы быть. Марк очень много работает, рано уезжает, но возвращается к семи вечера. Донхёк скучает по нему, поэтому каждый день приходит делать домашнее задание в его кабинет. Пока хёна нет, он наслаждается перманентным запахом его парфюма и крепкого кофе, чашки после которого до ночи остаются на столе. Когда Марк возвращается, постоянно застаёт такого родного и маленького Донхёка в одном из кресел с очередным учебником в руках. Его хочется подойти и поцеловать в макушку или оставить отпечатки губ на тонких пальчиках, но он только улыбается и иногда треплет по волосам. — Сегодня учились читать карту звёздного неба, — отвечает Донхёк на вопрос как прошёл день. Его глаза загораются своими звёздами в этот момент. — Это очень интересно и оказалось не очень тяжёлым. Я бы хотел себе такую, каждый день бы рассматривал, пока наизусть бы не выучил. — Не думаю, что это получилось бы в ближайшие лет тридцать точно, — хмыкает Марк и садится за стол. — К тому же, зачем тебе подобное? Хочешь стать моряком дальнего плаванья? — Хён, ты глупый, — он совсем не обижается, а выглядит слишком самодовольным. — Если ты заблудишься в лесу, где нет сети и без карты на руках, что будешь делать? А звёзды помогут понять куда идти. — Во-первых, я не хожу в лес. Во-вторых, чтобы понять куда идти не нужно знать все светила, — Донхёк слегка хмурится на эти слова и машет на старшего рукой в неудовольствии. — Ты совсем не умеешь поддерживать разговор. Как вообще умудрился стать журналистом с таким характером? — Не правда, просто не хочу, чтобы ты зря растрачивал свои силы, — Марк улыбается снисходительно, а в глазах нежность и забота, от чего Хёк краснеет. Снова. — Хён, так не честно, — пыхтит он и отворачивается. — Пойду приготовлю что-нибудь на ужин, — парень пулей вылетает с кабинета в сторону кухни. Вся ситуация выходит из-под контроля, и ему это совсем не нравится. Марк самый родной и близкий человек, но в то же время дико смущает и вызывает тахикардию. Сейчас не время для этих горок. — Я завтра после обеда уезжаю в командировку, — хён говорит это за ужином. Такие новости не редкость: Марк летает в Канаду или США каждую неделю, но горькая полынь всё равно чувствуется под нёбом. — На долго? — Донхёк выглядит отстранённым и уставшим. — На дня три, — парень молча кивает и продолжает уныло ковырять еду на белой тарелке. Марку совсем не нравится оставлять его, тем более на длинный период, но работу нужно выполнять. А тут ещё и грустные глазки, и спутанная чёлка. А ещё слегка надутые губы во время учёбы и изящные движения рук, что оставить одного этого мальчика является настоящим преступлением. — Поспи сегодня со мной, пожалуйста, — Марк ловит Хёка в коридоре, когда тот плетётся после душа за стаканом с водой. — Хорошо, — парень слегка краснеет и кусает губу, а старший не может оторвать глаз от прилипших к вискам влажных прядок. — Только воды на завтра налью. На самом деле Марк чувствует себя ужасно паршиво. Он взрослый, рассудительный и ответственный. Ему двадцать четыре года, серьёзная работа и опека над пареньком из детдома. Но всё это блекнет на фоне огромной нежности, что норовит сломать все рёбра, стоит Донхёку появиться в поле зрения. Что-то похожее на чистый эгоизм и жадность толкает проводить с ним всё больше и больше времени, но сознание приводит в противоположную сторону, увозя как можно чаще на другой континент. Почему-то боль и правильность смешиваются в одну эмоцию, заполняя все мысли и сны, позволяя попросить Донхёка поспать с ним в ночь перед очередным отъездом. Собственничество, на которое никто не давал права, съедает его и вызывает ноющее чувство от желания прикасаться к бронзовой коже в свете луны и прикроватной лампы. — Скоро каникулы, поэтому я предлагаю как-нибудь съездить в Канаду вместе, — Марк говорит это очень тихо, слегка хриплым голосом, не отрывая взгляда от тёмного потолка. — Что думаешь по этому поводу? — он всё же поворачивает голову в сторону и натыкается на удивлённый взгляд. — Не знаю, я никогда не был где-то не в Сеуле, — Донхёк звучит равнодушно, но огоньки в глазах выдают его с потрохами. — Тогда решено — сразу после последнего дня школы, мы летим куда-нибудь, чтобы исправить это недоразумение, — младший несколько раз кивает, облизывает губы и выдыхает «Хорошо». Марк почему-то чувствует колющее приятное чувство в груди, будто там растут цветы. И это только от одного незначительного взмаха ресниц напротив и лёгкого запаха зубной пасты после тихого согласия. Так не должно быть.

…///…

Квартира без хёна кажется слишком чужой. Все эти комнаты, дорогая мебель и виды из окон отталкивают и вызывают дискомфорт, поэтому парень чаще сидит в рабочем кабинете. Только там он чувствует призрачное присутствие Марка и хоть немного дышит им. Но даже это со временем выветривается, а тоска постепенно подкрадывается со спины. Донхёк никак не может привыкнуть к новой жизни, где единственный человек в твоей жизни не присутствует рядом двадцать четыре на семь, когда в детдоме побыть наедине было чем-то из ряда фантастики и просто невозможным. Вечером второго дня парень решает прогуляться. Пятница, людей на улицах очень много, в мозг с большой силой врезается звук проезжающих автомобилей, автобусов и далёкие сирены. В парке дети и подростки проводят время со своими родными, наслаждаясь общим свободным временем, только Донхёк плетётся один. Он втыкает один наушник в ухо и включает радио. Приятный голос ведущей смешивается с громким городом, но от чего-то становится легче и спокойнее. Парень не замечает, как доходит до баскетбольной площадки. Он опускается на скамейку напротив кольца и откидывает голову. Небо голубое, только начавшее темнеть, и от этого только сильнее завораживает. — Привет, — рядом раздаётся знакомый голос. — Ты чего здесь? Джено присаживается рядом, крутит в руках мяч и смотрит внимательно на парня. Донхёк пожимает плечами и выключает радио. — Что, совсем скучно стало? — старший понимающе улыбается, а Донхёку хочется всё ему рассказать. — Я бы не сказал, что скучно, просто одиноко, что ли? — он тяжело вздыхает и опускает взгляд на пальцы, что только чуть-чуть выглядывают из рукавов ветровки. — Не могу долго быть в квартире, когда его нет. Не привык ещё, наверно… — Ты и не должен привыкать к одиночеству, — Джено говорит это серьёзно, без тени улыбки. — Марк-хён много работает, но он не может оставлять тебя в такое время одного, — он слегка хмурится и сжимает кулаки. Донхёку никогда не приходилось видеть его таким. Джено беспокоится о нём, но Марк тоже не виноват в том, что приходится уезжать. Он ведь старается ради него. — Он не виноват, так нужно. Не сердись, — Донхёк говорит это тихо и устало, Джено не может дуться на него. Этот парень такой наивный и понимающий, что обидно становится из-за несправедливости и жестокости мира к таким людям. — Ладно, — он выдыхает и старается расслабить плечи. — Тогда предлагаю сходить в кино. Сегодня наверняка показывают что-то интересное. Согласен? Донхёк положительно кивает и получает радостную улыбку Джено. Старший говорит, что он на мотоцикле, поэтому поедут с ветерком в кинотеатр, где нет толкучек. Парень ему за это благодарен, ведь он беспокоится о нём, а понимание этой заботы приятно греет. Но поездка на мотоцикле его слегка пугает. — А пешком никак? — спрашивает он, недоверчиво оглядывая транспортное средство. — Не волнуйся, я хорошо вожу и руки будут только на руле. Тебе ничего не угрожает. К тому же пешком ты туда дойдёшь разве только к открытию завтра, — Джено садится на байк и уверено протягивает шлем Хёку. Тот выглядит всё ещё не убеждённым, но покорно принимает его и садится позади довольного старшего. — Держись крепче и наслаждайся поездкой. Донхёк и угукнуть не успевает, потому что, как только его руки опускаются на бока водителя, они трогают с места с оглушающим рёвом. Парень сильнее хватается за чужую кожаную куртку и с испугу жмурит глаза. Но буквально через пару мгновений мышцы сами расслабляются, ноги становятся ватными, а интерес заставляет открыть глаза. Дома мелькают слишком быстро, чтобы успеть понять где они едут, а ветер перекрывает весь окружающий мир, что даже собственное сердцебиение не слышно. Донхёк чувствует как адреналин оседает на кончиках пальцев и слегка отстраняется от широкой спины, чтобы посмотреть на дорогу. Удивительно, но старший умело обходит все пробки и перегружённые пути, практически не останавливаясь, мчится к своей цели. Когда парень видит яркую вывеску «Кинотеатр», скорость совсем не чувствуется, а спустившись на твёрдую землю, замечает лёгкое покалывание во всём теле и мимолётное головокружение. — Один вопрос, — говорит он, сняв шлем и поправляя волосы. — Сколько правил дорожного движения ты только что нарушил? — Вообще-то, ни одного, — наиграно обиженно заявляет Джено. — Если бы это было не так, за нами уже приехали бы патрульные, — он оставляет мотоцикл и направляется к небольшой двери. Он самостоятельно выбирает фильм и покупает попкорн, с демонстративно надутым лицом заводит Донхёка в зал и усаживает на место, молча жуёт снэки и слишком внимательно смотрит трейлеры. Младший только качает головой и думает, что по этому актёру плачет Голливуд. — Знаешь, было бы интересно, если бы мы убегали от полиции, — он тихо хихикает и краем глаза наблюдает, как Джено перестаёт жевать от удивления. — Серьёзно? Любишь нарушать закон или захотел за решётку? — Ничего из этого, просто нравится смотреть на такое твоё лицо, — на этот раз Донхёк смеётся громче и поворачивает голову к старшему. — Не обижайся, это я так шучу. — Да, Марк говорил, что ты любишь так подшучивать, — взгляд Джено теплеет, а на тонких губах появляется улыбка. Фильм оказывается захватывающим боевиком, с кучей сцен рукопашного боя и перестрелок. Донхёка даже не удивляет такой выбор — Джено выглядит как человек с таким вкусами, любящий экстрим и экшен. Из кино он выходит довольный, с широкой улыбкой и восхищёнными отзывами на устах. — Это было очень круто, я ни капли не жалею, что пошёл на него сегодня. Просто великолепно. А тебе как, Донхёк? — Мне тоже понравилось, — и это чистая правда, но он слишком устал для более развёрнутого ответа. — Теперь куда хочешь? Могу отвезти в любой уголок Сеула, — Джено снова протягивает ему шлем и вопросительно смотрит, полон сил и энергии. — Прости, хён, но я сильно устал за сегодня. Не мог бы ты отвезти меня домой? — Донхёк виновато смотрит на старшего, крутя в руках от волнения шлем. — Конечно, могу. Если ты хочешь, я не имею ничего против, уже и так поздно. Поездка назад занимает меньше времени и ощущается совсем по-другому. Тело Донхёка полностью привыкает к скорости, но вот мозг всё равно продолжает орать об опасности и безумству этой затеи. Поэтому, когда байк останавливается у нужного дома, Донхёк молниеносно подрывается и стягивает шлем. — Господи, хён, как ты на этом всё время ездишь. Это просто ужас какой-то, не понимаю, как ты это выдерживаешь? — он округлил глаза и говорил это со сбившимся дыханием. Выглядело очень мило, в совокупности с растрёпанными кудрявыми волосами и слегка надутыми пухлыми губами. — Тебе же понравилось, — Джено это утверждает, поймав озорные огоньки в чужих глазах, а когда младший ещё и отвернулся, уверенности в собственных словах только прибавилось. — Точно понравилось. — Может быть, — загадочно отвечает Хёк и возвращает взгляд обратно на лицо собеседника. Джено не сдерживает порыва и протягивает ладонь, чтобы коснутся его мягких даже на вид волос. Пальцы пропускают прядки, а Донхёк дёргается, но сразу замирает. — Хён, что ты делаешь? Забыл, что это значит для меня и что я могу увидеть? — Нет, просто я не думаю, что должен боятся тебя, твоих способностей или своего прошлого. В любом случае, чтобы ты там не увидел, это часть меня и, если ты узнаешь что-то обо мне, это всего лишь прошлое, какое есть у каждого, — он улыбается мягко и ласково, не убирая ладони от чужой головы. — Даже не спросишь, что я увидел? — Донхёк смотрит ошарашено, но верит каждому его слову. — Нет. — Но почему? — Ты не плохой парень, Донхёк. Вредный, но точно не плохой, — Джено смотрит искренне, а младший не понимает. Он никогда не встречал таких хороших и заботливых людей, как Джено. Он даже не уверен, как бы отреагировал Марк на него, если бы они познакомились при других обстоятельствах. Джено совсем другой. — Спасибо, — Донхёк выдыхает это на прощанье, а старший лишь широко улыбается и, опустив шлем, уезжает из двора. Младший разворачивается от дороги и смотрит на высокое здание. В большинстве окон горит свет, где-то тухнет под его взглядом, а где-то обратно загорается. Он не верит, что может быть частью этого огромного и увлекательного строя, повторяющегося в каждой квартире, но каждый раз приобретающего новые формы. Такая жизнь пугает не хуже судьбы вечного сироты из детдома, но теперь рядом есть Марк, чтобы помочь. Взгляд цепляет их окно, выходящее из кухни, тёмное и безжизненное. Это пока так. Сейчас парень поднимется в светлом лифте на их этаж и тихо прошмыгнёт на эту самую кухню, чтобы выпить на ночь тёплого чая или какао, он ещё не решил. Но когда Донхёк уже делает шаг к металлической двери, глаза улавливают знакомый автомобиль. На привычном месте недалеко от подъезда стоит Бентли хёна. Но почему она здесь? — Привет, Хёк, — родной голос звучит со стороны водительского места, а затем появляется и его владелец. — Как ты? — Хён, — выдыхает парень и расплывается в улыбке. — Ты уже вернулся? — Да, закончил дела раньше, всё прошло на удивление хорошо, — Марк звучит совсем уставшим и бесцветным. Он хмуро смотрит на багажник, достаёт из него свою сумку и молча кивает парню на дверь. Донхёку хочется родного тепла, но старший совсем отстранённый, и это пугает до дрожи в пальцах, что привычно прячутся в рукавах. — Почему ты не предупредил, что возвращаешься? Я бы приготовил ужин и встретил тебя в аэропорту, — он пытается сказать это обыденно, беззаботно и весело, но совсем не уверен в том, что получилось. — Я не хотел, чтобы ты ехал туда, но звонил тебе когда уже приземлился. Несколько часов назад, но ты не отвечал, — голос Марк хрипит от усталости или странной боли в глазах. — Ох, я совсем забыл об этом, — Донхёк находит телефон в кармане и жмёт на кнопку включения. — Я не включил его, когда фильм закончился. Мы с Джено-хёном ходили на боевик, и у меня совсем из головы вылетело, прости, пожалуйста. — Ничего, бывает, — хён открывает квартиру и пропускает вперёд Донхёка. — Хорошо провёл время? — Да, хён классный, — Донхёк улыбается, но не находит и тени ответной улыбки на чужом лице, что отдаётся тупой болью в солнечном сплетении. — Кстати, а ты не видел, как мы приехали? — Видел, я как раз собирался выходить из машины. — Но почему же не вышел? Джено-хён был бы рад тебя увидеть, — Донхёк совсем не понимает поступков Марка и теряется. — Не хотел вам мешать, — хён пожимает плечами и направляется в сторону ванной. — Хён, будешь есть? Может приготовить что-нибудь? — Хёк бросает это ему вдогонку, в широкую, напряжённую спину, но Марк даже не оборачивается, роняя небрежный отказ и что-то о том, что сразу ляжет спать. Младший тушуется и не знает как реагировать. За всё время, что они живут вместе, а это больше месяца, хён никогда так себя не вёл. Становится больно и неприятно от горечи на языке от такого поведения. У него что-то случилось? Почему такой грубый и холодный? Донхёк надеется, что на утро всё будет в норме.

