Ферзь любит свой цвет

      «Когда мне сказали, за кого я выйду замуж, мир казался мне ярким витражом из цветного стекла, наполненным золотыми переливами солнечных лучей, но когда это произошло…»       Одинокая бабочка упрямо билась о стекло прозрачной лампы на пыльном столе, словно пытаясь разбить его и проникнуть внутрь, в самое ядро мерцающего огня, чтобы бессмысленно сгореть, но хоть на миг засиять и превратиться вспышку света.       Существуют какие-то безликие отрывки из её имени, непонятные подписи на документах, старый штамп в паспорте и одинокий бокал белого вина, которое она купила сегодня утром за мизерную цену, не превышающую собственную жизнь. Но её самой — уже давно не существовало. Наверное, привычное чувство отвращения к самой себе и всепожирающая тоска давно отбили в ней желание хоть как-то бороться за свою жизнь. Ведь она давно превратилась лишь в отрывок бессмысленного существования.       Сапфировый луч робким покровом юркнул в полутемную спальню, искривляя очертания безликой мебели и беззвучно напевая о наступлении нового утра. Одно из немногих, что девушка несказанно любила в этой жизни, носило красивое и лёгкое название, состоящее из призрачных букв — р а с с в е т.       В воздухе царил отвратительный запах сигаретного дыма, сумевший в какой-то неуловимый миг убить приторный аромат старых и давно приевшихся духов. Теперь здесь тянет лишь холодным одиночеством и вечными страданиями, что с недавних пор стали привычными спутниками жизни. Здесь её никто не будет встречать, взволнованно крича у двери: «Ради всего святого, Сакура, почему так долго? Ужин давно остыл!». Никто и никогда не поинтересуется её самочувствием, и вообще, всё ли у неё хорошо.       Она старалась. Она действительно старалась оправдать свою новую фамилию и быть одной из тех девушек, каких предпочитает её дорогой муж.       Хрупкие плечи небрежно покрывали розовые волосы, длинным шелком ниспадая на грудь и ниже, до самой талии. Потому что так нравилось Саске…       На чистом и аккуратном лице всегда присутствовали черная тушь на и без того густых ресницах, персиковый лёгкий румянец и розовый блеск на нежных губах. Потому что так хотел Саске…       Миниатюрное тело обрамлено в игривый шёлк белоснежного платья, неразличимо сливающегося с бледной кожей. Потому что так любил Саске…       Внешность, одежда, фигура… Саске обожал всё, что было на Сакуре, но пламенно презирал её саму.       А девушка, в свою очередь, презирала длинные волосы и белый цвет.       Потому что это не её. Потому что это не она. Сакура не узнавала себя.       «И даже собственное имя казалось чужим и непостижимым…       Она искренне ненавидела этот проклятый маскарад идеально подобранной куклы, что так сильно нравился Учихе, которого она бездумно любила, и ради которого терпела свой безликий образ. До последнего рукоприкладства…       «Всё это время я была для него маленькой собачкой, готовой выполнять любую команду, лишь бы угодить хозяину. Наивная идиотка…» — тихий шелест разбитых мыслей раздался где-то на самом дне души.       Отложив полупустой бокал, Сакура медленно приподнялась, и ватные ноги коснулись холодного пола, в следующую секунду намереваясь принять костлявый груз на себя и донести его до одинокого туалетного столика. Почему-то именно сейчас она ощутила дикое желание столкнуться лицом к лицу с самой собой. С той, которой уже нет и не будет.       Сакура непроизвольно издала глухой всхлип, когда её туманный взор упал на собственное отражение в идеально вымытом зеркале. Чистое миловидное лицо, потому что ассорти синяков, ссадин и кровоподтёков расположено на скрытых участках тела… Сколько ещё ей предстояло бы терпеть?       Что-то дало резкий сбой в бесконечном механизме личной жизни, и сломанная шестерёнка с глухим треском вылетела из привычного строения, сбивая по пути значущий винтик, который навсегда потерял жизненные ориентиры. Два года жизни и не жизни слились для неё в одну серую массу, и золотая клетка исказилась в чёрную коробку, выбраться из который не предстояло возможным уже никогда.       Он не отпустит.       Она так и застыла с немой истерикой внутри себя, вглядываясь в когда-то изумрудные и по настоящему счастливые глаза, что теперь отдают мутной бирюзой, дикой усталостью и нежеланием существовать.       