Что, если...

      Честно говоря, Тсуна не особо-то и удивился, когда умер. Когда-то это должно было произойти, и тридцать пять лет — не самый плохой возраст, учитывая, что «трон» он занял в шестнадцать.              Хотя Вонголу было все-таки жалко — наследника он не оставил, а его zio, который в обход советов его папочки и тогда еще живого Девятого был назначен преемником, умер раньше него минуты на три.              Он много сил угробил на эту Семью, превращая ее в нечто достойное, и теперь все усилия пойдут одной всем известной дорогой, не в последнюю очередь благодаря его выжившим Хранителям и Варии.              Уж они, потеряв свое Небо, стесняться в средствах не будут, залив мафию и не только кровью… А потом тихо и мирно сдохнут от тоски — или громко и треском, взяв самоубийственную миссию.              Да и любимый репетитор (чтоб его черти в аду драли) за смерть ученика мстить будет страшно.              В конце концов, Святым называли Тсунаеши, а не его семью.              За что ему такая честь от набожных итальянцев, понять Дечимо было не дано, но раз уж даже варийцы тихим шепотком и совершенно серьезно и без издевки его так называли, значит, было за что.              Нет, Тсуна врал. Вонголу ему было не жалко. Жалко ему было семью, а не Семью, да потраченных на последнюю усилий по вытаскиванию из задницы.              Был бы у Тсунаеши шанс — и он прекрасно прожил бы без этой занозы в пятой точке, только в компании тех людей, что стали ему действительно семьей, не по крови, конечно. Но кто сказал, что построенный собственными усилиями дом хуже, чем доставшийся по наследству?              Видимо, мелькнувшие мысли про шанс были восприняты мирозданием, как намек на желание прожить жизнь заново… в параллельном мире в теле старшего брата.              Когда Тсуна первый раз взглянул в зеркало, выползая из окровавленной ванны, то чуть не навернулся прямо на месте, и причина была не в кружащейся голове от фатальной потери крови, которую сейчас заменяло Пламя, а в отражении.              Сперва он подумал, что это любимый nonnо так шутит, высказывая свое «фи» на попытку самоубийства (вернее, не попытку, так как предыдущий владелец тела благополучно свалил на тот свет, оставив ему воспоминания), но оказалось, что нет — отражение было его собственное.              И если в прошлой жизни от Джотто его отличали цвет волос и глаз, да более азиатские черты лица, то здесь на него уставилась более молодая копия Примо.              Не зная, что тот давно мертв, и маму можно было бы заподозрить в измене… Или Вонголу в клонировании.              Но до клонирования мафия ни в его мире, ни в этом еще не добралась и слава всем известным богам (и умным Большим Боссам, которые эту технологию тормозили, саботировали и вообще всячески давили — проблемы перевешивали возможные плюсы, и это не считая этичности, которая, вопреки мнению многих, у них была).              О том, насколько мир параллельный, Тсунаеши понял, стоило только чуть копнуть мешанину доставшихся ему в наследство от Иетсуны воспоминаний.              Начать стоило с того, что в этом мире детей Савада было двое, и имя Тсунаеши принадлежало девушке.              Сразу вспомнились шуточки Мукуро на тему «Тсу-кун, ты очень миленький… А если бы ты был Тсу-тян, то был бы еще милее!»              Девушка из него и впрямь чисто внешне получилась миловидной… если стянуть с нее те тряпки, которые та называет одеждой, и убрать явно мешающуюся и давно не стриженную челку.              Тсуна и сам не был в ее возрасте образцом аккуратности, однако до такой откровенной неряшливости не доходил. А ведь та была девочкой, а они, даже откровенно страшненькие или бедные, за собой старались следить.              И ведь дело было не в отсутствии возможностей, это, по мнению сестрички, была маскировка.              От кого она маскировалась и чем в таком случае плох образ милой и прилежной ученицы наподобие Киоко-чан, не понятно. Как и странные обиды и претензии к окружающим по поводу того, что ее считают мусором (долгое общение с Занзасом, мда…) и никчемной ни на что не способной серой мышкой — сама же себе такой образ создала, и ничьей вины в этом кроме ее собственной нет.              Всегда ведь можно было взять за основу каа-сан, ту же Киоко или, как крайность, Хару. Боги, да даже просто девочку-ботаника из себя можно изобразить, благо, мозги у этой версии его были, и даже не задавленные в детстве печатью.              