А я что, рыжий что ли?

Мы с Гарри слегка опешили от такого напора. Однако, если Гарри терялся, я видел перед собой девочку со странным поведением, не так, как Гарри. – Постой, не части. Мы поняли, – я посмотрел на Поттера. Последнее, что о нём можно было бы утверждать – что он что-то понял, – Ты Гермиона Грейнджер, хорошо. Ты уже решила, на какой факультет хочешь попасть? – На Гриффиндор, – заявила она совершенно уверенным тоном, – я думаю, это будет лучший выбор. Сам Дамблдор там учился. Я только переглянулся с Гарри. Именно этот пример я приводил ему в качестве одного из самых глупых. * * * * * – Что это? Радио? – спросила Гермиона Грейнджер, слегка нахмурившись. Я не смог промолчать – трудно бессловесно сидеть, будучи самым зрелым и умным среди этих детей. – Да. Мисс Грейнджер, вас ничего не удивило в волшебном мире? – Меня всё удивило, или ты говоришь о чём-то конкретном? – Да, о чём-то конкретном, – я достал батарейки в картонной упаковке и начал вставлять их в приёмник, распечатывая, – к примеру – вас не удивило то, что волшебный мир… мягко говоря, не слишком ориентируется на магловский прогресс? – Ну… а разве так не должно быть? – Как знать… как знать. Волшебники в большинстве своём это как племя дикарей. Понимаешь, племя отделено от внешнего мира мощным культурным барьером. Внутри племени дикарей существует свой закон, свои авторитеты и своя конституция, если так можно назвать парадигму их существования. Оно не прогрессирует потому, что недостаточно велико для прогресса, и слишком традиционно. Всё новое и непонятное не вызывает желания изучить это. Волшебники пятьсот лет назад были уверены, что маглы – это грязные крестьяне, вонючие и больные, коими они в большинстве своём и были. И сейчас… боюсь, они даже не думают о том, что магловский мир как-то изменился. Это мнение устоялось, более того, оно очень удобно для волшебников. – И что? – спросила Гермиона. – Во-первых – к тебе, как к маглорождёной, многие будут относиться, мягко говоря, не слишком хорошо. Во-вторых, – весьма печатая свои слова, заговорил я уверенным тоном, – волшебники весьма… ограниченны. И самое главное – большинство из них в принципе не знает ничего об окружающем их магловском мире. Мой отец по долгу службы в министерстве относится к этому напрямую, но и он очень наивен, как пятилетний магловский ребёнок. И считается среди волшебников чудаком и маглолюбцем. Это вселенского масштаба глупость, ставшая негласным стандартом мира волшебников. – Печально, – скосила глаза Гермиона, когда я включил радиоприёмник. Он зашипел, – и что ты хочешь сделать с этим радиоприёмником? – Некоторые изобретения магловского мира, благодаря предприимчивым маглорождённым, всё же пробились в замкнутый маленький волшебный мирок. Радио, например. Нет, мы не сумеем поймать сейчас колдорадио, это нужно особое устройство. Тем не менее, его сумели создать и оно неплохо работает. – А… – Гермиона нахмурилась, закрыла рот. Гарри спросил вместо неё: – И к чему ты ведёшь? – К тому, мистер Поттер, что обыкновенный телевизор, или видеокамера, для волшебника это такое же чудо, в которое никто не поверит, как для маглов банальная аниматроника. Я недолго мог изучать эти магловские вещи, их принцип работы и самое главное – как волшебство влияет на них. Волшебники просто приняли как данное гипотезу, что обилие волшебства приводит к сбоям в технике. И в Хогвартсе она не работает. – Допустим, – Гарри не стал спорить, – Хагрид говорил мне об этом. Он посоветовал купить механические часы. – Это он правильно посоветовал, – не стал я обращать никакого на него внимания, – правда, я не из них, мне мало обычного примитивного объяснения в духе средневековых учёных. Я хочу исследовать математическую модель взаимодействия электронной схемы с магией, как она зависит? Если волшебство может взаимодействовать с электроникой – это значит, что можно создать обычный, не волшебный прибор, позволяющий регистрировать наличие волшебства. Тогда лишь вопрос времени, когда маглы изобретут такой прибор и используют его – и это может закончиться весьма плачевно для волшебников. – То есть, – Гарри хмурился, было видно, как его разум начинает работать. Что для его нежного возраста удивительно, – ты