…///…

Но ни на следующее утро, ни через пять дней ничего не меняется. Марк отстраняется, запирается в одиночестве в своём кабинете, уходит на работу раньше обычного и возвращается намного позднее. Донхёк ничего не понимает, поэтому решает напрямую спросить, в чём дело. — Хён, нам нужно поговорить, — он ловит старшего в прихожей, когда тот только вернулся и даже не успел снять обувь. — Хёк, давай не сейчас, я очень устал, — Марк отмахивается, даже не взглянув на парня. Он пытается обойти его и скрыться в собственной комнате, но натыкается на твёрдую непоколебимость. — Нет, мы поговорим сейчас же, — Донхёк хватается чуть дрожащей рукой за чужой локоть и смотрит со всей своей обидой. — Хён, ты снова убегаешь от меня и даже не объясняешь причины. Так нельзя. — Я не убегаю от тебя. — Да неужели, а что это тогда? — парень еле сдерживается от перехода на крик и плач, поэтому сводит брови и выплёвывает весь скопившийся яд. — После своего возвращения ты только и делаешь, что прячешься по своим комнатам, уходишь и возвращаешься тогда, когда встреча со мной меньше всего вероятна. Я просто не понимаю, что произошло, а ты отрезаешь все способы это выяснить. Пожалуйста, скажи, что не так? — он смотрит умоляюще, а старший всё прячет свой взгляд на стене или полу. — Я не избегаю тебя, это не правда, — Марк говорит тихо, но чётко, будто заученную наизусть песню. — Сейчас у нас важный контракт с американским издательством, и работать приходится усердней. Завтра днём подписываем последние документы и дел станет меньше, — он устало вздыхает и наконец-то решает посмотреть Хёку в глаза. — Прости, что уделяю тебе мало внимания, но это моя работа. Он осторожно высвобождает локоть из ослабевшей хватки Донхёка и закрывается в кабинете. Младший долго пилит взглядом тёмную дверь, обдумывая слова хёна. Он боится узнать, что разочаровал его или услышать о сожалении, что забрал парня из детдома. Донхёк не хочет становится обузой и ненужной лишней проблемой, но решает подождать ещё немного.

…///…

Сейчас разгар мая, с каждым днём становится всё теплее, но Марк всё чаще мёрзнет. Он адски устал от мыслей в собственной голове, а желание отключить связь с реальностью становится сильнее и чётче. А Донхёк только глубже тянет его в это болото. Марк не помнит, когда смылись границы между ним и этим парнем, когда в животе всё начало переворачиваться от одной улыбки на смуглом лице или мимолётного прикосновения холодных пальцев. Казалось, тот и сам тянется к ласке и также хочет утонуть, но что-то всё время не так. Невидимая стена или камень спотыкания, которые отрезвляли, а голос в голове кричал, что так нельзя, Марк смотрит слишком долго и позволяет себе лишнее. Девятилетняя привязанность развеивается по ветру, когда он возвращается из командировки и видит Донхёка с Джено. Иррациональная злость пускает внутри шипы, когда старший касается паренька, а тот не противится, даже наоборот, мило улыбается. Еле заметный румянец появляется на его щеках, а Марку становится больно от силы, с которой он сжимает кулаки. Казалось, ещё мгновение, и он врежет лучшему другу по лицу, чтобы стереть чужую нежность направленную на его Донхёка. И это пугает. Мужчина не может понять собственную реакцию и теряется ещё сильнее, когда что-то надламывается в сердце от улыбки младшего, когда их взгляды пересеклись. Разобраться в себе становится невыполнимой задачей, и он замыкается, отстраняется от паренька, делая хуже обоим, но ничего не может решить со своими странностями. Марк приходит на корпоратив с одной целью — забыть об этом дерьме хоть на несколько часов. На баре заказывает себе виски и пишет Донхёку, чтобы тот ложился без него. Первый стакан исчезает залпом, второй тоже. Он чувствует как напиток обжигает горло и желудок, но заказывает ещё, стараясь расслабиться. Громкая музыка, голоса людей и звон бокалов смешивается в бессвязный шум. Постепенно алкоголь затуманивает разум, ноги тяжелеют, но навязчивые мысли никуда не исчезают, а Донхёк с растрёпанными кудряшками и яркой смущённой улыбкой упрямо всплывает перед глазами. — Чёрт, — он ругается тихо и делает ещё один большой глоток. На кончиках пальцев начинают играть эфемерные прикосновения к смуглой коже, а на щеке свежее после душа дыхание. Донхёк часто кусает губы от волнения, но они всё равно выглядят мягкими, когда он их надувает или складывает в трубочку в задумчивости за уроками. — Почему ты такой? — Кто? — рядом неожиданно появляется Джонни Со — коллега из США и хороший товарищ. — Не важно, это всё невозможно, — Марк устало прикрывает глаза, считая блики на сетчатке. — Он не должен быть настолько близко, занимать все мои мысли, приковывать взгляд и заставлять чувствовать боль здесь, — он прижимает ладонь к груди и хмурится. — Похоже, я болен. Нужно к врачу записаться… — Сколько ты выпил? — Джонни смотрит с прищуром, пытаясь понять, нужно ли будет это тело тащить на руках, и вовремя отнимает новый стакан. — Ладно, можешь не отвечать, вижу, что много. — Я просто хочу не думать о нём так много, мне плохо без него, — ещё чуть-чуть и он заплачет или вырвет, поэтому Джонни тащит его из затхлого помещения на свежий воздух. — Держи себя в руках и дыши спокойно, — он усаживает Марка на скамейку и протягивает бутылку обычной воды. — Легче? — Да, спасибо, хён. — Не называй меня так, не люблю я эти формальности, знаешь же, — на этих словах Марк слабо улыбается, а в голове вспыхивает мягкий голос Хёка, что так же его зовёт. — Что у тебя случилось? — Даже не знаю, — он вздыхает и рассказывает. Всё, что крутится у него в голове уже неделю выливается в слова, но понимания не прибавляется. — Я боюсь находится с ним рядом, потому что не контролирую собственное тело, но и смотреть в его грустные глаза при каждой мимолётной встрече тоже не могу. Джонни молчит какое-то время, а Марка почти отпускает. Весь выпитый алкоголь выветрился, ведь мыслей слишком много, а напряжение в мышцах не позволяет полностью отдаться опьянению. — А ты не думал, — осторожно начинает старший, — что на самом деле Хёк тебе нравится. Не как друг или брат, а как парень, возможно возлюбленный? — Я-, — Марк хочет отрицать это, но пальцы нервно дёргаются, а сердце заходится в ускоренном ритме. Его глаза расширяются, а картинки в голове складываются в несколько слов. — Донхёк… Я… влюблён в него? — Ответ ты сам должен понять, — Джонни похлопывает его по плечу и предлагает подвезти домой. Марк удобно усаживается в машине старшего и утыкается взглядом на дорогу через лобовое стекло, но не видит ровным счётом ничего. В голове играет слишком громкая фраза, устрашающе высвечивается неоновой вывеской в ночном небе. Я люблю Ли Донхёка. Даже в мыслях это звучит резко и остро, но просачивается через кожу глубоко в кровь. Почему-то осознание накрывает плавно, а название чувству принимается легко. Это и правда она? Этот трепет и нежность, щемящая сердце теплота и тактильная зависимость? Да, он прекрасно знает, что это за эмоция, и очень сильно сожалеет о своей глупости и недальновидности. — Тебя провести до квартиры? — Джонни спрашивает, остановившись возле нужного подъезда. — Нет, спасибо, что и так подвёз. Береги себя, — Марк быстро направляется к двери, чтобы наконец-то извинится. В квартире темно, только телевизор слабо освещает гостиную. На часах в уголку экрана почти два ночи, а Донхёк тихо посапывает, свернувшись калачиком на диване. Одну ладошку он подложил под щеку, а вторая слабо держит пульт. Марк умиляется и игнорирует настойчивое «Какой красивый» в голове, отслеживая свет на смуглой коже. В один момент Донхёк дёргается и просыпается, сразу замечая Марка. — Хён, ты уже вернулся? — он приподнимается на локте и пытается рассмотреть время, но сдаётся и проводит ладонью по лицу. — Который час? — Два, — Марк кусает губу и осторожно присаживается на край дивана. — Прости меня, пожалуйста, Хёк-и, — он говорит это тихо, сливаясь со звуком рекламы на экране. — Я и правда вёл себя грубо по отношению к тебе в последнее время, прости. — Сейчас всё в порядке? Мы можем снова общаться, как прежде? — Донхёк спрашивает только это, смотря серьёзно и твёрдо. Марк думает: «Нет, теперь, когда я понял, мы никогда не сможем общаться, как прежде. Прости меня за эту ненужную любовь и не правильные чувства. Но я постараюсь быть обычным и забыть это. Веришь?». Но в ответ выдыхает лишь короткое: — Да, конечно. Донхёка снова улыбается ярко и солнечно, расслабляясь моментально. Он смущённо говорит, что случайно уснул здесь, но теперь пойдёт в свою кровать. Марк отпускает, хотя эгоистичное желание побыть с ним подольше, попросить снова поспать вместе почти срывается с языка, но ловко тонет в наигранном кашле. Он должен справиться.