Короче, если уж так захотелось поиграть в таинственность и прочую хрень, то всегда можно было выбрать образ, отличный от неудачницы.              Конечно, на этом фоне всегда аккуратный в идеально подогнанной по фигуре форме Иетсуна выигрывал даже чисто внешне, интеллект печатью у него тоже никто не подавлял, и он его не скрывал — поэтому, разумеется, сравнение шло не в пользу Тсунаеши.              Хотя в чем им соревноваться, не понятно — как минимум из-за пола требования к ним были разные.              И нет, он не дискриминировал женщин, не считал их хуже или глупее мужчин, просто в той же школе от мальчишек больше ожидались спортивные достижения, а от девочек — творческие или домоводческие.              Никто, конечно, не был против, если бы все было наоборот, и кто-то из парней стал гением в готовке, а девушка выступала за честь боксерского клуба, так что превзойти брата Тсунаеши могла, просто перестав валять дурака и вместо бесполезного для нее клуба домоводства отправившись к айтишникам, где ее приняли бы с распростертыми объятиями.              (Бесполезном — потому что окромя кофе у нее ничего не получалось, кулинарные способности Наны девушку миновали, перейдя, почему-то, к Иетсуне).              Ничего криминального в ее таланте не было, зато уважения бы прибавилось — их школа традиционно отставала в этом направлении, на олимпиадах и выставках не входя даже в первую полусотню, так что способности Тсунаеши оценила бы как минимум администрация.              Но младшенькая с чего-то решила свои способности, которые могли бы помочь ей встать на одном уровне с братом хотя бы в их, школьной, среде, спрятать.              Что у Иетсуны, что у самого Тсуны с высокими технологиями отношения были на уровне пользователя, пусть усилиями Реборна и очень продвинутого.              Репетитор вбивал знания намертво, и, по его мнению, «продвинутый пользователь» — это кто-то со способностями инженера, механика и кракера минимум. Тсуна, конечно, все необходимое освоил на должном по мнению репетитора уровне, но все еще оставался именно пользователем. Разобраться в новой игрушке — это пожалуйста, раз плюнуть, а вот улучшить или изобрести что-то новенькое — это не к нему.              За технику в его семье отвечали Гокудера и подросший Ламбо с Шоичи и Спаннером, при редкой (но меткой) поддержке Верде.              Так что мозги местной Тсунаеши, заточенные именно в этом направлении, были бы весьма кстати, и позволили бы ей очень даже высоко подняться в Семье, раз уж та так хотела залезть в ту клоаку, которой сейчас является мафия.              Но, опять-таки, что-то в логике девчонки было сломано, причем даже не типично-женским, а каким-то абсолютно ебанутым способом, и вместо относительно честной борьбы та собиралась кусаться из углов, подобно мелкой, но от этого не менее опасной крысе.              В том, что местная Савада Тсунаеши — это не его параллельная версия, стало понятно, стоило только присмотреться к этим поступкам. Сам Тсуна на дух не переносил предателей, был до неприятности принципиальным, и протянуть руку был готов даже отъявленным преступникам, вытаскивая тех из кровавой тьмы.              За что и был прозван тем самым Святым Небом.              У местной Савады Тсунаеши его принципы отсутствовали. Нет, конечно, на первый взгляд, она была милой, приятной, понимающей и далее по списку, с пламенем Неба, незамеченным в свое время отцом и Ноно, которое обещало дом, поддержку и семью.              А вот на второй вылезало такое дерьмо, что плеваться хотелось.              Пламя у сестрички было густым, тягучим, и оседало на людях, словно деготь или мед, понижая критичность мышления и повышая доверие к ней самой.              Бороться с этим было вполне возможно, хотя и с трудом, но было бы желание и мозги, чего у местных вариантов его знакомых явно не нашлось.              То, с какой легкостью и радостью даже Реборн нырнул в паутину Тсунаеши, говорило о многом.              Например, о том, что различия с его собственным репетитором у того были весьма весомыми.              Реборн всегда доводил дело до конца, и если он брался за ученика, то выжимал из него все соки, развивая даже те стороны, в которых способности стремились в минус бесконечность, превращая если не в идеального человека, то выдающегося — точно, причем не только в плане интеллекта и физической подготовки, но и морально.              