хочешь понять, почему так происходит? – Именно. Но мне не удалось достичь больших результатов у себя дома. Алгоритмизировать этот процесс, вот что мне нужно. Создать действующие уравнения взаимодействия волшебства с материальным предметом, коим является электроника, и в идеале – я бы хотел заработать на этом денег. – Но как? – удивилась Гермиона. – Мисс Грейнджер, подумайте сами. Волшебники не стали разбираться с магловскими вещами – они просто запретили применять к ним магию. Вообще, целиком и полностью. Что в свою очередь привело к ещё большей изоляции волшебного сообщества. Говоря по простому – они запретили проникновение магловских вещей в волшебный мир. – Это же глупо, – Гермиона начала что-то понимать. – Бинго. Это глупо, но это позволяет им закрыться в своей волшебной скорлупе и порвать все связи с магловским миром. Я подвинул радиоприёмник, и полез в сумку снова. – И что ты хочешь из этого всего сделать? – спросил Гарри, с любопытством разглядывая новенький приёмник, шипящий на столе. – Я так и не понял, как это работает. По идее – министерство магии, косая аллея – находятся в Лондоне. И я что-то не замечал, чтобы там не работала или как-то сбоила электроника. Это было бы глупо предположить – поэтому я включил радиоприёмник. Я хочу замерить точно место, где он отключится, если вообще отключится. Чтобы определить границу действия этого таинственного антитехнического поля. Вполне возможно, что это утверждение попросту пустой звук. Маглорождённых пугают испорченной техникой, чтобы они не приносили её – и как следствие – не смущали умы волшебников разными устройствами… Я достал из сумки ещё несколько устройств. – Я всё равно не понимаю, – сказала Гермиона. – Мисс Грейнджер, я должно быть уже говорил вам про матмагию? К сожалению, ни от кого из профессоров вы не услышите про неё, по той причине, что эта наука не была признана магическим сообществом. И не потому, что она не работала, или была ложной, просто… слишком она превзошла своё время. Примерно как электроника у маглов пятнадцатого века. Она появилась давно, и вполне себе работает – с её помощью можно творить удивительные вещи. Но она делает то, отчего у обычного волшебника, колдующего не своим умом, а всего лишь благодаря слепой вере в волшебство, случается икота. Маглы когда-то тоже жгли книги и учёных, заявляющих что-то революционное. Волшебники просто до сих пор находятся в этом умственном состоянии. – И… – Грейнджер задумалась, – это непризнанная магическая наука? Хорошо, а в чём она заключается? – В определении математической составляющей магии. Понимаешь, магия обычная работает на простой вере. Существует лингвомагическая система, жесты палочкой, но никто из волшебников поистине глубоко не копал в тонкости магии. Никто из них не задумывался о фундаментальных её основах. О том, что это за сила. Откуда она берёт энергию, когда действует. Откуда берётся наколдованная материя, каким образом взаимодействует магия с магией. Почему палочки не могут быть металлическими, а только деревянными, почему… в общем – целое море вопросов, на которые просто не существует ответа. Потому что никто не задумывался об этом. Адепты математической магии подошли к делу иначе, они сочли, что необходимо изучить, исследовать и понять все таинства магии. Они составляли сложные уравнения, проводили эксперименты, вычисляли коэффициенты и составляли уравнения. Исследовали магию как объект для научного изучения, а не познания. Волшебник, выучив заклинание, скажем… – я взмахнул пальцем, – левиоса, – ткнул пальцем в приёмник, и тот воспарил над столом, словно попал в невесомость, – даже не задумается, как оно работает. Но смотри – я уравновесил массу приёмника с помощью магического воздействия на гравитацию. То есть убрал его вес. Сделал невесомым. Понимаешь? – Вроде да. – Это простенькое уравнение, размером с квадратное. Смотри, – я ткнул пальцем в приёмник и ещё раз произнёс, – левиоса ревио! Приёмник плавно опустился на стол. Медленно так. – Я использовал коэффициент гравитации в одну десятую от обычной, то есть убрал девять десятых его веса. Чуть-чуть изменил один параметр, пересчитал уравнение в уме, и применил ревио – это заклинание позволяет применять другие заклинания с