…///…

Но справляться получается с большим трудом. Каждое утро приходится заставать Донхёка за готовкой в растянутых футболках и коротких шортах, наблюдать за солнцем, играющим на его бронзовой коже, и тихо давить в себе так и рвущееся наружу «Слишком красивый». Марк постоянно отвлекается во время работы, потому что младший шлёт сообщения, мемы, милые селфи и спрашивает о всякой ерунде, а дома, в кабинете, Марк неосознанно утыкается на сосредоточенного парня с покрасневшими щеками. Привычные прикосновения ладоней, пальцев, мимолётные, когда передаёт чашку, или осознанные на прогулках пускают ток и мурашки. Марк просто тонет в Донхёке и не знает, как выбраться и стоит ли вообще это делать, когда тепло от звонкого смеха согревает, словно жар огня. Донхёк сидит в своём любимом кресле в кабинете Марка и бесцельно втыкает в телефон, иногда сдавленно хихикая и прикрывая ладошкой лицо. — Вместо того, чтобы готовиться к скорым экзаменам, ты бездельничаешь? — беззлобно хмыкает Марк, отрываясь от статьи на ноутбуке. — Во-первых, я готовлюсь, а отдыхать нужно всегда, иначе я превращусь в страшного зомби, — Донхёк улыбается и поднимает взгляд на хёна. — Во-вторых, я только отвечал на сообщения Джено-хёна. — Ты с ним сильно сблизился в последнее время, — старший выдыхает сквозь зубы и опускает взгляд на какие-то документы на столе. — Да, он хороший, — голос звучит тихо и мечтательно. Донхёк откидывает голову на спинку и смотрит сквозь потолок. — Знаешь, он первый человек, кроме тебя, кто принимает меня таким, какой я есть. Я рад, что познакомился с ним. Марк неосознанно начинает закипать и сжимать кулаки. В последнее время при упоминании имени друга из уст младшего, настроение падает моментально, а ярость и грусть бегут в крови с удвоенной силой. — Это хорошо, — у него получается выдавить эти жалкие слова, прежде, чем Донхёк что-то заподозрит. — Да. Ладно, пойду я ужин разогрею, — Хёк плавно поднимается и у самой двери добавляет: — Через полчаса жду Вас на кухне, не опаздывайте, — и, подмигнув, исчезает в коридоре. Сердце Марка готово пробить рёбра и упасть под стол. Оно не готово к таким испытаниям. Через две недели у Донхёка начинаются каникулы, а это означает, что приближается обещанная поездка в Канаду. У Марка в это время намечается командировка, но идея совместить полезное с приятным немного пугает. С одной стороны, младший будет рядом, а контакты с Джено очень сильно ограничатся. С другой, Донхёк всё же будет рядом, и вероятность не сдержать собственных порывов обладать им возрастут в геометрической прогрессии. Марк уже и сам подозревает себя в безумстве и ненормальном, почти маниакальном, желанием оградить младшего от посторонних. Такие мысли совсем не способствовали налаживанию диалога за ужином, как бы Донхёк не старался. — Ты помнишь, что я обещал свозить тебя заграницу? — Марк перебивает его посреди рассказа о совершенно не нужной, по мнению младшего, теме сегодня на физике. — Да, — парень неуверенно кивает и закусывает губу. — Мы вылетаем четвёртого июля вечером, ничего не планируй на последующие дни, — Марк опускает глаза в тарелку и усердней перемешивает лапшу. — Мы поедем в Ванкувер, там у меня квартира, где жил я в детстве до возвращения в Корею, поэтому нам будет удобно. — Так неожиданно, — Донхёк всё так же сидит, смотря прямо на Марка. — Почему? — Я думал, это пустое обещание, которые люди постоянно дают друг другу, — он говорит медленно, а в глазах странная грусть. — Я такими словами не разбрасываюсь, ты же знаешь, — Марка огорчает такое мнение, и он сам не замечает грубости, промелькнувшей в собственной фразе. — Нет, хён, не знаю. Я о тебе почти ничего не знаю, — Донхёк откладывает палочки в сторону. — Всё, что ты мне рассказал, это то, что детство ты провёл в Канаде, переехал в Корею из-за бизнеса отца, потерял семью в ДТП, всегда хорошо учился, работаешь журналистом в популярном издательстве и ездишь в командировки. Даже о том, что ты занимался баскетболом, я узнал случайно. В твоих словах вечно загадки и сухие факты, а чем-то важным для тебя и значащим в твоей судьбе ты никогда не делишься. Под конец слов его голос начал дрожать от подступавшего кома в горле. Марк резко останавливается, когда понимает это и смотрит на слезящиеся глаза. — Хёк-и, не плач, пожалуйста, — он теряется и забывает все слова, которые нужно говорить в такой ситуации. — Я не хотел… давай… О, Господи, прости меня, — на бронзовую щёчку скатывается первая слеза, и парень начинает громко и судорожно дышать. Марк не находит ничего лучше, кроме как сесть к нему ближе и осторожно обнять. — Ты не делился этим с мной, когда я был маленьким, и сейчас продолжаешь молчать. Я много прошу наверно, но я совершенно ничего о тебе не знаю. Даже эти глупые способности не помогают, — Донхёк шепчет в намокшую футболку старшего, прерываясь на всхлипы. Марк чувствует себя сволочью. — Я не думал, что тебе это интересно, — он сглатывает и гладит парня по голове, запуская пальцы в прядки. — Я расскажу, но тебе нужно сначала успокоится, хорошо? — Донхёк кивает несколько раз и утыкается в голую шею старшего. Он содрогается всем телом и шмыгает носом, но старается быстрее подавить горячие слёзы. — Я не хочу тебя принуждать. — Нет, я поделюсь с тобой, — Марк опускает руку на щеку Донхёка и отстраняет от себя. — Пойдём в комнату. В гостиной темно, но свет они не включают. Из приоткрытого окна дует лёгкий ветерок, необычайно чистый и свежий для Сеула. Марк сидит напротив младшего на диване, еле-еле замечая мягкие черты любимого лица, но всё равно зная, что нос покрасневший, слёзы на глазах ещё не все высохли, а на щеках родинки. Он вдыхает побольше воздуха и начинает: — Я родился в Канаде. Мой отец имел там бизнес, мы были обеспеченной семьёй. Когда мне исполнилось девять, он перенёс дело в Корею, не знаю почему. Кажется, что-то произошло между ним и другим совладельцем, точно не скажу, — Марк кусает губу и утыкается в свои колени. Говорить об этом тяжело и страшно — такому детству не позавидуешь, а признаться Донхёку о своих скелетах ещё страшнее. — С раннего возраста я усердно учился и становился лучшим во всём, в чём можно было, не из-за любви к этим делам, а потому что мой отец… требовал этого, — его голос ломается от воспоминаний, а пальцы сцеплены в замок и дрожат, пока Донхёк не накрывает их своей тёплой ладонью. — Я рядом, — парень придвигается чуть ближе и смотрит виновато. — Знаю, — Марк расцепляет замок и сжимает руку младшего в своих. — Он был настоящим тираном — вечно сердитым и властным. Мама боялась идти против него и терпела все унижения на протяжении стольких лет. Я не помню ни одного спокойного дня, — он громко сглатывает и чувствует, как влага собирается в уголках глаз. — Я так и не смог защитить её, и даже в последние минуты своей жизни мама выслушивала недовольство и упрёки… Донхёк тянется вперёд и обнимает хёна бережно и тепло. Он позволяет хвататься за свою футболку и лишь молча принимает чужую тяжесть. Перед глазами начинают плясать цвета, вырисовываясь в картинки. Марк чувствовал себя очень гордо. Он первый в школе восьмиклассник, участвующий в региональном школьном турнире по баскетболу на ровне с выпускниками. Кто мог подумать, что мальчик, ниже всех остальных спортсменов на голову, сможет так ловко обыгрывать соперников? Он успешно забросил несколько мячей, обойдя прошлогодних чемпионов, и помог вырвать победу своей школе. Это настоящий триумф команды, тренера и лично Марка. Мальчик спешит после матча к трибунам, где сидели его родители. Папа будет доволен, он уверен. — Дома поговорим, — мужчина опережает его радостные вопросы и бросает эти два слова, даже не взглянув, не одарив и улыбкой, а голос почему-то холоден, и направляется к выходу. Марк опешил от резкости, но мама тихо обняла его прежде, чем уйти за мужем. Через час в гостиной их квартиры отец скажет, что это не то, чего он ожидал. Спорт не принесёт много уважения, а эти соревнования никак не отразятся на репутации семьи. Марк снова натыкается на раздражение и гнев, недовольство и разочарование. Чтобы он не делал, как бы не старался, этого было недостаточно для похвалы или гордости. Мужчина считал сына никчёмным и слабым даже в моменты всеобщего одобрения и восхищения. Донхёк вздрагивает от неожиданности, а слёзы начинают катиться по его собственном лицу. — Отец хотел, чтобы я всегда был первым и лучшим, на несколько лет умнее и способнее. За каждую наималейшую оплошность или если результат хоть на одну десятую не превышал предыдущий, меня ждали удары и тёмная комната. Он часто наказывал меня, но я так и не смог заработать за все пятнадцать лет ни одного доброго слова. Сейчас я жалею только о том, что мама не смогла почувствовать свободу после его смерти. Она заслужила этого… Марк склоняет голову ниже, утыкаясь младшему в плечо, и часто и глубоко дышит. — Прости, — голос Донхёка хрипит и режет тишину. — Мне не следовало заставлять тебе вспоминать это. — Ты увидел? — Марк спрашивает спокойно, с закрытыми глазами и странным умиротворением на лице. — Немного, — младший не может сдерживать сожаление в голосе, нервно кусает губы и прижимается ближе к такому родному, но сломленному Марку. — Не нужно было это делать… — Так, послушай меня, — мужчина отстраняется и смотрит серьёзно. — Я уже всё рассказал, время не вернуть назад. Лучше, если ты будешь знать. Мне не следовало скрывать себя, ты заслуживаешь знать правду. Донхёк кивает и льнёт обратно в объятья. Хён тёплый и такой родной, что сердце болит от открывшейся правды. Парень не знал, даже не представлял, сколько боли хранится на дне этих тёмных глаз, поэтому сейчас не может физически отпустить его. Он просится поспать сегодня с Марком, и ему позволяют. Подушка и одеяло пахнут чистотой и стиральным порошком, но Донхёку не нравится, поэтому он двигается к старшему и утыкается носом ему между лопаток. Ткань спальной футболки совсем тонкая не скрывает тепла и аромата чужой кожи, и парень тонет в ощущениях. Хочется прижаться сильнее, оплести всеми конечностями, проскользнуть ладонями под одежду и дышать сильнее этим опьяняющим запахом эвкалипта или хвои, что навсегда будут принадлежать именно этому человеку. Но хёну такое не понравится. Он не примет Донхёка и его странную любовь, что появилась так неожиданно и граничит с безумным желанием подчиниться. Марк столько лет его оберегал, защищал, сам не осознавая, держал на коротком поводке. Мужчина взрослый, сильный и знающий, под его взглядом Донхёк плавится, превращаясь в жидкий металл, готовый прогнутся от малейшей улыбки или небрежного слова. Если бы Марк только хотел этого…