Киллер для своей профессии в частности и как мафиози в целом имел очень твердый моральный компас, хотя и на сделку с совестью был вполне способен.              Недаром ученики Аркобалено Солнца были тому преданы до гробовой доски — было за что. А еще потому что тот был предан им в ответ, пусть и не произнося о своей привязанности вслух.              Для самого Тсуны, с детства не имевшего надежной мужской руки, которая была у его одноклассников, Реборн стал первым и самым весомым авторитетом. Именно его тогда еще подросток в мыслях иногда называл отцом — потому что, несмотря на садизм и черное чувство юмора, тот в его воспитании принимал самое прямое участие, выступая той самой, так необходимой для него отцовской фигурой.              Емицу мог ругаться, плеваться, истерить, но сделать ничего не мог — киллер к моменту его появления в жизни Тсуны прочно занял в сознании парня место отца, и уходить оттуда только из-за появления биологического папаши не собирался.              Вслух об этом они с репетитором никогда не говорили, однако подарки на день отца доставались исключительно Реборну, и то, что тот их не только принимал, но и бережно хранил, говорило о многом.              Поэтому то, что в этом мире репетитор так легко бросил ученика в пользу его милой сестры, продавшись за пару чашек кофе, было … неприятно.              Так же неприятно, как видеть агрессию со стороны местных Хранителей, направленную на него.       Никто, просто никто, блядь, не захотел увидеть за ледяным застывшим лицом сломленного ребенка, который по уровню социализации находился едва ли не на уровне так называемых «маугли». Да Мукуро и его банда сразу после лабораторий Эстранео по сравнению с Иетсуной демонстрировали просто изумительные способности в общении и эмпатии, а ведь те провели всю жизнь в лабораториях.       У Иетсуны благодаря «тренировкам» Емицу практически отсутствовала способность понимать окружающих его людей, были искажены моральные установки, а сознание больше напоминало хрупкую, сотню раз переклеенную из осколков хрустальную вазу.              Тот и держался-то только на силе воли и мечте, что однажды этот ад закончится.              Он претензий Тсунаеши просто не понимал (впрочем, сам Тсуна тоже. Но он хотя бы видел ненормальность происходящего), как и ожиданий репетитора.              Черт возьми, у несчастного ребенка было гребанное ПТСР, как у ветерана, прошедшего боевые точки, а придурок-Емицу запихнул его без какой-либо реабилитации к гражданским детям.              Как тот никого не убил, а обошелся сломанными костями и вспышками агрессии, непонятно. Ничем иным, кроме чуда, это быть не могло.              И вот эти до боли очевидные для кого-то с опытом Реборна звоночки были списаны на дерьмовый характер и хулиганство.              Ничем иным, кроме откровенной халатности, это вызвано быть не могло.              Поэтому ничего удивительного, что, осознав собственную бесполезность и ненужность в этом мире для всех вокруг себя, мальчишка просто тихо и мирно перерезал вены.              У него Пламени-то на тот момент почти не осталось — а это надо постараться до такой степени довести. У пробужденных пламенников воля к жизни была высока, а уж у Небес так вообще зашкаливала. Выкарабкаться они могли, если имели хотя бы капельку огня души, цепляясь за жизнь руками, ногами и зубами, буквально выгрызая себе право на существование.              До тех пор, пока было ради чего жить, Небеса были способны вставать снова и снова, сквозь боль, сломанные кости, порванные мышцы и почти не функционирующие органы. Даже если после этого бы они не выжили, пока за спиной была их семья, те были почти непобедимы.              Даже если это была лишь эфемерная идея семьи, без ее фактического наличия.              Поэтому обычно самоубийство Небо могло совершить только по одной причине — ради защиты того, что было для него наиболее важно.              И то, что самый живучий элемент Пламени так просто решил сдаться, было самым настоящим святотатством, и по законам мафии виновных в этом ждало только одно.              Смерть.              Так что окружающим очень, очень повезло, что влюбленная в него Три-ни-Сетте закинула его в тело умершего парня.              Или не очень.              В конце концов, жить ему хотелось нормально, а не с вечным ожиданием удара в спину от вставшей во главе Вонголы сестренки. Да и утащить в окончательное дерьмо то, что он так старательно приводил в прошлом мире в порядок… даже представлять это было больно. Не в этическом плане, нет — скорее, чисто эстетическом.              