желаемыми и вычисленными поправками. Познав матмагию, ты получаешь, по сути, власть над магией. Возможность эту самую магию изменять и модифицировать как тебе будет угодно. Нужно только вычислить формулу заклинания. Алгоритм. Для волшебников, которые тупо запоминают и применяют магию, матмагия опасна вдвойне. Во-первых – она даёт пользователю огромные возможности, превосходящие таковые у обычных чародеев. Во-вторых – она попросту слишком сложна для их понимания. Им проще объявить её ересью, чем сталкиваться каждый день с последствиями. – Поэтому она запрещена? – Я бы сказал не запрещена, а вычеркнута из истории и забыта. Но не всеми, – улыбнулся я коварно, – я им ещё покажу, что значит забывать великую и могущественную науку и впадать в архаизм и регресс… – Выглядит довольно жутко, – поделился Гарри, глядя на мои манипуляции. Я достал из сумки небольшую коробку и поставив её на стол, открыл. – Это CAF Superlite. Компактный компьютер, – ответил я, открывая крышку, под которой скрывался зеленоватый экран, клавиатура и так далее. – Это довольно дорогая штука, – заметила Гермиона, – у нас есть дом айбиэм, но родители совершенно не умеют им пользоваться. – А ты? – Я выучила два языка программирования, но толку от этого немного, – стушевалась девочка. Ну да, учитывая, что она школьные учебники вызубрила – не удивлюсь, если она за неделю это всё сделала. – Полезные навыки, – кивнул я, – плюс матмагии заключается в том, что главное в алгоритмизации – это расчёт и алгоритм. Расчёт вовсе необязательно делать самому, главное вполне понятно представлять себе результат, для этого подойдёт любые устройства. Будь то простейшие счёты, механические арифмометры, или магловские калькуляторы или компьютер. Думаю, у волшебников окончательно заклинили бы все винтики в голове, если бы они подумали о том, сколько математических расчетов может выполнить это, простенькое на вид устройство. Включить устройство было делом пары минут. – И как его можно использовать? – скепсис на лице Гермионы был написан большими буквами, – в магии… – О, сейчас покажу. Так, тут компилятор бейсика, замечательно. Нам нужна пара программ… Я полез в сумку и вытащил охапку флоппи-дисков. Один из них выбрал и засунул в дисковод, запустил чтение с диска, и получил простейшую компилированную программу – то есть надпись «Введите дивергентное соотношение». Введя цифру 2, я запустил программу, клацнув кнопкой, и через мгновение на экране появились сложные формулы, как они отображались в компьютерном языке. Результатом работы формулы стали несколько цифр. Я вытащил волшебную палочку и произнёс заклинание: – Редуцио Ревио! И направил палочку на первое, что попалось на столе. Это была многострадальная шоколадная лягушка. Через мгновение она сжалась, став меньше. – Ровно в два раза. С точностью до тысячных долей линии, – заявил я победным тоном, – как правило, волшебники не обладают возможностью точно влиять на свои заклинания. Они могут уменьшить объект в два раза, плюс-минус от одного до двадцати процентов, в зависимости от ситуации. – Круто, – сказал Гарри, – А эти уравнения… – Алгоритм действия редуцио. Хотя существуют заклинания… магические воздействия, вообще не требующие заклинания и имеющие такую сложность, что… – я многозначительно цыкнул зубом. Похоже, мои действия понравились мелкотне. – Но не стоит думать, что можно ткнуть пальцем и стать волшебником. Нужно очень, очень тщательно изучить математику, до глубокого понимания всех этих формул. И лишь тогда вам откроется возможность… если хотите – я мог бы вас научить, но об этом никто не должен знать. – Не откажусь, – сказал Поттер, – а сам ты откуда знаешь? – Это секрет, – улыбнулся я, – только мой личный. Но чтобы изучать эти сложные науки, нужно быть выше обычного мага, которому достаточно простого набора заклинаний. Нужно быть въедливым, обладать живым и упорным умом, и не позволять всеобщей сущеглупости захватить и себя. К примеру вот вам задача, ответа на которую не может дать ни одна книга в гигантской библиотеке Хогвартса – согласно законам трансфигурации, нельзя создать еду, верно? – Так говорится в книге, – тут же подтвердила вызубрившая все учебники Гермиона, – Одно из исключений… – Но воду создать