…///…

Последующие две недели сливаются в один сплошной поток. Донхёк каждый день готовится к итоговым экзаменам, проходит тесты на профориентацию, сдаёт экзамены, получает задание на лето перед выпускным классом и почти не видит Марка. Парень утопает в книгах и выходит только в преддверии дней X в парк подышать свежим воздухом и собраться с мыслями. Он должен всё сделать правильно. Марк-хён приезжает забрать Донхёка с последнего экзамена. Как только младший выходит на залитое солнцем крыльцо, видит уже родную Бентли и с радостью прыгает на переднее пассажирское. — Хён, я сдал, я всё сдал, — он улыбается радостно и гордо, расслабленно пританцовывая на сидении. — Теперь могу со спокойной душой идти в выпускной класс и не бояться всяких плохих рекомендаций. — Хорошо, что в новой школе не знают о твоём колком языке, — хмыкает Марк и выезжает на главную дорогу. — Но я горжусь тобою и очень рад, поздравляю. Донхёк немного смущается и краснеет от приятных слов. Давно он такого не слышал, и только хён мог такое ему сказать. А и ещё Джено, но ему он напишет позже, а пока, всё внимание привлекает лишь сосредоточенный Марк в строгом и красивом костюме, идеально гармонирующий с дорогой машиной. Донхёк как заворожённый смотрит на сильные руки на руле, а фантазия не вовремя подбрасывает мысли типа «А как бы они смотрелись на моих бёдрах? Или шее? Интересно, они были бы нежные или грубые?». Затем взгляд проходит выше к острому кадыку, о который хочется порезаться губами или языком, и к лицу. Большие карие глаза направленны на дорогу, брови расслаблены, прекрасные скулы и красивые губы. Всё в Марке кажется таким привлекательным и идеальным, что невольно задумываешься о личной жизни хёна. Донхёк не знает есть ли у того отношения и как он к ним относится, но маленький напуганный эгоист внутри не хочет спрашивать, чтобы не разбить то хрупкое счастье и неуверенное «он рядом со мной». — Куда мы едем? — Сегодня начинаются твои последние летние каникулы как школьника и последняя неделя как несовершеннолетнего. Поэтому мы направляемся к пляжу, — Марк еле заметно улыбается, ожидая реакции. — Но сегодня только тридцать первое мая, до лета ещё… — он смотрит на часы на панели, — ещё девять с половиной часов. Ещё рано, хён. И что мы вообще будем делать на пляже? — Господи, Хёк, неужели для тебя так важны эти девять часов? Наша жизнь не измеряется числами и эти жалкие единицы не изменят мир, а лишь твоё отношение ко всему. Мы же можем говорить, что за окном уже лето, разве нет? Погода и правда была настоящей летней — солнце хорошо припекало, а воздух пах приближающейся адской жарой. Донхёк только сейчас заметил как ему душно и ослабил форменный галстук, приоткрывая окно. — Да, ты прав, хён, — он задумчиво смотрит на меняющийся пейзаж за стеклом, прокручивая слова старшего. В мире столько не нужного внимания уделяют цифрам: тебе нет восемнадцати — ты ещё ничего не понимаешь, даже если ты прошёл через непростую жизнь детдома и выжил в пожаре; у вас разница семь лет — слишком много, и это не изменит даже факт стольких лет вместе, даже если были разделены океаном; всегда один — очень странный, даже если просто хочет защититься от негатива других людей. Человечество слишком зациклено на лишних предрассудках и глупых помыслах. — Так странно, — Донхёк вдыхает свежий воздух из окна, ветер треплет его волосы, а внутри что-то надламывается. — Моя жизнь была очевидной все семнадцать лет. Я знал, что буду делать на следующий день и даже через полгода. После детдома я поступил бы в какой-нибудь институт, стал бы работать на не прибыльной, но вполне достойной должности и просто выживал. Сейчас, когда у меня есть ты — настоящая семья, я получил возможность самому выбрать. На меня не будут смотреть как на отброса, никому не нужного, нежеланного ребёнка. Это опьяняет. Хён, ты дал мне шанс жить, а не просто существовать. Спасибо тебе. — Хёк, — Марк звучит хрипло, его руки неуверенно сжимают руль, но он не останавливается, — я обещал, что не брошу тебя. Никогда. Ты ведь тоже стал для меня близким человеком. Не забывай об этом. Донхёк чувствует странное тепло и прячет счастливую улыбку, опуская голову. Он верит каждому слову хёна, что отзывается учащённым сердцебиением и слегка сбившимся дыханием. Его рука тянется к радио, настраивая музыкальную волну. Лёгкий мотив заполняет салон, смешиваясь с умиротворённой тишиной. Парень думает, что момент идеальный, пускай желание коснуться чужой руки так и останется всего лишь желанием. В этот миг он счастлив почему-то. К особенному месту, куда Марк хочет сводить младшего, ехать несколько часов. Донхёк сам не замечает как засыпает от усталости и резко ушедшего напряжения из-за экзаменов. Его дыхание выравнивается и становится глубоким, Марк вслушивается в него, приглушив музыку. Тонкая нить спокойствия оплетает и его, и хочется ехать так ещё очень и очень долго, не останавливаясь. Когда автомобиль плавно тормозит у тропинки, Марк откидывается на сидении и смотрит на горизонт. Солнце только начало клонить к закату, поэтому мягкие лучи уверенно ласкают мир. Мужчина считает секунды под тихий шёпот ветра, недалёких волн океана и редких проезжающих машин. Взгляд сам перемещается в сторону младшего, на чьей коже играет солнце, целуя в щёки и нос. Парень сам будто солнышко, обласканный золотом и теплом, и Марк не решается прикоснутся к нему — безмятежному и спокойному, нарушить этот хрупкий покой своими грубыми руками. Он даже смотреть долго боится, чтобы не сломать хрупкий хрусталь своим взглядом. Донхёк просыпается где-то через десять минут. Устало трёт глаза кулачком и сладко зевает, тянется за бутылкой воды и непонимающе осматривает вид вокруг. — Мы уже на месте? — Почти, нужно только спустится, — Марк кивает на тропинку и младший понимающе кивает. — Тогда вперёд, — он улыбается ярче солнца и выходит в объятья солёного ветра, потягиваясь и разминая шею. В мягком песке тонут его старые кеды, в лёгкие забивается свежесть, бриз хватает за края одежды, а взгляд цепляет голубая гладь. Волны мягко накатывают на берег, пытаясь облизать больше сухого, над головами проносятся чайки с громкими криками. Донхёк подходит почти к самой кромке и вдыхает полной грудью. — Здесь так красиво. Старший стоит чуть позади и слабо улыбается своим мыслям. Девять лет назад у него появилось две цели в жизни: доказать себе и всем вокруг, что он чего-то стоит, не смотря на вечные упрёки отца, и сделать того напуганного мальчика счастливым, чтобы он принимал свои способности и понял, что он достойный любви. Первое ему неплохо удалось, а со вторым всё намного сложнее. Донхёк прекрасный — и телом, и душой — но объяснить это нужно аккуратно, не напугав своей прямолинейностью. — Ты часто бываешь здесь? — голос младшего сладкой карамелью разливается между ними на песке, сияя и играя оттенками. — Да, когда нужно подумать, — Марк присаживается на тёплый валун у воды, подставляя лицо ветру, что смело вплетается в его тёмные волосы. — И о чём же? — Донхёк решает снять обувь и опуститься прямо на землю. — Куда двигаться дальше. Парень понимающе мычит и крутит в пальцах найденную ракушку. Кажется, он погружается в свои мысли, поэтому Марк разрешает себе смотреть чуть дольше обычного. Знакомый пляж меняется до неузнаваемости с младшим, будто наполняется смыслом, жизнью и чувствами. Он навевает больше веры в будущее, вместо тяжёлых грозовых мыслей. И это только благодаря трепещущему сердцу под сплетёнными рёбрами. — Теперь я понимаю, почему ты привёз меня сюда только сегодня. Это мудро, — Донхёк поднимается на ноги и проходит по косточки в воду. Штанины мокнут, но на его губах появляется довольная улыбка. — Хён, ты просто чудесный. Он смотрит прямо в глаза, уверенно и смело, а Марк теряется. У него дрожат пальцы на руках и трясутся колени, а лёгкие сжимаются, будто весь воздух исчез. Никогда ещё кровь так быстро не гналась в теле, вызывая бурю. — Ты такой забавный, — Донхёк мягко смеётся и подходит ближе. — Спасибо, что ты есть, — и, потянув за холодные ладони, заставляя встать на ноги, прижимается близко-близко, обвивая руками за плечи, спрятав лицо на груди. Марк выше него на пол головы, поэтому перед глазами видит только спутанные каштановые кудряшки, но кожей чувствует чужое дыхание и как сильно бьётся чужое сердце. Как и его собственное. Он всё же решается тоже поднять руки и обнять парня в ответ. Странные заряды электричества проникают под кожу от прикосновений к чужому тонкому стану. Донхёк кажется маленьким в его руках, и его хочется прижимать ближе, чтобы никто в целом мире не мог увидеть это сокровище, кроме самого Марка. — Ты тёплый, — роняет он в волосы и зарывается в них носом. Донхёк сдавленно хихикает и дрожащими руками обхватывает сильнее чужую шею. Ему так хорошо и комфортно, а сильные руки будто касаются везде, и сердце замирает от тихих слов на ухо. Он осторожно слегка отстраняется, но не отходит ни на шаг и смотрит снова прямо в глаза. — Хён, не бросай меня, — шепчет почти беззвучно, отдавая эти слова шуму океана и лёгкому ветру. — Я тебя не брошу, обещаю, — Марк отвечал так много лет назад, и сейчас готов сказать это хоть миллион раз, потому что это правда. Эти слова отпечатались у него на подкорке мозга и глубоко в сердце на всю жизнь. И Донхёк это прекрасно знает…

…///…

Первые дни июня оказались нещадными. Воздух был тяжёлым, духота поглощала всё, а отметка на градусниках превышала число плюс двадцать шесть. Только кондиционер в кабинете Марка становился спасителем. Донхёк стал проводить там ещё больше времени, читая с хёном книгу об Инге или мешая ему работать. — А какая сейчас погода в Ванкувере? — в один из таких дней спрашивает младший из своего кресла. — Точно не скажу, но однозначно намного прохладней, чем здесь, — Марк улыбается одним уголком губ, не отрываясь от статьи. — А мне вот интересно до точности, — Донхёк тянется за своим телефоном и вбивает в поисковик вопрос. — Итак, температура в Ванкувере сейчас… Сколько?! Семнадцать градусов тепла? Такое возможно? — Ну да, в Ванкувере намного холоднее, чем в Корее, — Марк удивляется такой реакции, поэтому переводит свой взгляд на парня. — Тебе не нравится такое? — Не знаю, это странно, — он откидывается на спинку и задумчиво надувает губы. — Я никогда не видел такого лета. — Всё бывает впервые. — Да, — Донхёк думает, что хочет, чтобы и дальше его первые разы были с хёном, но вовремя прикусывает язык. — Главное, это солнечная погода. Она там будет? — Да, в Канаде много солнца, — Марк довольно улыбается и возвращается к работе. Младший ещё какое-то время болтает ногой в воздухе, о чём-то напряжённо размышляя, а потом подрывается и идёт складывать чемодан, ведь послезавтра они уже улетят. На следующий день Донхёк решает встретиться с Джено. Хён стал ему настоящим другом, поэтому он хочет провести с ним немного времени перед отъездом. — Привет, хён, прости, что опоздал, долго автобус ждал, — парень ярко улыбается и поправляет на голове панамку. — Как дела? — У меня есть новость, — Джено загадочно улыбается и подмигивает. — Но сначала пойдём купим тебе мороженное. — Почему ты говоришь о каких-то интересных новостях, но затем сам тянешь время? — младший надувается и складывает руки на груди. — Я не сказал, что новость интересная, — хён останавливается у повозки приветливой бабушки и внимательно изучает лотки. — Тебе арбузное, как обычно? Донхёк возмущённо охает, но всё же выдыхает короткое «Да». Мороженное быстро оказывается у него в руках, а хён так же молчит. Парень решает не вестись на провокации и молча шагает по любимому парку, поедая свой рожок. На самом деле, арбузный любимый вкус Марка-хёна, а не его, но он с детства хотел быть похожим на старшего, поэтому стал всегда выбирать именно арбуз. — Так вот, — Джено опускается на скамейку под большим деревом, а взгляд его бегает, — моя новость… — Донхёк присаживается рядом и облизывает губы, пытаясь продлить ощущение вкуса успевшего исчезнуть мороженного на языке. — Помнишь, когда мы впервые встретились, ты сказал, что Ренджун вернётся? Донхёк кивает, но не совсем понимает, куда ведёт старший. Джено неуверенно прокашливается и ломает собственные пальцы, собираясь с мыслями. — Ты оказался прав, — на выдохе и совсем тихо. — Он связался со мной несколько дней назад и сказал, что возвращается. Хочет встретиться. Представляешь? В его глазах загорается яркий огонёк, и младший замечает всё. Он ласково улыбается и искренне радуется за друга. Это и правда замечательная новость, хён заслуживает настоящего счастья. — Я бы обнял тебя сейчас, но лучше не буду, — говорит Донхёк, осматривая свою футболку и майку Джено. — Я сделал это на ментальном уровне, ты дождался. — Обнимаю на ментальном уровне в ответ, — хён улыбается, тихо сотрясая плечами. — Ты первый, кому я рассказал об этом, и я правда счастлив. — А Марк-хён? — Донхёк не понимает, поэтому хмурит брови. — Вы же лучшие друзья, почему он ещё не знает? — В последнее время мы редко видимся. Он много работает и занят с тобой, а в наши с тобой встречи не хочет «влезать», как сам выразился. Не понимаю, что с ним происходит. Надеюсь, ваша поездка поможет ему. Донхёк только сильнее хмурится и задумчиво смотрит на тротуарную плитку под ногами. Марк и правда в последнее время очень странно себя ведёт, и парень не знает как ему помочь. Хёна что-то гложет, он постоянно занят и даже забил на баскетбол и Джено, но с самим младшим всегда полон сил и готов отлучиться от важных дел, чтобы почитать или посмотреть свои нелюбимые ток-шоу. — Всё, я тебя теряю, — голос Джено возвращает из мыслей обратно в парк. — Перестань так много думать. Давай всё-таки проведём этот день так, чтобы попрощаться на позитивной ноте. — Торговый центр и волшебный третий этаж с развлечениями? — Донхёк поднимает взгляд и хитро прищуривается. — На этот раз я тебя точно порву в аэрохокее, — старший угрожающе проводит рукой у своей шеи, но в глазах весёлые черти. — Мечтать не вредно, хён. В полдесятого вечера Марк пытается занять себя книгой, но не понимает ни одного слова. Потом мозг настраивается воспринимать фильм, но самые яркие сцены блекнуть, перекрываемые сознанием. Дальше желание закурить или достать припрятанный бурбон заставляет постоянно одёргивать себя от рассматривания того самого шкафа на кухне, где и лежат открытая пачка и новая бутылка. Так можно и с ума сойти. У мужчины руки чешутся от злости и ненависти к себе. Он должен быть рад за Донхёка, за Джено, которые и правда заслуживают счастья. Но упрямый собственник внутри него кричит, что Хёк только его, никто не должен на него даже смотреть в подобном плане. Эта ревность мешает рационально мыслить, и Марк кусает губы, чтобы хотя бы боль перекрыла странные чувства. Донхёк возвращается почти в одиннадцать. Он в одной тонкой футболке, поэтому мог замёрзнуть, но старший только безразлично переключает каналы на телевизоре. — Хён, нам нужно поговорить, — парень звучит твёрдо, и Марк вздрагивает. — Тебе не кажется это слишком? — Что именно? — Марк переводит на него непонимающий взгляд, настораживаясь. — Ты сильно жесток к Джено, он ничего не сделал, чтобы ты ограждался от него. Донхёк опускается на диван рядом и смотрит немного сердито. Старший выпрямляется и думает, что друг кое-что таки сделал, чёрт возьми, когда стал вызывать эту неясную злость. — Я не пытался оградиться от него. — Да? Тогда почему ты с ним даже не общаешься толком в последнее время? Ты же не знаешь, что у него в жизни сейчас переломный момент — Ренджун возвращается, а ты даже не можешь поддержать его, потому что элементарно не в курсе этого. Марк чувствует как краска отливает от лица. Он совсем забыл о дружбе и позволил собственной глупости ранить Джено. Конечно же, Ренджун обещал вернутся к нему, и он ждал столько лет. Нельзя было подумать трезво раньше? — Какой я… — Марк запускает пальцы в собственные волосы и тянет. — Нужно с ним поговорить. — Хён, ты бываешь таким глупым, — Донхёк тихо хмыкает и легонько касается его напряжённого плеча. — Лучше сделай это, когда мы вернёмся. У него голова сейчас совсем другим забита. — Хорошо.