Её сильно воротило от самой себя и от мимолётной мысли о том, что она подаёт воистину большие надежды для фамилии Учиха. Сакура собственноручно позволила всему случиться, и даже в некоторых моментах подталкивала саму себя в эту безликую пропасть, наивно думая, что таким образом исполнит свои мечты, помогая подняться себе на ступеньку выше. Но, как правило, такие толчки в спину обычно приводят только в сущий мрак, в котором просто не существует солнца. Пусть Саске сотрет свои золотые перспективы в пыль, потому что Сакура больше не может держаться.       «Эта обручалка смотрится отвратительно на твоих руках!» — тихо подсказало сознание, и в следующий миг золотое кольцо с чёрным камнем, символом семейства Учих, стремительно укатилось куда-то в тень под мебель.       Одинокая слеза стремительно скользнула по щеке, и Сакура крепко сжала побледневшие кулаки, медленно опуская отчужденный взгляд на белую поверхность, где мирно покоилось несколько тюбиков снотворного и успокоительного. Странная пелена затмила глаза, и девушка от чего-то странно ухмыльнулась, смакуя ещё одно, только что полюбившиеся ей сквозящее слово — с в о б о д а…       Не теряя времени, Сакура незамедлительно вывернула содержание матовых тюбиков, и в её изящных ладонях вмиг засияли вытянутой формы безликие таблетки. Стеклянные глаза опасно блеснули в сторону одинокого бокала на прикроватном столике, куда стремительно потянулись дрожащие руки.       «Интересно, ты заплачешь, когда я перестану дышать?»       Сознание застыло в неведении, что-то необъяснимое завладело разумом, и для Сакуры контролировать свои действия больше не предстояло возможным. Что-то стремительно щёлкнуло глубоко внутри, и в следующую секунду девушка ощутила отчетливый вкус таблеток у себя во рту, отдающий шелестом спасения, вечного спокойствия и долгожданной свободы. Конечно, это всё проделки её неистощимого воображения, ведь нормальный человек чувствует отголоски болезней и горький привкус старой больницы.       Рука преданно поднесла жидкость, и Сакура стремительно сделала несколько глотков.       Надо же… Мир действительно казался ей цветным витражом, от которого веяло вечным теплом и перламутровым светом, ровно до того момента, пока неведомая сила не бросила в него ту самую шестерёнку, и яркое стекло вдребезги рассыпалось, оставляя после себя блёклые осколки, медленно теряющие свой насыщенный свет.       Она бы могла продолжать пытаться в тысячный раз подбирать нужные слова, умело подыгрывать и до последнего строить из себя счастливую жену успешного владельца крупной компании перед всё теми же влиятельными лицами, при виде которых её выворачивает наизнанку. Но она бы по прежнему оставалась пустым эхом для Саске, и он никогда не удостоит её настоящей искренней улыбкой, ради которой она готова была свернуть горы. Ведь всё, что его интересовало — это соперничество со старшим братом, признание отца и чистая слава.       А Сакура — единственное условие для достижения цели, которое неприступным приговором выставил Фугаку прямо в лоб младшего сына, и тот, скрепя зубами, согласился, дабы не терять излюбленные перспективы.       Мысли тяжёлой глыбой осели на хрупкие плечи, а дрожащие руки медленно потянулись за новой порцией успокоительного.       Как странно… Одни люди используют лекарства, чтобы вылечить какую-то незамысловатую болезнь, а другие используют лекарства, чтобы тоже вылечить болезнь, вот только второй вариант подразумевает более глобальное лечение, намереваясь забинтовать раненное сердце навсегда.       «Скоро должно действовать, ещё чуть-чуть!»       Девушка медленно подняла туманный взгляд, и под напором разыгравшейся фантазии ей вдруг почудилось, что собственное отражение залилось звонким смехом, хотя сама Сакура не издала ни звука. Под воздействием препаратов тело начало медленно колыхать в разные стороны, собственное лицо напротив куда-то уплывало по всему периметру зеркала, а в ушах заезженной пластиной вертелось её имя.       «-…Что мне ещё сделать для тебя, чтобы ты перестал ко мне так относиться? — дрожащий голос отчаянно вырвался из её уст, и она поспешила ухватиться за мужскую руку.       — Отрасти длинные волосы, пользуйся косметикой, и носи белую одежду. Может поможет… — едко ответил он и приторно улыбнулся, грубо отталкивая девушку от себя.»       