можно. И можно создать соус. Только подумай – соус создать можно, еду нельзя. Воду волшебники создают заклинанием агуаменти, пьют её, но чем она принципиально отличается от еды? Принципиально – ничем. А уж тем более – соус! Соевый, табаско, маринара, сырный или горчичный, кетчуп, не важно… Гермиона задумалась. Гарри тоже. Гарри такие вопросы в голову вряд ли приходили, а вот Гермионе может быть. Хотя кто знает, кто знает. – Постой, ты сказал, что нельзя создать еду, но можно соус. Но соус это суспензия твёрдых питательных веществ в жидкости, разве нет? – Верно, но всё равно – сырный соус можно, сыр создать нельзя. – А если создать соус и извлечь из него частицы? – предположила Гермиона, – это будет считаться созданием еды? – Да, это будет. – Но почему тогда в книге сказано, что еду невозможно создать? – Книгу написал человек, мягко говоря, далёкий от таких въедливых вещей. Он обнаружил, что не может создать хлеб с маслом, и написал, что еду нельзя создать. Он мыслил категориями макромира, более того – макропонятиями, обобщающими огромное количество вещей. – Но это же глупо! – слегка повысила голос девочка, отчего Гарри поморщился, – книга не может врать! – А? С чего бы это? Книги пишут люди, а человеку свойственно ошибаться… и заблуждаться, – улыбнулся я, – если мы посмотрим на это с точки зрения математики и попробуем создать алгоритм создания соуса, или воды, мы обнаружим, что существует параметр, который не используется волшебниками. Более того, этот параметр даже неизвестен им, они не подозревают о его существовании. Этот параметр – питательность. Если совсем грубо сказать – это энергетическая ценность продукта, в калориях, которая необходима для питания. – Но разве это не значит, что можно создать продукт без калорий? – заинтересовалась Гермиона. – Нет, поскольку питательность фактически, неотъемлемо, связана с существованием пищи. К тому же питательность и калории – всего лишь мера для измерения кое-чего более объемлющего. Биологической энергии. – Но соус… – Магический соус не имеет питательности. Только структуру и вкус. То же можно сказать о воде и всех созданных магией вещах. Я потёр руки. – Замечательно. Планы тёмного властелина по захвату власти над миром начинают сбываться. Вы двое назначаетесь моими приспешниками. Гарри хихикнул. Гермиона, видя его реакцию, тоже. Я только улыбнулся. Ну что ж, что ж… Думаю, если в Хогвартсе у меня будет достаточно свободного времени – я смогу проделать большую научную и практическую работу. О том, чтобы расслабить булки и жить жизнью Рональда Уизли и речи идти не могло – я рассматривал свою ситуацию как возможность продолжить свои научные труды, не меньше. Радио пока говорило, потихоньку, да и компьютер стоял и работал. Мы были ещё далеки от Хогвартса – часы показывали четыре часа дня. То есть мы проехали половину пути – праздничный же ужин должен начаться в семь-восемь вечера, точно я не знаю. Но прибытие поезда должно произойти в половине седьмого. Час-полтора продлится пир, а потом сразу же будет отбой. – Лично я намерен поступать на Равенкло. На мой взгляд, мало того что у них лучший декан, так это единственный факультет, провозглашающий то, что в школе нужно вообще-то учиться. Ну и я думаю, никого не удивит, учитывая репутацию факультета, что я занят своими исследованиями, – сказал я, закрывая компьютер, – а вы? – Я наверное тоже, – сказала Гермиона, – но профессор Макгонагалл так рассказывала про Гриффиндор… – Пропаганда. Она у них декан, а любой учитель хочет к себе ученицу, которая бы приносила много баллов факультету. Конечно, она хочет, чтобы ты училась на её факультете. Деканы стараются свалить глупцов другим, а кто поумнее – затянуть к себе на факультет, – ответил я ей тоном знатока, – если бы ты была глупой, то она расписала бы тебе так же мило хафлпафф. – Ты думаешь? – Уверен. * * * * Вечер близился. В поездке время летело довольно быстро. Гермиона Грейнджер, несмотря на свой не самый приятный характер, прочно засела в нашем купе. Хотя почему нашем? Мы с Поттером на брудершафт не пили. Я достал большую тетрадь, куда начал заносить информацию о текущих наблюдениях поведения электроники и при этом поддерживал непринуждённый разговор – Гарри, изначально