…///…

День перед вылетом больше похож на американские горки. Марк уезжает на работу закончить какие-то дела и забрать нужные документы, а Донхёк носится по всей квартире. Он уже пять раз перепроверил чемодан, будто там вещи государственной важности, а не его личные на четыре дня. У него трясутся в предвкушении пальцы, а взгляд то и дело проверяет время. Старший возвращается в пять вечера, спокойно складывает ноутбук и документы в кожаный рюкзак и предлагает поужинать. Донхёк поражается его умиротворённостью и безразличием в то время как он сам не может и минуты усидеть на месте. Но потом вспоминает сколько раз на месяц Марк летает, и покорно садится за стол на кухне. Они выезжают в восемь — за три часа до рейса. Донхёк широко открытыми глазами смотрит на новые виды и поражается своей новой жизни всё больше. В аэропорту много людей, и в очередях он ближе прижимается к хёну, чувствуя, как его пальцы в длинном рукаве рубашки сжимают. Марк ужасно уверенный в себе, поэтому с теплотой наблюдает за внимательно осматривающимся младшим. В самолёте Донхёк тоже вовсю глазеет в иллюминатор и счастливо улыбается. Марк не может сдержатся, поэтому осторожно запускает пальцы в его волосы, начиная массажировать голову. Парень резко выдыхает весь воздух из лёгких и тянется за прикосновениями ближе. Он натыкается на глаза Марка и слегка краснеет от накатившего понимания, что хён смотрит на него всё время. — Спасибо тебе за это, — Донхёк шепчет почти не слышно, но старший всё понимает и лишь кивает. Лететь девять часов, поэтому Хёк опускает голову на плечо Марку и засыпает. Поездка вызывает в нём столько эмоций, а радость просто опьяняет. Семнадцать лет в детском доме, где максимум, что можно было увидеть — это городской зоопарк и лес недалеко от комплекса, кажутся очень плохим сном, а последние два месяца настоящей, единственно верной жизнью. Рядом с Марком парень стал дышать и чувствовать. Это и радует, и пугает одновременно, ведь он становится зависимым от человека, обещавшего никогда его не бросить. Но сможет ли он сдержать такую громкую клятву? Они прилетают в четыре часа предыдущего дня, погода в Ванкувере заставляет достать из сумки ветровку и быстрее сесть в такси. Донхёк внимательно вслушивается в город за окном машины и улавливает совсем другое дыхание, нежели в Сеуле. Из радио слышится английская речь, люди совсем другие, а улицы просто завораживают. Современные стеклянные офисы быстро сменяются на обворожительные старые домики, всё дышит идеальным симбиозом, а лёгкие наполняются запахом другой страны. — Невероятно, я и правда здесь, — тихо роняет Донхёк, когда выходит из такси и осматривает здание перед собой. — Я реально в Ванкувере… — Да, это так. Нравится? — Марк смотрит на него, ожидая ответа. Любого. — Нравится? Я в восторге! — парень ярко улыбается и смотрит в ответ. — Я счастлив… Правда, устал немного. — Пойдём, отдохнём несколько часов, а затем гулять. Квартира детства хёна не такая большая, как нынешняя, но тоже не самая дешёвая. Кухня, смежная с гостиной, большая спальня родителей, поменьше — Марка, библиотека, что сейчас пустует. — Будешь есть? — спрашивает Марк, занося чемоданы в гостиную. — Правда, я не знаю, что есть съедобного, но если что, можем заказать доставку. — Нет, хён, спасибо. Я лучше полежу. В какой комнате я буду спать? — Донхёк осматривает двери, на одной из которых массивный замок. — В моей старой, я всегда остаюсь либо в родительской, либо здесь на диване, — хён направляется в одну из комнат и возвращается с полотенцем. — Душ там. Донхёк достаёт из чемодана сменную одежду и молча идёт в указанную сторону. Здесь на полках только шампунь, гель для душа, мыло и зубная паста. Квартира не похожа на дом, а скорее на место, где можно переночевать и поспать. Он понимает почему хён остаётся не в своей комнате. Замок на двери не просто так, и от осознания холодеет кровь. Марк был заложником собственного отца, оставался наедине с темнотой на столько времени, что мог легко сойти с ума. Но он выдержал всё, остался таким добрым, хоть и немного замкнутым и отстранённым. Донхёк не хочет его оставлять в этой квартире, что на каждом шагу бережёт больные воспоминания. — Хён, можно я побуду с тобой, — парень неуверенно заходит в комнату вслед за Марком, который тоже вернулся после душа. — В смысле, с тобой мне спокойней и… — Можно, проходи, — старший перебивает его и кивает на кровать. Донхёк тихо ступает по мягкому даже после стольких лет ковру и забирается под одеяло. Постель пахнет стиральным порошком, и ничего не напоминает о присутствии в ней человека. Так странно, будто даже воспоминания выцветают здесь. Марк опускается рядом, опираясь спиной об изголовье, и включает телефон. У него на носу очки, чуть влажные волосы и усталый взгляд. — Отдохни и ты, тоже ведь устал, — Донхёк укрылся по самый подбородок, а его глаза светятся из-под чёлки. — Кое-что проверить нужно, — Марк усилием воли заставляет себя не смотреть в эти красивые глазки, как у маленького оленёнка, и прогоняет сонливость. Но парень решает всё за него, поэтому подсовывается ближе и обнимает поперёк живота, укладывая голову на бедро. У старшего сердце пропускает удар, а тело словно током прошибает. Он смотрит на кудряшки и осторожно выдыхает. — Что ты делаешь, Хёк? — Так теплее. Марк пытается не думать об этом, о тепле разливающемся по всему телу от мест, где его касается заботливый, мягкий и просто самый родной человек, и продолжает делать своё, пока дыхание Донхёка не выравнивается. Только тогда он позволяет себе слабость и, отложив телефон на тумбочку, внимательно рассматривает его профиль — аккуратный нос, пушистые ресницы, отбрасывающие мягкие тени на милые щёчки, родинки, что складываются в уникальные созвездия, пухлые губы, чуть надутые во сне. Самый прекрасный в этом мире. Он не замечает как и сам отключается, но как только младший исчезает, сразу просыпается. — Прости, пожалуйста, из-за меня ты не смог нормально отдохнуть, — хрипит Донхёк, виновато потупив взгляд. — Не думал, что так быстро вырублюсь. — Ничего, я отдохнул, — они просидели так часа два, Марк пытается встать, и спину простреливает боль. Он старается не морщится, чтобы не волновать младшего. Выходит плохо. — Сильно болит? — Донхёк поднимается следом и обеспокоенно осматривает лицо Марка. — Нет, сейчас всё пройдёт — просто затекла, и всё, — он потягивается, разминая мышцы. — Вот, уже лучше. — Прости меня, — Донхёк смотрит жалостливо и выпячивает губу. — Я не хотел, чтобы тебе было больно. — Прекрати, ничего не случилось. Марк снова потягивается и кивает на выход. Они собираются погулять по городу, и нужно покушать где-то. Поэтому Донхёк перебирает свою одежду в поисках подходящей, бросая обеспокоенные взгляды на старшего, за что получал неодобрительные. — Сегодня хорошая погода, пойдём в мой любимый ресторан через парк. Там прекрасно. Солнце светило апельсиновым у горизонта, ветра почти не было. Донхёк уверенно шагал рядом с Марком, наслаждаясь тишиной города. Люди казались приветливыми и счастливыми, где-то играла музыка, но слух улавливал больше радостного смеха детей. Парк встретил их умиротворением, свежей зеленью и вымощенными брусчаткой тропинками, утончёнными фонарями и скамейками. Красота этого места завораживала. Парень невольно сравнивал их парк с этим. Дома — больше современного и нового по всему городу, а такую сказку не так часто можно встретить. Канада разительно отличается от установок в Корее, но Донхёку так нравится быть здесь. — Ты здесь гулял в детстве? — он спрашивает, поднимая взгляд в чистое небо над головой. Оно должно знать Марка, когда он был ещё ребёнком и носился с другими ребятами по мягкой траве. — Да, но я не помню тех времён. После окончания университета, когда я стал работать здесь, часто приходил посидеть на свежем воздухе и проветрить голову. Донхёк только мычит и находит ладонь Марка, сжимает её и мягко улыбается. — Смотри, нам нужно добежать до выхода быстрее тех мальчишек, — он кивает на каких-то детей, и старший не успевает ничего понять, как его уже тянут бежать. Донхёк звонко смеётся и крепче сжимает чужую ладонь, не останавливаясь даже когда парк остаётся позади. Он несётся вдоль тротуара, случайно толкает прохожих и бросает громкое «Sorry» невпопад, даже когда получается никого не задеть. Марк подстраивается под его темп и тоже смеётся. Знакомые улицы становятся ярче от этого смеха. Они останавливаются только возле двери ресторана. Запыхавшиеся, слегка покрасневшие, но довольные, они проходят внутрь и занимают столик у окна. — Добрый день, мистер Ли, — рядом моментально оказывается официант с вежливой улыбкой. — Вам и Вашему спутнику как обычно? (*прим. авт. слова выделены курсивом на англ.) — Нет, сегодня другой случай, — Марк невозмутимо открывает меню, вчитываясь в знакомые названия. Он делает заказ уверенно и спокойно, спрашивает чего хочет Донхёк, но тот предоставляет ему право выбора. — Я пока руки помою. Младший отходит в уборную и только там позволяет себе судорожно выдохнуть. Марк часто здесь бывает, это он сам сказал. Но он бывает не один? «Вашему спутнику»? То есть, он водит знакомых сюда на свидания? Донхёк знал, что у хёна есть личная жизнь, это очевидно, но неожиданно свалившаяся правда больно бьёт под дых, оставаясь там комком сковывающего страха. Дышать становится трудно, он пытается успокоиться, умывает лицо и тщательно мылит руки. Нельзя поддаваться этой глупой любви. — Донхёк, ты ещё здесь? — в дверях появляется Марк. — Я испугался, что ты снова решил поиграть в догонялки, — он подходит к раковине и тоже моет руки. — Как тебе здесь? — Не могу сказать пока не попробую еду, — Донхёк пытается натянуть привычную маску весёлости и, похоже, ему верят. Блюда приносят достаточно быстро, парень приятно удивляется сервису. Но потом вспоминает, что Марк постоянный клиент, и старается сосредоточиться на вкусе. Рыба тает на языке, и Донхёк удовлетворённо мычит. Ему нравится ресторан, атмосфера в зале, тихий джаз, спокойные разговоры посетителей, и мягкие стульчики. — Я впервые был в таком месте, — говорит, когда они уже вышли. — Неплохо. — Но ты прекрасно держался, будто каждый день посещаешь рестораны, — замечает Марк, застёгивая свой кардиган, потому что поднялся ветер. — Я много читаю и смотрю дорамы, — хмыкает младший и склоняет голову в сторону. — Куда теперь? — Как насчёт музея антропологии? Это весьма интересное место с неожиданными развлечениями и работает до десяти вечера, так что мы успеваем. — Музей? — Донхёк прикладывает пальцы в задумчивости к подбородку. — Думаю, я хочу увидеть его, но если окажется, что там скучно, я развернусь и уйду в кино. — Без проблем, — Марк улыбается и ловит такси. Музей снаружи красивое современное стеклянное здание, в красивом месте, вызывающем восхищение. Но внутри очень много реально странных вещей. Экспонаты со всего мира можно было долго обсуждать, серьёзно оценивая и пытаясь обозначить смысл. Но как только взгляд Донхёка упал на первую скульптуру странного животного, Марк начал плести бред: — Итак, дорогие посетители нашей уникальной выставки, прошу обратить внимание на этот предмет, — он подходит к экспонату и складывает руки, словно важный эксперт. — Она привезена из очень далёкого поселения кто-знает-кто-там-жил-и-жил-ли-вообще профессором Яучёный. Считается, что подобные тотемы использовались для снятия стресса от смерти любимого персонажа в очередном аниме. Младший сначала замер от удивления, а затем начал заливисто смеяться, подхватив это настроение, и сам стал добавлять свои комментарии. Они очень много смеялись, за что получили несколько замечаний от работников и посетителей. Донхёк кривлялся и воображал из себя высокомерного экскурсовода, а Марк надоедливого ребёнка. Некоторые композиции им настолько понравились, что они повторили их прямо на месте, попросив скучающего парня, что пришёл со своей девушкой, сфотографировать их. Это было и правда весело. Обойдя все помещения и вдоволь насмеявшись, они решают уехать на автобусе за полчаса до закрытия музея. Донхёк просит пойти на набережную, и старший мягко соглашается. На вечер становилось прохладней, к тому же ветер нагонял тучи, но это не остановило парней. Воздух пах йодом, а волны слабо бились о мост, маня своей темнотой. — Здесь очень красиво, — говорит Донхёк, опираясь на перила над водой. — Большая вода… необычно так ощущается. — Только сегодня она что-то разбушеваться хочет, — Марк беззвучно становится рядом и обеспокоенно смотрит на неспокойную гладь. — Это тоже завораживает по-своему, не уступая штилю. Старший кивает молча, пытаясь запомнить минуту. На часах четверть двенадцати, цифры отпечатываются на сетчатке глаз. Наверное, пора домой. — Донхёк-а, пойдём уже. Ветер холодный, не хочу, чтобы ты заболел, — он берёт парня за похолодевшую ладонь и тянет в сторону их дома. Идти минимум полчаса размеренным шагом, что радует мужчину, ведь держать тонкие пальчики в своих и сжимать мягкую ладошку слишком часто не получается. Марк задыхается от зарядов электричества от контакта кожей к кожи. Он так жаждет этих моментов ежедневно, что сейчас готов просто умереть под любимыми руками. — Кажется, дождь начинается, — Донхёк поднимает взгляд вверх и протягивает свободную ладонь, пытаясь поймать прохладную каплю. Марк ускоряет шаг, надеясь не промокнут, но резко останавливается, когда чувствует сопротивление младшего. — Ты чего? Идём скорее, пока он не усилился. — Давай постоим так, — неожиданно говорит Хёк. — Я так давно не гулял под дождём, а сегодня такой прекрасный день. Давай немного промокнем. Марк смотрит на него в изумлении и чувствует как Донхёк сплетает их пальцы в замок. Он подходит ближе и кусает нижнюю губу, поднимает голову, подставляя лицо небу. Старший цепляется взглядом за родинки и первые скатывающиеся капли по смуглой коже. Он провожает их, пока те не прячутся в вороте куртки, очертив линию челюсти и тонкую шею. На макушку неприятно падает холодная вода, но это остаётся незамеченным, когда Донхёк счастливо улыбается и смеётся просто так. — Бежим, — раздаётся звонкий голос по пустующей дороге, ловко проскакивая между струями дождя, разбиваясь о скользкий асфальт. Они снова бегут через воду навстречу ветру, громко смеются до боли в животе. Нужный дом показывается быстро, и Марк затягивает младшего под козырёк подъезда. Он глубоко и часто дышит от физической нагрузки и смотрит. У Донхёка покраснели щёки и нос, искры в карих глазах, а на пухлых губах цветёт улыбка. Марк задерживает на последних взгляд, невольно зависая с одной странной и пугающей мыслю. Какие они сейчас на вкус? Как дождь, море или недавно выпитый сок? — Здорово тут, — выдыхает Донхёк. Марк моргает несколько раз и отводит взгляд. Он только сейчас замечает, что их пальцы до сих пор в замке и спешит расцепить их. — Нужно быстрее высушиться. Донхёка практически силой затолкали первого в тёплый душ. Он сбрасывает тяжёлую мокрую одежду и становится под мягкий поток. Пока мышцы расслабляются и впускают нежность геля для душа, в голове мелькают кадры этого дня. Парень так счастлив сегодня. Марк, Ванкувер, холодное лето… Так много в первый день, что хочется разобрать каждый миг на маленькие кусочки и хранить в красивой коробке под кроватью. Хён специально провёл ему своеобразную «экскурсию» по своему родному городу. Что-то тёплое расползается под кожей, совсем не зависящее от душа. Он выходит из ванной в пижаме и следует на кухню. В квартире темно, хён, наверно, в своей комнате. Нужно поблагодарить его и пожелать спокойной ночи, но сначала хочет налить себе стакан воды. Он открывает дверь и глаза улавливают тусклый свет. — С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя, с днём рожденья, Донхёк-а, с днём рожденья тебя… — поёт тихо Марк, а в руках держит маленький кекс с горящей свечой. — Господи, что это? — Донхёк поражённо смотрит то на мужчину, то на подрагивающее пламя. — Сегодня твой день, — он кивает на часы, которые показывают двадцать три минуты первого. — Шестое июня уже наступило. Загадай желание! — яркая улыбка освещает комнату лучше свечи, но Донхёк опускает взгляд и отрицательно качает головой. — Хён, ты же знаешь, я не праздную свой день рождения, — парень никогда в жизни не считал этот день особенным, достойным праздника и веселья. В этот день умерла его мама. Из-за него, чтобы он смог жить в этом мире. Так не должно быть, это он виноват в её смерти. — Я знаю, что тебе пора отпустить плохое и начать создавать свои собственные счастливые воспоминания, — Марк смотрит внимательно, серьёзно и прямо в глаза. Он протягивает руки с кексом и кивает на огонёк. — Я рядом, помни об этом. А Донхёк и так это знает. Он смотрит в ответ, поражается добру и теплу в чужом взгляде и тонет в тёмных глазах. Марк всё понимает и подталкивает в правильное русло, младший и сам знал, что пора, но не решался. Он принимает кекс и смотрит на огонёк. Что попросить? Всё, что ему нужно — это человек, что стоит сейчас напротив и мягко улыбается. «Чтобы каждый день Марк-хён был счастливым. Пожалуйста». Серый дымок кривой спиралью поднимается над потухшей свечой. — Ты молодец, — Марк делает шаг к нему и крепко обнимает. Донхёк глубоко вдыхает и утыкается ему в плечо. Жизнь и правда не будет прежней, должна стать лучше. Без страха, одиночества и неизвестности. Теперь старший обязательно будет рядом, чтобы помочь найти своё счастье.