Да и далеко не факт, что мелкую пигалицу примут кровавые кольца Вонголы, а не превратят в пускающую слюни идиотку.              Судя по имеющимся у него воспоминаниям, отличий в характерах тех же Джотто и Риккардо в этом мире не было.              А оба Неба, хотя во многих вопросах были не согласны, в одном были совершенно точно солидарны –в отношении к двуличным тварям.              По этой самой причине, кстати, несмотря на то, что формально Деймон являлся предателем, ни Риккардо, ни Джотто с остальными Хранителями того не слишком-то винили. Ведь, фактически, пусть методы у первого Тумана Вонголы были весьма грязными, однако тот прекрасно осознавал, кем являлся, и не пытался прятаться за маской белого и пушистого.              Поэтому полные кольца Вонголы — а именно такие использовались на церемонии коронации — вполне могли дать Тсунаеши по мозгам.              Ведь для того, чтобы действительно получить их одобрение, нужно иметь не розовые очки на глазах и наивный идеализм, а колоссальную волю и стальную решимость. Только в этом случае простительно первое — сколь бы простодушными и глупыми ни были цели, если твоя решимость велика, если ты готов до конца отстаивать свои принципы, то их примут.              У Тсунаеши этого просто не было. Желаний и амбиций — через край. Готовности бороться за них, защищая всем своим существом — нет.              Поэтому, несмотря на так называемое пламя Истинного Неба, того у нее было откровенно мало. Да, оно было густое, плотное и липкое, она даже могла выйти ненадолго в гиперрежим с помощью пилюль — но это все. Она навсегда останется на этом уровне просто потому, что неспособна собрать достаточно решимости, не имеет монолитно-каменных убеждений, не готова закрывать собой своих Хранителей нерушимой стеной в случае угрозы. Ее очаг просто нечем распалить до нужного состояния.              Пламя питает воля и решимость, страстное желание — не важно, какое. И у Тсунаеши этого просто-напросто нет.              Как Реборн, являющийся не просто репетитором, но и одним из сильнейших пламенных в мире, этого не видит — не понятно.              Ведь всем известно — нет резерва, есть только предел тому, сколько Пламени ты можешь пропустить через себя, и вот он как раз-таки у каждого разный. Его, конечно же, можно развить тренировками, вот только это бесполезно, если пропускать через себя тебе почти нечего.              Разумеется, можно воспитать в себе характер, перековать, закалить себя, распалив решимость до предела, но это очень долгий, муторный процесс, который его Реборн выполнял с невероятным терпением.              Местная Тсунаеши тоже могла бы попытаться… вот только для этого было нужно и желание, и основа.              И если последнее, возможно, в той еще было, то вот первого не наблюдалось.              А если человек чего-то не хочет, то даже лучший репетитор в мире не способен этого добиться.              Ведь, несмотря на все вопли, крики и панику, в глубине души сам Тсуна искренне хотел измениться. Хотел перестать быть неудачником, хотел заставить сперва мать, а потом — и самого Реборна гордиться.              И именно благодаря этому маленькому, почти угасшему желанию Аркобалено смог превратить его в того, кем он являлся сейчас.              Для него было достаточно одного того, что кто-то сказал ему, что он что-то может, даже если окружающее и даже он сам были уверены в обратном.              Его сестра же, напротив, несмотря на то, что знала, что способна на большее, ограничивалась уже имеющимся, и, хотя и имела амбиции, воспринимала мафию и пост Дечимо скорее как игру-рпг, в которые любила играть со своими друзьями.              А в игре, даже если ты стараешься приложить все усилия, чтобы победить, в проигрыше нет ничего страшного. Всегда можно попробовать еще раз.              Она просто не видела необходимости выкладываться на все сто процентов, ей не жег спину шрам в форме римской цифры десять, она не понимала — какого это, стоять, защищая свою семью и знать, что в случае проигрыша они потеряют нечто большее, чем жизнь.              В этом не было ее вины — это Тсуну жизнь, не жалея, протянула через все возможное дерьмо, вот только он сомневался, что она смогла бы пройти через это и не умереть.              Потому что жизнь — это не игра. Это страшное, опасное место, где каждый твой неверный шаг может привести не только к твоей смерти, но и к гибели тех, кто доверил тебе свою жизнь.              