довольно закрепощённый, куда больше Гермионы стремился к общению со сверстниками, так что вскоре его понесло, и ближайшее время эти двое трещали без умолку. Разговоры, конечно же были о Хогвартсе, которые оба два студента ещё ни разу не видели, и о своих впечатлениях от волшебного мира. Я оказался как бы в уединении, изредка вставляя глубокомысленные фразы, которые никто к тому же не понял. Меня увлекло наблюдение за радиоприёмником, по всей видимости, причина неработы электроники в Хогвартсе заключалась в мощных чарах табу, а не в обилии магии. Почему на электронику наложили табу – это вопрос, как и то, зачем это всё было сделано. Однако, вскоре я заметил, что радиоприёмник начал больше шипеть, и вовсе вышел из строя, когда поезд начал сбавлять ход. – О боже! Я же не переоделся! – воскликнул Поттер и стянул с себя рубашку с такой скоростью, что сразу было заметно, долго одеваться он не привык – Гермиона не успела смутиться, а он уже натянул школьную форму. Грейнджер изначально была в школьной форме, а вот я слегка выделялся на фоне. Но лишь слегка – в отличие от этих двоих, у меня был хоть какой-то вкус в одежде. Поэтому моя мантия имела хороший покрой и все необходимые для мантии элементы, более того, в отличие от обычных накидок, это была мантия с короткими рукавами до локтя. Но на первый взгляд не особенно выделялась. Я засунул неработающий приёмник в сумку, туда же неработающий компьютер, хотя потеря вот его то мне была неприятнее всего. Нужно будет поработать над обходом чар табу. – А почему к нам не постучался староста? – спросила Грейнджер. – Я наложил на дверь запирающее и звукоизолирующее заклинания, – отмахнулся я, – чтобы не тревожили по пустякам. – Ах, ладно, – она встала, – пора уходить. А вещи? – Их доставят, не надо брать с собой. * * * * Несмотря на то, что где-то глубоко в душе я был тем ещё человеком, к однокурсницам, и вообще, ученицам Хогвартса, отнёсся весьма заинтересованно. Что и неудивительно. Трудно найти человека, который сказал бы себе «я слишком стар для них» и развернулся прочь – это было бы бредом сивой кобылы, поскольку нет такого человека, который в душе чувствовал бы себя стариком. А если есть – наверняка найдутся, то это редкостные идиоты, засранцы, крючкотворы и крохоборы, которым нечем гордиться, кроме как своим возрастом, якобы дающим им ореол мудрой старости. Нет, вовсе нет, всю свою жизнь, прошлую, я воспринимал куда легче. Я выучился, а после этого… занялся интересным делом, и занимался им, не замечая, как летят года, а волосы становятся седыми. Я просто не обращал на это никакого внимания – не ждал, что когда-то потом будет жизнь. Не откладывал в долгий ящик и жил спокойно. И нет в нормальном человеке такого, чтобы он чувствовал себя старым, потому что человек есть человек. Время пролетает так быстро, что чтобы почувствовать себя стариком, нужно прожить, наверное, тысячелетий десять, не меньше. В остальном же… Ничего не менялось. Я остался тем же самым парнишкой, который в свои одиннадцать лет плыл на лодке к Хогвартсу, среди десятков таких же, как я сам. Не было у меня такого ощущения, что я постарел, не было. Может быть кто-то с радостью отсчитывает прошедшие года и гордится тем, что он уже не сопливый юнец, но это явно было не про меня, как и не про всех, кто истинно занимается наукой. Таким, как я – жизни всегда мало. Именно поэтому я не чувствовал особого презрения к тем детям, которые меня окружали, и не считал себя чем-то выше их. Они учатся – я тоже всю свою жизнь учился, они делают глупости – но на фоне тех глупостей, которые делают так называемые «взрослые» люди, они безобидны. В большинстве своём. Поэтому покажите мне джентльмена, который предпочёл бы умудрённую опытом коварную женщину за тридцать, юной деве – и я первым брошу в него камень за лицемерие. Это не значит, что я резко воспылал влечением к девочкам моего нынешнего возраста – вовсе нет, но поглядывал на них с интересом, любопытством и может быть даже какими-то планами. А может быть и ещё каким отношением – мне было глубоко плевать, придёт время – цветы созреют, а до тех пор можно за ними ухаживать и расставлять на свои места. В жизни моей было всего две отрады – это наука и женщины. Правда, они