…///…

С утра у Марка встреча по работе. Он оставляет Хёку деньги и, потрепав по волосам, уходит. На интервью сосредоточиться крайне тяжело, мысли в другом месте прячутся по закоулкам вчерашнего дня, но профессионализм спасает ситуацию, помогая прогнать туман, что навевает воспоминания о покрасневших щёчках Донхёка, его пухлых губах и солнечном свете в глазах. Он в очередной раз помотал головой и зажмурил глаза до разноцветных вспышек, чтобы эти картинки исчезли. — Спасибо, что уделили мне время и за ответы, — привычный обмен вежливыми улыбками и рукопожатиями. Марк выключает диктофон и прячет блокнот с вопросами и мелкими пометками во внутренний карман пиджака. Статья должна получится хорошей, но ноги сами несут в парк возле квартиры, игнорируя крики мозга о работе. Донхёк написал двадцать минут назад, что будет ждать его там. Хочется увидеть его так сильно, что в лёгких чешется, от чего дыхание сбито к чёрту. И такси едет слишком медленно, и машин слишком много на дорогах, и светофоры почему-то только красные попадаются. Марк и сам не понимает от чего трясутся руки, а пальцы нетерпеливо стучат по коленям. Но когда он доходит до фонтана, где должен быть младший, сердце пропускает удар, понимая, почему было так неспокойно. Донхёк сидит на траве с детишками, мягко улыбается, а его волосы играют серебром. — Донхёк, привет, — Марк опускается рядом, поедая взглядом парня. — Ты перекрасился, — не спрашивает (это глупо), утверждает. Редкие лучи солнца вплетаются в пряди, а ветер мягко расчесывает непослушную чёлку. — Да, захотелось что-то поменять. Как тебе? — он немного смущённо опускает глаза, но сразу поднимает обратно на лицо Марка. — Тебе идёт, — мужчина продолжает смотреть на преобразившегося Донхёка, влюбляясь, кажется, ещё сильнее. — Спасибо. К парню подбегает девочка лет семи и протягивает веночек из ещё жёлтых одуванчиков. — Ты красивый, — говорит она смело и прямо в лоб то, что у Марка на языке крутится очень давно. Донхёк смущается на её слова и опускает голову, чтобы она положила своё творение ему на волосы. — Спасибо, он чудесный, — девочка смеётся и убегает, а парень счастливо улыбается. — Дети в Канаде очень открытые и смелые. Я сегодня со столькими успел познакомиться. — Ты и правда очень красивый, — с придыханием говорит Марк. Донхёк вздрагивает и глотает вязкую слюну, смотрит на старшего. А тот ещё внимательнее впитывает новый необычный вид, будто принца из сказки в золотой короне встретил, а не того самого мальчика из детского дома. — Самый красивый из всех, кого я встречал. Марк тянет руку и аккуратно заправляет серебряную прядку за ухо, а кожу щекочут цветы, решается на отчаянье, перемещает пальцы на мягкую и прохладную скулу, касается большим пальцем нижней губы, вспоминая свои вчерашние мысли об их вкусе. Донхёк не может вдохнуть и тянется к ласке, сжимая в дрожащих ладонях края своего кардигана, ощущая нетерпеливую дрожь в теле от заботливых касаний. — Пожалуйста, скажи это ещё раз, — медовый голос надламывается, но он всё же осмеливается попросить. Сердце гулко бьётся о рёбра, когда Марк наклоняется ближе, почти утыкаясь своим носом ему в щеку. Дыхания смешиваются, а воздух пахнет цветами и водой из фонтана, а мир вокруг перестаёт звучать, сужаясь к двум парам карих глаз. — Ты прекрасный, — шепчет Марк и легко касается своими губами чужих, перехватывает сорванный выдох, заставляет бутоны распускаться не только на клумбах, но и в груди Донхёка. Он оказывается на вкус, как карамельные конфеты. Мужчина не спешит, аккуратно сминает мягкую кожу пухлых губ, обхватывает поочерёдно то верхнюю, то нижнюю и слегка проводит языком по границе между, прежде чем отстраниться. Донхёк вздыхает и открывает затуманенные глаза. По его лицу ползёт румянец, а в голове вакуум. Он спит? Всё тело стало тяжёлым, будто чужим, но трепетные прикосновения к лицу отзываются слишком ярко на подкорке мозка. А Марк продолжает гладить его по щеке, облизывает собственные губы, чтобы продлить ощущения первого поцелуя Донхёка. Он и сам не может сдвинуться с места, боясь разрушить момент или наткнуться на испуг и отвращение на любимом лице, пытается успокоить сбившееся дыхание. — Марк, я… — Донхёк не знает, что сказать, и стоит ли вообще, поэтому затыкается и снова подаётся вперёд, целуя в ответ. Он обнимает его за плечи, прижимаясь ближе, ловит удивлённый выдох и чувствует, как его вокруг талии окольцовывают сильные руки. У него пальцы сильнее дрожат и сжимают пиджак почти до треска плотной ткани. Донхёк теряется где-то между их губ и громким биением сердца. Своего или того, что напротив, разобрать не получается. В желудке будто те самые стаи бабочек и ледяные мурашки по хребту, подталкивают быть смелее, ближе и отчаяние. — Спасибо, — он отстраняется, но не открывает глаза, ведь это всё эфир, мираж или коматозный сон. Но Марк никуда не исчезает, всё также держит широкими ладонями за бока и прижимается своим лбом к чужому. Он глубоко дышит, осыпает поцелуями румяные щёки, прикрытые веки, аккуратный нос и снова тянется к покрасневшим губам. С каждым мигом в груди становится всё теплее и теплее, а все мысли забываются. Остаётся только человек напротив, начавшие саднить губы и прикосновения. Они чётко отслеживаются по телу, но в тоже время кажутся везде: под одеждой, под кожей, у сердца. Счёт поцелуев давно потерян, как и количество вдохов, ведь если остановиться можно задохнуться без спасительного кислорода в виде любимого человека. — Хён, что же мы делаем? — Донхёк обнимает за шею, прячет лицо в чужом пиджаке и жмётся близко-близко. — Я не знаю, солнышко, что ты хочешь услышать, — хрипло начинает Марк, поглаживая его по спине, зарываясь в выкрашенные волосы на затылке, где запутались жёлтые лепесточки, — но я точно знаю, что хотел этого и совсем не жалею. Если бы мы вернулись на полчаса назад, я поступил бы так же. — Но почему? — Донхёк заставляет его сердце сбиваться с ритма то ускоряясь, то вовсе замирая. Он хочет столько услышать, задаёт эти глупые, но такие правильные вопросы, всё так же обнимая. — Потому что я люблю тебя, Ли Донхёк. Давно, не как брата, а как самого близкого и нужного мне человека во всех бесконечностях. Младший отстраняется и смотрит прямо в глаза. Марк снова любуется им — золотая кожа, созвездия на щеках и шее, мягкие серебряные волосы, венок-корона обрамляющая голову, красивые оленьи глаза, мягкие черты лица… Донхёк такой родной и знакомый, что этот образ никогда не выцветет из его памяти. — Марк, я тоже люблю тебя, очень сильно, — он сплетает их пальцы и счастливо улыбается, смотря на этот замок. Зелёные травинки слабо колышутся от ветра, деревья что-то шепчут, а по его щеке течёт одна хрустальная слеза облегчения. Она срывается и падает в траву, просачивается в тёмную землю. Парень не может поверить в реальность этого места и людей вокруг.

