В моментах. Слеш-сборник

***

Ник спешит из одного мира в другой — где-то на грани сна, синонимичного суете, и бодрствования человека, возвращающегося домой. С неба льётся пакостное, мелкое: в капюшоне жарко, без него холодно. Промозглость пробирается под зонт, но сил на то, чтобы залить всё до состояния глухого пофигизма ей не хватает. В наушниках бормочет меланхоличное, замедляющее. Город говорит с Ником сигнальными огнями проезжающих мимо скорых, визгом шин и пузырьками в лужах, которые приходится обходить. Пересекая вечность между некими точками, хорошо, когда они обе определены, но иногда вполне достаточно ощущения, что где-то в одной из них тебя всё-таки ждут. По-хорошему ждут — те, к кому хочется возвратиться. Ник размышляет об этом, наблюдая за россыпью разноцветных зонтов, хлынувших по зебре навстречу. Ни одного похожего. Прохожие говорят о своём, и их голоса причудливо встраиваются в пасмурный городской гул. Сегодня это даже не раздражает. Телефон вибрирует в кармане, но достать его мешает перспектива промокнуть окончательно. За час ходьбы даже мелкий дождь способен от души напакостить. Ник сжимает смартфон крепче и ускоряет шаг — вода скрадывает следы. Настроение такое же: хочется исчезнуть для всего мира. И остаться только для Него. Свернуть с главной улицы, перепрыгивая очередное препятствие, растянувшееся на весь тротуар. Мысленно попросить прощения у женщины, идущей впереди, за те капли, что украсили низ её куртки. Дурацкая случайность… Выбросить из головы, едва завернув за угол. Замок подъездной двери, привычно пиликнув, пропускает в желанную сухость. Осталось совсем немного. Мелодию улавливает ещё на первом этаже: лёгкую, почти игривую. Сначала даже не придаёт ей значения — мало ли кто из соседей чего послушать решил? Вечер поздний, а музыка, говорят, расслабляет. Но подходя к своей квартире, вдруг отчётливо понимает, откуда звук. И кто сидит за инструментом. Тихо, с замирающим сердцем, Ник поворачивает ключ, благодаря всех известных богов за то, что ничего не скрипит. Также бесшумно прикрывает за собой дверь. Мелодия становится громче, и последние сомнения разлетаются каплями, стекающими со сложенного зонта. С дурной блаженной улыбкой он приваливается спиной к стене, запрокидывает голову и прикрывает глаза. Сколько лет Макс не прикасался к синтезатору, толком не помнил даже он сам. Разговор был короткий, грустный и болезненный, продолжать его не хотелось. Инструмент переезжал с хозяином в наглухо замотанной скотчем упаковке ещё до того, как они познакомились, и Ник предпочитал пока эту тему не поднимать. Только снова и снова целовал чужие руки, с трепетной нежностью сжимая длинные пальцы, представляя их на чёрно-белом… Проваливается в мысли и не сразу чувствует на себе внимательный взгляд. Осознаёт, что так и не снял куртку. Всё-таки жарко. — Давно ты тут стоишь? — Макс смущён, но виду старательно не подаёт. — Смотря как считать. Молчание. Ник привык читать по лицу и улыбается против воли. — У нас сегодня праздник? — Смотря как назвать, — передразнивает, фыркнув, и тянется навстречу, принимая мокрый зонт и устраивая его для просушки в коридоре. — Ты уже месяц терпишь меня в своей квартире. — Наслаждаюсь, — Ник поправляет на автомате, стягивая сырую одежду, и смеётся тихо. Они всё ещё привыкают друг к другу, притираются, но… Одна из точек в воображаемой плоскости определённо ярче. — А откуда мелодия? — Придумал, когда думал о тебе. Рука замирает у вешалки. Ник удивлённо оборачивается. Макс ведёт себя так, будто ничего не случилось. Ставит чайник, вытаскивает еду из холодильника. Где-то в грудине вдруг топит такой оглушительной нежностью, что приходится закусить губу. Ник сокращает расстояние и порывисто прижимается губами к шее над воротом футболки. Ему кажется, что грохот сердца слышен и снаружи тоже — эмоции похожи на вспыхнувший в небе праздничный фейерверк, перебивающий любые слова. — Ты чего… Хэй, — не дотянувшись до сахарницы, Макс тихо смеётся, радуясь, что покрасневшее лицо не видно. Отвечают ему не сразу — стискивают в объятиях только крепче. Дождь барабанит по карнизу. — Просто. Спасибо.