почему-то плохо сочетались, поскольку требовали одного и того же – времени, денег и любви. Перед тем, как началось распределение, я наконец-то мог рассмотреть при свете факелов, всех своих однокурсниц, составив о их внешности определённое мнение. Хотя я бы предпочёл составить мнение о их характере. Неудержимый казанова рвался из моего нутра. И я чувствовал, что на кого-то должно обрушиться всё обаяние великого и ужасного меня. Среди всех этих девушек, большая часть сразу отсеивалась, поскольку половина из них уступала в красоте Гермионе Грейнджер, среди оставшихся я отмёл в сторону двух девочек с индусскими чертами и остановил свой взор на красивой, на вид утончённой и миловидной девочке с волосами цвета спелой пшеницы. На ней была тоже не слишком обычная мантия, явно не от мадам Малкин – что говорило о том, что мы можем подружиться. Это всё сочеталось с тонкими чертами лица, стройной фигурой, прямыми волосами, уложенными в причёску и голубого цвета глазами. Как зовут эту фею – я пока не знал. Скоро узнаю. В среде благородных, всегда помолвки, свадьбы и прочие отношения занимали едва ли не главное место – я даже грешным делом думаю, что они живут только с одним, главным вопросом в жизни – кто станет семьёй. Такие приземлённые вещи, как эмоции, их волновали мало. Что ж, я не стал сразу рубить с плеча, и незаметно понаблюдав за приглянувшейся мне девочкой, перевёл дух. При этом полностью проигнорировал привидений, которые немного осточертели мне. Нежить поганая. * * * * Гарри волновался. От волнения он слегка покачивался, я ткнул его пальцем в бок. – Чего трясёшься? – А вдруг… – он осёкся, – вдруг меня не выберут? – Ты что, пьяный что ли? Ты уже здесь. – А… – Гарри слегка опешил. – Успокойся, шляпа сама распределит. Здесь не может произойти ничего плохого – ты просто садишься, слушаешь шляпу и решаешь, на какой факультет тебя распределять. Можешь попросить её. Рядом с нами стояла Гермиона, которая с трудом сдерживала желание тут же начать рассказывать всё, что она прочитала про шляпу. Я ткнул пальцем в бок и её. Она дёрнулась и гневно посмотрела на меня. Улыбнувшись ей, заложил руки за спину. Директор Хогвартса – тот самый загадочный Альбус Дамблдор. Примерно так я его себе и представлял – старик с белой бородой и в мантии вырвиглазного цвета, который восседал на месте директора и надзирал за происходящим. Распределение было… скучным делом. Каждый волшебник, обучавшийся в Хогвартсе, проходил его и ещё каждый год наблюдал эту картину. Она настолько прочно въелась в мою память, но… немногие могут дважды побыть на месте распределяемого первокурсника. Поэтому благодарил судьбу за такой подарок – за возможность ещё раз окунуться в фонтан юности. Всех, кто проходил распределение, нужно было запомнить. Не то чтобы эта информация была нужна – но всё же, стыдно не знать других первокурсников и первокурсниц. Девочку, которая мне приглянулась, распределяли прямо перед Поттером. Потому что фамилия её – Гринграсс, Дафна Гринграсс. Что ж… Слизерин, гринграссы, чистокровные – и тем не менее, стоило бы подумать над тем, как пойти в атаку. Следующей была Грейнджер, которая отправилась в Равенкло. Думаю, вариант с гриффиндором был исключён с самого начала – шляпа убедит её лучше, чем Макгонагалл, потому что Грейнджер редкостная… зануда. И вот, наконец, добрались до Поттера. – Поттер Гарри, – сухо провозгласила Макгонагалл, глядя на свой листок и сразу же – на толпу первокурсников. Поттер испуганно мялся, так что только тычок заставил его сдвинуться с места. Мне же это было неприятно. То, что весь зал затих и начал «она сказала Гарри Поттер?» «Тот самый Гарри Поттер?». Как по мне, знаменитость среди волшебников – не самая лучшая вещь. Они идиоты, поэтому сегодня могут в ногах валяться и визжать от счастья, а завтра – пара публикаций в пророке и уже тебя проклинают. Это не то, что маглы – волшебники очень, очень непостоянны. Поттер несмело двинулся, было заметно, что он слушал все эти шёпотки, и от того ещё больше волновался. Хотя… чему тут волноваться? Надел шляпу, пошёл куда сказали, вот и всё. Наверное, первокурсников специально потомили, чтобы они занервничали. Старый трюк, но рабочий. И ведь работает же. Шляпа опустилась