По какой-то причине Савада Тсунаеши не ощущала тяжелого груза этого доверия, воспринимая это, как должное, как что-то обыденное.              Для Тсуны каждый человек, отдавший ему в руки свою судьбу, свое будущее, становился драгоценным. Не важно, сколь незначительными те являлись для Семьи и мира в целом — они доверились ему, они отдали ему самое важное, что у них было, и он не имел права относиться к этому легкомысленно.              Это было тяжело — как Атланту, держащему на своих плечах небосвод, это было страшно — не оправдать, не удержать возложенную на него ношу… А еще это было предметом его гордости, первоосновой его решимости.              Он должен был справиться, он хотел с этим справиться, оправдать чужие надежды, защитить их мечты и стремления.              Его это не ломало, а давало силы двигаться дальше.              Потому что семья — это не бремя, не игрушка и не показатель статуса. Это опора, это то, что дает силы двигаться дальше, надежду и решимость, когда кажется, что мир рухнул.              И его сестра этого не понимала.              Возможно, ему стоит научить ее этому?                     ***              Уровень происходящего вокруг идиотизма теперь уже Иетсуну ввергал в уныние.              Такое ощущение, что даже отец, который вроде как хотел поставить его во главе Вонголы, создавая из него этакую марионетку, на самом деле хочет его незамысловато убить.              Ничем иным отсутствие на его стороне хотя бы представителей, не то, что Хранителей, объяснить было нельзя.              То есть предполагалось, что он в одиночку будет пиздиться с Варией за все кольца по очереди, что ли?              Что за бред?              Конечно, Абсолютная Гармония, коей он и являлся, могла демонстрировать признаки каждого элемента, вот только откуда Червелло и окружающим об этом знать? У оригинального-то Иетсуны Пламя было с небольшим сдвигом в ледяную часть, как отражение способности строить связи с окружающими. Он при всем желании не смог бы продемонстрировать необходимые качества, которые бы удовлетворили кольца.              Это было бы смешно, если бы не было так грустно.              А Тсунаеши, стервозина мелкая, явно гордилась загнанным в угол братом. Нашла чем — после такого фортеля кольца, ее может быть, и примут — в конце концов, наследие Вонголы не зря называлось Грехом, вот только тащить на себе кровавое прошлое Семьи не самое простое занятие, и у нее просто не хватит на это сил.              Потому что Грех — это не метафора. Это вполне ощутимая вещь, которую в полной мере он ощутил на себе во время своего Испытания.              Он отказался от него. Признавал его существование, но отказался.              Тсунаеши, с ее жаждой признания, вляпается в него по самое не хочу.              В общем, его разрывали противоречия — с одной стороны, было бы забавно посмотреть, как Вонгола и окружающие вылезают из того дерьма, в которое их утащит сестричка, с другой — та самая его черта, из-за которой он и был Святым Небом.              В общем, к официальному началу Конфликта Колец он чувствовал себя уставшим, заебавшимся и очень-очень злым, потому что родной репетитор, вместо того, чтобы хотя бы минимально подготовить его к предстоящим сражениям, вместо этого нянчил эго Тсунаеши.              Если бы мальчишка был все еще жив, после этого фарса точно бы убился.              Конечно, ему самому помощь Реборна была нафиг не нужна, но хотя бы моральную поддержку он оказать мог? Хоть вид сделать окружающие могут, что пришли посмотреть не на то, как его ровным слоем раскатывают по рингу?              А потом он ощутил знакомое Пламя, взревевшее в бешенстве знакомыми всполохами на грани сознания.              Гиперинтуиция довольно мурлыкнула, подтверждая, что да, перед ним не местный Занзас, а его собственный zio.              Ну, способ скинуть накопившийся стресс и недовольство только что появился — это здешних варийцев он боялся нечаянно в порыве чувств пришибить, а вот zio, который все его привычки знал назубок и регулярно выступал в качестве спарринг-партнера, подходил как нельзя более идеально.              — Разве так нужно приветствовать своего zio, мелкий мусор? — ухмыляясь, спросил Занзас, и Тсуна оскалился, готовясь продемонстрировать, как нужно здороваться с горячо любимым дядюшкой.              Оставалось надеяться, что окружающие вмешиваться не будут.              Иначе за их сохранность они ответственности не несут.