…///…

Как бы сладко не было возле фонтана в парке, Марку нужно работать — статью ждут через день в редакции. Они возвращаются в квартиру, где на широком диване в гостиной, рождается первый набросок текста из-под бледных рук мужчины в очках. Донхёк сидит на полу рядом, подтянув колени к груди и обняв их. Парень наблюдает за точными движениями кистей над листами бумаги, как пальцы вдавливают клавиатуру ноутбука, за сосредоточенным взглядом через стёкла и на слегка поджатые тонкие губы. Губы… Донхёк протягивает дрожащие пальцы и легонько касается своих. Они немного болят, но оставшиеся отпечатки на них невидимым клеймом горят и согревают. Парень проводит подушечками по нижней и зализывает следы чужих зубов. Этот хрупкий секрет хранится на кончике языка Марка, но кто сказал, что он должен хранить его вечно, не передав обратно? Их взгляды встречаются неожиданно громко, разбивая что-то прямо в воздухе, разбрасывая пыль и осколки. Старший давно наблюдает за ним, вновь позабыв о работе. Он тянет Донхёка за ладонь вверх и усаживает себе на колени. Внимательно изучает что-то в глазах, перескакивает на щёки, что снова наливаются краской. — Ты знал, что являешься отражением космоса? — тихо спрашивает и приближается, чтобы оставить новые поцелуи на родинках. Он нащупывает на столе ручку, отбрасывает колпачок. — Я покажу тебе. Тонкие чёрные линии плавно расчерчивают смуглую кожу. Марк легонько проводит холодным кончиком стержня, соединяет звёзды, открывая новые светила. Донхёк замирает под этими касаниями, боясь дышать. Он внимательно следит за лицом напротив, где в глазах искрится любовь и обожание. Как он раньше не замечал этого всего? Был непростительно слепым и глупым, не слышал отчаянных криков признаний через взгляды и незаметные касания. Марк заканчивает где-то на шее, вновь закрывает ручку и возвращает на стол. Младший хочет увидеть новую карту небес, но молчит, покорно разрешая смотреть другому. Под взглядом этих больших глаз он сгорает. Сгорает, как те самые далёкие звёзды, что в других галактиках и системах, умирают от собственной энергии. Чувства в маленьком органе слева в груди заставляют медленно, но уверенно тлеть, обращаться в пепел. Вопрос только в том, поможет Марк ему развеяться по ветру, исчезнув навсегда, или восстать из остатков перерождённым фениксом, чтобы сиять ещё ярче. Донхёка поднимают на руки и несут в комнату родителей. Там ставят перед шкафом с большим зеркалом. Марк становится за спиной и говорит на ухо, обжигая дыханием и близостью горячего тела: — Посмотри на себя. С обратной стороны стекла молодой парень в лёгкой рубашке, джинсах, со слегка растрёпанными волосами и рисунками на щеке, шее и ключице. Хёк обводит взглядом каждую линию, находя идеально ровные и кривые, чёткие, угольно чёрные и еле заметные, дымчато туманные. Он поворачивает голову чуть в сторону, чтобы лучше видеть, когда Марк невесомо ведёт кончиками пальцев по его рукам — от ладоней к плечам. — Ты прекрасен, — он целует сзади в шею, ведёт носом по затылку, где волосы короче, прикрывает глаза и дышит парнем рядом и разрывается от щемящей нежности. — Неужели на столько, что ты готов повторять это несколько раз на день? — недоверчиво выгибает бровь Донхёк. Он никогда не считал себя привлекательным или достойным такого отношения к себе, поэтому не может воспринимать эти слова всерьёз. — Я готов повторять это каждую секунду, только бы ты знал и всегда помнил об этом… Марк обнимает его со спины, сцепляя руки на животе. Он утыкается в плавный изгиб между шеей и плечом, щекочет неприкрытую кожу ресницами, просто наслаждаясь теплом. Донхёк кладёт свои ладони поверх его и выводит на бледной коже узоры указательным и большим пальцами. — Когда ты стал так думать? — Хм… — задумчиво тянет Марк. Он никогда не задумывался в какой момент это произошло, но ответ не заставляет долго искать себя. — Наверное, с самой первой нашей встречи. Ты был маленьким и напуганным котёнком. Я знал, что ты невинный, добрый, нежный, не заслуживший такой жизни. Донхёк только кивает и откидывает голову ему на плечо. Он попытается понять это и принять. Ведь старший никогда его не обманывал, ему нужно верить и доверять, что парень и сделал десять лет назад. Они так много пережили вместе, столько произошло и поменялось за это время, что красные нити, что соединили их ещё во время пожара, навсегда останутся обвязанными вокруг сердца парня. Марк начал осторожно покрывать поцелуями тонкую шею. Сначала невесомыми, лёгкими и воздушными, как крылья бабочек, но дальше — ощутимыми, настойчивыми, превращающимися в засосы и укусы. Донхёк прикрыл глаза, подставляясь мягким губам и наслаждаясь процессом. По коже бежали мурашки от каждого мимолётного прикосновения или рваного выдоха, а Марк жадно поглощал такую реакцию, каждой своей клеточкой чувствуя мелкую дрожь и пропуская время через себя. — Ах… Не останавливайся, — первый стон сорвался с пухлых губ, когда старший провёл носом за ушком, оставив там влажный поцелуй. За окном вновь начался мелкий, спокойный дождь. Занавески белым туманом развивались от ветерка из открытой форточки, нежным шёлком обнимая застывшую в воздухе чувственность. Холодок влаги и сырости пытался дотянуться до кровати, но влюблённые совсем не замечали его. Марк навис над Донхёком, смотрел в бесконечно преданные глаза и тонул ещё глубже. Он провёл пальцами по его волосам, улавливая аромат шампуня, большим пальцем задел скулу, спустился к подбородку и снова провёл по губам. Они были мягкими и бархатистыми, несмотря на частые покусывания. Ему так нравится этот мальчик, что сейчас так красиво смотрится на тёмном постельном белье, словно произведение искусства. Он любит его так сильно, что дышать рядом просто больно, а быть далеко — словно ножом по сердцу водить, надавливая всё сильнее. Младший не выдерживает и осторожно обхватывает губами палец, влажно целуя. Он видит как Марк замирает, поэтому с удовольствием прикрывает глаза и проводит кончиком языка по подушечке. Словно безумие начинает течь в крови, ускоряя биение сердца, а от близости развивается зависимость. Донхёк поднимает руки, зарывается пальцами в тёмные волосы и тянет на себя. Целует сразу настойчиво, проникает языком в чужой рот, прижимает к себе настолько близко, насколько позволено людям прикасаться друг к другу вообще. Он хочет, чтобы его тело просто распалось на атомы и проникло глубоко в Марка, стало с ним одним целым, всегда было рядом с ним, чтобы принять всю боль на себя. — Я люблю тебя, — Донхёк шепчет, оторвавшись от покрасневших губ. В лёгкие проникает запах чужой кожи, но он задыхается совсем не от недостатка кислорода — это любовь, растущая в груди, мешает заполнятся лёгким. — Я так сильно люблю тебя. Марк снимает свою водолазку и помогает расстегнуть рубашку Донхёка. На шее младшего горят красные отметины, а у Марка странное собственническое чувство и самодовольная улыбка на лице появляются сами собой от одного лишь взгляда на них. Этот парень теперь только его, больше никто не будет претендовать на это солнце. Кожа к коже ощущается слишком ярко, остро и горячо. Донхёк дышит глубоко, его грудь высоко вздымается, прижимаясь ещё ближе, будто сердца хотят слиться. Марк снова осыпает поцелуями нежную кожу, вызывает стаи мурашек, заставляет извиваться, вырывает тихие стоны. Он снимает штаны с обоих, целует низ подрагивающего живота, кромку белья, запоминая мягкость, чувствует как младший дрожит от возбуждения, и сам умирает от захлёстывающих его ощущений. — Марк, погоди... я не готов, — Донхёк пытается говорить сквозь стоны, слабо тянет вверх и закусывает губу, потому что боится отталкивать или запрещать, ведь он давно принадлежит не себе. — Сегодня мы не будем этого делать, не волнуйся, — Марк поднимается к сладким губам и нежно целует, вкладывает всю заботу, чтобы страх и волнение исчезли из глаз напротив. Донхёк поддаётся, снова расслабляется и отвечает с не меньшей страстью. — Я тоже не готов к этому, если честно. Он прижимается к его паху, разводит загорелые ноги, проведя по самой нежной коже на внутренней стороне бёдер, показывает и своё желание через нежность и осторожную ласку. Донхёк начинает дрожать сильнее, удивлённо охает и ставит ноги удобнее, понимая к чему готовиться. Они начинают двигаться одновременно, снова ища губы друг друга, теряясь в ощущениях. Поцелуи громкими чмоками наполняют комнату, слюна собирается в уголку губ, скатывается по подбородку, а дышать становится практически невозможно. Воздух, не смотря на дождь, становится накалённым, жарким, а тела горят от прикосновений, поцелуев и горячей любви в сосудах под кожей. Донхёк выгибается до хруста и находит ладонь Марка, сплетает пальцы, сжимая до онемения. Стоны сдержать не получается, они смешиваются в самую правильную, идеальную мелодию. Так звучит страсть, рождённая доверием, и оба уверены в этом. Такие чувства горят ярко и сильно, задевая даже самые тёмные уголки души, где спрятаны детские страхи и обиды. Оргазм накатывает быстро, ярко, неожиданно и одновременно. Звёзды рождаются под веками пёстрыми пятнами, а мышцы на бёдрах и животе содрогаются. Донхёк жмурится и солнечно улыбается, пытаясь запомнить это счастье, что теперь его собственное. Старший ложится рядом, снова целует в щеку и шепчет о любви, прижимает к себе расслабившегося парня, сам теряясь в сладкой истоме. Донхёк не замечает, когда засыпает в тёплых и родных руках, под яркие картинки чужих воспоминаний.