От болезненных воспоминаний ватные ноги подкосило, и в ту же секунду Сакура стремительно утонула в мягких волнах белых простыней, напоследок махнув рукой своему отражению, в котором она, хоть и на самый короткий миг, но смогла уловить настоящую Сакуру Харуно, когда-то умершую вместе с ярким витражом…       Ей беспрерывно казалось, что она стоит среди тех же перламутровых стёкол, и неведомый голос убаюкивающе нашептывал, что у неё непременно начнется новая полоса и всё обязательно будет хорошо. Как глупо — внушать себе, что создаешь начало собственного конца.       Девушка из последних сил сделала резкий рывок в сторону прикроватной тумбочки, дабы сделать заключительный глоток только что полюбившегося ей вина, однако в последний момент рука предательски налилась густой тяжестью, и хрустальный бокал с глухим треском приземлился на пол, вдребезги разбиваясь.       Ей вдруг стало неистово страшно и неприятно от осознания того, что тело фактически больше не поддаётся её слабым командам, да и… А, собственно, зачем?       Пурпуровый сон начал постепенно туманить полумёртвое сознание, и Сакура окончательно расслабилась, позволяя разуму медленно поглощаться на самое дно небытия, когда в последний момент на границе чёрного и белого сумела невольно уловить слабую вибрацию телефона возле своей головы.       Едва приоткрыв свинцовые веки, Сакура слабо дёрнулась в глупейшей и совершенно необдуманной попытке повернуть время назад.       — Ино… — слабый хрип вырвался из её немых уст, а после тело погрузилось в различного рода галлюцинации.       Она не только несостоявшаяся жена, но ещё и отвратительная подруга. Как можно было забыть попрощаться с самой важной и близкой девушкой за всю жизнь, сумевшей заменить подругу, сестру и в некоторых случаях даже маму?       «А нужно ли?»       Странно, но сейчас Сакуре неистово хотелось дотянуться до чёртового телефона и нажать желанную кнопочку принятия вызова, но отнюдь не для того, чтобы попрощаться.       Хотелось в последний раз буднично поинтересоваться её делами, узнать что-то о её порядком надоевших соседях, спросить о планах на следующих выходных, да и вообще, что там с её цветочным магазином, есть ли новый завоз… Хотелось услышать её голос, собрать мизерные остатки сил, чтобы поймать и унести хотя бы эту призрачную и до боли родную частичку с собой в небытие…       Монотонная вибрация находилась так близко и так запредельно далеко одновременно, что Сакуре было просто не дотянуться до заветного нарушителя тишины. Быть может, сердце подруги ясно подсказывало, что она больше никогда не коснётся розовых волос и больше не увидит игривые глазки, вечно отдающие изумрудным отблеском и ранимой весной?       Почему-то именно в этот момент стало так тоскливо и дурно на самой глубине души, когда Сакура вдруг поняла, что больше не сможет часами обсуждать с Ино нововведенную коллекцию летних платьев, рассуждать об очередном фильме с видом истинных философов с безмерным стажем и вновь посетить то скромное кафе на углу, в котором делают не самый вкусный капучино, но с шоколадным пироженным весьма неплохо.       Сакура знала, что для Ино она являлась очень дорогим другом, как и та для неё, но тогда почему она вспомнила о самом близком человеке в последний момент её гибели? Почему в первую очередь она все время думала о человеке, причинившем ей столько боли? Потому что она старалась убить себя минусами, не считаясь с плюсами…       Призрачные волны поплыли перед глазами, и странная легкость овладела её существом. Где-то глубоко меж рёбрами настойчиво стучало сердце, отдаваясь в ушах противным басом: «жить, жить, жить...!», однако, утекающие сквозь потные руки силы медленно заглушали монотонную мелодию. Странная материя внутри неистово рвалась наверх, в самую глубь неба, и глянцевый потолок больше не представлялся преградой, Сакура больше не сопротивлялась, не думала больше о тех призрачных линиях, что привязывали её к этому миру. Все, что она слышала - это отдалённый звон колокольчика, который всегда приветствовал её при входе в цветочный магазин.       Слезы медленно стекали по щекам, впитываясь в мягкие простыни, и вдруг Сакура поняла, что погружается в сон. Девушка была неистово рада, что липкая рука смерти наконец-то соизволила прикоснуться к её миниатюрному плечу. Хотя, всё совсем не так, как она себе представляла. Странно, ведь она всегда думала, что смерть имеет превосходный облик изыска, как излюбленное вино.       Уже не чувствуя сомнения, она парила где-то в пространстве тесной комнаты, и последней мыслью её убитого разума было:       Меня зовут Сакура, и я ненавижу своё имя…