и началась нервотрёпка для всех, потому что ответа не было. Довольно формальная процедура, но почему-то оживление и нервозность в зале было очень сильным. Я не парился, а вот студенты и преподаватели – ещё как. И трудно было сказать, что там сейчас происходит. Прошла минута, другая, третья, мне уже надоедало стоять, но решения всё ещё не было – Поттер о чём-то болтал со шляпой. Директор загадочно поглядвал на преподавателей и поглаживал бороду, тогда как студенты расшумелись, и ему пришлось пришикнуть на них. Томление достигло своего пика на пятой минуте, и наконец, шляпа выдала: – Равенкло! – прокричала она на весь зал. Поттер явно подходил для Гриффиндора, так как был простым учеником. Не отягощённым особыми талантами или особыми амбициями. Тем не менее, не знаю, может он просто вслед за Гермионой попросил… Стол Равенкловцев взорвался громом аплодисментов, как и другие столы, но атмосферу над столом Гриффиндорцев можно назвать по-настоящему мрачной. У меня сложилось такое впечатление, что они все уже заочно записали Поттера к себе в Гриффиндор и не сомневались. То же можно сказать о директоре школы и профессорах – больше всего ликовал маленький профессор, и правда похожий на полурослика. Однако, шум долго не продлился – Поттер сел рядом с учениками Равенкло, к великому сожалению гриффиндора. По-моему, мои братья-близнецы просто таки почувствовали себя обманутыми. До фамилии Уизли добрались только к концу. Уизли Рональд, – произнесла Макгонагалл. Поскольку толпа первокурсников поредела и от неё осталось всего несколько человек – на меня уже насмотрелись все – и студенты, и профессора, и однокурсники. Я поправил мантию и приосанившись, пошёл к ней. Однако, случился небольшой инцидент. Не успел я подойти к табурету и оказаться близко со шляпой, которую держала Макгонагалл, как шляпа завопила: – Равенкло! – Эй, – возмутился я. Макгонагалл была немного сбита с толку. – Кхм, – она указала мне взглядом на табурет. Я сел. – Я уже сказала, – несколько сварливо произнесла шляпа, которую макгонагалл не успела надеть мне на голову, – Не заставляйте меня повторять дважды, Равенкло. А теперь иди к своим, мальчик. – Как вам будет угодно, уважаемая шляпа, – кивнул я вежливо. Хм… – Постойте, мистер Уизли, – прервала меня Макгонагалл, хотя я уже пошёл к столу и мне пришлось обернуться, – должно быть какая-то ошибка. Вернитесь. – Да вы издеваетесь? – в один голос произнесли двое – я и распределяющая шляпа. – Нет, – Макгонагалл поджала губы и стала похожа на живое воплощение сухости и сварливости, – мистер Уизли, вернитесь. – Хорошо, – я вернулся. – Садитесь. Я сел. Но шляпа мне на голову почему-то не наделась – макгонагалл пыталась её надеть, но шляпа летала над головой и не опускалась. – Профессор Макгонагалл, – строго сказала шляпа, – у вас какие-то проблемы со слухом? В зале послышались смешки. В этот момент этот старый кусок ткани издал такой душераздирающий звук, от которого, по-моему, у меня лопнули барабанные перепонки, а все студенты, которые сидели близко, закрыли уши руками: – Равенклоооо! – проорала шляпа децибел под сто двадцать, и прекратив ор, прокашлялась, и обратилась ко мне, – иди. Я встал и пока МакГонагалл слегка пошатывалась от звукового удара, пошёл к своему факультету. Профессор Макгонагалл восстановила равновесие только спустя несколько секунд, когда я уже сел за свой стол. – Продолжайте распределение, – прозвучал голос Дамблдора над залом. Я сел рядом с остальными первокурсниками – трое из которых мои знакомые, с остальыми ещё стоило познакомиться. Хотя имена я их знал – Терри Бут, к примеру – пухлощёкий, мордастенький мальчик. – Что ты сделал со шляпой? – спросил Гарри. – Это не я, это она сама. И вообще, какого чёрта макгонагалл не послушала шляпу – это к ней вопрос. Я тут не при чём. – А ты теперь создал любопытный прецедент, – сказал кто-то из старшекурсников, – в истории Хогвартса не было такого, чтобы шляпа распределяла ученика до того, как её наденут. Или хотя бы поднесут к голове. Другой парниша, курса с третьего, то есть на вид лет тринадцати-четырнадцати, сказал: – Должно быть у мистера Уизли слишком ярко выражены черты факультета? – Но не настолько же? – спорил другой. Мне хотелось спать.