…///…

Утром Донхёк снова просыпается в одиночестве. Он долго лежит в постели, обнимает подушку Марка и окутывает себя любимым ароматом хёна. Кажется, любовь застыла в этой комнате, а если покинуть её, всё развеется, как мираж. Но в зеркале в ванной он обнаруживает доказательства реальности прошедшего дня. На щеках осталось несколько чёрных линий, а на шее и ключицах рисунки из свежих засосов. Марк оставил много своего смысла на его коже, словно умелый художник-абстракционист на полотне. Донхёк хочет разгадать каждый мазок мягкой кисти. Он надевает бельё и футболку Марка, чтобы хоть как-то чувствовать старшего рядом, ведь после признания хотелось навсегда приклеится к нему и не отходить ближайшую неделю, так точно. Но сейчас даже короткий телефонный звонок не светит, ведь тот на работе, возможно, с политиками общается. Окутанный любимым запахом, будто в заботливых объятьях, медленно семенит на кухню. Там обнаруживаются свежие панкейки, накрытые глубокой миской, чтобы не остыли, улыбающееся лицо из джема и записка рядом. «Убежал на работу, но оставлять просто так не было сил. Захотел позаботиться о тебе, надеюсь, оценишь. Скоро вернусь. Люблю тебя, солнце» Донхёк улыбался как дурак, кусал губу и перечитывал раз двадцать эту маленькую записку. Хотелось смеяться от счастья разрывающего изнутри. Это и правда был не сон. Хён тоже любит его, а эти чувства наконец-то найдут выход. Раньше приходилось довольствоваться редкими объятьями, улыбками и незаметными касаниями. Этого было так непозволительно мало, что любовь превращалась в яд, медленно съедая внутренности. Теперь всё будет по-другому. Взаимно и искренне. Завтрак был ещё тёплым и очень вкусным. Марк не так безнадёжен в готовке, каким казался сначала. Донхёк зарывался носом в чужую футболку, болтал ногами в воздухе, прокручивая вчерашний день. Покраска, парк, подарок девочки, поцелуи, космос, новые поцелуи, первая близость и обнажённость. Открыться получилось, на удивление, легко, почти без стеснения, что Донхёк не мог понять. Это всё ново и неизведанно для него, но рядом с Марком ему совсем не страшно. Всё же, парня беспокоила одна вещь, пока он медленно пережёвывал, она то и дело всплывала в мозгу грозовой тучей. Вчера, засыпая, он видел их первую встречу в детском доме. Сначала он подумал, что это сон, но на самом деле, больше похоже на воспоминания Марка. Почему их встреча для него плохо отзывается в душе? Так нельзя, нужно обязательно спросить. Сегодня он решил никуда не идти, а провалятся целый день на диване за просмотром фильмов и мультиков. Шея приятно саднила, а лишний взгляд в зеркало вызывал лёгкий румянец. Донхёк так сильно хочет обнять Марка, снова почувствовать на себе сильные руки, поцеловать до боли в лёгких. Он так счастлив. Около часа дня послышался поворот ключей в замке, вырывая из ванильных мечтаний и воспоминаний. — Хён, наконец-то, я так соскучился! — Донхёк резво подскочил с насиженного места и выскочил в коридор. Но у двери стоял не Марк, а совершенно незнакомый человек. Девушка, на вид старше Донхёка на несколько лет, с длинными русыми волосами, европейского типа лицо. Она слегка удивлённо уставилась на парня, обвела взглядом голые ноги и шею, остановилась на лице. — Видимо, Марк на работе сейчас, да? — она странно хмыкнула и осмотрелась, заглядывая в приоткрытые двери в комнаты. — Малыш, передашь ему, что заходила Хлоя, хорошо? Хотя, нет, не говори. Не хочу портить вашу интрижку. В следующий раз поговорю с ним. Ладно, прости, что потревожила. Она ещё раз странно на него посмотрела. Донхёк ничего не понимал, и это его пугало. Хлоя уже хотела выходить и отвернулась к двери, когда её окликнули. — Но кто Вы? — Тебе не зачем это знать, — она обернулась через плечо. — Будь готов, он любит оставлять следы не только на шее, но и намного глубже. Девушка не дождалась ответа и покинула квартиру также неожиданно, как и появилась здесь. Донхёка пугало, что у неё есть ключи, и она может спокойно заявляться сюда. Видимо, это не просто знакомая или подруга. Да, Марк — взрослый мужчина, у которого были отношения, а это похоже одни из них неожиданно ворвались в этот день. Донхёк потянул руку к шее и провёл пальцами по отметинам. Вся ситуация напоминает сцену из стандартного фильма про любовь. Только это — жизнь, и что делать в таких ситуациях режиссёр или сценарист не подскажут. Эта Хлоя не сильно-то и удивилась, когда увидела Хёка. Господи, почему сейчас? Она не могла придти вчера, когда здесь был Марк, чтобы всё объяснить, или позавчера, когда всё было намного проще? Тяжёлый вздох срывается с губ, а силы резко покидают парня. Он оседает на пол, прямо напротив входной двери. У Марка слишком много прошлого за плечами, и ему там не место. Донхёк нуждается сейчас в родных руках, успокаивающем поцелуе в макушку и спокойному голосу над ухом. Вчера была любовь, точно была. Во взгляде, касаниях, словах, поцелуях, на языке, в воздухе и между сердцами. Но прошлое снова нагоняет их. Неужели Хёк никогда не избавится от этой пытки? Он решительно поднимается на ноги и хватается за ручку двери. Перед глазами появляется картинка. Тот самый парк у дома осыпанный жёлтой листвой, будто солнце светит из каждого фонаря. Марк мягко улыбается и держит Хлою за руку. Они выглядят моложе и счастливо. — Осень такая яркая в Ванкувере, — задумчиво тянет девушка. — А какая она в Сеуле? Сильно отличается? Марк останавливается и поворачивает её к себе, снимает свой шарф и завязывает на тонкой шее неуклюже, но с большой заботой. — Там она наступает намного позже, но тоже очень красива, — он наклоняется и целует её в нос, на что получает смешок. — Хочешь чего-нибудь тёплого выпить? Сегодня прохладно… Донхёк отпускает ручку и возвращается в комнату родителей Марка. Там постель ещё разобрана, подушки примятые, а простынь неровно покрывает поверхность. Он ложится под одеяло, глубоко вдыхает. Ревность — неприятное чувство, это всем известно, но когда первый её росточек появляется в сердце, только она и занимает все мысли. Это глупо и по-детски, но заглушить тупую боль не получается — у Марка всё уже было без Донхёка. Он не замечает, когда слёзы начали катиться по щекам и смачивать подушку. Но замечает, что его плеча касаются знакомые руки, а родной голос спрашивает, что случилось. Донхёк не выдерживает и бросается в объятья, заглушая всхлипы в мягком свитере, что пахнет хвоей или эвкалиптом. — Солнышко, что такое? Не плачь, я рядом, — Марк крепко обнимает и целует волосы, чувствуя новые слёзы на плече. — Как тебе помочь, милый? — он совсем не ожидал увидеть такую картину, когда вернётся с работы. Что произошло пока его не было? Что делать? — Пожалуйста, не бросай меня, хён, — сквозь слёзы шепчет Донхёк, шмыгает носом и сжимает руки в кулаки. — Никогда, я никогда тебя не оставлю. Младший долго плачет, выплёскивает всю накопившеюся боль и страх, а, успокоившись, молчит и рассматривает рисунок из нитей на чужой одежде. Марк молчит, принимает эту слабость и ждёт, пока тихие слова сорвутся с пухлых губ. — Я знал, что такое может… точнее есть, но не был готов столкнуться, — Донхёк хрипит в мокрый свитер на плече, нервно облизывая и кусая губы. — Ты взрослый и зрелый, самостоятельный и независимый… Я понятия не имею как складывалась твоя жизнь после детдома, чем ты питался, с кем встречался, где зарабатывал на первое время или какую одежду носил… Я очень мало знаю, но всё равно так сильно чувствую всё это, — он судорожно вдыхает и прикрывает глаза, чтобы новый поток слёз, что уже туманит взгляд, не сорвался на щёки. — Хён, приходила Хлоя… Она не хотела, чтобы я говорил, но, думаю, тебе стоит знать. Это же твоя квартира, и она видела меня… Чтобы ты был готов… — Хёк-и, я не понимаю, к чему быть готовым? Что она здесь забыла?.. Она что-то сказала, что так расстроило тебя? — Марк теряется ещё больше, брови сходятся на переносице, а желание быстрее успокоить это солнышко сильнее хватает за грудки. — Нет, она ничего не… — медовый голос снова дрожит от эмоций, и Донхёк обрывается, не договаривая. — Посмотри на меня, — старший аккуратно поднимает его лицо за подбородок, всматривается в заплаканные, красные глаза, и сердце сжимается от боли. — Не верь ничему. Я люблю тебя больше жизни, никогда не брошу и не отпущу, только если сам попросишь. Ты для меня дороже всех сокровищ мира. Пожалуйста, верь мне, — он наклоняется и целует солёные губы. Осторожно, будто мальчик может рассыпаться в руках, вкладывая эту щемящую нежность и отнимая всю боль. Донхёк тает снова от тепла, медленно отвечает и хватается за широкие плечи, как утопающий за соломинку, с надеждой, что однажды сможет выбраться из темноты страха одиночества. — Я люблю тебя, малыш, — снова повторяет Марк в приоткрытые губы, прижимает к себе. — Я тоже люблю тебя. И доверяю, — он чувствует как тревожно бьётся сердце старшего за рёбрами, и сам забывает, как дышать. У него в голове только эти тихие «люблю» и трогательное «малыш», что звучит так тепло и нежно. Он не сможет без этих рук, запаха и голоса — его сердце навсегда останется в бледных пальцах Марка Ли.

…///…

Спустя год… Донхёк слышит будильник, но открыть глаза не получается. Ресницы будто слиплись, а любая попытка проваливается из-за расфокусированного взгляда, что вызывает только желание снова уснуть, а не резаться глазами о солнечный свет. Кто раздвинул шторы? На кухне щёлкает чайник, и понимание того, что рядом никто не бормочет, только сейчас приходит в сонную голову. Парень кое-как выпутывается из тёплого одеяла и шаркает в сторону звуков. В лёгкие забивается аромат свежего кофе, которое дымит в чашке на столе. Марк такой же растрёпанный пытается достать из тостера хлеб, но отвлекается на вошедшего. — Доброе утро, солнце, — говорит он, обернувшись через плечо. — Доброе, — Донхёк проходит мимо, направляется сразу к столу и усаживается на него возле чашки. Сбоку открывается вид на город, что проснулся и бурлит уже привычной и такой знакомой жизнью. Кофе манит своим ароматом, поэтому проворные ручки хватаются за немного остывший фарфор, пока старший тихо ругается на умирающий тостер. Напиток приятно скатывается с языка в горло, поднимая настроение — с молоком и тремя ложками сахара. — Вообще-то, это мой, — слегка обиженно говорит Марк, поймав парня с поличным. — Тебе жалко? — Донхёк надувает губки и отставляет чашку, готовый милашничать и топить эту обиду. — Нет, просто хочу кое-что взамен. Он подходит к нему вплотную и быстро целует, собирая остатки кофе с губ и языка. Загорелые руки цепляются за футболку на спине, намекая на продолжение, но Марк резко отстраняется, облизываясь. — Хён, какой я на вкус? — неожиданно спрашивает Донхёк, ничуть не смутившись резкости. — Как самая нежная сахарная вата, ванильный сироп и кофе с молоком. Младший хихикает и прячет покрасневшие лицо у него в изгибе шеи. — А тебе не вредно столько сладкого? — Я привык уже, — Марк обвивает его руками, притягивает ближе. — К тому же, мне это безумно нравится. Донхёк снова роняет смешок, получая поцелуи в волосы, висок и скулу. Такое хорошее утро бывает в понедельник. После завтрака он снова возвращается в их постель. Подушки пахнут стиральным порошком и гелем для душа Марка. Теперь так пахнет ещё и счастье. — Эй, ты куда улёгся? Собираешься целый день бездельничать? — старший падает рядом и целует в живот, вызывая стаю приятных мурашек по всему телу. — Я тоже хочу. — Но кто-то же должен в нашу семью деньги зарабатывать? Вот ты — идеальный кандидат, — Донхёк запускает пальцы в тёмные волосы, массирует голову. — К тому же, я заслужил немного отдыха. Скоро документы подавать… — Куда ты надумал? — Марк поднимает голову и смотрит на Хёка, а тот уставился задумчиво в потолок, будто там ответ на вопрос ищет. — Я хочу быть психологом, — уверенно говорит он. — Мои способности могут пригодится в этом деле, чтобы люди могли вспомнить то, что должно держать их на плаву, даже если это уже не вернуть… — У тебя обязательно получится, это хороший выбор, — Марк придвигается ближе, чтобы поцеловать в лоб. — Хён, я хочу спросить, — Донхёк неуверенно перебирает пальцы чужой руки и прячет взгляд на бледной коже костяшек. — Почему наша первая встреча плохое событие в твоей жизни? Я знаю, что это воспоминание для тебя болезненное, видел тогда, когда мы впервые в Канаде были, а спросить не знал как, особенно после всего, что произошло… — Я отвечу, — Марк смотрит внимательно, со странной болью в глазах и какой-то виной. — В тот день мне пришлось видеть твой страх, потерянность, свою беспомощность. Я видел твою боль, слёзы, страдания, и это всё оставило шрам на моём сердце. Ещё тогда я понял, что должен защитить тебя, закрыть от невзгод… А первая встреча, пожар, стали ещё одним испытанием для маленького Ли Донхёка. Мне больно от твоей боли, которая была с нами с самой первой встречи... Донхёк смотрит поражённо и лишь кивает на это признание. Марк укладывает голову ему на грудь и обхватывает поперёк живота, наслаждаясь заботливыми пальцами в своих волосах. Он отстраняется как раз в тот момент, когда раздаётся звон телефона. Недовольный стон смешивается с надоедливой мелодией. — Кто звонит так рано? Так ещё с незнакомого номера? — Марк возмущается, но всё же отвечает спокойным тоном. — Алло?.. Да, это я… Что? Я не понимаю… Да… Хорошо, я понял. До свиданья, — разговор длится чуть больше минуты. Когда экран загорается, мужчина ещё несколько десятков секунд пялится на цифры, а Донхёк внимательно изучает выражение его лица. — Звонили из полиции. Говорят, расследывают дело о злоупотреблении служебным положением и краже государственных денег в детских домах. Просят нас с тобой приехать дать показания о пожаре, что случился тогда… Если ты не хочешь, можешь не… — Я поеду, — обрывает его Донхёк и поднимается с кровати, подходит ближе и крепко обнимает. — Давай сделаем это, чтобы никто больше не пострадал. Марк обнимает его в ответ, проводит носом за ушком, зная, что младшему так нравится. — Тебе пора собираться, опоздаешь, — Донхёк чуть отстраняется и приподнимается на носочках, сокращая расстояние между губами. — Только один поцелуй, — Марк приближается ещё ближе, чтобы дыхание стало единым. Его целуют долго, медленно, тягуче-сладко, словно издеваясь, но он знает, что их любовь только такая — длиною в целую жизнь, зародившиеся в огне, укреплена разлукой, усеяна жёлтыми одуванчиками-солнцами, выросшими из слёз и горечи страхов… Она не оборвётся так запросто, это точно.

~//-Конец-\\~